С любовью, Техас

— Тайлер?       Джимми уронил лопату, которой вычищал денник с покосившейся металлической сеткой и сломанной перекладиной, которую Мартин, с вечера пропитавшийся виски (у Стивена было хорошее настроение — один из его главных соперников на скачках сломал ногу и выбыл — и он разрешил Мартину открыть бутылку), должен был подлатать и подкрасить (повод был веский: Стивен купил в Оттаве нового породистого жеребца и ждал его со дня на день). Джимми он разбудил, когда солнце еще не вышло из-за холодных ночных туч, и бросил ему под ноги лопату с треснувшим черенком. Джимми плеснул грязную воду в лицо и поморщился: рубашка, которую он случайно намочил, прилипла к телу, а верхняя пуговица, которую он всегда застегивал, чтобы не светить узкой безволосой грудью, оторвалась и потерялась среди соломы. Пока Мартин просил у Феликса гвозди и банку с краской, Джимми искал пуговицу, вороша не только сено, но и песок в манеже. Потом он получил от Мартина подзатыльник и начал расчищать денник. Джимми пререкался с Мартином, пока тот не озверел окончательно и не плюнул ему под ноги, громко хлопнув балкой, а после вышел закурить. Джимми усмехнулся и хорошенько потоптался на грязном платке, выпавшем из нагрудного кармана на рубашке Мартина. Он бы потоптался и на его рваных сапогах, стоявших в самом углу, но только открыл рот, когда чья-то тяжелая ладонь легла ему на плечо. Стивен, подумал Джимми и обернулся.       Тайлер улыбнулся. Он цыкнул, когда Джимми уронил лопату и треснувший черенок, перемотанный изолентой, ударил его по ноге. — Тайлер? — снова спросил Джимми и моргнул. Потом схватил его за плечо и сжал. Несильно, так, что Тайлер даже не поморщился. Сглотнув, Джимми продолжил: — Ты как здесь оказался, а? Ты ж уехать должен был вчера вечером. Я за твое здоровье уже с Мартином-то выпил, а он хлещет, как бычара здоровенный — у меня голова до сих пор гудит. — Джимми усмехнулся и почесал затылок. Потом хитро улыбнулся и прищурился. — Тебя на автобус, что ли, не посадили, а? Сказали, что голубых не возят? Эй, я же пошу…       Тайлер, хмыкнув, повалил Джимми на развороченный стог сена и хорошенько саданул ему в нос. Не сломал, но Джимми все равно заверещал так, что испугал лошадей, обмахивающихся хвостами, и заставил Мартина, курящего и бубнящего себе что-то под нос, вернуться в конюшню. Он затушил окурок и внимательно посмотрел на Тайлера. Его глаза выкатились, а нижняя губа обвисла. — Мать моя женщина, — прошептал Мартин. — А ты-то откуда здесь взялся, черт раскосый, а? Мистер Морган сказал, что духу твоего здесь теперь не будет. Соврал, значит. А ну, валите-ка отсюда на хрен, пока я не вытянул вас хлыстом вдоль тощих хребтин, а.       Джимми, кряхтя, словно его старый «форд», поднялся на ноги и отряхнул джинсы. Они были новыми, из плотной синей джинсы с белыми разводами от порошка. От ткани пахло чем-то сладким, и Тайлер поморщился, когда Джимми почти ударил ему коленом по носу, забираясь на перекладину манежа. Они закурили. — Мартин сегодня не в духе, — сказал Тайлер и стряхнул пепел на песок. Поморщился, когда лучи горячего солнца скользнули по лицу. — Он никогда не в духе, — усмехнулся Джимми. — Келли вчера учудила кое-чего, а ему, как и Феликсу, перепало от горячей руки мистера Моргана. Феликс-то отходчивый, а Мартин будет вспоминать об этом, пока не напьется вдрызг и не сотворит какую-нибудь хрень похлеще. — Учудила? — Тайлер нахмурился. — О чем это ты, а? — Келли решила