***
Раздался стук в дверь, и Элли, нахмурив тонкие брови, внимательно посмотрела на дремлющего Чарльза. Он морщился от боли в груди и высокой температуры. После пощечины он не видел Тайлера около недели. Рэйчел не пускала его дальше кухни, и Чарльз был ей благодарен. Он не говорил о поцелуе: знал, что она занервничает и перестанет высыпаться. И миссис Данхилл, о которой Чарльз не слышал ни одного хорошего слова, выгонит ее из прачечной, когда Рэйчел с гудящей от недосыпа головой пропустит крошечное пятнышко на чьей-нибудь рубашке. Однажды такое случилось, и Данхилл пригрозила Рэйчел уменьшением ставки. Она лишь рассмеялась: перебираться с семи долларов в день на пять стало обыденностью, и Рэйчел привыкла экономить на всем. — Дядя Чак? — Элли залезла на постель и потрясла его за плечо. — Дядя Чак, там кто-то стучится в дверь. Я боюсь. Пожалуйста, проснись. Чарльз приоткрыл глаза и поморщился от головной боли. Осторожно погладил Элли по спине и сглотнул, когда стук повторился. Громкий и отчетливый. Будто кто-то, если бы ему не открыли дверь, собирался выломать ее, снеся с петель. Однажды так сделал Тайлер, но после Рэйчел сказала ему о запасном ключе. В дверь явно стучался не Тайлер, и Чарльз крепче прижал Элли к себе, пытаясь защитить. Странный холодок пополз по его спине, и он сглотнул. — Элли, — сказал Чарльз и посмотрел на нее, — слушай меня внимательно, ясно? — Она кивнула. — Принеси мне мою трость и винтовку. Потом спрячься так, чтобы тебя смогла найти только Рэйчел. Если услышишь чей-то крик или выстрел не высовывайся, ладно? Я позову тебя, когда все закончится. Если тебя будет звать кто-то, кроме меня, Рэйчел или, — в груди закололо, — или Тайлера, не отзывайся. Сиди тихо и не пускай Бадди. — Дядя Чак, а ты сможешь дойти? — прошептала Элли и вздрогнула, когда дверные петли заскрипели от удара ноги. Кто-то, явно не отличавшийся хорошей выдержкой или терпением, дернул ручку и что-то сказал. — Смогу, — улыбнулся Чарльз и снова погладил Элли по спине. — Только тебе нужно будет принести мне трость, а потом спрятаться. Элли кивнула. Чарльз остановился напротив двери и выдохнул. Его руки дрожали, а правая нога, на которую он старался не наступать, пульсировала от боли. В груди кололо, а по вискам крупными каплями стекал пот. Чарльз пытался ходить с тростью полтора года назад, когда впервые смог сам подняться на постели, не закашлявшись и не прохрипев что-то себе под нос. Из принесенной палки он обстругал себе трость. Кривую, как и его правая нога, но крепкую, способную выдержать его немаленький вес. Тогда, несмотря на полученные травмы, он был немаленьким. Сейчас Чарльз шатался и хватался за стулья или кухонный стол, чтобы не упасть. Он положил влажную ладонь на дверную ручку и сжал ее. Сердце забилось где-то под горлом, и Чарльз громко сглотнул. Впервые за два года она ощутил настоящий страх. — Кто, — прохрипел он и откашлялся. — Кто вы? — Давний друг, — усмехнулся гость. Голос был мужским, интонация — насмешливой. Чарльз покачнулся и моргнул. В сухих, воспаленных от ночных кошмаров глазах задвоилось. Головная боль усилилась, а в горле пересохло. Чарльз знал и этот голос, и человека, стоявшего за дверью. Знал, поэтому не хотел открывать. — Что тебе нужно? — спросил он и убрал ладонь. Дверная ручка снова дернулась. — Поговорить хочу, знаешь ли, — усмехнулся голос. — Проблемка тут одна назрела. Тебя она касается. Тебя да семейки твоей петушиной, так что дверь-то открыть придется. Открывай, или я снесу ее с петель, а после врежу тебе хорошенько. Кулаки-то у меня чешутся. — Так говори, — прохрипел Чарльз. — Нечего по гостям шляться. — Забавный ты. — Усмешка. — Но я, понимаешь ли, тоже не лыком шит. Я на коврике сидеть буду. Сидеть да сестру твою, шлюху такую, ждать. Посмотрим, что она сможет сделать против меня или друзей моих. Мы-то ей платье задерем да по кругу пустим. А ты, пидорас подзаборный, да дочка ее, такая же шлюха, смотреть будете, пока я держать вас за шиворот буду. Ясно? — Ручка снова дернулась. — Так что открывай, если не хочешь вылизывать мне сапоги и смотреть, как трахают твою сестру. Хотя, думаю, тебе не привыкать, а. Она уже пыталась тебя вылечить, да? Небось, сиськами перед носом трясла, а? Я б тоже посмотрел, конечно, да только с башкой-то у меня полный порядок, и на мужиков меня не тянет, знаешь ли. — Заткнись, — сквозь зубы процедил Чарльз и блеснул глазами. Холодными, как вечные льды в океане. — Открой дверь, и я, так уж и быть, заглохну. Чарльз щелкнул замком, и петли заскрипели. Дверь распахнулась от сильного удара ногой, и мужчина остановился на пороге, скрестив руки на груди. — Ну привет, шлюха петушиная, — усмехнулся он. — Давненько не виделись, да? Дай-ка вспомнить. — Он постучал пальцем по заросшему щетиной подбородку. — Два года прошло, верно? Ну, если считать с того момента, как мужики тебе мозги на место вставили, а. А так-то мы уже столько лет друг друга знаем, да? — Что тебе нужно, Ричард? — Чарльз шагнул к столу, и колени его подкосились. Он до побеления пальцев сжал спинку стула и головку трости. — Не зови меня так, — сказал Ричи и внимательно посмотрел на бледного и тощего Чарльза. Улыбнулся, обнажив ровные зубы. — Я, знаешь ли, не какой-то английский ублюдок с короной на башке. Я коренной американец. Не техасец, конечно, но в жизни много видел. Даже такие как ты мне не раз встречались. Я бы очень хотел начистить им крашеные рожи, но воспитание не позволяет, понимаешь ли. — Ричи рассмеялся. — Кстати, а где твоя племянница, а? — Он осмотрелся. — Я ей даже подарок принес. — Ричи вытащил из заднего кармана на джинсах два блестящих квадратика. Чарльз сжал челюсть и исподлобья посмотрел на него. Ричи продолжил: — Один с клубникой, другой — с ананасом. Маленькие девочки ведь любят сладкое, да? Так пусть попробует. Ты ведь уже рассказал ей, чем занимался в молодости, а, Чарли? — Я нашпигую твою жалкую задницу свинцом, если ты не заткнешься, понятно? — Чарльз посмотрел на винтовку, лежавшую на стуле, задвинутом под стол. — Говори, что тебе нужно, или проваливай на хрен из моего дома. Терпеть не могу скользких проституток в своей кухне. Ричи усмехнулся и, размяв плечо, ударил Чарльза по лицу. От пощечины он покачнулся, но не упал. Не схватился за щеку и не выругался. Чарльз