С любовью, Техас

— Здравствуйте.       Тайлер не слышал, как скрипнула лестница. Не знал, когда русоволосая девчонка, уносившая от Мохоки коробку с молоком, появилась на крыльце. Не знал, как долго она на него смотрела, обхватив маленькой рукой покосившиеся перила, прежде чем заговорить. — Привет, — прохрипел Тайлер, не узнав своего голоса. Он испугался. Боялся спугнуть девчонку, едва доходившую ему до пряжки ремня. Она была худой, с торчащими коленками и локтями. Кожа бледная, покрытая красными укусами писклявых комаров, мелкими ссадинами и синяками. Русые волосы, кое-где выгоревшие на солнце, были заплетены в аккуратную косу, тянувшуюся до острых плеч. На девчонке было розовое платье с бантом из тонких лент и кожаные сандалии с цветами. Она внимательно смотрела на Тайлера, державшего в руках механического зайца.       Это началось душным субботним утром, когда на улицах не было никого, кроме бездомных бродяг или тощих собак. Тайлер, вслушиваясь в храп отца на втором этаже, наполнил высокий и заиндевевший (Джон всегда хранил бокалы для пива в холодильнике) бокал пивом, убрал пену деревянной ложкой и долил до края. Осушил в три глотка и поморщился, когда мелкие пузырьки взорвались где-то в горле. Тайлер вышел на задний двор, где смердела выгребная яма, и отыскал отцовский ящик с инструментами. Разложил по карманам на походных брюках отвертки, гайки и болты и, иногда оборачиваясь, чтобы посмотреть в окно комнаты Ричи, медленно, не привлекая внимания, пошел вдоль главной дороги. К дому, о котором ему говорил Ричи.       Велосипед прислонился к крыльцу, словно умирающий — к балке гильотины. Девчонку Тайлер больше не видел. По всей видимости, как и сказал Мохоки, на улице она появлялась только по пятницам, чтобы, сев на ржавый велосипед, докатить до мини-маркета и вернуться обратно. Тайлер осторожно ступал по нестриженному газону. Он вспомнил леса во Вьетнаме, где вместе с сослуживцами прятался от врага. Нельзя шуметь: ни вдохов, ни выдохов, ни шагов. За каждое неосторожное движение можно было поплатиться жизнью. И кто-то, действительно, платил. Тайлера задевало несколько раз, но не смертельно. Как говорил командир, над рядовым Донованом (хотя называл он его, конечно, Довонаном, из-за чего другие посмеивались), кружился чертовски удачливый ангел-хранитель, защищавший его от каждой вражеской пули. За годы службы Тайлер лишь раз попал в госпиталь с серьезным ранением. Пуля (при чем это была пуля боевого товарища, который случайно спустил курок) попала в плечо, раздробив кость. Хирург кое-как, каждый раз содрогаясь при легкой тряске, собрал правую руку Тайлера заново. Мобильность пострадала, и Тайлер спешно переучивался. Он стал левшой. Бойца, так и не научившегося хорошо обращаться с оружием, отстранили от службы, когда он случайно бросил гранату своим же товарищам. Одного убило, троих контузило, а Тайлер, отошедший отлить, остался невредимым. По счастливой случайности, сказал тогда командир, и Тайлер был с ним согласен. Над ним, действительно, летал ангел-хранитель.       Тайлер осмотрел велосипед и нахмурился. Цепь не просто слетела. Она болталась, словно драное шмотье на пугале. Кто-то, кто явно не разбирался в механике, примотал цепь изолентой. Если раньше это помогало, то сейчас, как заметил Тайлер, педали просто прокручивались, а колесо, грязное, с чуть сдутой шиной, было неподвижно. Тайлер, усевшись на самую широкую ступень, сгорбился над велосипедом, и его шея, достаточно крепкая и сильная, затекла через сорок минут. Велосипед был детским и маленьким. По крайней мере, для широких ладоней Тайлера. Цепь норовила слететь обратно, а болты или гайки укатиться под крыльцо. Одна из отверток (Тайлер надеялся, что самая ненужная для отца) все-таки пропала, и Тайлер, закончив с велосипедом, еще долго ползал по земле, пытаясь найти ее. Он посмотрел на велосипед и снова нахмурился. Колесо крутилось, но скрипели тормоза, а руль и вовсе погнулся в некоторых местах. Тайлер, подхватив велосипед подмышку, донес его до салуна. На заднем дворе, копошась в маленьком сарае, он подкачал шины, выправил руль и подкрасил облупленную раму. Поискал кусок кожи для обивки сидения, но, ничего не найдя, отнес велосипед обратно и если и заметил блеск детских и любопытных глаз, то не заострил на этом внимания, чтобы не спугнуть не только девчонку, но и того, кто затаился, словно хищный зверь. — Элли. — Девчонка протянула маленькие пальчики, и Тайлер, как настоящий джентельмен, легко пожал их. Элли отпрянула, как только он отпустил ее руку.       