прокатиться по степи на Рупере, а того змея за ногу цапнула. Стивен всю душу из врача-то лошадиного вытряс. Либо ты спасешь его, говорит, либо я лично с тебя шкуру спущу. Мартин лебезил рядом и попал под горячую руку, — усмехнулся Джимми. — Точнее, под тяжелый кулак Стива. Прилетело ему в подбородок, и синяк там остался. Огромный и красный. Потом и Феликс по шапке получил. Я-то сразу сдрыснул, чтобы целым остаться. Стивен меня даже не искал. — А Келли? — Уж не знаю. — Джимми пожал плечами. — Она в спальне закрылась, пока Стив над Рупером, как чумной кобель, трясся. К обеду я на заправку укатил и до утра вот не появляся. Мартин молчит, у Феликса выходной. На кладбище он сегодня поедет. Жену да внука проведать хочет. — Джимми затушил окурок и повел плечами. — Келли-то еще не выходила даже. Стив через пару дней остынет, она и объявится. Сначала как мышь будет ходить, потом снова что-нибудь учудит и получит от отца. Я как-то пытался выспросить что да как, так она меня послала и сказала, что ее семейные разборки не мое дело. Я больше и не лез. — Джимми внимательно посмотрел на Тайлера. — А ты мне вот что скажи-ка, Тай, какая тебя муха укусила, что ты сиять стал, как чайник начищенный, и в Саладо до конца отпуска решил остаться, а? Небось и в скачках снова решишь участвовать, а? До них-то меньше недели. — Может быть, — усмехнулся Тайлер, и Джимми фыркнул. — Стручок-то только свой в штанах держи, — рассмеялся он, и Тайлер, цыкнув, отвесил ему подзатыльник. — Смущаешься, как школьник перед борделью, ей-богу. Думаешь, я чего-то не вижу, а? Я вообще сначала думал, что ты за сестрой его увиваешься. Ну, думаю, красивая она может для тебя, вот и мотаешься к ней каждое утро. Потом на девчонку эту мелкую подумал. Ну, Элли которая. Не знаю, может, отцовское желание в тебе какое заиграло, вот и прилип к ней, как банный лист — к заднице. Это, я тебе так скажу, ты умеешь делать. Нравишься ты многим, Тай, и меня это жутко раздражает, знаешь ли. До твоего приезда у Келли был только один красавчик. — Джимми усмехнулся и взлохматил волосы. — А потом на тебя все стали пялиться. Мол, солдат ты. Не только умный, но и рукастый. Джон о тебе на весь Саладо трубил. Я, честно сказать, даже завидовать немного начал. А потом понял, что ты за другую команду играешь, и выдохнул сразу. Какой девчонке нужен мужик, у которого стручок встает только при виде таких же мужских задниц, а? Не сразу я, конечно, тебя раскусил, но и палки в колеса я тебе вставлять не буду. — Да ну? — усмехнулся Тайлер и прищурился. — Чего ж тогда Чарльза педиком хромоногим называл, а? Если палки никому в колеса вставлять не собирался. — Глазища-то свои кончай на меня так таращить, — ответил Джимми и снова закурил. — Ты посильнее меня будешь и, если нужно, хорошую зуботычину мне пропишешь. Чарльза-то твоего я до этого еще ни разу не видел. Думал, дохляк какой-нибудь. Ну, знаешь, как фильмах. На постели при смерти лежит и хрипит что-то. О! — воскликнул Джимми. — Как Корлеоне, вот. — Он-то, между прочим, в саду своем умер, — усмехнулся Тайлер. — В окружении семьи. — Плевать, — ответил Джимми и мазнул сигаретой по щеке. Поморщился. — Слухи о Чарльзе все ходили, поэтому я к дому-то его близко не подходил. Потом ты меня к ним чуть ли не силой приволок, и я как-то уже не трусил. Яйца у меня больше не поджимались. Не выглядит Чарльз как сварливый старикашка. Не выглядит, пока рот не откроет, конечно. Я бы, наверное, и продолжил его педиком