продолжил исподлобья смотреть на усмехающегося Ричи и оскалился. — Бьешь, как жалкий подонок, — сказал он. Ричи фыркнул и схватил его за волосы. Наклонился и улыбнулся. Чарльз поморщился: на него пахнуло гнилью. — А я и не собирался рожу твою пидорскую как следует раскрашивать, — ответил Ричи и встряхнул Чарльза. Так, что выдрал клок волос. — Знаю ведь, что о заднице твоей петушиной кое-кто печется. Кое-кто, кто посильнее меня будет. — Чарльз сглотнул, его глаза округлились. Ричи продолжил: — Или что, думали, что не заметит вас никто, а? Тайлер-то, братец мой, человек хороший, вот и помогает всякой падали. Не только в Саладо, знаешь ли. Он у меня солдат. Косоглазых этих отстреливал, чтобы территории наши расширить да людей, в случае чего, защитить. — Ричи снова встряхнул его. — Нормальных людей, а не педиков гребаных, понятно? Я-то сразу заметил, что что-то не так. Не мог мой брат ради девки какой-то бензин тратить, когда его помощь отцу нужна. Ну, я начал следить. Сначала думал, что ошибся, а потом тебя увидел да семейку твою больную. Тайлер-то тебя и на руки берет, и на машине куда-то катает, и в ручье, как ребенка малого, купает… — Ты, — прохрипел Чарльз и ударил Ричи по плечу. — В лесу был ты. — Я, — согласился он. — Я и кресло твое пидорское сломал и в яму столкнул. Я тебе еще тогда хотел морду начистить, но Тайлер выйти успел да в машину запрыгнуть. Секунда промедления, и ты бы костей своих собрать не смог, ясно тебе, шваль подзаборная? — Ричи оскалился. — Уж не знаю, что между вами произошло, но Тайлер неделю назад отсюда пулей вылетел, а потом в салуне пить стал да отцу помогал. На удивление, не ездил никуда больше. Я-то быстро сложил два и два, вот и пришел к тебе. Поговорить захотелось, понимаешь ли. О брате моем, которого ты заразил чумкой этой петушиной. Знал ведь ты, что не лечится она, а? Знал? — Ричи занес кулак, но Чарльз молчал. — Знал, видимо, раз сказать ничего не можешь. Лицо-то у моего братца теперь кислее лошадиного навоза, понимаешь ли. Из-за тебя, видимо. Я поэтому-то и пришел, — усмехнулся он. — Если ты его от себя не отвадишь, шлюха ты голубая, то я пристрелю твою сестру и племянницу, а потом заставлю твоего же пса вонючего тебя трахнуть. Вам же, пидорам долбанным, это нравится, да? Чувствовать чей-нибудь хрен в своих задницах и кончать от этого, а? Так вот, слушай меня внимательно, выродок сучий, отвяжись от моего брата и не ломай ему жизнь. Иначе, когда тебя оттрахает собственный пес, я сломаю тебе и вторую ногу, чтобы ты мог только ползать и хрипеть. Я переломлю тебе твою жалкую хребтину и заставлю жрать собственное дерьмо. Будешь давиться им, пока не сдохнешь окончательно. И то, знаешь ли, в Раю таких как ты не жалуют. Будешь гореть в Аду, пока от тебя одних костей обугленных не останется, все ясно? — Ричи встряхнул Чарльза. Тот промолчал. — Я спрашиваю тебя, сучий потрох, тебе все ясно, или мне повторить, а? — Твой брат сам ко мне приходил, — ответил Чарльз, и глаза его блеснули чистой ненавистью. — Никто его здесь на поводке не держал, понятно? Захочет прийти снова — придет, и какая-то сопля с вагоном гонора его не остановит. У него-то, в отличие от тебя, мозги есть. Он-то их не пропил. Ричи, цыкнув, ударил Чарльза по лицу и рассек ему нижнюю губу. По подбородку потекла кровь. — Недотраханным пидорам слова не давали, — сказал он и хмыкнул, увидев искру страха в серых глазах. — Рот будешь открывать, когда тебе скажут стручок чей-нибудь сосать, понял? Мозги-то у Тайлера есть, тут ты прав, а вот умение слушать других, конечно, хромает. Я ему говорил, чтобы он со шлюхами нашими не связывался. Но он меня не послушал и нашел не просто блядь, а голубую, у которой дырка растраханна настолько, что туда, кажется, и кулак поместится. — Ричи рассмеялся. — Я тебе вот что скажу: перестань клеится к моему брату, как банный лист — к заднице. Иначе я пущу твою шлюху-сестру по кругу, а племянницу отдам какому-нибудь похотливому старикашке. Есть в Саладо человечек, который не прочь порезвиться с такой малышкой, как она. Да ты не дергайся, а слушай. Когда с твоей семейкой будет покончено, я возьмусь за тебя, ясно? Поверь, псиной своей ты не отделаешься. Да и дерьмом тоже. Будешь прислуживать нашим мужикам за тарелку стухшего и сырого мяса, понятно? Что-то не так сделаешь, ну, нагрубишь или, может, косо посмотришь, так они из тебя всю душу-то вытрясут, ясно? А я потом добавлю. — Ричи отбросил от себя Чарльза, и тот упал, стукнувшись затылком о край стола. — Так что решай: брат мой или семейка твоя. Если мозги еще какие остались, выбор ты сделаешь правильный. Если задницей голубой будешь думать, то быстро узнаешь, какого это: жрать собственное дерьмо, сидя на цепи. Дверь хлопнула, и Чарльз выругался себе под нос. Правую ногу скрутило острой судорогой, и он зажмурился. Глаза остались сухими, а руки, когда Чарльз попытался встать, мелко задрожали. — Дядя Чак! — крикнула Элли и схватила его за руку. Ее щеки были красными и мокрыми от слез. Она шмыгнула носом и крепко обняла его за шею. — Элли, — Чарльз погладил ее по голове, — я ведь сказал тебе… — Я испугалась, — ответила Элли и посмотрела на него. По щекам покатились слезы. — Я думала, этот дяденька изобьет тебя. — Всхлип. — Бадди начал скулить, и мне пришлось зажать ему пасть. Я… — Я понял. — Чарльз поцеловал ее в лоб и стер слезы. Улыбнулся. — Прости меня, я не хотел тебя пугать. — Он обнял Элли и погладил ее по спине. — Все будет хорошо. — Этот дяденька больше не придет? — Нет. — Чарльз качнул головой. — Больше не придет. — Он внимательно посмотрел на Элли. — Но послушай меня. Рэйчел не должна узнать об этом, понятно? — Элли кивнула. — Ты ничего не видела и не слышала. К нам не приходил никакой дяденька, ясно? — Она снова кивнула. Чарльз поднялся на ноги, схватившись за стол, и плюхнулся на стул. Колено распухло, а руки дрожали. Спина покрылась липкой испариной, и Чарльз повел плечами. Рукавом он оттер пот со лба и выдохнул. В горле пересохло, а в глазах начало жжечь. — Дядя Чак, — Элли потрясла его за плечо, — а когда придет Тайлер? Он сильный, поэтому сможет уделать того дядьку. — Элли, — Чарльз нахмурился, — где ты набралась таких слов, а? Элли смутилась и опустила голову. Чарльз рассмеялся и потрепал ее по голове. — Принеси мне стакан