С любовью, Техас

      Келли вздохнула: пробка тянулась вдоль моста Пеннибэкер и исчезала где-то среди высотных домов и маленьких магазинов. Выхлопные газы, фигурно остриженные деревья, велосипедисты в ярких шлемах, запах рыбы, тянувшийся от Колорадо — таким был Остин, столица Техаса.       Тайлер заправил «бьюик» на въезде в город, где уже стоял гул недовольных водителей. Паренек, которому Тайлер дал десятку за полный бак, галлон воды и упаковку льда, растаявшего в багажнике через пятнадцать минут, улыбнулся, увидев Келли. Она, в отличие от Тайлера, обмахивающегося от жары какой-то бумажкой, на деле оказавшейся рекламой той самой странной женщины, которая делала всех «нормальными» (видимо, Рэйчел, прежде чем уехать из Далласа, успела умыкнуть несколько таких бумажек), оделась по погоде. Солнце стояло высоко в небе, а воздух раскалился от горячего металла машин. Ее солнцезащитные очки блестели, а туш на ресницах осыпалась на щеки, и Келли вытирала ее влажной салфеткой, склонившись к боковому стеклу «бьюика». Длинная юбка приподнялась и оголила смуглые ноги, и паренек, прыщавый, жующий мятную жвачку, присвистнул. Тайлер исподлобья посмотрел на него, и он стушевался. — Твоя, что ли? — спросил Прыщавый и отсчитал сдачу. Положил центы в пластиковую тарелку и пододвинул ее Тайлеру. — Моя сестра, — нахмурившись, ответил он.       Прыщавый снова присвистнул. — Не верю, — сказал он. — У тебя вон глаза какие раскосые. Как у япошек этих. — Прыщавый прищурился и причмокнул губами. — А она американка, сразу видно. Кожа, вон, смуглая, как у индейцев этих. Ну, которые скакали в степях с перьями на башке. И фигурка у нее что надо. Закадрил бы, если бы постарше был. — Тебе бы язык за зубами держать, — ответил Тайлер и сверкнул глазами. — А то, мало ли, отрежет кто. И будут у этого «кого-то» глаза раскосые или перья на башке торчать, а.       Прыщавый повел плечами и откатился на стуле под шорох кондиционера. Прелесть больших городов состояла в том, что даже в самой богом забытой конуре здесь были кондиционеры, а не сломанные вентиляторы, и хорошая газировка за пару центов вместо разбавленного чьей-то мочой пива. Прыщавый снова посмотрел на Тайлера, нахмурился и захлопнул перед ним окошко. С первого раза не вышло. Он закусил губу и попытался снова. На лбу выступила испарина, а прыщи по всему лицу превратились в одно огромное красное пятно. Наконец Прыщавый разобрался с маленькой щеколдой и захлопнул окошко. Раздался тихий треск, потом — звук хлесткой пощечины и чей-то крик. Хозяин заправки был недоволен тем, что какой-то «подрабатывающий за пару центов щенок» распугивал ему клиентов «своей страшной и вонючей рожей». Прыщавый что-то ответил, и приземистый лысый мужчина в шортах и майке выбросил его на пыльную дорогу, взяв за шиворот.       Келли рассмеялась и закурила, стряхнув пепел на землю, которую Прыщавый пропахал носом. Она курила длинные «Лаки Страйк» для женщин, и Тайлер щурился, когда сигаретный смог едко жжег глаза. — Мужики, — сказала Келли и поморщилась. — Они видят в женщинах только красивую обертку. Для них мы — либо шлюхи, которых надо трахать, либо заколдованные принцессы, которых надо спасать. Всегда — некий пассивный объект, предназначенный для достижения мужских целей. — Стряхнув пепел, она продолжила: — Они будут винить женщину в том, что она надела короткую юбку или, наоборот, пошла куда-то без лифчика. Будут винить и свистеть вслед. Потом причмокивать, улюлюкать и распускать руки, если женщина зайдет с ними в лифт или магазин. Я не могу надеть шорты, потому что найдется грязный свин, который думает, что может меня облапать. Но я и не могу надеть длинное платье, потому что обязательно услышу вслед, что нечего скрывать от посторонних свои прелести. Я должна улыбаться и строить из себя глупую и наивную, потому что, видите ли, мужчинам только такие и нравятся. Я могу ранить их хрупкие чувства, если покажу, что хоть на дюйм выше или на толику умнее, знаешь ли. С детства девочки вынуждены слушать, что наши обязанности — это стирка, глажка, уборка, готовка и воспитание детей. Мы не можем метить на какие-то высокие должности, потому что эта работа только для мужчин. Мы не можем развлекаться, как и когда хотим, потому что нас ждет замужество. Мы не можем одеваться, как нам вздумается, потому что должны следить за здоровьем, чтобы родить наследника. — Келли усмехнулся. — Единственное, что он сможет унаследовать это пачку сигарет и бутылку пива.       Тайлер хмыкнул и зарулил в длинную череду машин. Келли затушила окурок и, стянув с ног сандалии с порванным ремешком, закинула ноги на приборную панель. Какой-то водитель, владелец разваливающегося «форда», просигналил и улыбнулся, толкнув щеку изнутри. Келли показала средний палец и сплюнула на дорогу, где валялись десятки окурков. — Что Саладо, что Остин, — сказала она и закрыла окно. В салоне, по ощущениям, температура подскочила градусов на двадцать, и Тайлер оттер мокрый от пота лоб рукавом грязной рубашки. Грязной, потому что он пару раз падал с Мары, прежде чем Джимми появился на заднем дворе с сигаретой в зубах в стиранных вещичках (исуси, Коркоран, ты что, ограбил магазин одежды, усмехнулся Чарльз, или нашел богатенькую вдову, а). Джимми цыкнул, открыл рот, но, увидев палку, лежавшую рядом с Чарльзом, закрыл его и надулся, сложив руки на груди. Он случайно перекусил сигарету пополам и, подавившись, закашлялся. Элли, болтавшая ногами на деревянном ящике, который Тайлер принес для нее, ловко спрыгнула и похлопала Джимми по спине. — Спасибо, — прохрипел он и отшатнулся, увидев Элли. — Господи… — Не-а. — Она пожала плечами. — Можно просто Элли.       Чарльз усмехнулся. Этому ее научил Тайлер, сейчас где-то рассекавший степи, сидя верхом и ровно держа спину, словно Чарльз гнался за ним как дикая кошка. Научил ее, и Рэйчел, отмахнувшись, только вздохнула. Она лежала на диване в гостиной с тяжелой болью в животе. Тайлер отказался от жареной рыбы, а вот Рэйчел, не видевшая хорошего мяса уже несколько месяцев, навернула пару тарелок и, кажется, отравилась. Ее тошнило всю ночь, а утром она выпила три таблетки аспирина: подскочила температура. Рэйчел попыталась одеться и собрать вещи, чтобы успеть к прибытию автобуса, на котором она доезжала до прачечной. Тайлер остановил ее. — Ты на ногах еле стоишь, — сказал он и сжал ее плечи. Рэйчел покачнулась. — Миссис Данхилл выгонит тебя, как только учует запах. Тебе придется ждать автобус почти сутки, сидя на жаре с температурой. Я могу позвонить ей и все объяснить, понятно? Она тебя не уволит.       