Тайлер не вспоминал о велосипеде, пока, возвращаясь из мясной лавки, не увидел у крыльца темно-синюю машинку. Игрушечную, на управлении. Таких машинок Тайлер видел не мало, но никогда бы не подумал, что технологии добрались бы до Саладо, города в три тысячи жителей, так скоро. Тайлер присмотрелся: машинка явно была оставлена для него. Посмотрев по сторонам, он подобрался к ней, как подбирался к убитому врагу, чтобы забрать оружие. Из-под игрушечного капота торчала записка. Большими и кривыми буквами девчонка, здесь Тайлер не сомневался, вывела, что машинка не ездила, а внутри нее что-то звякало. Тайлер потряс ее. Действительно, внутри, словно в сложном организме, что-то клокотало. Тайлер улыбнулся. Он забрал машинку себе, а через пару часов вернул обратно. На следующий день, когда Тайлер впервые увидел Элли, он, сидя на крыльце с отверткой, чинил механического зайца, который должен был петь и грызть морковку.       Элли внимательно следила за тем, как пальцы Тайлера легко скользили по игрушке и что-то крутили. Рукой он пытался нашарить на ступени отвертку, и Элли, увидев его нахмуренный лоб и серьезный взгляд, осторожно спустилась и подала ее. — Спасибо, — сказал Тайлер и улыбнулся. Элли покраснела. Еще никто, за исключением матери или нелюдимого дяди, не говорил ей спасибо и не улыбался так, будто не считал ее заразной. Элли улыбнулась в ответ, и, когда Тайлер подвинулся, села рядом, подтянув колени к груди.       Тайлер что-то говорил, а Элли слушала его и иногда кивала, словно понимала, что такое откидные болты или крестовые отвертки. Тайлер промасленной тряпкой, которую стащил у отца, обтер пластиковую морду зайца и нажал на маленькую кнопку на его спине. Ничего не произошло, и Элли расстроенно поджала губы, а потом широко улыбнулась, когда заяц со скрипом повернул лапы и что-то сказал. Тайлер вздрогнул. Игрушка напоминала ему фильмы ужасов, но он ничего не сказал. Передал зайца в руки Элли и улыбнулся. — Ну как? — спросил он. — Пойдет? — Да, — тихо ответила Элли и опустила голову. Тайлер увидел ее покрасневшие уши и улыбнулся. Занес руку, чтобы погладить по волосам, но передумал. Элли могла испугаться. — Спасибо вам, сэр. — Зови меня Тайлером, — сказал он. — Спасибо вам, Тайлер, — повторила Элли и тоже улыбнулась. Ей не хватало двух нижних зубов. — Я могу вас обнять, сэ… Тайлер? — Конечно. — Он развел руки. Элли, помяв в ладонях подол платья, прижалась к нему, обхватив крепкую шею ручками. Тайлер осторожно погладил ее по спине и улыбнулся. Он всегда любил детей. Он обожал Ричи, своего младшего брата, хотя тот частенько огрызался и дрался с ним, пинаясь, кусаясь и царапаясь. Но Тайлер любил его, как и любил сыновей, дочерей или племянников своих сослуживцев, когда те навещали отцов в госпиталях. Тайлер хотел создать семью, хотел, чтобы у него появились сын и дочь. Они были бы такими же красивыми, как и его будущая жена, и такими же упорными, как и он сам.       Элли завозилась в его руках, и Тайлер отпустил ее. Она смущенно опустила голову и прикрыла рукой карман на платье. Только сейчас Тайлер заметил, что он был оттопырен. Элли, нахмурив тонкие брови и поморщив маленький нос, вынула из кармана бумажный сверток. Конфеты, подумал Тайлер, но ошибся. Элли развернула замасленную бумагу и показала… бабочку? Тайлер нахмурился. — Это ласточка, — сказала Элли. — Она должна петь и махать крыльями, но внутри что-то сломалось. — Я могу посмотреть? — Тайлер пригляделся. Это, действительно, была птица. Металлическая, с шестеренками внутри и маленьким клювом, который когда-то был красным и блестящим от лака.       Элли осторожно передала ласточку в ладонь Тайлера и поджала губы. Боится, подумал Тайлер, боится, что я могу ее сломать. — Она тебе дорога? — спросил он, когда отвинтил несколько крошечных болтов, которые Элли сложила в карман. — Очень, — ответила Элли. — Это подарок на день рождения. — Кто подарил? — Ее подарили не мне, — Элли смутилась. — Но она умеет петь. — Ее голубые глаза загорелись. — Очень красиво, как настоящая ласточка. — Ты слушала их пение? — Тайлер нахмурился. Что-то круглое звякнуло внутри птицы. — Не-а. — Элли мотнула головой, и коса легла с одного плеча на другое. — Дядя мне рассказывал. — Дядя? — Тайлер остановился и отложил птицу. — Он живет с тобой? — Не-а. — Она снова мотнула головой. На этот раз неуверенно. — Он… А что это? — Элли схватила Тайлера за плечо и перевесилась через его колени. Показала на серебряный круг, покатившийся по лестнице.       Это было кольцо. Серебряное, с гравировкой внутри. Букв Тайлер разобрать не смог. Это точно был не английский, которым он владел с детства. Это точно был не вьетнамский, который Тайлер запомнил за годы войны. — Это кольцо твоего дяди? — спросил Тайлер, покрутив его в пальцах. — Он никогда не носил их, — ответила Элли и нахмурилась.       