воды, — сказал он и поморщился от боли в груди. Элли кивнула. Чарльз осушил высокий стакан в три глотка и выдохнул. Гудение в голове затихло, а в груди перестало жжечь. — А Тайлер придет? — снова спросила Элли и внимательно посмотрела на Чарльза. — Нет, милая, — сказал он и грустно улыбнулся. — Ему нужно уехать обратно в Нью-Йорк. Лето скоро кончится, и он вернется на службу. — Тогда я не хочу, чтобы лето заканчивалось, — буркнула Элли и положила голову Чарльзу на колени. Он рассмеялся. — Я не хочу, чтобы он уезжал, дядя Чак. Не хочу, чтобы он оставлял тебя одного. С ним ты все время улыбался и смеялся. Ты перестал курить и ставить себе какие-то уколы. А еще он смотрит на тебя так, как жених — на свою невесту в том фильме. Ну, который мама мне на кассете принесла. Чарльз усмехнулся. Фильм, о котором говорила Элли, был документальной записью о размножении обезьян, и Рэйчел, когда Элли начала что-то спрашивать и показывать пальцем в черно-белый экран, сказала ей, что у обезьян свадьба. Чарльз тогда рассмеялся, а Рэйчел, цыкнув, несильно ударила его по спине. Дядя Чак подавился, сказала она, когда Элли обернулась и приподняла тонкие брови. — Подашь мне трость? — спросил Чарльз и прикрыл глаза. В груди снова закололо, и он поморщился. Чарльз, еле переставляя ноги и хватаясь за стены, дошел до спальни и вытянулся на постели. Элли устроилась рядом, под боком, а Бадди, тявкающий на дверь, разлегся в ногах и иногда принюхивался. Элли задремала и от ветра из приоткрытого окна подтянула ноги к груди. Чарльз накрыл ее одеялом, а Бадди погладил по лоснящемуся боку. Чарльз открыл ящик в тумбочке и, приподняв дно, нашарил мятую пачку сигарет. О двойном дне знал только он и хранил там сигареты, шприцы и ампулы с морфином про запас. Мэдлин, будучи медсестрой, незаконно проносила ему растворы и иглы из больницы. Она не говорила Рэйчел, потому что Чарльз загибался от болей в ноге. Он колол морфин, когда его терпение иссякало, а глаза начинали слипаться от недосыпа. Потом он колол морфин, когда в груди разгорался странный пожар, а по вискам и шее от боли бежал пот. Чарльз достал сигарету и зажигалку. Долго смотрел на них, потом, вспомнив лицо Тайлера, цыкнул и отбросил пачку обратно в ящик. Он ведь тоже пытался бросить, подумал Чарльз, ради меня. В глазах защипало, а сердце бухнуло под горлом. Чарльз покраснел и закрыл лицо руками. Что за хрень со мной творится, продолжал думать он, растирая красные от смущения уши, почему я так привязался к тебе и никак не могу забыть, а. Чарльз снова открыл ящик и взял листовку. Женщина в аляповатом платье скалилась и подмигивала. Чарльз поморщился, но аккуратно оторвал клочок с номером. Положил его на тумбочку, придавив блюдцем с таблетками, и прикрыл глаза. Он бы никогда не смог пожертвовать жизнями дорогих ему людей ради собственных чувств. Пусть Тайлер, как и сказал Ричи, уедет отсюда и найдет себе хорошую девушку, подумал Чарльз и не заметил, как по щеке скатилась слеза.***
Келли фыркнула. Потом, когда Джимми, шатаясь от увесистого подзатыльника Мартина (рука у него действительно была тяжелой: до работы в конюшне, где он только пропивал свои деньги, Мартин занимался боксом), споткнулся и снес ведро, Келли рассмеялась. Джимми Коркоран в конюшне был шутом, развлекающим не только конюха и садовника, но и самих Морганов или их гостей. Джимми пришел к Стиву четыре месяца назад, когда «мэр» Саладо понял, что в эту дыру, проезжая мимо заправки «В гостях у Джимми», никто из туристов больше не сунется (из достоинств — только дворовые собаки, умеющие вставать на задние лапы, и гудящая фабрика), и перекрыл Центральный въезд. Джимми завел старенький «форд», доставшийся ему от покойного отца, и покатил к Саладо, чтобы встать в ряды рабочих рук. По объявлениям, расклеенным на мини-маркете «Мохоки», он понял, что некий мистер Морган искал второго конюха (хотя Джимми только выгребал лошадиное дерьмо и чистил денники. К лошадям его подпускала разве что Келли) за галлон чистой воды, горячий обед и ночлежку на сене. Джимми противился, пытался выбить какие-то центы, но, увидев Келли и пустив слюну, свесившуюся до пола в кабинете Стивена Моргана, согласился. Он не глядя подписал какие-то бумажки, и Мартин, сначала показавшийся ему вполне работящим и сносным, выпнул его с порога и бросил рядом лопату. С утра, когда лошади фыркали от жары, а сам он обливался потом, Джимми работал в конюшне. Потом обедал, хотя доставалось ему с каждым днем все меньше, и ехал на заправку, где продолжал работать. Теперь посменно. Хмурым полуднем к нему прибился какой-то тощий юноша с длинной челкой и очками в толстой оправе. Он говорил что-то про деньги и голодную семью, но Джимми особо не слушал. Пустил его, отогрел и нанял за десять долларов в неделю. Паренек согласился. Джимми поднял ведро и почесал бритый затылок (в городе, в нескольких милях от Саладо, какой-то добряк-парикмахер перед выходом на пенсию решил подстричь всех бездомных бесплатно. Джимми напялил свои рваные шмотки и прибился к толпе вонючих и грязных алкашей). Он закурил, смотря, как Келли седлает Рупера одной рукой (она попыталась объездить его по степи, но нога жеребца застряла в какой-то яме, и Стив, узнав об этом, с такой силой сжал руку Келли, что почти хрустнули кости. Длинным рукавом свитера она прикрывала огромный синяк), а потом ловко запрыгивает в седло и кому-то машет. Джимми обернулся и хмыкнул: Тайлер был хмурым, со сведенными к переносице бровями и поджатыми губами. Он хлопнул Джимми по плечу и вошел в конюшню, где Мара, привыкшая к нему за пару недель, уже дожидалась его, привставая на задние ноги и фыркая. Тайлер вывел ее в узкий коридор и начал седлать. Келли обещала прикрыть его и в этот раз, если он будет держать язык за зубами. Секреты Тайлер хранить умел. — Педик, — сказал Джимми, и в его голосе не было ни злобы, ни ненависти. Он дразнил и усмехался, а Тайлер отвешивал ему подзатыльники. Джимми подозревал, что Тайлер мог подцепить гей-чумку и теперь заглядываться и на него. Но он не говорил об этом. Тайлер был крупнее и сильнее и мог запросто вынести его одним ударом, сломав что-нибудь очень важное. Не говорил и потому, что Тайлер был его приятелем. Джимми, выросший среди оравы кричащих соседских детей, малявок не любил и знакомства