С любовью, Техас

      Тайлер осторожно, напрягая руки, опустил Чарльза в теплую воду. Ванная в покосившемся доме была маленькой, не больше четырех шагов в ширину. У двери, рядом с порогом стояла высокая раковина, до которой Элли дотягивалась с трудом, поэтому Чарльз (в этом Тайлер был уверен) сколотил для нее подставку. Шатающуюся, с зазубринами. Но рабочую: Элли без труда ставила ее перед раковиной, под которой качалась дверца узкого шкафа, чтобы вымыть руки. Умывалась она на кухне, где был чайник с горячей водой. У стены с серой, но когда-то бывшей голубой, плиткой стояла длинная ванная на маленьких ножках. Рядом — унитаз с треснутым бачком, который Чарльз (руки-крюки, как иногда Тайлер называл Джимми) наладил, замазав трещину чем-то липким. Над раковиной — полка со стаканом и запылившееся зеркало. Иногда, когда Рэйчел уставала настолько сильно, что не могла сделать уборку (она запрещала Чарльзу вставать с кресла и помогать ей: боялась, что он мог что-нибудь себе сломать), она занавешивала зеркало рваной наволочкой, и дом становился похожим на заброшенную лачугу с призраками внутри. Судя по рассказам Элли, так и было. Она частенько слышала какие-то шорохи или скрипы. Но оставаться одной не боялась никогда: верила, что толстое одеяло, которым она укрывалась даже в нестерпимую жару, чтобы избавиться от писка комаров, защитит ее.       Тайлер, опустив Чарльза в ванную, выключил кран с холодной водой и ковшом с гнутой ручкой добавил горячей из ведра. — Выйди, — сказал Чарльз и подобрал к груди здоровую ногу. Правая, кривая, с распухшим коленом, осталась в воде. Чарльз развернулся полубоком, чтобы скрыть бугристую кожу и шрамы. Кое-где Тайлер увидел круглые ожоги. Это были следы от затушенных окурков. Приятного мало, но, по сравнению с впалым животом или тонкими ногами, они выглядели самыми безобидными. — Рэйчел просила… — Выйди. — Глаза Чарльза сверкнули. Он не был раздражен. Он был зол, и Тайлер был единственным, на кого ему хотелось выплеснуть весь собравшийся внутри яд. Но тот не был против. Тайлер присел на край ванной и снова проверил воду. Прохладная, и он добавил горячей, зачерпнув ее ковшом. — Рэйчел просила проследить за тобой, — сказал Тайлер. — Сказала, что однажды ты пытался утопиться.       Чарльз фыркнул. — Я уронил мыло на пол и пытался достать его, — ответил он. — Потом как-то неудачно поскользнулся и ушел с головой под воду. Вынырнул, а передо мной — ошарашенное лицо Рэйчел. — Чарльз закашлялся, и Тайлер подал ему салфетку. На ней осталась кровь. — Дело дрянь! Выйди уже, а, не то случайно блеванешь на пол. — Я помогу тебе вымыться. — Господи. — Чарльз потер переносицу. — Спрашивал уже, наверное, сотню раз, но спрошу еще: зачем? — Он внимательно посмотрел на Тайлера. — Какого черта ты постоянно крутишься вокруг меня, а? Мать твою, а если ты что-нибудь подцепишь от меня. Твой братец из меня всю душу тогда вытрясет, понятно? С Рэйчел ты можешь договариваться сколько угодно: она работает сутками и устает, и у нее нет времени возиться со мной, как с ребенком. Но уясни одну вещь: нянька мне не нужна, ясно? Я могу помыться сам. Я могу приготовить себе поесть. Тоже сам. Я, черт возьми, даже пострелять в лес поеду сам, и бегающий солдатишка рядом мне не нужен!       