Рэйчел кивнула. Тайлер помог ей дойти до дивана, где ворочалась Элли, и накрыл ее тонким одеялом. В записной книжке (визитку он потерял) Тайлер нашел номер прачечной и позвонил, стоя в будке, где кто-то, судя по запаху, справил нужду, а потом покурил. Миссис Данхилл ответила через пару длинных гудков, и по голосу Тайлер понял, что оторвал ее от чего-то очень важного. Наверняка улыбалась богатенькому старику с костюмом и начищенным туфлями. — Кто это? — рявкнула Данхилл, напомнив Тайлеру своего командира. Тот был сварливым мужчиной средних лет с залысинами по всей круглой голове. — Мистер Донован. — Ну и чё тебе надо, мистер Довонан? Я не вижу тебя в списке клиентов, поэтому кладу трубку. Нечего линию занимать. — Мисс Кларк сегодня не выйдет на смену, — сказал Тайлер и услышал в трубке кудахтанье, словно миссис Данхилл была курицей-наседкой, у которой отобрали яйца. — А ты кем ей приходишься, раз звонишь мне вместо нее? Хахаль, что ли? — Друг семьи. — Друг семьи? — Данхилл расхохоталась, и Тайлер подумал, что ее может прихватить удар. — Слышала я про ее семейку-то. Здесь, конечно, не так судачат, но вот в Саладо. Девки-гладильщицы мне все уши прожужжали, что братец ее не только калека, но и пидор, представляешь, а? Знаешь ли ты, друг семьи, об этом, а? По голосу-то здоровый мужик, а заразиться болезнью этой петушиной не боишься? Мало ли, потом на девок вставать перестанет. Будешь своего лысого дружка чесать и о задах мужских думать. — Мисс Кларк сегодня не будет, — повторил Тайлер, и Данхилл смолкла. — Это все, что вам нужно знать.       Тайлер повесил трубку. Качнул головой, и странная пелена спала с глаз. Джон частенько говорил ему о его взгляде. Иногда Тайлер чувствовал, как в голове оседал плотный туман. Потом, когда он рассеивался, сослуживцы или гражданские смотрели на Тайлера с затаенным страхом. Шестеренки начинали крутиться по-другому, и блеск в карих глазах исчезал. На его месте появлялась, словно темная бездна, пустота. Это был мертвый взгляд. Взгляд настоящего убийцы. Убийцы, который легко возьмет автомат и прострелит кому-нибудь голову. Убийцы, который сможет обрубком забить врага, издыхающего в разгар боя. Убийцы, которого от тонкой грани сдерживает щелчок в голове. Тайлер слышал этот щелчок каждый раз. А потом видел чужие испуганные глаза и стучащие зубы. И Джон, и Ричи, и приятели говорили ему об этом. Говорили, как что-то мертвое завладевает Тайлером, когда он начинает защищаться. Щелчок. Плотный туман в голове. Испуганные люди вокруг. Тайлер не помнил, как брал в руки оружие и убивал. Потом слышал гомон и видел кровь, въевшуюся в пальцы. Но ничего не помнил.       Тайлер вернулся, ведя Мару под узду, когда Чарльз уже выкатился во двор и ждал его, держа Элли на коленях и заплетая ей косы. Палка лежала у ног, и Тайлер поморщился. Кожа на его спине, когда-то смуглая, покрылась темно-синими и красными пятнами. Мазь, которую ему отдал Чарльз, закончилась. Тайлер хранил пустой тюбик под коробками и никак не мог его выбросить. Не потому, что Джон иногда копался в мусорном мешке. Потому, что каждую ночь вертел его в руках и рассматривал, пытаясь отыскать отпечатки Чарльза. Иногда даже принюхивался, но ощущал только резкий запах какого-то дерева. — Тайлер! — крикнула Элли и замахала рукой. Чарльз, собиравший ее волосы, цыкнул, когда она спрыгнула с его колен и подбежала к Тайлеру, крепко обняв его за шею. Мара фыркнула, и Чарльз поманил ее, показав зеленое яблоко. На этот раз они были спелыми и сладкими, и Тайлер стащил несколько, когда Чарльз отвернулся. — Ты держишься увереннее, — сказал Чарльз, увидев, как Тайлер пришпорил Мару и расправил плечи. — Шансов победить у тебя, конечно, нет, но в грязь лицом ты точно не ударишь. Иначе Стив сдерет с тебя шкуру.       Тайлер хмыкнул. Он внимательно посмотрел на похудевшего Чарльза (весов в доме Кларков не было, но Тайлер, как и Рэйчел, подозревал, что Чарльз сбросил еще десяток фунтов и теперь стал скелетом, обтянутым кожей) и улыбнулся, перехватив его взгляд. Чарльз фыркнул. Он смочил платок, лежавший на его лбу, холодной водой из ведра и откинулся на спинку стула. Кресло со сломанной спицей в правом колесе стояло в чулане: Рэйчел держала его под замком, чтобы Чарльз, всегда уверенный в своих возможностях, не пересел на него, сломав себе руку.       Тайлер увидел сломанную спицу, когда складывал кресло в багажник перед возвращением в Саладо, и нахмурился. Он нес Чарльза на руках, и Элли, выбежавшая через густую траву намного раньше, крикнула, что кресла в тени не было. Тайлер донес Чарльза на руках до «бьюика», а после вернулся. Он обшарил кусты и слежавшуюся в ямах прелую листву. Кресло, накренившись на бок, стояло в лощине среди сброшенного кем-то мусора: бутылки, банки, упаковки и окурки. Этот овраг Тайлер заметил случайно, когда камни скатились куда-то вниз. Он спустился, держась руками за колючие сорняки, и вытащил кресло. Укатилось, подумал Тайлер и нахмурился, увидев следы. Длинные и широкие, словно их обладатель носил грубые сапоги сорок четвертого размера. Следы на влажной земле были свежими, как и грязь на прорезиненных колесах. Тайлер осмотрелся и прислушался. Ни тяжелых шагов, ни бормотания, ни серой тени, притаившейся за деревьями. Сбросить кресло мог обычный наркоман, о которых Тайлеру говорила Келли. Бродят они тут, конечно, сказала она, поморщив нос, запах тот еще стоит, но к людям особо не приближаются, но и злить их не надо, мало ли. Тайлер прихлопнул комара и поднялся к дороге, где был припаркован «бьюик». Попытался открыть дверцу, но она была закрыта. Нахмурился. Чарльз щелкнул замком. — Элли испугалась, — сказал он. — Говорит, что видела какого-то незнакомого мужчину в кустах и подумала, что это серийный убийца. Я говорил Рэйчел, чтобы она не включала ей такие кассеты, но кто меня послушает, а.       Тайлер кивнул. Прищурился, но, ничего не заметив, завел двигатель и крутанул руль.       Мара перешла на рысь, когда Тайлер причмокнул и сильнее натянул поводья. В степи, среди высокой травы и редких кустов, не было ни души. Тайлер слышал, как под копытами содрогалась земля и шелестела трава. Мара фыркала и качала мордой с собранной челкой (Элли взяла свою лучшую резинку и собрала вороную гриву в маленький хвостик), когда Тайлер привставал в седле, упирая ноги в отцовских сапогах в стремена. Индеец, как сказал бы Чарльз, и Тайлер усмехнулся. Он сел в седло, потом, когда ветер начал свистеть в ушах, пригнулся, прижавшись к горячей и взмокшей лошадиной спине. Мара фыркнула.       Тайлер учился быстро. Еще со времен детства, когда ему приходилось присматривать за собой и Ричи, потому что отец был занят (после переезда в Саладо Джон начал работать на железнодорожных путях. Уходил еще на рассвете, а возвращался, когда солнце плавно опускалось за горизонт), он был собранным и схватывал если не на лету, то, в отличие от Ричи, хотя бы довольно быстро. Школьные науки давались ему просто. Тайлер легко щелкал уравнения или рассказывал о планах Наполеона. Учителя, даже сварливые математик и географ, были довольным им и жаловались Джону только тогда, когда Тайлер начинал играть в карты на деньги (этому его научил отец) или натягивать приятелям трусы на нос (этому его тоже научил отец). Тайлер мог прогуливать уроки, куря самокрутки с хреновой, по словам какого-то старшеклассника, марихуаной в туалете, или, сидя за последней партой, дремал, положив голову на стол.       