Она молчала, пока Тайлер продолжал разбирать птицу. Иногда он подносил ее к солнцу, которое стояло высоко в небе. Было жарко, поэтому на улице за день не появилось ни души. Тайлер вытирал лицо, покрывшееся испариной, рукавом рубашки, которую снял и сложил на колени. Сидел в тонкой футболке и походных брюках, когда странный холодок, чуждый жарким дням Техаса, пополз по лестнице. — Эйлин, — сказал кто-то за их спинами, и Тайлер обернулся. На крыльцо, приоткрыв дверь, вышла высокая и стройная женщина средних лет. Она поджала губы и сложила руки на груди. Боится, подумал Тайлер. Если Элли краснела и опускала голову, то эта женщина, по-видимому, ее мама, раздраженно смотрела на Тайлера и нервно стучала босой ногой по крыльцу. — Мама, — сказала Элли и показала механического зайца с грязной и свалявшейся искусственной шерстью, — Тайлер починил его. — Иди в дом, — ответила женщина, и голос ее ни капли не смягчился. Тайлер поднялся на ноги и шагнул назад. — Мама, я… — Эйлин, иди в дом. — В голосе не было злобы, только звенящий страх. Для них, загнанных в стены этого маленького дома, Тайлер был чужаком. Опасным и странным.       Элли, опустив голову, взяла зайца в подмышку и поднялась к двери. Женщина сжала ее плечи и погладила по голове. Что-то прошептала, но Тайлер ее не услышал. Элли скрылась, когда он заметил, что продолжал держать в руках ласточку с ободранным клювом. — Уходите, — сказала женщина, когда Тайлер посмотрел на нее. Губы все еще были поджаты, а брови сведены к переносице. — Мисс, — остановил ее Тайлер, — я бы хотел кое-что спросить. — Ну? — Женщина почти закрыла дверь. — Мужчина, который живет в той комнате, — он указал на пыльное окно, помолчал и продолжил: — Что с ним произошло?       Тайлер не знал, была ли за этим окном отдельная комната или же они втроем теснились в этой деревянной коробке под одной крышей. Но он спросил. Спросил и сам не знал почему. — Нет здесь никакого мужчины, — ответила женщина. — Уходите. — Захлопнула дверь.       На Саладо обрушились холодные дожди. Они хлестали по крышам, пыльным окнам, качающимся дверям баров и салунов, по главной дороге, песок на которой размыло. Утром, лежа в постели, Тайлер подкидывал в руках ласточку с заново выкрашенным клювом и долго смотрел в окно, пытаясь сквозь потоки воды и кусочки льда различить покосившийся дом с нестриженным газоном. Дожди кончились, когда душный июль почти подобрался к августу.       Джимми покрутил антенну переносного радио и выругался, когда хриплый голос певицы сменился на помехи. — Старая развалина, — сказал он. Тайлер усмехнулся. — Перестань давить лыбу, а. Вроде городской, а в технике хуже меня разбираешься. Я говорил тебе починить его, а ты доломал окончательно. Вот и разгребай теперь это дерьмо, — Джимми указал на кучу навоза, — под предсмертные хрипы.       Тайлер рассмеялся. Когда солнце наконец прорвало плотную пелену туч и на Саладо обрушились горячие лучи, Джимми, держа в подмышке радио с антенной, перевязанной клейкой лентой для ловли мух, заявился в «Серебряный цент» в самый разгар чьего-то юбилея. Сначала он выпил за именинника, потом — за его красавицу-жену и сына, а после, когда совсем не стоял на ногах, поднялся по лестнице на четвереньках под бодрые голоса и постучал в дверь. Джимми грохнул радио перед носом Тайлера и выблевал дешевое пиво на шерстяную рубашку, которую Тайлер только выстирал в тазу. После холодной воды и едкого желтого мыла он не чувствовал пальцев и не мог закурить, поэтому отвесил пьяному Джимми хорошего пинка, спустив его с лестницы. На радио даже не посмотрел: снова пришлось стирать рубашку. — Дерьмо! — Джимми отбросил лопату и, стянув рубашку, обмотал ею голову. — В ушах все свистит. — Ты бы пил меньше, — сказал Тайлер и закурил. — Глядишь, не страдал бы от похмелья каждое утро. — Говнюк, — буркнул Джимми и под гневный окрик Мартина, первого конюха, взял лопату и начал вычищать стойло.       Тайлер усмехнулся. По утрам Джимми работал в городской конюшне за пинту чистой воды и тарелку теплого супа в обед. Тайлер повадился приходить к нему, чтобы иногда останавливаться у дома на окраине и высматривать в пыльных окнах Элли или ее маму. Ни девчушки, ни женщины. Они словно испарились. Рассеялись, как утренний туман над городом. Тайлер пробовал стучать, но неизменно ему отвечали только скрип крыльца или свист ветра. Тогда он поворачивал обратно, и так случалось каждый раз, пока однажды его не перехватил Джимми и не затащил в пустующее стойло, где он ночевал на развороченном стоге сена или прятался от гневного Мартина.       