Тайлер поджал губы. С мыльницы, стоявшей на краю ванной, он взял желтый обмылок. С крючка — тонкое полотенце. Смочил и намылил, потом, когда Чарльз цыкнул, Тайлер взял его здоровую ногу за щиколотку и начал намывать, осторожно проходясь по свежим ранам. Их было много: Чарльз, увязнув в прелой листве на тропе, ведущей из рощи, упал, сильно ударившись об острые камни. Не скатился с обрыва только потому, что Тайлер успел подхватить его на руки и усадить обратно в кресло. После короткого поцелуя в роще Чарльз отвесил ему звонкую пощечину, от которой на щеке остался отчетливый отпечаток. Он процедил что-то сквозь зубы и, положив винтовку на колени, покатил к степи. Какое-то время Тайлер продолжал стоять на коленях. Щека горела, а в висках пульсировала. Что я только что сделал, пронеслось в его голове. Нельзя… я не должен был его трогать… он же все еще боится меня… доверяет только с винтовкой в руках или в окружении других людей… черт возьми… Тайлер бросился следом. Нагнал тогда, когда Чарльз пытался развернуться и, выругавшись себе под нос, упал. Тайлер поднял его на руки, и костистый кулак, несмотря на слабый удар, больно впечатался в подбородок. Чарльз ничего не сказал. Он побледнел, губы поджались, а лоб избороздили морщины. Кресло медленно покатилось по тропе, и Тайлер шел за ним, иногда останавливаясь, когда Чарльз оборачивался. Они ничего не сказали друг другу. — Прости меня, — сказал Тайлер, намыливая отросшие волосы. Чарльз открыл глаза, но на него не посмотрел. Нахмурился, отчего клочок пены попал ему на нос, и Тайлеру захотелось рассмеяться. Но он даже не улыбнулся. Продолжил: — Я не должен был прикасаться к тебе. Знаю ведь, что ты боишься меня. Сам же сказал, что чужие мы друг другу. Прости меня. Я больше никогда не трону тебя без твоего разрешения. — Ты моешь мне голову, хотя я послал тебя на хрен минут десять назад, — усмехнулся Чарльз, и Тайлер коротко выдохнул. Если Чарльз усмехается, сказала ему Рэйчел, то значит его мозги встали на место, и он больше не будет шипеть, словно загнанная гадюка. Тайлер поверил ей. И, кажется, ее слова были правдой. — Прости меня, — повторил Тайлер и смыл пену, прикрыв Чарльзу глаза ладонью. — Ты что, простительный завод? — Чарльз качнул головой, и теплые брызги попали Тайлеру на брюки. — Я должен был сразу сказать, что на дух не переношу любых касаний просто так. Ты можешь мыть мне голову или пересаживать с кресла на постель, но никогда, слышишь меня, никогда не смей трепать меня по волосам, словно вшивого пса, или целовать куда-то, как маленького ребенка. Понял? Я уже говорил, что нянька мне не нужна, поэтому, если ты будешь пререкаться со мной или бить землю своими оленьими рогами, я выпну тебя. Поверь, ради этого я даже снова научусь ходить. И не забывай про ружье. Сам видел, что стреляю я сносно.       Тайлер фыркнул. Перед тем, как взять Чарльза на руки и отнести в спальню, он снова сел на край ванны и положил на колени его правую ногу. Кости после, как казалось Тайлеру, перелома, причем перелома в нескольких местах, срослись неправильно. Колено, как и тощая голень, смотрело вкривь, а бедро было вывернуто под странным углом. Чарльз мог сгибать ногу в колене, хотя тогда брюки натягивались на нем, принося ощутимую боль. Он мог двигать пальцами на ноге, что значило, что осколки костей не задели нервов. Но стоять Чарльз не мог. Как и не мог удерживать правую ногу, в отличие от левой, в каком-либо положении. Она всегда болталась, свешиваясь с кровати или кресла. Кожа висела вместе с мышцами, а волосы и вовсе поседели, став незаметными. — Больно? — Тайлер остановился: Чарльз поморщился, когда тряпка прошлась по опухшему колену. — Терпимо, — ответил он, хотя часто пытался вытащить ногу. Но хватка Тайлера была сильной. Не такой, чтобы можно было сломать щиколотку размером с запястье Тайлера. Но такой, чтобы Чарльз не мог дернуть ногой. — Потом я сделаю массаж. — Тайлер осторожно провел тряпкой вдоль длинного и широкого шрама, когда-то лоскутом кожи свисавшего со сломанной кости. — Станет легче. — Мне станет легче, когда я наконец-то смогу покурить.       