В средних классах, когда все задумывались о предстоящих экзаменах, Тайлер подолгу, целыми ночами, смотрел документальные фильмы, жуя сорванные с соседской яблони яблоки, и что-то записывал в тонкую тетрадь. Это был его личный дневник, который он прятал не просто под подушку, куда частенько заглядывал отец, искавший у него сигареты или травку, а в карман наволочки. Этот карман Тайлер пришил сам. Коряво и плохо, но пришил. На каждую наволочку, которых у Тайлера было всего-то три, и хранил там свои записи. Дневник, обертки от вкусных конфет и сырных чипсов, смятые билеты на ужастики (в кино Тайлер не ходил никогда: кинотеатров в Саладо не было, а Джон не отпускал своих сыновей дальше мясной лавки на соседней улице), полученные от приятелей, и любовные записки, которые Тайлер находил в тетрадях и учебниках. Девчонкам он нравился, хотя сам на них внимания особого не обращал. Хотел влезть на дерево и стрясти осиное гнездо, а не ходить под ручку и жевать сахарную вату (о свиданиях Тайлер впервые услышал из какой-то мелодрамы). У Тайлера были приятели, с которыми он бегал по всей школе — здание в один этаж с несколькими кабинетами — и доставал старшеклассников. Один, повыше и пошире в плечах, раздражал Тайлера до скрежета в зубах. Тот не дрался с ним, а только снисходительно улыбался и несильно толкал в плечо. И Тайлера это злило. Он хотел повалить его на землю и извалять в грязи. Сердце как-то странно щемило, когда Тайлер видел, как этот старшеклассник заигрывал с девчонками и танцевал с ними на выпускном, а на него, Тайлера, когда настали экзамены, даже не смотрел. И от этого ему хотелось лезть на стенку и выть, словно некастрированному кобелю.       Мара остановилась и фыркнула. От зноя, повисшего в воздухе, она тяжело дышала и фыркала. Тайлер ловко спрыгнул. Прищурившись от солнца, он увидел бледные и мелкие цветы, пробивавшиеся сквозь колючую траву. Тайлер поморщился от боли в спине и присел на корточки. Охотничий нож, подарок от Ричи, он носил с собой всегда. Мало ли. Тайлер аккуратно срезал пару цветов и улыбнулся. Чарльзу бы понравилось, подумал он, и кончики его ушей покраснели. — Элли, — сказал Тайлер. — Элли бы понравилось.       Мара резво скакала, перейдя на галоп, а Тайлер пытался удержать в седле. Он заваливался и качался, сильнее натягивая поводья. Лошадь не должна клевать носом, сказал ему Чарльз и напомнил странного призрака, обнимавшего Тайлера со спины. Больше он его не чувствовал. Мара неслась вперед, а Тайлер крепче прижимался к ее спине. Ему хотелось рассмеяться. Он помнил, как в детстве, будучи тощим сопляком, боялся лошадей и протягивал руку с подгнившей морковью, стоя в нескольких футах. Лошади ржали и вытягивали шеи, а Тайлер отходил, потому что боялся. Сейчас, когда дни плавно перетекли в август, он уверенно держался на лошади. До наездника ему было далеко. Очень далеко, как сказал бы Чарльз, а потом усмехнулся. Но Тайлер знал или, скорее, верил, что маленький шанс финишировать первым начинал мигать где-то вдали, словно маяк.       Тайлер обтер потное лицо рукавом рубашки и спрыгнул с Мары. Поводья обвязал вокруг штыря и прислушался. Он отчетливо слышал сначала хрипы, потом — визг Джимми. — Исуси Тай, — он подпрыгнул, — наконец-то ты вернулся. Я уже думал, что эта адская псина меня загрызет. — Бадди лежал, лениво махая хвостом. Джимми цыкнул и продолжил: — Тай, придурок ты этакий, я вообще про пса этого и слова не сказал. Я про него. — Он указал на Чарльза, и тот фыркнул. — Тай, ты ж уже видел его глаза, а? Ну, он смотрит так, как будто душу вынуть хочешь, знаешь. Ну, или совесть, понимаешь, а? — А она у тебя есть? — усмехнулся Чарльз. — Совесть-то? — В глаза ему смотри, — сказал Джимми. — В глаза.       Холодный океан сменился на озеро, буйное от порывов ветра, когда Тайлер перехватил взгляд Чарльза. Рэйчел выбросила морфин, и даже препараты, выписанные Шутером, не помогали Чарльзу избавиться от постоянной и острой боли в груди. Ночью он стонал от жара и ворочался в постели, пытаясь вдохнуть, и Рэйчел поднималась с дивана, будя Элли, чтобы его успокоить. К утру, когда над степью оседал туман, Чарльзу становилось лучше. Не легче. Нет. Но хрипы в груди и горле беспокоили его меньше, когда приходил Тайлер и начинал массировать ему спину или грудь. Чарльз осунулся, плечи его опустились, а волосы начали выпадать клочьями, и теперь, чтобы не пугать Элли, он носил старую соломенную шляпу с широкими полями. Чарльз больше не улыбался.       С того дня, когда он обнимал Тайлера в озере, прошло больше недели, и Чарльз стал похож на бесплотного призрака. Кожа побледнела, но щеки, наоборот, всегда, как и лоб, горели лихорадочным румянцем. Когда Тайлер был с ним, он криво усмехался и сидел на заднем дворе, щурясь от солнца. Когда Тайлер уходил, Чарльз лежал в постели, прикрыв глаза и натужно дыша. Рэйчел Тайлеру об этом не говорила. Не потому, что ее попросил Чарльз (он молчал: слова давались ему тяжело), а потому, что иначе Тайлер начал бы седлать Мару каждое утро и мог случайно привлечь лишнее внимание. Иногда Рэйчел жалела, что он сказал ей про скачки. Она хотела, как Чарльз, думать, что Тайлер делал это только из-за острых ощущений и денег для переезда в Нью-Йорк. Рэйчел не хотела знать, что Чарльз стал для Тайлера другом. Друзья так себя не ведут, думала она, смотря на Тайлера, который осторожно разминал Чарльзу затекшие плечи или носил его на руках, чтобы шуточно позлить его. Шуточно, потому что Тайлер никогда не раздражал его из-за этого. Иногда Рэйчел казалось, что они не обычные друзья. Между ними что-то искрилось, и она боялась этого, все чаще смотря на листовку с женщиной в аляповатом платье.       Тайлер отвесил Джимми подзатыльник, и Элли рассмеялась. Чарльз хмыкнул. — Черт, Тай, ну почему мне-то все время перепадет, а? — Джимми поморщился. — Ей-богу, я-то думал, что мы друзья, а ты меня колотишь, только повод дай. Даже Келли меня не бьет. — Да ну? — Тайлер прищурился. — Ну, сейчас уже не бьет. Раньше-то мы все время дрались, как собаки, спущенные с цепи. А недавно вот сдружились как-то. Она мне даже стакан воды вынесла. — Окатить тебя водой из окна — не значит вынести стакан, — усмехнулся Тайлер. — Ты как узнал, а?!       