звать, если бы ты рядом с ним не трясся, как конь с глистами, понимаешь ли. Был бы ты слабее или, не знаю, ниже, я бы, конечно, тебя даже не слушал, но рука у тебя тяжелая, честно говоря, поэтому и стараюсь я держать язык за зубами. Не очень-то и хочется потом в больнице месяц валятся. — Джимми внимательно посмотрел на Тайлера. — Я-то понимаю, что я трус, Тай, но в Саладо-то не все такие. Аккуратнее будь. Есть у нас здесь любители зубы поскалить да кулаки почесать. С ними даже ты один на один не выйдешь. Тебя-то они, может, и не тронут — приезжий все-таки — но Чарльза твоего быстро на колени поставят, если унюхают что-то. Убьют его и даже не поморщатся, а ты рядом лежать будешь. С переломанными руками и ногами.       Тайлер кивнул и нахмурился. Затушил окурок и спрыгнул с перекладины. Рубашка пропахла сигаретным дымом, и он поморщился. — А ты зачем пришел-то? — спросил Джимми и скривился, когда расслышал ругательства Мартина. Тот, кажется, снова поскользнулся на куче лошадиного дерьма или случайно уронил на себя вилы. Заточенные. Точил их Тайлер, сидя на сломанной полке. — Лошадь мне нужна, — ответил он и посмотрел на Джимми. — Мара. — Во что ты опять хочешь ввязаться, а? — усмехнулся Джимми и спрыгнул с перекладины. Не так легко и ловко, как Тайлер — зацепился штаниной за ржавый гвоздь и чуть не упал. Выругался и продолжил: — Тебя жизнь совсем ничему не учит, да? Я зачем тебе сейчас о мужиках наших говорил, а? О тебе и Чарльзе прознают — душу потом всю вынут да ногами изобьют так, что через трубочку будешь супы одни пить. — Скоро скачки, — ответил Тайлер. — И мне бы хотелось прийти в былую форму. — Караулить я тебя не буду. — А за двадцатку? — Накинь еще бутылку пива из салуна твоего отца, и я подумаю. — Договорились.       Мара фыркнула, когда Тайлер сел в седло и потянул поводья. Она качнула головой и заржала: Джимми, трусцой подбежавший к ней, словно трусливый заяц, погладил ее по крупу и отшатнулся, когда она махнула хвостом. Тайлер усмехнулся и пришпорил ее. Мара перешла на шаг, потом — когда Джимми что-то крикнул и Тайлер кивнул — на рысь. По черным, как вороново крыло, бокам струились мелкие капли пота, и иногда Мара фыркала: горячий песок летел из-под копыт и колол глаза. Она останавливалась, чтобы обнюхать высокую и сухую траву и позволить Тайлеру оттереть липкую испарину со лба. Жара, несмотря на август, стояла нестерпимая, и раскаленный от горячего солнца воздух душил, словно враг, пробравшийся в военный лагерь среди ночи. Иногда в небе появлялись серые тучи, но они быстро рассеивались, и солнце снова начинало скользить яркими лучами по сухой, потрескавшейся земле.       Мара заржала, и Тайлер, отмахнувшись от жужжащей над ухом мухи, погладил ее по крупу. Лошадь фыркнула, и он улыбнулся. В седле Тайлер держался уверенно: не качался, когда Мара без труда переходила на рысь, не сжимал поводья до побеления пальцев, когда она пыталась встать на дыбы.       