Городская конюшня, владельцем которой был некий мистер Морган, хозяин не только всех крепких жеребцов и кобыл, но и золотых кубков и красных лент, растянулась от каменного моста, через который ходили туристы, но не жители Саладо, до западной окраины, где главная дорога переходила в горячую степь с высокой травой. Вдали виднелись вершины Гваделупе, и на рассвете, когда Тайлер помогал Джимми поить лошадей, они выглядели особенно величественными и красивыми. С лесистыми пиками и парящими высоко в алом небе хищными птицами.       Конюшня, здание из красного кирпича с темно-зеленой крышей, напоминала Тайлеру склады с боевыми запасами. Внутри было шестнадцать денников, огороженных друг от друга ржавыми металлическими сетками и деревянными перекладинами. На полу — сено, под потолком — лампочки без абажуров. За конюшней простиралась огромная степь, где иногда паслись лошади. Когда температура поднималась до семидесяти семи градусов, Джимми или Мартин загоняли лошадей в денники. Вечерами, когда солнце закатывалось за горизонт, лошади ржали и били копытами землю в стойле.       Ближе к мосту, вдали от лошадиного дерьма и ржания, стоял дом из белого кирпича. Это был двухэтажный особняк мистера Моргана. Стены были оплетены диким плющом, окна, отполированные до блеска, прикрыты плотными шторами темного цвета. Перед парадной дверью, у которой стояло несколько фарфоровых вазонов с цветами, садовник занимался клумбой. Седой старик натянул резиновые перчатки и осторожно, словно держал на руках новорожденного первенца, пересаживал яркие цветы из маленького горшочка на круглую клумбу, отделенную от аккуратно стриженного газона белыми камнями. Дорожка, вымощенная квадратной плиткой от самых ворот, уходила куда-то в сад, где цвели виноградные лозы и лимоны. Гараж представлял из себя навес темно-синей ткани, натянутой на балки. Тайлер еще ни разу не видел припаркованный там автомобиль и вообще сомневался, что мистер Морган был дома. Спросил об этом Джимми, и тот пожал плечами. — В больнице он, — сказал Джимми и, обтерев красное лицо, сел рядом с Тайлером на поваленное дерево. — Он и дочка его. — Болеет? — Как же, — усмехнулся Джимми. — Здоровье у нее бычье. Я как-то пробовал с ней пить, крепкое пойло-то было, так меня пробрало стакана с седьмого, а она еще, наверное, пинт пять высосала. — Он посмотрел на сгорбленную спину Мартина, маячившую где-то вдали, и наклонился к Тайлеру. Продолжил: — Аборт он повез ее делать. Я, конечно, мало что слышал, но люди говорят, что залетела девчонка от садовника их. — От Феликса, что ли? — Тайлер рассмеялся. Садовником при особняке мистера Моргана был седой и сварливый старикашка лет семидесяти. Сгорбленный, с пальцами, похожими на скрюченные лапы птиц. Взгляд острый и внимательный, а бородка, которую Феликс щипал, как курица — зерно, жиденькая, похожая на клок шерсти. — Молчи, а, — ответил Джимми и снова посмотрел на Мартина. Тот работал, жуя сигарету и насвистывая себе под нос. — Другой тут, говорят, садовник раньше был, но мистер Морган его выпнул. Красивый чертяка и умен не по годам, вот Келли и покувыркалась с ним на сеновале. — Келли? — Тайлер затушил окурок. Чиркнул спичкой и снова закурил. — Ну, дочь мистера Моргана. — Джимми вздохнул. — Встречались они пару ночей подряд, а потом Мартин, говнюк глазастый, заметил их и доложил обо всем отцу Келли. Садовника он выпнул, а дочь в доме закрыл, чтобы не шаталась со всякими. Выпустил, когда узнал, что она беременна, и повез ее сегодня с утра в Галвестон на аборт. — И что, давно об этом судачат? — спросил Тайлер. — Да столько же, сколько о том, как ты сломал мистеру Моргану ребра, — сказал Джимми и снова взял лопату. — Брехня, — ответил Тайлер. — Я сломал ребра какому-то холеному Стиву. Рубашка, брюки и кожаные сапоги. Он никак не тянул на старого конюха с беременной дочерью.       У мощеной дорожки взвизгнули тормоза. Джимми сощурился. Ярко-красный «Форд» с откидным верхом остановился у высоких и открытых ворот. Из машины, придерживая одной рукой шляпу, а другой — бумажные пакеты, вышла высокая девушка в короткой юбке. С пассажирского сидения выбрался широкоплечий мужчина. На носу — солнцезащитные очки, в руках — какой-то сверток. Прежде чем захлопнуть дверцу, он подождал, когда из салона выпрыгнет скулящая собака. Девушка взяла ее на руки, отдав все пакеты вспотевшему и красному от жары Мартину, а мужчина, пожав ему руку, внимательно посмотрел на копающегося в дерьме Джимми и Тайлера, который курил, вытянув ноги. Мужчина что-то спросил, и Мартин, начав размахивать руками, ему ответил. Мужчина сплюнул под ноги и стянул плотный пиджак. Передал его Мартину и направился к стойлу. Не сразу Тайлер рассмотрел в нем бритоголового верзилу в вельветовых брюках, запачканных соусом. Понял, когда отлетел на пару футов, получив сильный удар в челюсть. — Щенок, — почти взревел Стивен Морган, — да как у тебя стали в яйцах хватило заявиться в мой дом после того, как ты опозорил меня в дрянном баре твоего папаши, а? Деми, а ну-ка дай мне лопату, чтобы я смог прикончить этого сукина сына. — Я Джимми. — Лопату! — проревел Стивен, и на лицо его лучше было не смотреть. Глаза закатились, словно в припадке, слюна струйкой текла с тонких губ цвета вареной говядины, щеки покраснели, а нос раздувался.       