заводил только из надобности. В Саладо, до приезда Тайлера, он перебрасывался несколькими словами с Феликсом или ругался с Мартином. После купания в реке, поездке в Даллас, бутылок пива и пачек сигарет, Джимми приклеился к Тайлеру, словно репей — под хвост свиньи, и только смотрел, держа длинный язык при себе. — Исуси Коркоран, — сказал Тайлер, — чем это от тебя несет, а? — Он принюхался. — Дай-ка угадаю. Тебе все-таки удалось трахнуть мамашку толстяка Рейна? Джимми рассмеялся и выронил сигарету. Растоптал окурок и хлопнул Тайлера по спине. Толстяком Рейном (настоящего имени никто не знал) в Саладо звали хозяина мебельной лавки. Рожей, как сказал однажды пьяный Стив, он напоминал немчуру, поэтому и прозвали его Рейном. На его огромном животе рубашки трещали по швам, а пуговицы отлетали, когда он наклонялся, чтобы завязать шнурки. Жил толстяк Рейн с матерью у самого въезда в Саладо (на месте сгоревшего дома отстроили новый). Женщиной его мать была сварливой и тощей. С седыми волосами и острыми глаза. Тайлер видел ее всего раз, когда говорил с Рейном на крыльце. Его мать следила за Тайлером через щелочку в шторе и гаденько улыбалась. Гаденько, потому что скидки Рейн делал только тем, кто нравился его мамаше. По слухам, некоторые, чтобы унести диван за полцены или взять три горшка по цене одного, приносили этой старухе цветы или шоколадные конфеты. Кто-то попытался влезть через окно ее крошечной спальни и затащить в постель. Об этом судачили почти месяц. — А ты дружка своего лысого гоняешь, представляя чью-то чернявую голову между ног, а? — Джимми увернулся от летящего в него хлыста и, поскользнувшись, упал. Тайлер шуточно ударил его по шее ребром ладони, и Джимми крякнул. Он схватил Тайлера за ногу и попытался повалить на землю. Мара позади них ржала и фыркала. Джимми рассмеялся, когда Тайлер запутался в собственных ногах. Он не упал, но случайно сорвал полку, напоминавшую кое-как прибитый брусок. Седла, старые и протертые, скатились на Джимми, и он взвизгнул. — Эй, голубки, кончайте уже, а, — сказала Келли и спрыгнула с Рупера. Заглянула в конюшню и застыла. Продолжила: — Ну вы и гады мелкие, а. Папаша вас на котлеты пошинкует, а потом скормит их в салуне твоего отца, Тай. Как вы вообще смогли снести эту полку, а? Она тут уже пару лет висела, так точно. А вы за минуту превратили конюшню в какой-то хлев. Выметайтесь оба, пока Мартин не прибежал сюда. Тайлер пришпорил Мару, и она легко перешла на рысь. Учения Чарльза не прошли даром, хотя спина Тайлера, исполосованная синяками, по-прежнему болела. Он держался ровно, расправив плечи и вытянувшись по струнке. Ощущал бока Мары под своими ногами и иногда улыбался, когда горячий степной ветер начинал свистеть в ушах или пробираться под тонкую рубашку, холодя влажную от пота кожу. Мара неслась, ловко огибая густую и высокую поросль травы, ямы или острые колдобины, на которых Джимми, с трудом ведший Рыжую, частенько спотыкался. Келли, бросив Мартину бутылку перебродившего пива, открыла манеж, и трое, чьи тени прыгали на сухой земле, исчезли в степи. Келли шла первой, за ней — Тайлер, потом, где-то в хвосте, плелся Джимми, вопящий, когда Рыжая медлила или сходила с пути. Лошади стремительно неслись вперед, прижимая уши. Из-под копыт летели пыль и песок, а по ногам и рукам наездников скакали горячие солнечные лучи. Вдали показался пустырь, и пахнуло сыростью. Вонючка медленно текла, и иногда на ровной глади появлялись мелкие водовороты, из которых показывалась рыба. Пустырь, заросший высокой и колючей травой, постепенно переходил в овраг, о котором Тайлеру говорил Ричи. Сюда скидывали весь мусор, и запах стоял отвратительный. Мара фыркнула. — Ну и местечко. — Джимми поморщился. — Эй, Тай, выгребная яма за салуном твоего папаши и то почище. — Грязная здесь земелька-то, молодые люди. Уезжали бы, а не стояли, как школьники перед борделью. Тайлер обернулся: за ними, опираясь на кривую трость, перемотанную скотчем, стоял сгорбившийся человек. Тайлер не понимал, был ли это сумасшедший старикашка или какая-нибудь старуха-ведунья. Грязные лохмотья болтались на нем, как рваная рубаха — на пугале. Волосы свисали слипшимися сосульками на лицо, а смуглая от солнца кожа покрылась красными пятнами и рубцами. Правый глаз был белым, а левый постоянно щурился и подмигивал. Руки человека дрожали, а пальцы, похожие на лапы птиц, скрючились. Он внимательно смотрел на Тайлера и как-то криво улыбался, обнажая красные и беззубые десны. — О чем это вы, а? — спросил Тайлер и посмотрел на Келли. Она отвернулась и распустила волосы, чтобы скрыть лицо. Джимми, обоссавший, кажется, от страха джинсы, стоял у стоптанной тропы, по которой скакали лошади. Рыжая взволнованно фыркала и качала крупом. — А человека тут вусмерть одно почти порубили, — ответил человек и прищурился. — Я его недель шесть потом выхаживала, прежде чем он сесть хотя бы смог. Столько костей было переломано. Мать моя пресвятая богородица, я его когда увидела, кривого и в крови всего, за сердце хватилась. Помер, думаю. А он хрипел и встать все пытался. С ним рядом пес бегал, обнюхивал всего, скулил. Он меня, кстати, и привел-то. Я вышла ненадолго, чтобы объедки какие найти. Вижу, пес тявкает и все зовет меня куда-то. Ну, я сначала-то испугалась маленько. Дай, думаю, мимо пройду. Ничего не видела, думаю. А человек-то этот меня будто увидел и руку тянуть начал. У меня сердце в горло бухнуло. Еле дотащила его до лачуги-то своей. Там и помогла, чем смогла, конечно. Он потом мне спасибо сказал и уковылял, прихрамывая то ли на правую, то ли на левую ногу. Не видела я его больше. Хотя слышала, что подожгли кого-то, и уполз потом он в лес. Хотела поискать, да дожди зарядили, а у меня суставы обычно ломит. Ломит так, что встать не могу. В окошко смотрю только да молюсь. Ну, молилась и за погоревшего этого. Жив, надеюсь. — Жив, — прошептал Тайлер и поджал губы. — Ась? — Старуха приложила морщинистую ладонь без двух пальцев к огромному уху, обтянутому желтой кожей. — Ты громче говори-то, сынок. Оглохла я на одно ухо и не слышу ни черта. — Она посмотрела на Джимми. — А ты кончай там топтаться, пока я тебя оглоблей не вытянула. Лошадь-то от страха сейчас копыта отбросит. Дунул горячий ветер и снес Джимми на Рыжей куда-то в степь, в густые