Тайлер рассмеялся. Он погладил Элли по голове и вошел в дом, где Рэйчел, принявшая еще пару таблеток аспирина, лежала на диване, обмахиваясь от жары листовкой. Тайлер, не найдя вазу (в доме Кларков их не было: Рэйчел продала всю ненужную посуду), поставил сорванные и немного увядшие цветы в высокий стакан с водой. Стакан поставил на стол и улыбнулся. — Красивые, — сказала Элли, державшая под мышкой ведро с песком. — Дяде Чаку очень нравятся цветы. — Элли! — крикнул с улицы Чарльз, и по его голосу Тайлер понял, что он смутился. Тайлер снова улыбнулся.       Они шли по степи. Тайлер держал Мару под узду, а Джимми иногда гладил ее по крупу. Он закурил и предложил сигарету Тайлеру. Тот отказался. — Не куришь, что ли, больше? — Чарльз пытается бросить, и я не хочу, чтобы от меня несло дымом.       Джимми, опустив голову, кивнул. Он смотрел на свои стоптанные и пыльные кеды с рваными шнурками, и шестеренки в его голове скрипели, словно ржавые петли. Он ходил к хромоногому педику, которого теперь называл мистером Кларком, почти каждый день, когда возвращался за Тайлером. Для отца и брата он был в конюшне, а для Келли разъезжал по степи. Никто, за исключением Джимми, не знал, что Тайлер повадился ходить к семье из покосившегося дома. Хотя Джимми слышал, как в пабах на въезде в Саладо судачили о приезжем, который «завел какие-то сношения с подзаборным пидором». Слухи оставались слухами, но иногда Джимми казалось, что за ним кто-то внимательно следил. Он приходил за Тайлером салун Джона, курил с ним и цедил теплое пиво по вечерам. Среди мужиков это называлось братанием, и Джимми боялся, как бы слухи не переползли на него. В «Доллар», где о педике обычно говорили больше всего, он уже не ходил. Своя голова да и голова Тайлера были дороже. — Эй, Тай, — Джимми остановился, — а ты почему в скачках-то решил участвовать, а? Они-то, конечно, любительские, но и среди фермеров есть хорошие ребята. — Ощущения мне нужны, — усмехнулся Тайлер. — Да и деньги бы не лишними были. — Я-то думал, ты в армию хочешь вернуться. Слышал, там хорошо платят. Десятка тебе погоды не сделает. — Платят-то хорошо, но деньги мне сейчас нужны. Переезд, квартира, бензин. И вообще от службы отказаться хочу. Осяду в Нью-Йорке и начну работать. — Где это? — Где-где? На заправку к тебе буду ездить. Возьмешь, а?       Джимми фыркнул и отмахнулся. — Чего пришел-то? — спросил Тайлер и завел Мару в денник. У Феликса был выходной, а Мартин дрых где-то без задних ног, пуская пузыри. — Келли меня послала. — Опять?       Джимми цыкнул, и Тайлер рассмеялся. — За тобой послала, дурачье ты подзаборное, — сказал он. — Говорит, пообещал ты ей свозить ее куда-то, но слился, как дерьмо в унитазе. Она-то тебя все выловить пыталась, но ты на кобылу вскочишь, как кобель — на сучку, и сдрыснешь в степь-то. Она тебя, конечно, караулит. Из жалости, видимо, но поговорить никак не может. И вообще, сказала тебе поосторожнее быть. Мало ли, Мартин или, не дай, боже, папаша ее загруженный заметят, что катаешься ты не пойми где да вытянут хлыстом-то вдоль спины. — И где она сейчас? — Тайлер сбросил седло и повесил поводья на гвоздь. Протер круп Мары щеткой и налил ей свежей воды. — В саду, наверное, — ответил Джимми. — Поищи ее, а то мне уже на заправку надо ехать.       Тайлер кивнул. Он обвязал мокрую от пота рубашку вокруг талии и шагнул к манежу. — Эй, Тай, — продолжил Джимми. Тайлер обернулся, и он внимательно посмотрел на него. — Что еще? — Деньги-то со скачек тебе нужны или пе… ну, мистеру Кларку? А то, мне кажется, что ему только хуже становится. У него эта, что ли, ну, гей-чумка? — У него опухоль в легком, — ответил Тайлер. — Рак.       Джимми стушевался и опустил голову. Он видел пару раз, как Тайлер или Рэйчел (хорошо-хорошо, я не буду звать вас мисс Кларк) делали Чарльзу какие-то уколы. Он морщился и поджимал губы, а его бледная кожа постепенно покрывалась темно-красными следами от шприцов. Чарльзу должно было становиться лучше, но Джимми видел, как его лицо серело с каждым днем, а под глазами залегали синеватые мешки. Чарльз был тощим, с торчащими костями, а его глаза отливали уже чем-то мертвым, словно одной ногой он давно стоял в могиле. Судя по слухам, которые слышал Джимми, так оно и было. — Понятно, — наконец сказал Джимми, но Тайлера в конюшне уже не было.       Тайлер заглушил двигатель и хлопнул дверцей. По прогнозам синоптиков на Остин должны были обрушиться затяжные дожди, и Келли даже взяла яркий зонт, но горячее солнце стояло высоко в чистом небе, а от раскаленного металла машин воздух нагрелся на пару градусов. Они остановились возле «Ватерлоо рекорд», магазина виниловых пластинок, принадлежащего какому-то тощему еврею с седой бородкой. Келли поджала губы, когда Тайлер, постучав, вошел в ее спальню. Он обещал свозить Келли, но каждый раз то Джон, от Ричи, то раздраженный Чарльз перехватывали его раньше, чем он переступал порог особняка Морганов. Келли дулась, но ничего не говорила. Потом, когда Тайлер пришел к ней, сложив руки на груди, она, не позволив даже принять душ (хотя Тайлер, конечно, окатил себя холодной водой в тазу, потому что несло от него, как от лошади), велела ему подкатить к дому «бьюик» и отвезти ее в Остин. — Тай, научись держать свои обещания, а, — сказала Келли и хлопнула дверцей. — Честно говоря, я хотела уже усадить Мартина за руль папашиного «форда», чтобы он отвез меня. Клянусь, я откручу тебе башку, если пластинка, за которой я приехала, уже ушла в коллекцию какого-нибудь жирного мужлана.       Тайлер фыркнул.       «Ватерлоо рекорд» напоминал гараж времен семейных сериалов по телевизору, пропитавшийся запахом сырных чипсов и чесночного соуса. Паренек за кассой, отпустивший трехдневные усы под носом, усыпанным угрями, листал какой-то глянцевый журнал с длинноногой моделью на обложке. Стоптанные кеды без шнурков валялись под прилавком, а ноги паренек закинул на деревянный ящик с банками вишневой газировки. Он жевал мятную жвачку, выдувая пузыри, и пил молочный коктейль из придорожной забегаловки рядом с магазином. «Бесплатный молочный коктейль к сырному начос» — гласила надпись на грязном стекле. Паренек окинул вошедших Тайлера и Келли скучающим взглядом и, настроив японское радио на прогноз погоды где-то на Аляске, бросил журнал на пол. — Старые пластинки по два доллара, — сказал паренек и прилепил жвачку под прилавок. — Новые — по семь.       Келли ловко перепрыгивала через ящики, набитые какими-то книжками в тонких обложках, и бродила между стеллажей с пластинками в картонных и потрепанных упаковках. Отовсюду на Тайлера с плакатов смотрели популярные музыкальные группы: «Битлз», «Блю систем», «Иглз», «Пинк Флойд», «Би Джис». Кого-то Тайлер узнавал, кого-то внимательно рассматривал, подмечая длинные волосы, зачесанные назад, и яркие джинсы-клеш с бахромой у щиколоток. На стенах висели гитары: новые, из лоснящегося дерева или треснувшие, с порванными струнами. Отдавал их еврей-перекупщик все за двадцать долларов, и Тайлер, никогда не умевший играть, снял такую с крючка. Взвесил в руках и улыбнулся. Вспомнил паренька в парке. Яркая ленточка лежала у Тайлера в сумке, и иногда он рассматривал ее, словно она была ценным китайским фарфором. — Играешь? — хмыкнула Келли. В руках она держала стопку пластинок. Подмышкой — какую-то мятую коробку. — Не-а. — Тайлер повесил гитару обратно. — Но, может, когда-нибудь научусь. — Он пожал плечами. — Буду сидеть дома, бренчать и что-нибудь петь. — Колыбельные детям? — Может быть.       