Джимми посмотрел на Стивена, посмотрел на Тайлера, сидящего в куче навоза и потирающего челюсть, и нервно рассмеялся. — Прибью, мать твою! — Стивен схватил хлыст, которым иногда погонял строптивых лошадей, и кинулся на Тайлера.       Дрались они недолго. Тайлер оказался в стойле, перемахнув через ограду, а Стивен увяз в навозе дорогими и кожаными туфлями. Попытался стянуть их, попутно костеря Тайлера всеми ругательствами, но упал и пропахал лицом землю. Джимми рассмеялся, за что получил подзатыльник от Мартина, а Тайлер усмехнулся. Несмешно ему стало, когда одна из кобыл испугалась и лягнула его по спине. Тогда рассмеялся Мартин и случайно опрокинул таз с водой. — Сильный ты сукин сын, — сказал Стивен и открыл пивную банку. После драки он хлопнул Тайлера по спине и предложил выпить, чтобы отметить ничью. У Стивена были сломаны два ребра, а Тайлер морщился, потирая спину. — Да и вы не промах, мистер Морган, — ответил он. — Зови меня Стивом. — Хороший удар правой, Стив, — сказал Тайлер и улыбнулся. На подбородке наливался синий синяк. — А то, — согласился Стив. — Очень больно? — Посмотрел на ссадину, оставшуюся от его кулака. — А то, — сказал Тайлер, и оба рассмеялись.       Стивен смял банку и отбросил ее. Стер пенные усы и рыгнул. Тайлер хмыкнул. — Иди-ка в дом, — сказал Стив. — Келли тебя немного подлатает. Не хочу ссориться с твоим папашкой, пойло-то у него что надо. — Еще бы. — Тайлер кивнул и поднялся с поваленного дерева. Выбросил банку в огромную кучу мусора и посмотрел на дом. Продолжил: — Кстати, Стив, вы меня извините за тот случай в салуне. Не думал я, что вы местный. Больно хорошо выглядели, вот я и учуял в вас городского. — Ай, забудь. — Стив отмахнулся. — Что было, то прошло. Праздновал я тогда, вот и вырядился, как клоун. Дочь заставила. У нее там всякие журнальчики да книжки, вот и одевает меня как городского. Да где уж мне! — Что праздновали-то? — Кобыла у меня вороная приз на выставке в Далласе взяла. Первое место, как никак обмыть надо, верно говорю? — Тайлер кивнул. — Верно. Ну, приехал да в бар хотел завалиться, тот, что поближе к нам. «Доллар», кажется. Но дочка настояла. Оденься, говорит, поприличнее да выпить иди куда-нибудь в центр, где и пойло получше. Люблю я ее очень, вот и противиться не могу. Пиджак напялил, брюки парадные и пошел. Выпил, угостил кое-кого, а потом галдеж на улице услышал. Тебя увидел, унюхал, что солдат, да подраться мне с тобой захотелось. Я и сам служил, а своих давненько не видел. — Где служили? — Тайлер с любопытством посмотрел на широкие плечи, бритую голову, крепкую, почти бычью, шею. Десант, подумал он и поджал губы, когда Стивен сказал о пехоте. — Но ты на меня волком-то не смотри, — усмехнулся Стив. — В пехоте тоже крепкие ребята нужны, вот я и пошел. Вышел на пенсию пару лет назад и занялся конюшней. Она развалиной была, когда я пришел только. Работал много, считай, что заново отстроил. Теперь и выставки, и скачки, и кубки. — Слышал, что в Далласе будут скачки, — сказал Тайлер. — Десять тысяч обещают. Участвуете? — А то, — хмыкнул Стив. — Хотел вороную взять, ну, которая награду взяла недавно, да выдохнется больно быстро. Гнедого возьму, хорош чертяка. Ноги крепкие, а… Кровь у тебя идет, парень. Заляпаешь все вокруг, иди-ка в дом, а.       Внутри длинного коридора, стены которого были увешены детскими рисунками, стоял полумрак. Феликс, садовник, проводивший Тайлера, показал на маленькую этажерку, и Тайлер осторожно, чтобы случайно не столкнуть локтем крошечные горшки с цветами, стянул кожаные ботинки, которые носил еще будучи солдатом, и поставил их на полку. Отказался от тапочек, разрисованных синим фломастером, и прошел в гостиную, где на широком и кожаном диване развалилась девушка. Ее каштановые, как перебродивший мед, волосы были собраны в аккуратную косу, карие, как показалось Тайлеру, глаза бегали по строчкам книги, которая лежала на ее груди. Девушка закинула длинные и смуглые ноги на спинку дивана, а под голову положила подушку. Тайлер увидел россыпь маленьких веснушек на ее щиколотках и улыбнулся. — Мисс Морган, я