Случилось это в июле, когда горячее солнце опустилось за горизонт и Тайлер возвращался от Чарльза. Он глупо улыбался, вспоминая, как тот ощетинился, когда он попытался размять ему всю спину. Сначала Чарльз позволял трогать только плечи, потом — опускать руки к острым лопаткам и россыпи родинок чуть ниже груди. Тайлер никогда не касался его поясницы или тазовых костей, торчащих из-под бледной, отдающей какой-то серостью кожи. Тайлер видел, как Чарльз морщился, когда он пересаживал его из кресла на постель, или из ванны — в кресло. Боли в спине и в ногах мучали Чарльза полтора года, но он терпел. Стойко, сжав зубы. Поэтому, когда Тайлер попробовал тронуть его чуть ниже груди и скользнуть горячей, в массажном масле ладонью по боку, Чарльз блеснул глазами и хлопнул его по руке. Сильно, так, что остался красный след. Он нахмурился, а Тайлер, сидевший рядом на постели, погладил его по голове, чем вызвал еще один недовольный взгляд. Тогда Чарльз напомнил ему бродячего кота, который ластился и урчал, пока щедрая рука хозяина не переходила его границы. Тайлер думал об этом, пока Мара лениво шла к конюшне, покачивая крупом и обмахиваясь хвостом. Странный шорох, раздавшийся из густой поросли травы, испугал ее, и она, громко заржав, встала на дыбы, когда черная змея проползла между копыт. От неожиданности Тайлер отпустил поводья и, не удержавшись в седле, упал. Одна нога застряла в стремени, и он, услышав хруст, подумал, что сломал лодыжку. Перелома, как и растяжения, не было, и Тайлер выдохнул. Он взял Мару под узду и, успокоив, повел в денник. Думать о Чарльзе, сидя в седле, Тайлер себе запретил.       Люблю, подумал он и покраснел. Отпустил поводья — Мара остановилась, чтобы передохнуть от горячего зноя — и закрыл лицо руками. Его плечи мелко затряслись: Тайлер смеялся. Что за чертовщина, а, усмехнулся он. Потом улыбнулся и пришпорил Мару. Она, фыркнув, стремительно понеслась вперед, и рой жужжащих мошек остался позади.       Тайлер, осмотревшись по сторонам (рабочих в это время еще не было, а Мартин, ругательства которого Тайлер слышал даже отсюда, копошился где-то в конюшне. За двадцатку и бутылку пива Джимми уболтал бы кого угодно), спрыгнул с Мары и, взяв поводья, обвязал их вокруг штыря. На бечеве, качаясь от ветра, висело белье, и Тайлер, пододвинув из-под стула (его вынесла Рэйчел, чтобы Чарльз мог чистить ружье или следить за Бадди и Элли, а не ворчать, изнывая в кровати от жары), ржавый таз, сложил белье и занес в дом. Ключ, как и раньше, лежал под ковриком, и Тайлер, теперь не боясь напугать Чарльза, вошел в кухню, где Рэйчел с самого утра вымыла полы. Пахло чем-то горьким и резким, поэтому Бадди, любивший крутиться в кухне, ожидая куска мяса или сырого яйца, теперь лежал в гостиной на толстом и старом ковре. Однажды Тайлер пытался его выбить, но закашлялся от пыли и чуть не упал, поскользнувшись на обмылке, которым Элли стирала свои игрушки. Чарльз тогда усмехнулся и назвал его криворучкой.       Тайлер поставил таз на пол и прошел по коридору. Остановился перед дверью и постучал. Услышал, как заскрипела кровать, и выдохнул, когда Чарльз что-то сказал. Он лежал на постели и, нахмурившись, дрожащими руками пришивал пуговицу к рубашке. Игла то и дело не попадала в ткань, и Чарльз ругался, а на его лбу залегали глубокие морщины. Тайлер прикрыл дверь и, усмехнувшись (Чарльз снова что-то пробубнил себе под нос), взял из его рук рубашку и иглу.       Тайлер сидел на полу, где гулял ветер, и, положив голову на колени Чарльза, аккуратно пришивал пуговицу. Служба научила его не только держать автомат или ползать, не задевая ни одной мины, но и шить, скупо готовить, стирать в ледяной воде щелочным мылом и гладить, если это требуется, форму горячим камнем. Иногда после затяжного боя начинался смотр войска, и командиры, несмотря на гневное бурчание обычных солдат, приказывали им вычищать не только лошадей, но и себя: стирать носки, подшивать ботинки и вычесывать из волос шматки