заросли. Старуха внимательно смотрела на Келли, подмигивая левым глазом. Потом что-то прошептала себе под нос, перекрестилась и спустилась к свалке. Тайлер видел, как она, сгорбившись сильнее, начала копаться в мусоре. Что-то выкидывала, что-то, крутя в руках, откладывала. Потом расправила протертый мешок и сложила картонные коробки и какие-то объедки: вздутые консервы, подгнившие фрукты и овощи, полупустые бутылки с грязной водой или пивом. Старуха снова зашептала и перекрестилась. Пошла дальше, огибая гудящие холодильники или старые микроволновки, и исчезла среди груды сломанной мебели и мусорных мешков, набитых доверху. — Что-то вроде городской сумасшедшей, — сказала Келли и сильнее натянула поводья. Рупер заржал. Она продолжила: — Слышала про нее от отца, но никогда не видела. Говорят, что она живет где-то в лесу, за свалкой, поэтому и запрещают детям там гулять. Мало ли, что она может сделать. — Ага, сожрет вон нашего Джимми, — усмехнулся Тайлер, и Келли фыркнула. Джимми показал им средний палец. Лошади шли медленно, иногда останавливаясь, чтобы пощипать траву. Келли нахлобучила на самый лоб соломенную шляпу, а Тайлер прижался к спине Мары грудью. Он хотел пришпорить кобылу и погнать ее к покосившемуся дому, чтобы увидеть Чарльза. Чтобы рассмешить его или заставить улыбнуться от дурацкой шутки над Джимми. Но Чарльз прогнал его, потому что Тайлер ошибся. Сделал то, чего не должен был, и поплатился за это. Тайлер приходил к покосившемуся дому каждое утро, когда Рэйчел собиралась на работу. О настроении Чарльза они не говорили, хотя Тайлер видел, что Рэйчел определенно что-то волнует. Не знал он только, что волнует ее бумажка с номером телефона, которую Чарльз воровато сунул ей в сумку, а потом попросил позвонить. Она что-то спросила, но он промолчал. Молчал Чарльз и тогда, когда Рэйчел говорила ему об электрическом токе, который использовала эта женщина в целях лечения. — Мне плевать, — сказал Чарльз и отвернулся. — Просто позвони и позови ее сюда. Чарльз не просил Рэйчел прогонять Тайлера, но она знала, что между ними что-то произошло. Что-то нехорошее. Что-то неправильное. Рэйчел не спрашивала об этом у Тайлера, хотя лоб ее хмурился все чаще, потому что Чарльз, подобно улитке, которых обожала ловить и приносить домой Элли, сильнее закрывался в своей сломанной и перемотанной изолентой раковине. Тайлер выглядел не лучше: синие мешки под глазами, опухшее от выпитого алкоголя лицо, бледная кожа и трехдневная колючая щетина. Он продолжал приходить, хотя с каждым днем засиживался в кухне все меньше, а потом и вовсе не появился. Рэйчел попрощалась с Чарльзом и Элли и закрыла дверь. Тайлера не было. — Эй, Тай, — Келли взяла Рупера под узду, — можешь зайдешь, а? Феликс приготовил хороший лимонад. Лайм, апельсины и куча льда. Я бы еще мартини плеснула. — Мартини? — Джимми, кое-как сползший с Рыжей, подпрыгнул. — Я за! — Тебе бы, Коркоран, для начала узнать бы, что такое ванная. — Келли скривилась. — Я не собираюсь пускать в комнату человека, от которого несет, как от городской свалки. Даже городская сумасшедшая почище тебя будет. Джимми фыркнул и махнул рукой. Тайлер, расседлав Мару, посмотрел на него. Джимми на слова Келли не обиделся. Привык не только мыться в тазу под прищуром лошадей, но и слышать, как люди кричат ему вслед о запахе навоза или дерьма. Сначала Джимми пах бензином и выхлопными газами, теперь — сеном, стойлом и лошадиным потом. — Тай? — Келли хлопнула его по плечу. — Прости, сегодня не получится. Должен помочь кое-кому. — Отцу? — Не-а, — Тайлер усмехнулся. — Помогу нашему красавчику Джимми принять ванну с пеной. Джимми рассмеялся и ударил Тайлера по спине удилом. Тот поморщился и сделал подсечку — Джимми упал, стукнувшись головой о поваленную полку. Келли цыкнула. — Не конюшня, а петушарня, — хмыкнула она и взвизгнула, когда Джимми, взяв ковш, окатил ее холодной водой. — Исуси, Коркоран, ну ты и имбецил, а. Я тебе этот ковш в задницу засуну и плясать заставлю, понял? — А ты попробуй. Джимми припустил, и Келли под смех Тайлера погналась за ним. Они перемахнули через балки манежа и исчезли где-то в степи. Тайлер слышал повизгивания Джимми, когда Келли наконец удалось повалить его на землю, и хорошие удары мыском сапогов. Тайлер усмехнулся. Помрачнел, когда на его плечо легла чья-то тяжелая рука. Это был Стив. — Разговор у меня к тебе есть, — сказал он. — Так что давай-ка выйдем на воздух. Тайлер кивнул и нахмурился. — Что за разговор? — спросил он и закурил. Стив жевал сигару и чесал жесткую щетину на подбородке, усыпанном угрями. — В «Долларе» я недавно вот был. Это паб на въезде в город, слышал о нем? — Тайлер кивнул. — Слышал, значит. А был? Нет? Жаль, конечно. Хорошее пойло там: и пиво, и бренди, и виски. Закуски бесплатные. Ну, для меня, конечно. Я с хозяином на короткой ноге: выручали друг друга много раз вот и спелись. — Стив затушил сигару и продолжил: — Пришел туда недавно, чтобы с приятелями старыми по стаканчику пропустить. Слова за слово, базарили, пока братец твой не плюхнулся рядом в обнимку с какой-то девчонкой. — Ричи? — А у тебя еще, что ли, братья какие есть? — хохотнул Стив. — Ричи, конечно. Оболтус этот долбанный, который к дочурке моей свои шары волосатые катил. Он звал меня сначала на перекур, мол, поговорить хотел наедине. Я ему ответил, что от товарищей у меня секретов нет. Ричи девчонку прогнал и наклонился ко мне. Перегаром несло, мать моя святая женщина! Сопьется скоро братец твой, так что пригляди за ним. Ну, дыхнул он мне в нос и рассказывать начал. Мол, что ты в скачки полез, хотя сам с лошади однажды упал так, что башку разбил в кровь и мясо. Что наездник ты хреновый, хотя я-то вижу, что держаться ты умеешь. Что девка у тебя где-то есть. — Стив прищурился. — Правда это? Про девку-то? — Правда. От Саладо миль тридцать будет, езжу к ней иногда. — Иногда? Ричи говорил, что каждый день катаешься. Глядишь до свадьбы дойдет с таким-то рвением, а? Детей-то еще не пробовали заделать? — Стив рассмеялся, и Тайлер понял, что он был пьян. — Нет. — Нет? А что так? Или порченная она какая-то? — Болеет, — ответил Тайлер. — Проблемы с легкими. — Курила, что ли, когда-то? — Тайлер кивнул. — Ну, и нужна тебе такая девка-то? Не зря говорят: «с курящей целоваться, что пепельницу