правильно понимаю? — спросил он. На вид девушке было лет двадцать пять, не больше. — Правильно, ковбой, — усмехнулась она и спустила босые ноги на пол. Подошла к нему, и Тайлер как-то обомлел. Его рост был выше среднего. Среди солдат и приятелей он всегда возвышался на голову или две. Даже Ричи, который рос не по дням, а по часам и частенько смеялся из-за этого над Тайлером, остался не у дел. Был ниже где-то на три дюйма и пыхтел из-за этого не хуже сломанной стиральной машинки. Мисс Морган же, наоборот, стояла с Тайлером на равных. Она не запрокидывала голову, а смотрела прямо, изучала и усмехалась одними уголками губ. Может, я даже проиграл ей дюйм, подумал Тайлер, когда она расправила плечи. — Келли, — сказала девушка и протянула руку. — Тайлер, — он несильно сжал ее пальцы. Тонкие и аккуратные, будто она была пианисткой или скрипачкой. — Дай-ка угадаю: папаша прислал, чтобы я подправила тебе морду? — Келли причмокнула. Стерла пальцем кровь с подбородка Тайлера и внимательно на него посмотрела.       Тайлер кивнул. Он скользнул взглядом по ее телу и слегка покраснел. Обычно девушки и женщины стеснялись носить короткие шорты или футболки. Келли же, наоборот, обтянула бедра ярко-красной юбкой, а грудь прикрыла зеленым лифом. Тайлер отвел взгляд и задержался им на широком шкафу со множеством полок.       Келли фыркнула. — Жди здесь, — сказала она. У лестницы обернулась и продолжила: — Попробуешь что-то стащить, папаша тебе быстро стручок открутит.       Тайлер усмехнулся, усмехнулась и Келли. Она подпрыгнула, словно настоящая баскетболистка, и скрылась где-то на лестнице. Тайлер не слышал ее шагов, потому что стены в этом доме были намного толще, чем картонные стены в салуне его отца.       Тайлер присел на кожаный диван и взял книгу, которую Келли отбросила на стеклянный столик. Книгой оказался журнал в толстой обложке. На глянцевых страницах большими буквами художник-модельер-дизайнер (Тайлер так и не понял, кто именно) рассказывал о своей тяжелой жизни в нищете. Написано было коряво и с ошибками, и Тайлер отложил книгу-журнал обратно на стол. Он поднялся на ноги и шагнул к шкафу, который сразу привлек его внимание. На полках, чистых и отполированных, стояли десятки рамок с фотографиями, какие-то статуэтки и вазы с сухими цветами. На некоторых полках лежали такие же книги-журналы о художниках и писателях, о которых Тайлер слышал впервые, хотя за годы службы он прочел многое — от дешевых и предсказуемых детективов до хорошей беллетристики за пару долларов за книгу. Напротив дивана стоял телевизор, под ним — толстая подушка. Тайлер увидел серую шерсть и подумал о кошке. Как оказалось, это была лежанка Купера, мопса Келли, которого отец привез ей из Франции. Об этом Келли рассказала, тыкая влажным собачьим носом в руки Тайлера. — Будет жжечь — терпи, — сказала Келли, откупорив стеклянный пузырек с йодом. Тайлер не поморщился. Он промывал раны намного серьезнее этой водой из сточной канавы и обматывал их не стерильными бинтами, а рукавами собственной грязной рубашки. Узкоглазые, подумал Тайлер, тогда заняли военный госпиталь, и нам пришлось отступить и скрыться. Многие не выдержали, даже те, которых Тайлер считал выносливыми жеребцами. Но Келли он об этом не сказал. Девушка ведь, усмехнулся он. — А ты не скалься, — сказала Келли. — Иначе выбью тебе пару зубов.       Тайлер кивнул. В ладонь ему ткнулся чей-то мокрый нос. Купер, вспомнил он слова Келли. Мопс был крошечным, похожим на мокрый комок шерсти и присохшего к ней дерьма. Он извивался, пытаясь облизать Тайлеру руки или лицо. — Симпатичный, правда? — спросила Келли, и Тайлер неуверенно кивнул. Лгать он не привык. Отец с детства внушил ему, что вранье — это плохо. Ни к чему хорошему оно не приведет, и правда в любом случае всплывет наружу. Тайлер впитал это, словно половая тряпка, и говорил правду всегда, даже когда она была до смешного обидной. — Мне нравятся большие собаки, — сказал Тайлер. Келли скривилась. — Гадость, — ответила она. — От них столько грязи. — Твоя правда. — Тайлер пожал плечами. — Кстати, Джимми не видела? — спросил он, когда Келли выбросила красную марлю, а стеклянные пузырьки расставила в картонной коробке из-под обуви. — Ты про Джимми, который выгребает у нас лошадиное дерьмо за тарелку супа? — Именно. — Посмотри в сарае, — сказала Келли и остановилась у лестницы. — Он всегда там ошивается после работы. — Спасибо, Келли, — ответил Тайлер. — Ну, за то, что подлатала.       