Тайлер хмыкнул. После приема у доктора Шутера он сказал Рэйчел выбросить все сигареты Чарльза. Мелочь, которая могла продлить его жизнь до сентября. Сначала Чарльз хмурился, перерывая полки с одеждой, потом, увидев ухмылку Тайлера, громко выругался. Курить хотелось до скрежета в зубах, поэтому Тайлер таскал для Чарльза сено из конюшни. Иногда он видел Джимми. Они не кивали друг другу и не здоровались, но Джимми, — слава богам, — держал язык за зубами. Тайлер понял бы сразу, если бы тот попробовал растрезвонить на весь Саладо о его похождениях. Ричи был бы первым, кто отвесил бы Тайлеру подзатыльник. Но брат, как и отец, верил в выдуманную историю о симпатичной и невысокой девушке с серыми, как холодная вода океана, глазами. И Тайлеру было неважно, что у этой девушки между ногами качался хрен, на который он старался не смотреть, когда помогал Чарльзу принимать ванну, а на губах, вместо скромной улыбки, постоянно играла усмешка, за которой прятался острый язык. Острее, чем у Келли.       Келли. С ней Тайлер не виделся после поездки на чистый и холодный ручей. В конюшне-то он бывал, но зайти в дом, кивнув Феликсу, будто это он был хозяином особняка, не мог. Тайлер помнил подмигивания Келли, ее приятные улыбки и пальцы, скользившие по губам, чтобы убрать соус. Но между ним и Келли стоял Джимми, пыхтящий, словно чайник, когда она улыбалась или смеялась над шутками Тайлера, а позади, в странном сумраке, он чувствовал какой-то тихий зов, иногда сменяющийся уверенными касаниями. Тайлер не понимал, и от этого становилось тошно. — Холодно, — сказал Чарльз и повел плечами. Его бледная кожа будто светилась из-за яркого света лампочки, и Тайлер смотрел на тощую грудь дольше, чем нужно. Смотреть на нее он не должен был, поэтому отвел взгляд и посмотрел на себя в пыльное зеркало. Щеки странно покраснели. — Я почти закончил, — сказал Тайлер и снова провел тряпкой по ноге. Хотел прикоснуться к шраму пальцами, обвести каждый рубец и остановить горячую ладонь на впалом животе, но Чарльз цыкнул, посмотрев на него исподлобья, и Тайлер вытер руки. Потом спустил воду и подал полотенце. Чарльз наспех обтерся и завернулся в широкий старый халат. В нем он стал похож на ученого-филина из какого-то детского шоу. Тайлер сказал об этом, и Чарльз фыркнул. — А ты и твой дружок Коркоран напоминаете трещащих без умолку ворон, — ответил он и цыкнул, когда Тайлер, хмыкнув, подбросил его на руках. Несильно, но ощутимо, и Чарльз, с детства боявшийся высоты, схватил его за ворот футболки. Продолжил: — Еще раз так сделаешь, — яйца оторву. — Как «так»? — Тайлер улыбнулся. Хитро, словно был навострившей уши лисой. Он наклонился, чтобы поставить ковш на край ванны, и Чарльз крепче прижался к нему. Воздух в ванной стал горячее градусов на сорок, а между их носами оставался какой-то дюйм. — Мальчишка, — прохрипел Чарльз и дернулся, когда в дверь постучали. Стало холоднее, и Тайлер обернулся.       