лизать». Нашел бы себе здоровую, полно ведь их. — Ричи еще что-нибудь говорил? — Ричи-то? — Стив снова закурил. — Трындел что-то, но я особо не слушал. Потом сплетни начал распускать. Мол, мужики какие-то видели, как к педику из покосившегося дома кто-то ходить начал. Мы всем приезжим говорим, чтоб не ходили там, а то заразятся. А до кого-то, видать, плохо дошло. Я давненько предлагал его из Саладо-то выбросить, чтобы людей не пугать. Но все только шепчутся, а руки при себе держат. Раньше-то без раздумий кидались, а теперь вот побаиваются после того, как у нас шериф сменился. Тот без разбора сажает в вытрезвитель всех, кто буянит. Про педика-то мы ему говорили, а он только рукой машет. Мол, противозаконного тот ничего не делает, и сажать он его не будет. А как не делает-то, если мужикам в задницу долбится, а? Слышал я про него, что шлюхой тот по молодости был. Подставлялся каждому без разбора и гей-чумку подцепил. Теперь вот кашляет и хрипит все. — Стив прищурился. — А у девки-то твоей почему проблемы с легкими, а? — Пневмония, — сказал Тайлер. — Переболела недавно, а сейчас осложнения пошли. Стив кивнул. — Я вообще этот разговор знаешь почему завел? — продолжил он. Тайлер качнул головой. — Не знаешь. Так я объясню. Ричи, шваль эта пьяная, сказал, что из приезжих кто-то к петуху нашему подзаборному ходит. Вещи новые, стиранные. У мужиков-то глаз наметан. Они сразу бы поняли, если б это кто из наших был. Приезжих-то у нас в этом году немного. Все семейные, с женами да детьми. Паренек есть сопливый только да ты. Ну парня того отец в ежовых рукавицах держит — ни вздохнуть, ни пернуть. А вот ты, — Стив прищурился, — один по белу свету у нас слоняешься. Про девку-то твою я слышал, но не видел. И никто, по словам Ричи, не видел. Даже отец ваш. — Он затушил окурок. — Я, знаешь ли, поспешных выводов никогда не делаю, да и на петушару ты не похож. Видно ведь, что киски женские нравятся, а не тощие мужские задницы. Но я тебе так скажу: если на тебя тень какая падет, ну, заметит кто али еще что, я терпеть тебя здесь не стану, понял? Лошадь, как и штанов своих, когда мужики тебя бить будут, ты не увидишь, ясно? И на скачки ради ощущений не поедешь. Мы шлюх заднеприводных не терпим и разбираемся с ними быстро. Если увидишь как-нибудь глиномеса того недотраханного, поймешь о чем я. Я-то сам не участвовал, но слышал много. И это «много» тебе бы не понравилось, Тай. Про наш уговор-то помнишь? — Тайлер кивнул. — Вот и хорошо. Ты мне нравишься, Тай. Видно, что парень ты хороший. Мозговитый и рукастый. Я б за такого Келли замуж бы выдал. Она тоже девка ничего такая, вы бы сошлись, если б не твоя девчонка. Подумай над моими словами, ладно? — Стив хлопнул его по плечу. — Глядишь, может даже породнимся. Тайлер шел вдоль Главной улицы и курил. Гребаный Ричи, подумал он и нахмурился, вечно тебе на заднице ровно не сидится, а. Тайлер помнил, как однажды дворовые мальчишки прозвали Ричи дятлом-стукачом. За это он рассказал их отцам, рабочим-пьянчугам с тяжелыми кожаными ремнями, о том, как они разбили несколько окон в школе и облили директора, тихого и доброго толстяка, краской для стен. Через пару дней мальчишки появились рядом с салуном. В синяках и ссадинах. У одного на палец был наложен гипс. Про окна и краску Ричи соврал, поэтому не выходил из комнаты еще несколько дней. За него получил Тайлер. Мальчишки, навалившись толпой, избили его у тропы, увиливающей в лес. Они сломали ему нос, который потом сросся криво, и подбили глаз так, что Тайлер еще пару дней не мог им нормально видеть. Отцу про Ричи он ничего не сказал, зато потом сам отыгрался на брате, оставив по всему его телу синяки. Корил себя за это почти месяц, но прощения так и не попросил. И не собирался. Тайлер остановился и прислушался. Где-то раздался громкий собачий лай, потом — всхлип и тихий стук в дверь. Словно ребенок стучал своим маленьким кулачком и плакал, чтобы его пустили в дом. Тайлер делал так же. Он не плакал, когда отец за шиворот выволакивал его из дома из-за драки, но потом долго стучал то в дверь, то в окно, чтобы его впустили обратно. Всхлип повторился, и Тайлер посмотрел на покосившийся дом. Нахмурился. Он осмотрелся по сторонам и, не увидев ни души, трусцой, словно трусливый заяц, побежал к дому. На заднем дворе, сидя на ящике, плакала Элли. Она закрыла красное от слез лицо руками и подобрала под себя ноги. Ее плечи мелко тряслись, а через пальцы текли слезы. Бадди кружил рядом, тыкался мокрым носом ей в колени, ободранные и заклеенные пластырем, и скулил. Иногда тявкал или начинал лаять. Тогда Элли брала его за ошейник и зажимала пасть мокрой ладонью. — Плохой пес, — сквозь слезы сказала она и испугалась, увидев Тайлера. — Тайлер? — Она подпрыгнула и прижалась к нему. Он обнял ее в ответ. — Тайлер, я хотела бежать к тебе, но мама запретила. Сказала, что ты здесь будешь лишним. Сказала, что накажет меня, если я приведу тебя. — Всхлип. — А о-она н-н-никогда ме-меня не нака-а-азывала. — Элли, — Тайлер присел на корточки и сжал ее плечи, — посмотри на меня и скажи, что случилось? Что-то с Рэйчел? Или, — он сглотнул. В груди неприятно кольнуло. — Или с дядей Чаком? Элли кивнула. — К нам пришла какая-то женщина, — сказала она и утерла слезы. Шмыгнула носом и продолжила: — Мама сказала, что это ее подруга, которая поможет дяде Чаку вылечиться от болезни. — Всхлип. — Я ду-думала, что-о-о ты помога-а-аешь дяде Ча-чаку. Эта женщина мне не понравилась. Дядя Чак увидел ее и пригласил в спальню. Мама начала распутывать какие-то провода, а женщина взяла дядю Чака за руки и стала обматывать его каким-то пищащими штуками. Потом он вскрикнул, и я начала просить маму, чтобы эта женщина прекратила делать дяде Чаку больно. Но она меня-я-я выгнала. — Элли разрыдалась, и Тайлер выругался себе под нос. Он подскочил к двери и постучал. Сильно. Так, что дверные петли скрипнули. Послышались чьи-то спешные шаги, и дверь приоткрылась. — Элли, — раздался тяжелый грудной голос, — Элли, малышка, твоя мама уже говорила, что тебе нужно подождать, когда я закончу лечение и… — Отойдите, — сказал Тайлер, и холод пополз по земле. — Иначе я выбью дверь. — Что? — Глаза женщины округлились. — Вы кто такой, а? Вы муж Рэйчел, да? Тогда вам тоже нужно подождать, я… Тайлер оттеснил