Келли расплатилась, выложив перед пареньком с сырным дыханием двести баксов. Он, жуя жвачку и смотря на журнал, завернул все пластинки в плотную бумагу, а мятую коробку сложил в пакет. Вместе с ней положил две банки вишневой газировки и какой-то купон. Келли улыбнулась, пожелала ему хорошего дня и, отдав все пакеты Тайлеру, вышла из магазина. Закурила, когда они решили пройтись вдоль Шестой улицы, переполненной не только людьми, но и маленькими магазинами. Они долго рассматривали сувениры в витрине. Медные коты с длинными усами, какие-то чашки с рисунками, фарфоровые куклы в пышных платьях и искусственные цветы, завернутые в целлофан. «Тысяча мелочей» — гласила огромная вывеска над их головами. Келли увидела странного болванчика с огромной головой, и потащила Тайлера внутрь, где пахло лаком для пола и старыми свитерами из овечьей шерсти. Хозяин сувенирного магазина, добрый толстяк с густыми усами, сделал Келли хорошую скидку и положил в подарок плотную открытку «С любовью, Техас». Келли снова широко улыбнулась. Она знала, как ее улыбка действовала на мужчин, поэтому улыбалась чаще, чтобы получить скидку или бесплатную вещицу. Даже если она была ей не нужна, это было приятно.       Болванчик лежал в пакете, рядом с коробкой. Тайлер поставил пакет на протертый кожаный диванчик, а сверток положил на деревянный стол. Они зашли в закусочную. Купон, который им положил паренек, был на два бесплатных коктейля с огуречной газировкой, и Келли, никогда не пившая чего-то кроме сладкой вишни, разбавленной содовой, повела Тайлера к забегаловке за несколько кварталов от «бьюика». — Прими это как свое наказание, — сказала она и показала официанту купоны. — Наказание за то, что избегал меня больше недели. — Я не избегал, — ответил Тайлер. — Просто навалилась куча дел. — Ну да. — Келли пожала плечами. — Куча дел в виде отца, братца, Джимми и Рэйчел.       Тайлер ощутил, как челюсть упала куда-то вниз, на грязный пол. Келли поймала губами трубочку и попробовала коктейль. Поморщилась. — Ну и гадость, — сказала она. — А ты рот-то закрой, а то муха залетит. — Усмехнулась. — Я Джимми долго разговорить пыталась. Даже бутылку вина открыла. Ты-то мне про свою девушку ничего не говоришь, а мне интересно. Джимми только имя сказал. Странное, конечно, но да ладно. Теперь-то твоя очередь. Красивая она? — Очень, — ответил Тайлер и тоже попробовал коктейль. Из-за волнения вкуса не почувствовал и выпил до дна. Забренчал лед. — Волосы какие? А глаза, а? Из тебя, Тай, всегда все клещами надо вытягивать, а? Мы ж все-таки друзья, как-никак, а ты упрямишься. Я, может, и совет бы тебе какой дала. Ну, вдруг поссоритесь или еще что.       Тайлер фыркнул. Как и отец, он с детства привык держать все мысли при себе. Целее будешь, сказал ему Джон, и Тайлер последовал его совету. Он редко рассказывал незнакомцам о себе и долго притирался к новым приятелям. В больших компаниях, где каждый хлопал друг друга по спине, держался особняком. Кораблем среди бушующих волн. Говорил мало и по делу, и за это его частенько называли «молчуном». Тайлер не противился. Среди толпы он всегда находил того, с кем курил, стоя на узком балконе, и долго говорил. О службе, об отце и брате, о детстве, проведенном в Саладо. Это всегда был какой-нибудь паренек, пониже и похудее Тайлера, с копной темной волос и светлыми глазами. Они говорили, иногда шутили и смеялись. Потом паренек оставлял свой номер городского телефона или адрес маленькой комнаты. Звал Тайлера на пиво и улыбался, обнажая ровные зубы. Но Тайлер никогда не звонил и не приходил. Мог ночами, лежа на неудобной койке, крутить в руках бумажку, рассматривать ее, а потом комкать и выбрасывать к горстке окурков в пепельнице. Тайлер редко виделся с девушками, хотя многие, кого он видел, были привлекательными, с хорошим чувством юмора и ладной фигурой. Тайлер видел в них подруг, но тянуло его к ним, как тянуло к приятелям с балкона, намного меньше. — Эй, Тай, — сказала Келли и зачерпнула ложкой мороженое, — а лет-то твоей девчонке сколько? — Сорок. — Чего? — Келли подавилась и закашлялась. Посетители удивленно посмотрели на нее. — В смысле, «сорок»?       Тайлер нахмурился. Вырвалось, подумал он, и его глаза округлились. Рэйчел было тридцать два, и Тайлер хорошо помнил об этом. Как и помнил о ее росте, весе и любимом черно-белом фильме. Он мог говорить о Рэйчел (Келли, насколько он знал, ее ни разу не видела), но говорил всегда о Чарльзе. Говорил, думал, видел его лицо перед собой и слышал его смех. — Я, конечно, догадывалась, что тебе нравятся постарше, — продолжила Келли. — Но чтоб настолько. А она-то знает, сколько тебе, а? — Знает.       Келли пожала плечами. Облизала ложку, вызвав восхищенный вздох с соседнего столика, и подозвала официанта. У миловидной девушки с аккуратным пучком улыбки у нее вызвать не вышло, и Келли пнула Тайлера, чтобы тот выпросил скидку. Скидку официантка сделала. Наверняка из жалости, подумал Тайлер, потому что флиртовать он умел разве что с пьяными сослуживцами. С каждым комплиментом, сделанным официантке, лицо Келли вытягивалось, а сама она пыталась сдержать смех. Расхохоталась, когда они вышли из закусочной и направились к «бьюику». — Черт, Тай, а ты точно когда-нибудь держал автомат, а? — спросила Келли, утерев слезу. — Просто, мне кажется, тебе бы больше подошел огромный цилиндр на голове и белый кролик. — Она снова рассмеялась. — Ты где комплименты-то учился делать, а? В казарме?       Тайлер фыркнул.       В Саладо они вернулись к вечеру. Зной постепенно спал, а солнце скрылось за пенистыми облаками, которые ветер принес с севера. Тайлер видел, как уставшие рабочие проводили «бьюик» долгим, не мигающим взглядом. Слышал, как кто-то выругался и сплюнул. К особняку Тайлер подкатил через гараж. Красного «форда» мистера Моргана внутри не было, и Келли сказала ненадолго припарковаться внутри. Тайлер кивнул и заглушил двигатель. Мартин, подскочивший к «бьюику», словно жеребец — к кобыле, забрал у Келли пакет и свертки и отнес их к ней в спальню. — Может, зайдешь? — спросила Келли и наклонилась к окну. Тайлер ощутил запах мятной жвачки. — Я поставлю новую пластинку и открою бутылку хорошего вина. Папаша откуда-то привез. Из Италии, кажется. С одной-то я уже разделалась, а со второй поможешь ты. — Не могу, — ответил Тайлер, и Келли цыкнула. — Устал, как собака, знаешь ли. Хочу завалиться в постель и отключиться до утра. К тому же отец все равно загрузит меня работой, когда я приду. А чинить забор трезвым безопаснее, понимаешь ли.       