Элли держала в руках механического зайца. Того, которого Тайлер когда-то чинил, сидя на крыльце. Элли отошла от двери, и Тайлер вынес Чарльза из ванной. Прошел, держа его на руках, по узкому коридору и осторожно положил на постель. Из шкафа Рэйчел, сейчас наверняка закидывающая чье-то белье в стиральную машинку, достала широкие брюки, те, в которых Чарльз был, когда Тайлер пробил ему грудину иглой, и тонкую футболку, штопанную несколько раз. — Я принесу лекарства, — сказал Тайлер и промокнул волосы Чарльза полотенцем. — Примешь их после обеда. Потом я сделаю тебе массаж, чтобы разогнать кровь. — Сигарету, — ответил Чарльз, и его глаза заблестели, напоминая кошачий взгляд. Такой, от которого у каждого на щеках выступали ямочки от улыбки. — Одну. — Нет. — Забыл, что случилось пару дней назад, когда ты чуть не склеил ласты, хотел добавить Тайлер, но прикусил язык. Переживания казались ему слишком личными, и он не хотел делиться ими. Ни с кем. Даже с Чарльзом, ставшим для них поводом.       После поцелуя в лоб и звонкой пощечины Чарльз хлопнул дверью перед носом Тайлера и пригрозил ему ружьем, когда тот тихо постучал. Элли, перепуганная, чуть не расплакалась: обычно ее горячо любимый дядя Чак возвращался из леса с охапкой листьев и ветками, и Элли делала из них кукол. Тем вечером Чарльз заперся у себя в спальне и выкурил три пачки сигарет. Утром, когда Рэйчел варила яйца, у Чарльза подскочило не только давление, но и температура. Он бредил, что-то бубнил себе под нос, и Рэйчел, нашедшая горсть окурков, позвонила миссис Хьюстон. По словам Андреа, это была обычная нервная лихорадка. Температуру она рекомендовала сбить аспирином, а горячий лоб протирать влажной тряпкой. Но ничего не помогало, и Рэйчел, от страха не только за брата, но и за себя, набросила на плечи старый материнский плащ, натянув на голову капюшон, и направилась к Тайлеру. Глубокой ночью, когда никто не мог узнать ее.       Все повторилось снова. Только на этот раз Тайлеру пришлось сорваться с постели и, выжимая педаль газа, ехать в аптеку. На ржавой табличке была маленькая приписка: «Круглосуточно». Отцу Тайлер наврал. Сказал, что девушке (да, отец, именно той девушке, к которой я постоянно бегаю) нужна помощь. Джон хотел подбросить немного баксов, но Тайлер качнул головой: деньги у него были. Аптекарь, все тот же старик-коротышка, зевнул и поморщился, увидев Тайлера. Его-то рожу он запомнил хорошо: мало кто отваживался дерзить человеку, от настроения которого зависела чья-то жизнь. Но Тайлер дерзил. Дерзил даже тогда, когда его друг находился при смерти. Аптекарь выложил на прилавок лекарства и, гаденько ухмыльнувшись, заломил высокую цену. Тайлер бросил ему три сотни и забрался в «бьюик». Начистить эту сальную рожу он мог как-нибудь потом. Тайлер свернул к степной дороге, и тормоза взвизгнули у покосившегося дома. Рэйчел, не убирая мокрых тряпок со лба, ввела Чарльзу раствор валиума, потом, когда он ненадолго пришел в себя, дала таблетку леводопа. Чарльз проблевался, склонившись над тазом. Серый пепел, и ничего более. Тайлер поджал губы. Через пару дней Чарльзу стало легче. Он мог есть (хотя, конечно, Рэйчел заставляла его, чуть ли не пихая ложку в рот) и пару минут читал Элли вырезки из прошлогодних газет, которые Рэйчел получала бесплатно, работая в типографии. Чарльз помнил и стрельбу, и поцелуй в лоб, и звонкую пощечину. Помнил и не хотел видеть Тайлера, пока Рэйчел насильно не приволокла его в дом. Им нужно было пойти на примирение: Рэйчел взяла еще одну подработку, а Элли канючила, когда ее игрушки опять ломались. И Чарльз соврал бы, если бы сказал, что не рад был видеть усмешку Тайлера. Что-то в его голове щелкнуло, но Чарльз не мог понять что.       