ее к стене и закрыл дверь на замок, перед этим погладив Элли по волосам и успокоив ее. Он качнул головой, и пелена на глазах растворилась. Но Тайлер чувствовал, что это ненадолго. Что в голове уже звенела подступающая пустота. Тайлер внимательно посмотрел на женщину и поджал губы. Это была женщина с листовки. Аляповатое платье, тонкие, подведенные черным карандашом брови, густые, нарощенные ресницы и ярко-красные губы. От нее несло чем-то сладким, почти приторным, отчего в носу щипало. Мясистыми руками с длинными ногтями она разглаживала складки на платье в мелкий цветочек. Ткань натянулась на ее груди и животе и собралась складками на толстых бедрах. Заношенные кожаные мокасины стояли в углу кухни, и женщина переминалась с ноги на ногу. Тайлер возвышался над ней почти на две головы и мог легко снести ее плечом. — Что вы здесь делаете? — спросила она и нахмурилась. На лбу выступили глубокие морщины. — Вы мешаете проводить лечение. Мисс Кларк сказала, что мне никто не помешает, а вы бессовестно вламываетесь в дом и начинаете отвлекать меня. Время-то идет, молодой человек. — Она посмотрела в коридор. — О, мисс Кларк, скажите этому юноше, что он здесь ни к месту. Я не хочу, чтобы здесь были лишние глаза и уши, сами понимаете. — Тайлер? — Рэйчел сглотнула. — Ты что здесь делаешь, а? Я думала, что больше не увижу тебя в этом доме. Тайлер потеснил ее плечом и шагнул в коридор. Пересек его пятью уверенными шагами и остановился перед дверью. Выдохнул и распахнул ее. Чарльз испугался, когда кто-то громко начал стучать в дверь и Рэйчел попросила миссис Дэвис открыть ее. Испугался, когда Рэйчел ушла, оставив его одного, обвязанного проводами и какими-то датчиками. Испугался, когда ощутил, как кто-то остановился за дверью, а потом распахнул ее. Испугался, увидев взволнованного Тайлера с пустыми глазами. — Чарльз, — прохрипел Тайлер и бросился к нему. Упал на колени и начал распутывать провода. — Господи, Чарльз, прости. — Он погладил его по ноге. — Прости меня, я должен был прийти раньше. Я не должен был слушать тебя тогда. Не слушать, не целовать. Я обещаю, что больше никогда, слышишь меня, никогда не прикоснусь к тебе без твоего разрешения. Черт, оно еще и не распутывается. Эта женщина уже успела как-то навредить тебе? Чарльз, боже, только не молчи, скажи что-нибудь. Чарльз, закрыв лицо руками, качнул головой. Тайлер погладил его по волосам, но он отшатнулся и испуганно посмотрел на него. В глазах, серых, как взволнованные волны океана, плескался страх. Голый, словно пульсирующий от боли нерв. Чарльз сглотнул, и щеки его побледнели. Тайлер впервые видел его настоящий страх, и от этого становилось слишком больно и жутко. В груди жгло, словно от раскаленного железа, а в горле вставал горький ком. — Тайлер, — сказала Рэйчел, и он обернулся. В руках она держала кухонный нож. Тайлер поднялся на ноги, закрыл собой Чарльза и взял винтовку, лежавшую на полу. Патронов было шесть. Рэйчел, сглотнув, продолжила: — Тайлер, уходи. Я не позволю тебе как-то еще навредить моему брату. Ты сделал все что мог и даже больше, ясно? А теперь уходи. — Сделаете хоть шаг, и я прострелю вам коленные чашечки, ясно? — Тайлер повел дулом, и Рэйчел отшатнулась. Она застыла под взглядом Тайлера. Под мертвым взглядом. Под взглядом убийцы. Его глаза потемнели, а ноздри хищно раздулись. Винтовку он держал крепко, положив палец на спусковой крючок. Миссис Дэвис стояла в коридоре, а Рэйчел, сжимавшая нож, отшатнулась к дверному косяку. Тайлер продолжил: — А теперь выйди и закрой дверь. Попробуешь напасть со спины, и я прострелю тебе голову. Хлопнула дверь. Тайлер моргнул и качнул головой. Все свистело, а перед глазами мигали белые мушки. Он осторожно положил винтовку на пол и обернулся к Чарльзу. Тот тяжело дышал от слез, собравшихся комом в горле, и страха, звенящего вокруг. — Прости, — сказал Тайлер и снова начал распутывать провода. — Ты не должен был видеть меня таким. Иногда меня переклинивает так, что в башке потом звенит. — Он нахмурился, когда Чарльз отвел руку с каким-то датчиком. — Чарльз? — Уходи, — прошептал он. — Что?.. — Уходи. Чарльз посмотрел на него слезящимися глазами. По впалым щекам разлилась болезненная краснота. Его голос сорвался на хрипы, когда он попытался что-то сказать. — Черт, — выругался Тайлер. — Чарльз, я принесу тебе воды. — Нет! — Он схватил его за руку. — Пожалуйста, Тайлер, просто уходи и никогда не возвращайся. Пожалуйста… — Чарльз, эта женщина тебе что-то вколола, да? Рэйчел привела ее, чтобы… — Я, — прохрипел Чарльз и закашлялся. — Я попросил привести ее. — Зачем? — Моя болезнь, Тайлер, — ответил он. — Моя болезнь опять не дает мне покоя. Однажды, года полтора назад, эта женщина уже приходила, и мне правда помогло. А теперь появился ты, и я снова… — Чарльз, ты… — любишь меня, хотел продолжить Тайлер, но, ощутив, как по собственным щекам побежали слезы, замолчал. Тайлер, поджав губы, прижал голову Чарльза к своему плечу и почувствовал мелкую дрожь по всему телу. Чарльз дрожал, пытался вырваться, царапая короткими ногтями его спину, и продолжал хрипеть, срывая голос. Он не плакал, и от этого становилось тошно. Чарльз словно не мог заплакать. Не мог показать то, что чувствовал по-настоящему. Чарльз что-то пробурчал под нос, и Тайлер, мягко погладив его по шее, заглянул ему в глаза. Застыл, увидев холодное небо над заледеневшим океаном. Такой взгляд у Чарльза был, когда он внимательно следил за Тайлером через окно. — Чарльз, я… — Уходи, — повторил он и сглотнул ком в горле. — Что? Почему? Чарльз, пожалуйста… — Уходи, иначе я возьму винтовку и пристрелю тебя. — Нет. — Тайлер заплакал. — Я не могу бросить тебя, Чарльз. Чарльз моргнул. Его губы скривились, а щеки побледнели. Он оттолкнул от себя Тайлера. — Я ведь говорил тебе, что я заразный, — прохрипел он. — А теперь ты… — Мне плевать. — Тайлер подполз к нему на коленях. — Мне плевать, потому что я хочу остаться с тобой. Я хочу обнимать тебя… — Это болезнь, Тайлер, — сказал Чарльз, и тот крепко прижал его к себе. — И ты заразился, — хрип, — от меня. — Мне плевать, — повторил Тайлер. — Пожалуйста, только не отталкивай меня. Только не ты, Чарльз. Кто угодно, но не ты. Я лю… — ПРОВАЛИВАЙ! — выкрикнул Чарльз и оттолкнул его. Тайлер упал, содрав кожу с ладоней. — Что?.. — УХОДИ, ЧЕРТ ТЕБЯ ДЕРИ! — Он закрыл опухшее лицо руками. — Нет, Чарльз. — Тайлер снова подполз к нему. — Нет, пожалуйста, я ведь… я… — СВАЛИ НА ХРЕН ИЗ ЭТОГО ДОМА! — Чарльз, выкрикнув, закашлялся. Тайлер увидел кровь на его ладонях. — Я НЕ ХОЧУ ТЕБЯ ВИДЕТЬ! Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! Чарльз схватил винтовку и приставил дуло к своему горлу. Тайлер застыл. Его протянутая рука повисла в воздухе. — Уходи. — Хорошо, — прохрипел Тайлер и поднялся на ноги. — Я уйду, только убери дуло от… — он заплакал, и Чарльз сглотнул. Ощутил, как загорелось в груди, и поморщился. Тайлер, несмотря на слезы, продолжил: — Убери дуло от шеи, это опасно, сам знаешь. — Он попытался усмехнуться, но только скривил губы. — Я не знаю, что произошло, Чарльз, и понимаю, что ты мне ничего не расскажешь. Прости меня за тот поцелуй. Прости, если я слишком крепко обнимал тебя, когда брал на руки. Прости, что из-за меня тебе снова пришлось встретиться с той женщиной. Я знал, что мне нельзя ничего чувствовать к тебе. Знал, но не смог. Можешь меня ненавидеть, твое право. Но надеюсь, что однажды ты все-таки сможешь простить меня. — Тайлер застыл у двери и продолжил: — Знаешь, я никогда не считал тебя заразным. И в том, что я полюбил тебя, нет твоей вины. Ты хороший человек, Чарльз, вот и все. Я не знаю, что случилось с тобой в прошлом, но надеюсь, что такого больше не повторится. Я уйду, Чарльз, только обещай мне, что теперь ты никогда не попросишь Рэйчел позвонить этой женщине. Твое сердце не выдержит этого. — Тайлер опустил плечи и выдохнул. — Обещаешь? — Обещаю, — прохрипел Чарльз и посмотрел в окно с опущенными жалюзи. Между ними не осталось никаких слов. Тайлер хлопнул дверью и увидел заплаканную, с красным лицом Элли. Она нервно теребила складки длинного платья и переступала с ноги на ногу. В гостиной, где, подобрав под себя ноги, сидела Рэйчел, крутился Бадди. Он скулил, принюхивался к кухонному ножу и оставленному миссис Дэвис пакету, в котором она принесла провода и датчики. Все для того, чтобы сделать Чарльза нормальным. — Я слышала, как дядя Чак что-то кричал, — сказала Элли, опустив голову. Она выглядела провинившимся ребенком. — С ним все хорошо? — Да, милая. — Тайлер улыбнулся. — Думаю, сейчас ему нужно отдохнуть. Зайдешь к нему позже. Вечером, может быть. Элли кивнула и внимательно посмотрела на Тайлера. В сумраке коридора, где никогда не горела лампочка (Рэйчел считала это лишними тратами), его лицо казалось усталым и осунувшимся. Глаза поблекли, а по смуглой коже разлилась болезененная серость. — Ты плачешь? — Элли погладила его по руке, и Тайлер снова улыбнулся. — Порезался, пока помогал твоему дяде. Больно, черт возьми. Элли кивнула. Повторять нового ругательства, которое она слышала от дяди сотни раз, Элли не стала. Тайлер бы не усмехнулся и не погладил ее по волосам. Элли отступила на шаг, к двери чулана, где хранились не только удочки, но и сломанная мебель, которую Рэйчел никак не могла вынести на свалку за пустырем, и Тайлер прошел по коридору. Остановился у гостиной и посмотрел на Рэйчел. Ее лицо было хмурым: брови, сведенные к переносице, поджатые губы и бледная кожа. — Тайлер, — Рэйчел внимательно посмотрела на него, — я хочу с тобой поговорить. Закрой дверь, чтобы Элли меньше грела уши, и садись сюда. Скрипнули дверные петли и ржавые пружины на диване. — Говори, — сказал Тайлер. — Это было не моим решением, — ответила Рэйчел и подняла пакет. Сложила его и продолжила: — Чарльз попросил меня позвонить этой женщине. — Он сказал, что лечился так уже полтора года назад. — Это правда. Когда мы сюда переехали, я еще не знала, почему Чарльза избили до такого состояния. Думала, за острый язык: сказал что-то и как-то не так и получил. Потом к слухам прислушалась и поняла. Пыталась поговорить с ним как-то, но он все увиливал и вихлял. Тогда я и позвала одну женщину. Ни миссис Дэвис, нет. Другая там была, шаманка какая-то. Сначала она с травами да бубном сюда приходила, потом, когда Чарльзу ничего не помогало, предложила датчики эти. Я-то не знала, что это ток электрический. Поняла, когда Чарльза чуть удар не хватил. Испугалась, конечно, но больше рада была. Думала, что это поможет ему. Он правда потом ни на кого не смотрел. Мужчин тут мало приходило. Только жених Мэдлин да мои приятели. Он ни на кого не смотрел, и я начала благодарить Бога, что излечил его. И вдруг ты появился. — Рэйчел посмотрела на Тайлера и грустно улыбнулась. — Я сразу поняла, что не друзья вы вовсе. То, как ты смотрел на Чарльза. — Она пожала плечами. — Уж извини, но друзья друг на друга так не смотрят. Если я дома была, то постоянно за вами наблюдала. И Элли мне говорила, что ты его то обнимешь, то на руки просто так возьмешь, то дурачиться, как дети, вы начнете. И я бы даже ничего такого не подумала, если бы Чарльз тебя… Черт, не знаю, как сказать. — Отталкивал? — Тайлер сглотнул. Кажется, глаза снова защипало. — Да, отталкивал. Он и ко мне с Элли долго привыкал. И к Мэдлин с ее женихом, хотя людьми они были добрыми и спокойными. А к тебе, Тай, он сразу потянулся. Без раздумий, знаешь ли. И меня это пугало, честно говоря. Чарльз болеет, а у тебя ни девушки, ни жены. Я боялась, что ты можешь заразиться. Видишь, как вышло. — Рэйчел снова расправила, а потом сложила пакет. Продолжила: — Думаю, тебе не стоит у нас больше появляться. Я, на самом-то деле, не такая добрая, но ты много для нас сделал, Тай, и я тебе очень благодарна, поэтому и рассказываю тебе сейчас, а не гоню метлой, как делаю это обычно. — Она усмехнулась. — Если ты вернешься в Нью-Йорк, то забудешь Чарльза и снова станешь нормальным. Найдешь девушку и заведешь с ней семью. Или на службу вернешься. — Улыбнулась. — Спасибо тебе за все, Тай. Я прошу тебя уйти, потому что не хочу ломать тебе жизнь, понимаешь. Чарльз уже привык получать пинки и плевки, но ты — явно нет, поэтому оставь нас и уходи. Думаю, Бог послал нам тебя как очередное испытание. Я-то привыкла, а вот Чарльз оступился. Но он поправится, я обещаю тебе. Пройдет пару месяцев, и он забудет и о тебе, и о болезни своей. Тем более, доктор Шутер сказал… — Я понял. — Тайлер поднялся на ноги. — Ты права, Рэйчел, и я тебя услышал. — Прости, Тайлер, — сказала она и крепко обняла его. — Ты правда хороший друг.