Келли фыркнула и махнула рукой. Тайлер улыбнулся.       Он шел медленно. Тайлер курил и смотрел по сторонам. Видел Мартина, расплывшегося на качели и чешущего пивной живот. Махнул ему рукой, и Мартин, прищурив один глаз, выругался себе под нос, сплюнув на мощеную дорожку. За это Феликс, как знал Тайлер, заставит его вычистить плитку зубной щеткой. У манежа, валяясь в стоге сена, лежал Джимми. Он крутил японское радио, пытаясь поймать какую-нибудь станцию. Помехи прерывались итальянскими операми, и Джимми поджимал губы. — Эй, Тай, — сказал он и хлопнул по сену, — ложись-ка рядом, поговорить хочу.       Тайлер затушил окурок и лег. В небе начинали гореть первые звезды и несмело, из-за густых облаков показался бледный бок луны. Горячие лучи закатного солнца бегали по лицу, и Тайлер щурился. Он снова закурил и подумал о Чарльзе. О том, как хотел обнять его, уткнувшись носом в плечо. Как хотел крепко прижать к себе или взять на руки. Как хотел лечь рядом в постели и притиснуться к его бледной и холодной спине, чтобы согреть, сомкнув руки на животе. Сердце забилось быстрее, и Тайлер качнул головой, прогнав красный румянец с лица. — Блин, Тай, у тебя глисты, что ли, завелись? — Джимми нахмурился. — Ворочаешься и ворочаешься, как будто ширинка на мошонку давит. — Так ты ж прилечь попросил, — усмехнулся Тайлер. — Разговор у тебя, видите ли, ко мне есть. — Разговор-то есть, — согласился Джимми и отложил радио. Посмотрел на Тайлера. — Но не знаю, с чего начать. — Да уж начни как-нибудь.       Джимми закурил. Нахмурился и посмотрел на Мартина, чей храп он услышал за несколько ярдов. Громкий, похожий на конский. — У тебя с Келли все серьезно? — наконец спросил он. На Тайлера не смотрел. Отвел взгляд и прищурился от солнца. — В каком смысле? — Черт, Тай, ты всегда таким тугодумом рос, или тебя педик этот заразил чем-то? — Джимми. — Тайлер нахмурился. Джимми сглотнул и повел плечами. — Да понял я, — сказал он. — Хватит глаза свои так таращить, страшно становится. — Джимми затушил окурок и продолжил: — Знаю я, что все время ты с Келли куда-то катаешься. Если бы не пе… мистер Кларк, думал бы, что у вас дело до свадьбы уже дошло. Смотрит она иногда на тебя так… — Как? — усмехнулся Тайлер. — Как будто я ее папаше денег должен? — Вот засранец, а. — Джимми отмахнулся. — Не знаю «как», понятно? Я в школе уроки литературы прогуливал, вот и не могу мысли нормально связать. — Он приподнялся на локтях. — Мне кажется, нравишься ты ей. Вот что я думаю. — Джимми посмотрел на Тайлера. — Ну, и чё молчишь, а? — Думаю, — ответил он и пожевал соломину. — Думаешь? — хмыкнул Джимми. — Мой отец тоже все думал, пока ласты не склеил в драке. — Нападение? — Как же. Учителем математики он был. Не аттестовал какого-то бугая, у которого отец только из тюрьмы вышел. Ему все говорили поставить этому имбецилу тройку и отпустить. А он упирался, как баран настоящий. Ну, бугай этот отцу и нажаловался. Тот моего папашу подкараулил и избил. Силу-то не рассчитал и по голове крякнул так, что череп раскроил. Испугался, сбежал вместе с сыном и женой зашуганной. Мне тогда шестнадцать было. Я среднюю школу окончил и работать пошел, чтобы с голоду ноги не протянуть. — А мать? — А что, «мать»? Мне четыре было, а она на ферме работала. Далековато от дома, вот и приходилось то на автобусе ездить, то пешком ходить. Возвращалась как-то, а на нее пьянчуга со спины навалился. Снасильничал и деру дал. Она окоченела, осень тогда холодная выдалась. Хозяин паба ее нашел да нам позвонил. Похоронили через два дня. — Скучаешь по ним? — Тайлер сел, подтянув колени к груди. — Как же, — хмыкнул Джимми. — Мы всю жизнь впятером — я, родители да бабка с дедом — в одной комнатушке ютились. Я сам-то не из Саладо, нет. Но тот городишка тоже мелким был. Все друг друга знают, все здороваются. Мы жили почти на окраине, в какой-то конуре. Вокруг были только пьяницы и их жены-потаскухи, которые по постелям, как блохи, прыгали. Постоянные крики, вопли, слезы и сопли. В школу я на велосипеде ездил и пропадал там целыми днями, чтобы котовасии этой не слышать. Возвращался, когда бабка уже спать ложилась, а отец с дедом о чем-то на кухне говорили. Прыгал на матрац и храпеть начинал. Потом бабка с утра будила и все начиналось заново. — Джимми вытянулся на сене. — Так что я даже рад, что смог свалить оттуда. Прибился к хозяину заправки, его-то тоже Джимми звали, вот он и взял меня. Работаю уже три года и в ус не дую. Девчонки, жаль только, рядом хорошей нет, а так гуляю как ветер в степи. — Девчонки, говоришь? — спросил Тайлер, и Джимми кивнул. — Ты меня поэтому про Келли-то спрашивал, а?       Джимми цыкнул и отвернулся. Тайлер, увидев, как он покраснел, рассмеялся. — Вижу ведь, что слюни на нее пускаешь, да и она сама не слепая, — сказал Тайлер и толкнул его локтем в бок. — Сам мне про взгляд говорил. Так знай: на нее ты точно также смотришь. — Как «так»? — Джимми прищурился. — Сердце где-то под горлом бухает, а улыбка как-то сама на лице появляется, когда на любимого человека смотришь. Хочешь обнять его, прижать к себе и поцеловать. Глаза горят, а в груди щемит. Уж не знаю, от чего. От восторга ли или, может, еще от чего.       Джимми нахмурился. — Тай, — сказал он, — а ты точно солдатом-то был? Мне кажется, что ты стихи там на заказ где-то писал. — Говнюк, — ответил Тайлер и ударил его в плечо.       Летний зной растворился в подступившей ночи, и по Саладо скользнул прохладный ветер. Джимми и Тайлер, медленно бредя вдоль Главной улицы, курили. Они молчали. Иногда Джимми бормотал себе что-то под нос, жуя сигарету и тряся радио в руках. Антенна, перемотанная изолентой, качалась, и Тайлер подумал, что скоро она бы отвалилась совсем, если бы Джимми продолжил бить радио, словно это был узкоглазый с автоматом в руках. Они подошли к покосившемуся дому, и Тайлер остановился. Прищурился. Он увидел, что в запылившихся окнах Чарльза горел тусклый свет. Потом, как ему показалось, он увидел блеск серых глаз и легкую усмешку. Захотелось броситься к нему. Взбежать по крыльцу, распахнуть дверь и упасть перед Чарльзом на колени, положив голову на его ноги, прикрытые шерстяным одеялом. Дунул ветер, остудив горячую голову Тайлера. Он затушил окурок и снова прищурился. Из тени кто-то надвигался на них. — Тайлер! — крикнула Элли и крепко обняла его. Джимми, оторвавшись от радио, поморщился, но ничего не сказал. — Как дядя Чак? — спросил Тайлер и посмотрел на окна. Свет погас. — Канючит, что колено распухло и болит, — ответила Элли. — Когда ты ушел, он велел мне отыскать его трость в чулане. Я-то нашла, но от мамы получила. Потом дядя Чак закрылся у себя в спальне и кряхтел как-то странно. Я-то думала, он там тростью сломать что-то пытается, вот и разбудила маму. — А он что? — спросил Джимми и удивился. Посмотрел на Тайлера, но тот внимательно слушал Элли. — А он, оказывается, с постели встать пытался. Ну, не для того, чтобы в туалет сходить, а потому, что сидеть и лежать ему надоело. Он сказал, что будет вставать каждый день, когда Тайлера не будет. Но это секрет, и говорить его никому нельзя, понятно?       