Тайлер, прощупав вену, ввел раствор валиума, чтобы снизить поднявшуюся после ванны температуру. Чарльз лежал на постели, прикрыв глаза. Футболку он не надел: в спальне стояла ужасная духота, и даже ветерок из приоткрытого окна не остужал красное и мокрое лицо. Элли забралась на постель, держа в руках пыльный фотоальбом. Она положила голову на плечо Чарльза, и он погладил ее по заплетенным волосам. — Можно я покажу Тайлеру фотографии? — Элли ткнулась головой в подбородок, и Чарльз кивнул. Крепко уснуть у него не получалось, и он начинал дремать, как только голова касалась подушки. Потом просыпался, ощущая липкие лапы своих кошмаров.       Элли, смяв простынь, подползла к Тайлеру, приложившему ко лбу Чарльза платок со льдом. Это был его платок. — Это моя мама в колледже, — сказала Элли и показала черно-белую фотографию под слоем пленки. На Тайлера смотрела улыбчивая девушка с длинными волосами. Джинсы, вязаный топ, напоминающий шарф, и сандалии. Позади — кирпичное здание и сотни студентов с сумками за плечами. — А это Бадди, когда он был еще щенком. — Элли улыбнулась и покрутила снимок. Бадди — крошечный щенок с огромными ушами — лежал на какой-то подушке и пускал пузыри. Сейчас, по словам Чарльза, он мало чем отличался. — Тоже пускает пузыри, когда спит, — сказал он, приоткрыв глаза. Сон не шел. Копошения Элли и ухмылки Тайлера отвлекали его, и Чарльз прислонился спиной к изголовью кровати и начал рассматривать снимки. Все фотографии были старыми, выцветшими или рваными по краям. Рэйчел со стопкой учебников, Рэйчел со стаканом молочного коктейля из новой закусочной в Галвестоне, здание колледжа, чей-то отъевшийся кот на чьих-то коленях, новорожденная Элли в застиранной пеленке, трехлетняя Элли с цветными кубиками, слюнявый Бадди с косточкой во рту. На последних страницах были фотографии Чарльза. В выглаженной школьной форме, с медалью за победу в олимпиаде по математике, с золотым кубком за первые выигранные соревнования. Чарльз улыбался. В свете вспышек его зубы казались выбеленными мелом. Тайлер уже видел улыбку Чарльза, но его улыбка, когда он был подростком, казалась счастливее. Тайлер хмыкнул. Чарльз и был тогда счастливее. — Ой, а это Мэдлин. — Элли ткнула в разорванный пополам снимок. Девушка на нем смеялась и гладила Бадди по спине. Она, казалось, и вовсе не заметила, что ее кто-то заснял. Длинные волосы она собрала в низкий хвост, а шею прикрыла платком. Ее платье развевалось от сильного ветра, а Бадди пытался лизнуть ей ладони. Ладони без пальцев. — Мэдлин? — Тайлер нахмурился. — Та, которая живет почти в соседнем доме. — Она жила там, — ответила Элли и перелистнула страницу. — Переехала полгода назад, да, дядя Чак?       Чарльз кивнул и погладил ее по голове. — Она помогала маме, когда жила здесь, — продолжила Элли. — Варила иногда что-то, белье стирала, со мной играла и за дядей Чаком присматривала. — Присматривала? — Тайлер поджал губы. Ему-то казалось… — Ну да, — усмехнулся Чарльз. — Или ты думал, что стал моей первой и единственной нянькой, а? Не только Мэдлин, но и жених ее. Если бы за мной уже не присматривали, Рэйчел бы не пустила тебя дальше порога. Она-то людей хорошо знает. Показался бы ты ей подозрительным, не смог бы даже и близко ко мне подойти. Да и я не лыком шит. Дерьма много повидал, поэтому яблоко от навоза отличить-то смогу.       