Келли фыркнула. — Бывай, ковбой, — сказала она, но остановилась и продолжила: — Постой-ка, скажу тебе кое-что. — Тайлер встал у двери. — Когда вы, мужики, судачите о женщинах, о том, с кем мы потрахались, кому приготовили вонючее рагу или, не дай Боже, сделали аборт, это хуже кружка вязания, понятно? — Тайлер кивнул, и Келли улыбнулась. В ней не осталось прежней суровости. — Как-нибудь свидимся, — сказала она и ловко поднялась по лестнице.       Джимми и Тайлер, дымя сигаретами, медленно шли вдоль главной дороги, иногда останавливаясь, чтобы затушить окурки. Солнце постепенно осело за острыми пиками гор, а над головами начали пищать комары. Тайлер отмахивался от них рубашкой. — Так и сказала: хуже кружка вязания? — спросил Джимми. Тайлер кивнул. — Не верю. Нет, я, конечно, верю, что она обо всем узнала. Ну, в смысле о том, что я тебе говорил. Мартин нас слышал, вот и пошел быстрее к ней в спальню, когда она только вернулась. Но про кружок вязания, — Джимми остановился и улыбнулся, — ты мне врешь. Где она могла поднабраться таких словечек, а? Отец с нее глаз не спускает. — Она ж тебя на пять пинт перепила, — усмехнулся Тайлер. — Тогда мистер Морган был на выставке, слышал же про нее? — Тайлер кивнул. — Так вот, когда его нет дома или он пьяный вдрызг, у Келли в голове шестеренки как-то по-другому начинают крутиться. Она и из дома сбегает, и бренди с пивом мешает, и курит. Мартин — в слезы, Феликс — в сопли. Ей-Богу, она ведет себя, как будто ей лет пятнадцать. Не поверишь же, что двадцать восемь. — Двадцать восемь? — Тайлер удивился. — Как и мне, получается. — Да ну? — По документам так. — Тайлер вытащил из нагрудного кармана потрепанный паспорт, который носил с собой всегда. Вместе с паспортом он случайно вытянул птицу, завернутую в платок. Ласточка выпала и ударилась о землю. Расправила крылья и запела. — Чё это? — спросил Джимми и нахмурился. Взял птицу и щелкнул по клюву. Ласточка смолкла. — Руки-крюки, — сказал Тайлер. — Я над ней дня три сидел. Так, что пальцы мозолями покрылись. — Птица, что ли? — Ласточка, — ответил Тайлер. — Петь и крыльями хлопать умеет. Смотри. — Он осторожно взял ее за хвост и нажал на спину. Ласточка будто ожила. Приоткрыла клюв и зачирикала. Хлопнула крыльями и наклонила голову вперед. Тайлер видел, как внутри двигались маленькие шестерни, как они крутились, когда ласточка прыгала или пела. — Сам сделал? — спросил Джимми, когда Тайлер завернул ласточку в платок. — Починил, — ответил он. — Элли передала. Сказала, что петь и прыгать должна. Я посмотрел, подкрутил и смазал. Сейчас никак вернуть не могу. — Элли? — спросил Джимми и нахмурился. — Кто такая? — Да девчонка, которая в этом доме живет. — Тайлер указал на покосившийся дом с пыльными окнами. Они рассматривали птицу аккурат напротив скрипучего крыльца и нестриженного газона. Двери и окна в других домах были плотно закрыты, даже коврики не лежали на порогах. Джимми дернул плечами. — Ты же не спутался с ее семейкой? — спросил он. — Мохоки же говорил тебе. — Говорил про какую-то болячку, — ответил Тайлер. — Больше ничего. — Педик там хромоногий живет, — буркнул Джимми. — Хромоногий?       Джимми кивнул. — Его много раз из города выкинуть пытались, заразный же — сказал он. — Сначала, когда узнали только, избили так, что ходить он, вроде бы, больше не смог. Не видели его какое-то время и подумали, что сбежал. Оказалось, в доме заброшенном прятался. Не в этом, нет, — пояснил Джимми, когда Тайлер нахмурился. — Где-то на въезде в город. Подожгли дом-то. Смотрели, как он там заживо жарится, но и тут он выбрался. Выполз и скрылся в лесу. Дождь тогда зарядил сильнейший. Калеку-то не видели, зато в город женщина с дочерью приехала. Тут и поселилась. Хорошей, говорят, была. Учителем где-то работала, сейчас в прачечную мотается в соседний город. Ей тут житья не дали, когда узнали, кого покрывает. — И кого же? — спросил Тайлер, хотя знал ответ. — Педика того колченогого, — ответил Джимми. — То ли муж он ее, то ли просто вместе живут. Хотя, — он махнул рукой, — какая жизнь тут, когда плюют в лицо на каждом шагу, а? Заразного не видели, потому что не выходит. Женщина иногда появляется в ларьках, но ей ничего не продают. Дочь ее однажды чуть не пристрелили. — Кто? — Кто-кто, — буркнул Джимми. — Стив наш. — Стив? — Тайлер нахмурился. — За что это? — Да черт его знает, — ответил Джимми. — Кто-то говорит, что задела она его как-то. Кто-то, что месть это была. — Месть? Мстить-то ей за что? Она ж еще даже в школу не ходит. — Тай, я живу здесь месяца четыре, — сказал Джимми. — Вокруг столько слухов, что уши вянут. Хочешь знать правду, иди к педику тому подзаборному и спрашивай, а ко мне не цепляйся, словно клещ.       Тайлер хмыкнул. — Если я клещ, то ты кто? — спросил он. — Кобель с трусливыми яйцами?       Джимми фыркнул, и оба рассмеялись. Медленно пошли дальше, не заметив блеска серых глаз.       