Джимми и Тайлер переглянулись и кивнули. — Мама сделала яблочный пирог, — продолжила Элли и потянула Тайлера за руку. — Дядя Чак не выйдет, но ты можешь взять его на руки, так что идем. А мистер Коркоран, — она прищурилась, — ну, если не будет огрызаться, то никто его не выгонит. — Чё? — удивился Джимми. — Да когда это я?..       Тайлер рассмеялся.       Рэйчел Джимми не прогнала. Нахмурилась, когда он переступил порог кухни и сел на стул, но ничего не сказала, махнув рукой. Трусливый заяц, вспомнил Тайлер ее слова и усмехнулся. Элли плюхнулась на диван в гостиной и поставила перед собой тарелку с куском горячего пирога. Бадди заскулил и сглотнул.       Тайлер постучал в дверь, когда смех Элли стих. Приоткрыл ее и улыбнулся, увидев, как Чарльз сидел перед окном. Смотрел все-таки, усмехнулся Тайлер и шагнул. Чарльз дремал, но, услышав скрип половиц, приоткрыл глаза и улыбнулся, когда Тайлер помассировал ему затекшее плечо. В тишине, разбавляемой стрекотом цикад, они слышали только гулкие биения своих сердец и стук крови, отдававшийся в висках. Молчали и улыбались, не смотря друг на друга. — Рэйчел приготовила пирог, — сказал Тайлер и начал разминать плечи. — Знаю, — ответил Чарльз и рвано выдохнул. — Она начала греметь на кухне кастрюлями, как только ты ушел. Я говорил ей немного отдохнуть, но разве она будет слушать меня? — Элли сказала, что ты пытался сегодня встать. — В сумраке Тайлер увидел деревянную трость. — Зачем? Твоя нога этого не выдержит. — А я не выдержу того, что Элли сплетничает с тобой обо мне, — хмыкнул Чарльз, и Тайлер рассмеялся. — Что еще она обо мне рассказала, а? — Да ладно, — улыбнулся он. — Я ведь присматриваю за тобой. К тому же, мы друзья, верно? — Верно, — помедлив, ответил Чарльз. — Только ты мне больше собаку напоминаешь. Как скажу к ноге, ты сразу бежишь без раздумий. Друзья-то так не делают. — Откуда знаешь? Много у тебя друзей-то было, а? — А ты зубы не скаль, — усмехнулся Чарльз. — А то ненароком за винтовку возьмусь. А я хорошо стреляю, и ты это знаешь. — Знаю.       Они посмотрели друг на друга. Тайлер сглотнул, а Чарльз опустил голову и собрал одеяло на ногах гармошкой. Я, кажется, схожу с ума, подумал Тайлер, ощущая, как что-то тянет его вниз, к Чарльзу. К его плечам, шее, скулам, волосам. К губам, сжатым в тонкую полосу. Сердце продолжало бешено танцевать, а щеки покраснели, но в темноте, которая залила спальню, этого не было видно. Как и не видно того, что Чарльз мазнул языком по сухим губам и искоса посмотрел на Тайлера. — Тайлер, — прохрипел он и, откашлявшись, продолжил: — Сходи-ка на кухню, а то Рэйчел начнет волноваться.       Тайлер кивнул и вышел.       Черт возьми, подумал Чарльз и закрыл красное лицо руками, что же ты со мной делаешь, а.       Джимми покрутил антенну и поставил радио на деревянный ящик, с которого Элли слезла с неохотой. Рядом с радио Рэйчел поставила широкую тарелку с яблочным пирогом. Яблоки, которые пару дней назад раздала миссис Данхилл, оказались свежими и сладкими. Рэйчел, как только за Тайлером закрылась дверь, вышла в кухню и приготовила рассыпчатое тесто. Потом Элли аккуратно нарезала яблоки и разложила их по форме. Пирог в барахлившей духовке поднимался долго, и к вечеру, к приходу Тайлера (она знала, что он придет), Рэйчел подогревала его лишь раз.       Джимми настроил радио на какую-то тихую песню без слов и сунул кусок пирога в рот. Жевал долго. Подавился, когда пытался сказать, насколько Рэйчел хороша в готовке, и Чарльз, сидевший рядом с ним, с огромным удовольствием треснул его по спине. Тайлер усмехнулся, увидев, как у того от удивления округлились глаза, и продолжил скармливать яблоки в корице скулящему Бадди. Яблоки Тайлер не любил, поэтому из пирога съел только сладкое тесто. — Тай, хватит уже кормить эту псину, а, — сказал Джимми и перехватил кусок яблока. — Это настоящее расточительство, знаешь ли, кормить собаку пирогом, из-за которого мисс Кларк возилась пару часов. — Бадди — не псина, — сказала Элли, и все рассмеялись. Громко, заглушив музыку.       Чей-то хриплый голос запел о неразделенной любви, когда Рэйчел загремела на кухне посудой, а Элли, уставшая, но довольная, легла спать. Джимми курил, стоя у крыльца, рядом с разросшимся кустом, и вслушивался в голос Тайлера. — Если еще раз попробуешь встать, не размяв колено, я заберу у тебя трость и выброшу ее, — сказал он и посмотрел на Чарльза. Тот усмехнулся. — Мне не привыкать, знаешь ли. Мои вещи вечно оказываются на мусорке, спасибо любимой сестре. — Я все слышу! — крикнула Рэйчел, и Чарльз улыбнулся. Грустно и тоскливо, словно что-то холодило его изнутри. Тайлер нахмурился. — Что-то болит? — спросил он и подполз ближе. Сидел рядом со стулом (кресло починить все еще не удалось) на холодной земле.       Чарльз кивнул. — Из-за опухоли щемит в груди, — сказал он и сглотнул. — Могу сделать укол. — Не надо. — Чарльз качнул головой. — Рэйчел уже сделала пару часов назад. Если сейчас сделаешь ты, она подумает, что у меня какая-то зависимость, и уменьшит дозировку. А ночью я буду загибаться от боли. — Сделать массаж?       Чарльз снова качнул головой. — Ты уверен, что тебе плохо из-за опухоли, а? — спросил наконец Тайлер и внимательно посмотрел на него. — О чем это ты? — Может, тебя что-нибудь волнует? — Тайлер протянул руку и смахнул крошку с лица Чарльза. Задержал пальцы на его щеке чуть дольше. — Черт, прости, знаю, что не любишь.       Чарльз отмахнулся и прикрыл глаза. Хриплый голос по радио перешел в надрывный плач, и теперь кто-то пел о разбитом сердце. Щемит в груди, подумал Тайлер и ощутил, как кольнуло где-то пониже горла. Потом он рвано вдохнул и откинул голову, ударившись затылком о стену дома. Черт, продолжал думать Тайлер. В горле начало саднить, а под зажмуренными глазами — жжечь. От слез? Нет. От страха и обиды. Тайлер хотел, но не мог, и от этого становилось тошно. Не мог даже похлопать по бедру или сжать руку. В груди снова кольнуло. — Спишь, что ли? — спросил Чарльз, и Тайлер, открыв глаза, качнул головой. Хотел улыбнуться, но не смог. — Тоскливая песня какая-то, — сказал Тайлер и поднялся на ноги. — Мне нравится.       