Элли рассмеялась, повторив «дерьмо». Тайлер снова нахмурился. Ему казалось, что для Чарльза, спустя два года, он стал первым, кому он смог довериться. Казалось, что после всего, что он пережил, не было больше людей, способных вызвать его улыбку или смех. Все «казалось» разбилось, словно волна — об отвесные скалы. Осознание выплеснулось на Тайлера будто пенные брызги, и он поджал губы. Кто-то уже брал Чарльза на руки. Кто-то уже мыл его волосы, прикрывая ладонью глаза и смахивая пену. Кто-то уже одевал его, утыкаясь носом в шею, чтобы застегнуть пуговицу на воротнике. Кто-то уже нес мешок с побитыми яблоками, чтобы Чарльз мог пострелять. Кто-то, кроме Рэйчел или Элли. — О, — Элли приложила палец ко рту, — а еще Мэдлин умела ездить верхом, как и дядя Чак. Он научил ее, когда я еще не родилась. — Научил? — Тайлер внимательно посмотрел на Чарльза. — Громко сказано, — усмехнулся он. — Учитель из меня хреновый… Стой, Элли, нельзя такое повторять, поняла? Ну, плохой, короче. Но Мэдлин мне все уши прожужжала. Хочу, говорит, как и ты на лошади скакать. А я и учил-то кого-то раз только. Но тот мальчишка быстро все схватывал, мне даже объяснять не надо было. — Что за мальчишка, дядя Чак? — Элли забралась к Чарльзу на колени. — Ты никогда не говорил о нем. — А нечего говорить-то, — улыбнулся Чарльз. — Давно это было. Лет восемнадцать назад, понятно? Я его в конюшне как-то увидел, а он и запросился: прокати, говорит, меня, а то я сам не умею. Ну я и покатал его немного. Потом он стал почти каждый день приходить, а я начал объяснять ему что да как. — И где сейчас этот мальчишка? — Глаза Элли заблестели. — Он выиграл что-нибудь? — Черт его знает, — хмыкнул Чарльз. — Я учил-то его год от силы. Слышал, конечно, что он потом снова ездить верхом начал, но близко уже не подходил. Твой дядя всегда понимал все с первого слова, понятно, Элли?       Элли кивнула. Тайлер внимательно рассматривал фотографию, где Чарльз стоял рядом с конюшней. В одной руке он держал вилы, в другой — ведро с охапкой сена. Клетчатая рубашка, дырявые на коленках джинсы и высокие сапоги. Тайлер ощутил запах пота и услышал чей-то смех. Чей? Он не знал, хотя на него нахлынуло дежа-вю. Он уже видел Чарльза? Быть такого не может. Тайлер знал о нем не больше, чем Джимми — о личной жизни Келли. Они не могли встретиться: Тайлер бы запомнил эту широкую улыбку. — Дядя Чак, а ты мог бы научить меня ездить верхом, а? — Элли крепко обняла его, прижавшись щекой к груди. — Я ведь люблю тебя, дядя Чак. Я, как и Мэдлин, буду заботиться о тебе, когда вырасту. — Обо мне хорошо заботится твоя мама, Элли, — ответил Чарльз и устало улыбнулся. — Твоя мама и… — Он посмотрел на Тайлера, увлеченно рассматривающего какую-то фотографию. — Ну вот, — Элли насупилась. — А мама, между прочим, постоянно устает и не может за тобой смотреть, а Тайлер и вовсе уедет, когда кончится лето. И с тобой останусь только я! А я не хочу присматривать, если ты не научишь меня ездить верхом! — Элли! — Тайлер удивился: он никогда не кричал на детей. Элли стушевалась, опустив голову. Чарльз поджал губы и погладил ее по спине. — Все хорошо, — сказал он. — Когда она устает, то начинает капризничать. Элли, милая, иди отдохни. Бадди наверняка будет рад поиграть с тобой.       