Тайлер вернулся в салун, когда Ричи, затянув на талии фартук, резал говядину на крупные куски. Он хлопнул Тайлера по руке, когда тот потянулся к жареным куриным ножкам. — Прохлаждался ты, значит, пока я пахал тут за двоих, — сказал Ричи, — а теперь курицу наяривать будешь? — Буду, — хмыкнул Тайлер. — Ты ж у меня Ричи-лапки-птичьи, какая тебе курица, а? Иди-ка пожуй травы на заднем дворе.       Ричи рассмеялся. Тайлер до сих пор помнил его глупую дурацкую кличку, которая прицепилась к нему после того, как Ричи заклевали курицы. Он верещал настолько громко, что Джону пришлось отвесить ему затрещину, чтобы он успокоился и дал смазать все укусы йодом. Тайлер, ползающий от смеха где-то под столом, назвал Ричи курицей, и тот, обидевшись, расплакался. От отца получили оба. — Где отец? — спросил Тайлер. Ричи поставил перед ним бокал пива и тарелку с курицей. Тайлер закинул ноги на стол и осушил бокал в два глотка. Ричи присвистнул. — Чистит выгребную яму, — сказал он. — Тот еще запах, конечно. — Поморщил нос. — Чего ж ее чистить, если все дерьмо тут, а? — Тайлер хлопнул Ричи по спине, и тот рассмеялся. Дернул брата за ухо, как частенько делал это в детстве, и ущипнул за нос. Они смеялись, толкая друг друга локтями, несильно ударяя по груди или голове, щекотали и переругивались.       Хлопнула задняя дверь. На пороге появился Джон Донован в рваной рубашке, широких брюках и высоких резиновых сапогах. В одной руке он держал грязную лопату, в другой — тряпку, которой обтирал потное и красное лицо. — А ну смолкли, — гаркнул Джон. — Иначе пойдете дерьмо за коровами подбирать.       Он поднялся по лестнице на второй этаж. Хлопнула дверь в маленькую ванную комнату, где стояло несколько ведер с теплой водой, висело три старых и дырявых полотенца и на деревяшке лежал серый обмылок. Тайлер услышал, как Джон стянул с себя сапоги и бросил их в металлический и ржавый таз, как начал обливаться уже остывшей водой и тихо материться себе под нос. Потом дверь снова хлопнула, и заскрипели пружины грязного матраца, на котором по ночам ворочался Джон. Все стихло.       Тайлер и Ричард переглянулись. Рассмеялись, когда отец захрапел тише и хрюкнул, уткнувшись носом в подушку. — Боевое ранение? — спросил Ричи и указал на синяк на подбородке. — Подрался со Стивом. — С которым? У нас их тут пруд-пруди. — С Морганом.       Ричи перестал ковырять ногтем куриную ногу и приоткрыл рот. Его лицо вытянулось. — Муха залетит, — усмехнулся Тайлер, и Ричи лязгнул зубами. — Наподдавал тебе Стив, да? — спросил он и нахмурился. — Он мне — в челюсть, я его в навозную кучу толкнул, — сказал Тайлер. — Бегали бы мы долго, но лошадь меня вытянула вдоль спины. — Лошадь? — Лягнула в смысле. До сих пор задницы не чувствую.       Ричи хмыкнул. Потом спрятал лицо в ладонях, и его плечи мелко затряслись. Засмеялся и Тайлер. Они смеялись, пока Джон не крикнул на них, назвав проклятыми тунеядцами. Потом смех перешел в громкий хохот, и Джону пришлось спуститься, чтобы отвесить сыновьям подзатыльники.       Ночь, несмотря на раскаленный за день воздух, стояла холодная. Тайлер и Ричи курили, приоткрыв окно в спальне. — Ты либо спрашивай, либо не пыхти, как паровоз, — сказал Тайлер и прищурился. Ричи зашел к нему пару минут назад. Предложил закурить и уселся на постель рядом с Тайлером, читающим старую газету. Он ворочался, пытаясь усесться поудобнее, а потом, когда Тайлер несильно стукнул его, замер, положив локти на пыльный подоконник. Они сидели в тишине, но Тайлер слышал, как в голове брата что-то шуршит. Словно зреет, чтобы упасть ему в руки. Тайлер любил читать в тишине, поэтому не выдержал первым, пнув Ричи. — По утрам где мотаешься, а? — наконец спросил он, и Тайлер удивленно посмотрел на него. — Чё, думал не замечу? Так заметил, получается. — Ричи вздохнул. — Я курить вышел как-то и увидел, как ты по стене ползешь. Ей-Богу, как тварь эта восьмилапая, ну, паук, в смысле. — Он сильно хлопнул Тайлера по ноге. — Смотри у меня, не вляпайся в какую-нибудь историю. Я говорил тебе, что девки здесь хорошие, но чужак ты тут. Чужаком и останешься, даже если работать тут начнешь. Так что не надо ради девок по стенам лазать и по утрам где-то шастать. Не то пристрелят тебя где-нибудь. Случайно, конечно, — Ричи усмехнулся. — Саладо — городишка мутный, поэтому лишний раз воду сам не баламуть, понял? — Тайлер кивнул. — Были тут случаи. И убивали, и сжигали, словно ведьм на костре, и отстреливали, как шавок бездомных. Не будешь рыпаться, уедешь в армию на своих двоих. Попробуешь как-то переступить дорогу кому-нибудь, башки лишишься. Правильно индеец тот сказал. Саладо — та еще дыра.