Глаза цвета мести

      — Сильнее! Марисса, сильнее! — в голосе Фабрицио звучали стальные нотки. — Ты не сосредоточена, о чем ты думаешь?       Рука ныла под тяжестью боксерской перчатки, пот градом катится по телу, и уже спортивное трико промокло насквозь, но бросать тренировку я не имею права, я должна выложиться полностью, чтобы Фабрицио мог поверить в мои намерения. Небольшой зал оглашают глухие удары, черная боксерская груша, избитая и уставшая от моих ударов, кажется уже ноет, каждая мышца в моем теле вторит ей, я уже не чувствую рук, но Фабрицио до сих пор не доволен мною. Удар за ударом, я вновь и вновь избиваю спортивный инвентарь, вкадывая в каждое движение всю свою боль и ненависть, будто она виновата в моих бедах. Когда уже сил не хватает, а дыхание перехватывает где-то на уровне глотки, я обессиленно падаю на деревянный пол и прикрываю глаза, пытаясь выровнять дыхание, которое кажется рваным и беспорядочным. Пульс в ушах учащается, и я уже не слышу голос Фабрицио, он тонет в потоке одышки, кровь, кажется прилила к голове и готова взорвать ее изнутри. Губы пересохли, будто я нахожусь в пустыне несколько дней, но в тот же момент я чувсвую спасительные капли на лице, несколько из них попали на мои сухие губы, и я с жадностью облизываю их.       — Воды, — еле слышно шепчу я, не открывая глаза.       — Сначала выровняй дыхание, — сквозь удары сердца я слышу голос Фабрицио, — ты снова выпала из тренировки, — констатирует он факт, который я не могу скрыть от него.       Я резко распахиваю глаза и вижу своего отца, который, опираясь на палку, чуть склоняется надо мной, пристально всматривается в мое лицо. Я умею лгать и делаю это неплохо, но единственный, кого не могу обмануть, это Фабрицио пиа Спирито.       — Ты ошибаешься, — пытаюсь обмануть его, — я сосредоточена.       — Твое тело — да, но мысли далеки отсюда, — голос отца смягчается, и я вижу в них знакомые нотки отцовской любви, — ты снова думаешь о завтрашнем дне?       Чего греха таить? Он прав. Фабрицио знает меня настолько хорошо, что порой я не знаю себя так, как он. Отец вырастил меня, когда не стало матери, он дал мне все, что сейчас я имею в жизни, все это его заслуга, и я буду благодарна ему до конца своих дней. Даже общую боль мы делим на двоих уже много лет.       — Прости, — я пытаюсь встать, но снова все мышцы в теле начинают ныть, но я не обращаю внимание, поднимаюсь на ноги и опускаю глаза в пол.       — Марисса, ты научилась всему за это время, вот только не научилась одному единственному — управлять своими мыслями, — корит меня отец, — дочка, пойми, я хочу, чтобы ты могла владеть не только ситуацией, но и собой, — напоминает он мне, — мало владеть навыками, нужно уметь направлять свои мысли в нужное русло, иначе твои тренировки ничего не значат. Тело повинуется мозгу, — Фабрицио направляется к двери, — я думаю, что ты готова. Тебе пора отдыхать. Ужин через полчаса, я жду тебя в столовой, милая, — Фабрицио, немного прихрамывая, выскальзывает из зала, оставляя меня наедине с собой.       Он прав. Как всегда, он прав. Я рассредоточена, я не собрана, мои мысли хаотичны, я виновата в своих промахах. Стягиваю боксерские перчатки и откидываю их в сторону, наклоняюсь вперед и выгибаю спину так, что хрустят кости, только после этого я тоже следую на выход из комнаты.       Поместье Фабрицио находится в пятнадцати минутах от Лондона, мы живем уединенно, мой отец является владельцем местной типографии, которая приносит ему хороший доход, воспитанная им, я не могла не перенять любовь к книгам и чтению, поэтому с усмехом окончила факультет журналистики, отработала семь лет в лондонской газете «БритишТаймс», объездила если не весь свет, то половину — это точно, поэтому могу поддержать множество тем разговоров, в том числе и политические темы. Моя квартира находится в центре Лондона, отец подарил ее, когда мне испонилось восемнадцать лет, но чаще всего я провожу время с ним, в поместье. Здесь каждый угол пропитан нашей семьей, каждый крипич и камень знает меня с детства. Не стану скрывать, Фабрицио — не родной отец, моя мать, Соня Рэй, известная в прошлом звезда театра и кино, аргентинка по происхождению, влюбилась в знойного итальянца Фабрицио пиа Спирито, когда мне исполнилось три года, с тех пор Фабрицио вошел в нашу семью прочно и основательно. Их любовь с мамой напоминала мне бурный сюжет любовного романа, я помню, как горели ее глаза, я видела, как трепетно отец относился к ней, я чувствовала всю его любовь и нежность по отношению ко мне. Фабрицио всегда твердил, что я для него — дочь, по-другому и быть не может, кем же я могу быть для него, если он всегда любил, любит и будет любить мою мать? Мой родной отец, Мартин Андраде, бросил нас с мамой, когда я только родилась, но, признаться честно, меня это не сильно тяготило, Фабрицио дал мне все и даже больше. После смерти мамы, Фабрицио старался сделать все, что было в его силах, чтобы я не чувствовала себя одинокой, и у него получилось. Он стал мне не только отцом, он стал учителем, наставником, моим духовным гуру, Фабрицио обучал меня боевым искусствам, он вложил в меня всю любовь, нежность, заботу и ласку, поэтому я могу с уверенностью цитировать слова Александра Македонского: «Отец дал мне жизнь, а учитель — бессмертие».       