Элли кивнула и чмокнула его в щеку. Посмотрела на Тайлера и показала язык. Тайлер усмехнулся и, прикрыв за ней дверь, взял с постели альбом. С последней страницы выпала маленькая фотография, и Тайлер, подобрав ее с пола, нахмурился. На снимке была лошадь. Вороная, с умными глазами и длинными ногами. Похожая на…       Чарльз забрал снимок. Посмотрев, сложил его пополам и сунул под матрац. — Твоя лошадь? — спросил Тайлер и закрыл альбом. — Она была моей лошадью. — Чарльз поморщился, словно колено, которое Тайлер так и не размял, запульсировало. — Какой-то конюх выкупил ее у меня, когда я… — Он отвел взгляд. — Короче говоря, когда я больше не смог ездить верхом. Деньги нужны были, да и лошадь не должна была простаивать, как осел вьючный на привязи. — И где она сейчас? — Да черт его знает. — Чарльз улыбнулся. Вернее, попытался улыбнуться. — Может, в конюшне какого-нибудь богача. Может, в цирке скачет. Может, и нет ее уже. — Чарльз, — сказал Тайлер, разминая его колено. Он сидел на корточках у постели и мягко, но уверенно разминал правую ногу. Голая кожа под ладонями покрылась мурашками, и иногда Чарльз вздрагивал, когда Тайлер нажимал сильнее. — Чего тебе? — Он выдохнул: Тайлер растер его щиколотку и перешел к босой ступне. — Ты говорил, что уже учил кого-то ездить верхом. — Исуси, Тайлер, возьми уже яйца в кулак и скажи нормально. — Я решил участвовать в любительских скачках, которые будут в августе, — ответил Тайлер и провел рукой от щиколотки до колена. — Не мог бы ты подучить меня? Азы-то я знаю: ездил в детстве, а…       Чарльз рассмеялся, и от его смеха было неприятнее, чем от слов Рэйчел. Тайлер нахмурился, и Чарльз, откашлявшись, хлопнул его по плечу. Руку не убрал. — Ты, Тай, как Элли, ей-богу, — усмехнулся он, и у Тайлера что-то тяжелое свалилось с плеч. — Она тоже почти каждый день канючит и просит, чтобы я ее чему-то да научил. Только знаешь, в чем проблема? — Тайлер качнул головой. — Лошадей-то у вас нет. Я, конечно, могу обвязать тебе подушку вокруг палки и поигогокать, но это мало чем будет похоже на настоящие скачки. — Чарльз прищурился. — Даже любительские.       Тайлер хмыкнул, а Чарльз рассмеялся снова. — Если у меня будет лошадь, ты научишь меня? — Посмотрим, — усмехнулся Чарльз. — Учитель, как я и говорил, из меня хреновый. Сбежишь ведь через пару часов. — А если не сбегу? — Тайлер прищурился. — Хочешь заключить пари? — Может быть, — улыбнулся он.       Чарльз хмыкнул. — Если сможешь найти лошадь, в чем я, конечно, сомневаюсь, то приходи, — сказал он. — Без понятия, как ты незаметно уведешь ее из конюшни, но, — Чарльз хитро улыбнулся, — если сможешь, то я похлопаю тебе стоя.       Тайлер рассмеялся. Он поднялся на ноги и поправил на лбу Чарльза платок со льдом. Убрал аптечку на пустую полку в его спальне и, развернувшись, шагнул к двери. Отец, конечно, верил в его сказку о любви, но Ричи до сих пор смотрел волком, и провоцировать его лишний раз на драку Тайлеру, который уделал бы младшего брата на раз-два, не хотелось. — А ты почему в скачках-то участвовать хочешь? — Чарльз натянул футболку и положил платок на постель. На простыне расплылось мокрое пятно. — Деньги нужны, — ответил Тайлер и почти не соврал. Продолжил: — В армию, конечно, тянет, но и об обычной жизни надо бы подумать. Квартиру в Нью-Йорке уже снял, платить надо да и работу потом найти.       Чарльз кивнул. — Помнишь ведь, что Шутер сказал? — спросил он, и Тайлер качнул головой. — Если до августа не протяну, то самому тебе учиться придется. Справишься, а? — Посмотрим.       В коридоре заскулил Бадди. Он царапал дверь, терся о нее боками и тыкался носом. Каждый раз, когда Чарльз дремал, Бадди ложился рядом с ним, положив голову на живот или разлегшись в ногах. Охранял чуткий сон и рычал на Элли, если она пробовала разбудить Чарльза, чтобы просто поиграть. Бадди защищал его. — Как звали ту лошадь? — Тайлер остановился у двери. — Мара, — улыбнулся Чарльз и прикрыл глаза. — Ее звали Мара.