Они не смотрели друг на друга. — Чак, ты когда-нибудь умел танцевать, а? — Тайлер покрутил антенну. Надрывный голос продолжал петь о своей нелегкой судьбе. — Ну, в молодости, может. — Намекаешь на то, что я старый? — усмехнулся Чарльз. Тайлер фыркнул, и он продолжил: — Вальс я, конечно, так и не научился танцевать, поэтому на выпускном из школы отдавил однокласснице все ноги, но на вечеринки в школе иногда ходил. Когда дед не загружал меня работой. — И что, хорошо танцевал? — Популярным не был, но находились те, кому нравилось.       Тайлер кивнул. Он посмотрел в небо, где искрились звезды и пылала оранжевая луна, потом скосил взгляд к крыльцу, где Джимми, сидя на корточках, выкуривал уже пятую сигарету. Уши греет, усмехнулся Тайлер и прислушался: Рэйчел продолжала мыть посуду и греметь стульями на кухне. Тайлер выдохнул. — Хочешь потанцевать?       Чарльз перевел на него встревоженный взгляд. Потом посмотрел на собственные ноги под одеялом. — Ты как себе это представляешь? — спросил он и сглотнул.       Тайлер крепко прижимал Чарльза к себе, держа одной рукой за талию, а другой — за шею. Чарльз уткнулся ему носом чуть выше ключиц и глубоко дышал, ощущая запах конюшни, вина (хотя Тайлер пьяным не выглядел) и горького пота. Тайлер иногда скользил рукой по бледной коже шеи выше и зарывался пальцами в отросшие и жесткие волосы. Они не танцевали. Просто раскачивались, словно были камышом на ветру, и слушали завывание радио. Чарльз крепко держался за Тайлера, перенеся весь свой вес на него и сомкнув руки в замок на его широкой спине. Он чувствовал, как чужие мышцы перекатывались под его ладонями и притирался ближе, когда правая нога начинала скользить по влажной траве, а левая — гудеть от боли. — Странный у нас, конечно, танец, — усмехнулся Чарльз, и глаза его загорелись. Так, что у Тайлера перехватило дыхание. Холодная вода океана смешалась с бурным ураганом и взорвалась пенными брызгами. Серый блеск отливал каменным берегом, омываемым теплой волной, над которой, крича, летали птицы. Чарльз отвел взгляд и продолжил: — Шатаемся, как два алкоголика.       Тайлер рассмеялся. Рэйчел из-за шума воды ничего не услышала, а Джимми, навострив уши, выглянул из-за разросшегося куста и застыл. …сердце где-то под горлом бухает, а улыбка как-то сама на лице появляется, когда на любимого человека смотришь. Хочешь обнять его, прижать к себе и поцеловать. Глаза горят, а в груди щемит. Уж не знаю, от чего. От восторга ли или, может, еще от чего…       Джимми выронил догоравший окурок. Он видел, как горели глаза Тайлера. Они стали темными, как вороные бока Мары, и искрились, словно звезды в небе. Тайлер улыбнулся и уткнулся носом в волосы Чарльза. Тот ничего не сказал, и Джимми увидел, как он прижался ближе, положив голову на плечо Тайлера. — Черт, Тай, — прошептал Джимми и отвернулся, — так вот почему ты к дому этому привязался. — Он усмехнулся. — А я-то думал.       Чарльз вздрогнул, когда по спине, мокрой от пота, скользнул ночной холодок, вызвав липкие мурашки на бледной коже. Он поднял голову, мазнув носом по шее Тайлера, и посмотрел на него. — Холодно? — Да. Отнеси меня в дом.       Рэйчел заварила крепкий чай и подала горячую кружку Тайлеру. Он поставил ее на пол в спальне Чарльза и помог ему раздеться: сначала стянул брюки, скользнув руками по тощим бедрам, потом — широкую футболку, на которой Рэйчел когда-то любовно вышила «Итан». — Дальше я сам, — сказал Чарльз и перехватил руку Тайлера. — Так что иди домой. А то отец и брат будут волноваться. — Я помогу. — Тайлер, — прохрипел Чарльз. Откашлялся, отведя взгляд, и продолжил: — Даже Элли понимает, когда нужно уходить домой. А ей всего шесть. — Нужно размять правую ногу. — Тайлер несильно сжал колено, и Чарльз выдохнул сквозь зубы. — Черт, — сказал он. — Вот прилип, как банный лист к заднице, а. Куда ни плюну, везде ты стоишь. Медом тебе здесь, что ли, намазано? — Намазано, — усмехнулся Тайлер, и Чарльз отвернулся. В сумраке, разбавляемом только полоской желтого света под дверью, никто не увидел его смущения. — Придурок.       Тайлер рассмеялся. Положил голову Чарльзу на колени и сверкнул глазами. — Завтра ведь все равно приду, — хмыкнул он. — Чтобы позлить тебя. — У тебя это хорошо получается, — усмехнулся Чарльз и несмело коснулся темных волос. Тайлер прикрыл глаза и выдохнул. — Только завтра, — руку он не убрал, но взгляд снова отвел, — завтра не получится, Тайлер. К Рэйчел придет одна знакомая. Она бы хотела, чтобы они поговорили в тишине, а не под ржание и фырканье. — Знакомая? Мне казалось, что она так и не смогла завести здесь друзей. — Не важно. — Чарльз снова погладил его по волосам. — Просто не приходи, вот и все. Вернешься дня через два. — Чарльз… — Чего еще? — Можно, — голос Тайлера охрип, — можно я обниму тебя? Мы с тобой друзья, верно? — Чарльз кивнул. — Я ведь даже с сослуживцами своими обнимался, так что здесь нет ничего такого, согласись? — Как мальчишка, ей-богу, — усмехнулся Чарльз и развел руки.       Тайлер сглотнул. Потом, словно был огромной собакой, прижался к Чарльзу, повалив того на постель. Он чувствовал, как бьется чужое сердце. Спокойно и размеренно, в отличие от его. Его сердце стучало под горлом, в висках, разрывало грудь и уходило в пятки. Тайлер ощущал запах Чарльза: спирт, которым Рэйчел обрабатывала кожу перед уколом, масло, пот и легкий аромат вина. Не сразу он понял, что запах красного полусухого впитался не только в его волосы, но и в волосы Чарльза, которые Тайлер перебирал на затылке, крепче притираясь к груди. — Ты меня так раздавишь, — усмехнулся Чарльз, — друг.       Тайлер улыбнулся. Повел носом вдоль обнаженной груди (брюки Чарльз надеть успел), вызвав на бледной коже мурашки. Он выдохнул и приподнялся на руках, поставив их по разные стороны от головы Чарльза. Тайлер смотрел на его осунувшееся, со впалыми щеками лицо. Под глазами — темно-синие мешки, брови и ресницы, как и несколько прядей на голове, поседели и стали еле заметными. Крылья носа раздувались, а глаза были прикрыты. Чарльз не дрожал и не вырывался. Он не боялся. Больше не боялся.       Красивый, подумал Тайлер, и сердце его бухнуло где-то в животе. Он наклонился ниже и мазнул носом по носу Чарльза. Тот поморщился, не приоткрыв глаз, и Тайлер улыбнулся. Горячая кровь застучала в висках, и он рвано выдохнул. Нельзя, подумал Тайлер и облизал пересохшие губы, Чарльз разозлится. Он наклонился еще ниже и кожей ощутил тихое дыхание Чарльза. Тот задремал. — Черт, Чарльз, — прошептал Тайлер и погладил его по щеке. В горле пересохло, а сердце ушло в пятки. Он задержал дыхание и прижался губами к губам Чарльза. Провел по нижней кончиком языка и дернулся, когда Чарльз отвесил ему хлесткую пощечину. — Ублюдок, — сказал он и оттолкнул Тайлера. — Уходи сейчас же, пока я не взял винтовку и не отстрелил тебе что-нибудь. — Прости, Чарльз. — Тайлер выдохнул. — Я не должен был тебя трогать. Прости меня, я… — Уходи. — Чарльз опустил взгляд и скомкал под собой простынь. — Просто уходи.