После принятия душа, я спутсилась в столовую, которая была наполнена ароматами блюд, которые приготовила наша кухарка Джоанна. Фабрицио уже сидел за столом и листал газету, но когда я вошла в комнату, он отложил ее в сторону и посмотрел на меня. Всегда поражалась, как у него получается так быстро перестраиваться: на тренировках он — строгий учитель, жесткий и беспощадный, в другие моменты — любящий и заботливый отец.       — Ты отдохнула, милая? — спросил он, сидя в мягком кресле у края длинного стола.       — Я в порядке, отец, — кивнула я головой и присела рядом с ним.       По обычаю, стол был засервирован на две персоны, и Джоанна уже выставляла запеченую утку, овощи и салат. Я развернула салфетку и положила ее к себе на колени, отец же внимательно наблюдал за моими отлаженными движениями.       — Я оформил покупку дома, — сказал он, когда Джоанна накладывала нам еду на тарелки.       Что-то сжалось внутри, потому как я поняла, что он имеет в виду, о каком доме идет речь. Дом в Буэнос-Айресе, именно в нем прошло мое недолгое детсво, после смерти матери мы прожили там езе год, а потмо покинули его. Дом выставили на продажу, так мы пытались избавиться от ноющих ран в душе, напоминающих о смерти мамы, и мне, и Фабрицио было тяжело, но мы были друг у друга, мы справились с этим вместе, прошли через круги ада, мы не просто семья, мы — команда.       — Я планировала снять квартиру, — поджала я губы.       — Я посчитал нужным вернуть то, что принадлежало нам когда-то давно, — потер подбородок Фабрицио, — Марисса, ты уже выросла, стала сильной, выносливой, пора переступить через все страхи, посмотреть им в глаза, чтобы избавиться от всего, что так тяготило тебя. Дом — это дань воспоминаниям, это память о матери, я не хочу забывать, и ты не должна, но нужно найти в себе силы, чтобы посмотреть прошлому в глаза. Я хорошо обучил тебя, но справиться со своими внутренними демонами способна только ты сама.       Моя рука, лежащая на столе, мгновенно оказалась накрытая ладонью отца, он легонько сжал мои пальцы, как бы подбадривая меня. Я не стала спорить с ним, он прав, пришло время взглянуть прошлому в глаза, и я готова, я буду сильной.       — Я готова, — прикрываю глаза, ища точку опоры внутри себя, как и учил меня отец.       — Ты готова, — согласился он, — я уже оплатил машину, на твои счета в банке уже перевел сумму денег, на первое время тебе хватит, потом переведу еще. Твой самолет завтра в семь утра, твои вещи уже сложила Мария, но проверь сама потом. Давай ужинать? — отчитался отец.       — Спасибо, — улыбнулась я, — давай.       Ужин прошел в спокойной атмосфере, по-другому и быть не могло. После ужина мы пообщились с отцом на отчужденные темы, и я отправилась в свою комнату. Завтра наступит уже скоро, а сна ни в одном глазу. Я погасила свет и присела на край кровати, уставившись в открытые двери, выходящие набалкон. Луна нагло светила, бессовестно пробираясь в комнату, свежий ветер подул неожиданно, и я подобрала ноги с пола и подала их. Я часто так делаю, когда ночую здесь: в тишине можно думать, плакать, грустить, никто не увидит, никто не услышит, кроме одного свидителя — ночной луны.       Протягиваю руку к ночному столику, на котором стоит фотография в рамке: красивая женщина с лучезарной улыбкой смотрит оттуда, ее глаза источают радость, а улыбка, самая теплая и любимая, наполняет сердце любовью, длинные волосы обрамляют чуть вытянутое лицо, она похожа на ангела. Провожу пальцами по фото, и одинокая слеза катится по щеке. Ее не стало, когда мне исполнилось десять лет. Целых долгих пятнадцать лет я живу без нее, я существую, я выживаю. И только план мести, который я вынашиваю все это время, не дает мне сойти с ума. У меня забрали единственного близкого и родного человека, меня лишил ее, разрушили мою жизнь, растоптав меня. Я до сих пор не собрала себя по кускам, но я сделаю это, обещаю, как только виновные в ее смерти будут наказаны. План готов, и завтра я начну приводить его в действие.       Возвращаю фото на место и заваливаюсь на бок, поджав под себя ноги, будто продрогла до костей. Холод не снаружи, холод внутри живет во мне уже не первый год, именно он придает мне силы, те, что я копила многие годы. И я точно готова втретиться лицом к лицу со своим врагом — Серхио Бустаманте. Именно этот человек виновен в смерти моей матери, он ответит за это, и все, кто причастен к этому. Буэнос-Айрес — город мести, обитель успокоения моей души, лекарство от душевных ран, именно там я найду покой.       Прикрываю глаза, медленно проваливаюсь в пустоту, не могу связать воедино свой сон, но мама точно смотрит на меня и обреченно качает головой, не согласная с моими мыслями.