чужой плоти. За залом на рукаве солдат мог получить пощечину или плевок от командира, поэтому Тайлеру, как и многим, кто никогда не гладил вещи, приходилось изворачиваться: они, кипятя воду в котелке, бросали туда тяжелые и плоские камни, а после разглаживали ими складки. От командира получали все: высокопоставленной особе могла не понравиться даже самая счастливая улыбка или легкий прищур, и командир это видел. — Мне как-то влетело за то, что я не до конца заправил рубашку, — сказал Тайлер и затянул узелок, чтобы нитка не распустилась. — Это было на подготовке, когда я только сдал экзамены и поступил в академию. Мы строились каждое утро, и однажды я почти проспал, поэтому оделся кое-как, попутно успевая прочитать утреннюю молитву. В то утро на смотр приехали какие-то командиры из Канады и смотрели на нас, как на крыс подопытных. Кто-то из них заметил, что у меня рубашка в складку, и сказал об этом. Потом я месяц драил сортиры, пока мои приятели подметали дорожки.       Тайлер усмехнулся и внимательно посмотрел на Чарльза. Лицо его было бледнее обычного, с синей вязью вен под кожей и мелкими красными пятнами на шее и под подбородком. Чарльз нахмурился, но в его глазах, напоминающих гладь тихого озера, заключенного в каменный грот, Тайлер не увидел бушующих волн или пенных брызг, разносимых холодным ветром. Серая вода напомнила дымчатый кварц, который блестел в алых лучах рассветного солнца. Он отливал золотом и серебром, а в зрачке, заполнившим всю радужку, Тайлер видел собственное отражение. — Ты уверен, что понимаешь, что делаешь? — спросил Чарльз и, бросив картонную катушку с нитками на постель, поправил шерстяное одеяло на коленях. Сглотнул и продолжил: — Ты не будешь жалеть об этом? Если ты уже жалеешь, то я могу притвориться, что ничего не произошло.       Тайлер улыбнулся и положил голову Чарльзу на колени. Он уместился рядом с кроватью и иногда, когда из приоткрытого окна доносился скрип прогнившего крыльца, гладил Чарльза по колену или руке, лежавшей на его плече. — Мне казалось, тебе нравятся женщины, — продолжил Чарльз и вздрогнул, когда Тайлер поднялся на ноги и нежно, чтобы не навредить, взял его лицо в свои ладони. Снова улыбнулся и склонился, чтобы поцеловать. Чарльз прикрыл глаза и ощутил, как горячее дыхание опалило его губы. — Может, когда-то они мне и нравились, — сказал Тайлер и мазнул губами по его щеке. — Но сейчас я люблю только тебя, Чарльз.       Он поцеловал его в лоб, потом — в нос и отстранился, положив горячие ладони на бледную шею. — Засранец, — буркнул Чарльз с покрасневшими ушами. Он облизал пересохшие губы и нахмурился. Тайлер рассмеялся. — Я буду целовать тебя столько, сколько ты захочешь, — сказал он и внимательно посмотрел на обветренные губы.       Сглотнув, Тайлер снова склонился к сухим губам и нежно поцеловал Чарльза, рука которого сразу легла на его плечо.       Температура подскочила на несколько градусов, и Тайлер, отстранившись, громко выдохнул. Он улыбнулся и прильнул щекой к холодной ладони Чарльза. Тот скользнул пальцами по смуглой коже шеи и зарылся ими в отросшие на затылке волосы. — Когда ты, — прохрипел Чарльз. Откашлялся и продолжил: — Когда ты хочешь вернуться на службу? Я, конечно, не служил, но слышал, что контракты подписывают в августе и сентябре. Ты уже ездил?       Тайлер знал, что этот вопрос дался Чарльзу тяжело. Чарльз хотел верить, что они будут вместе, но понимал, что это невозможно. Тайлер — солдат с крепким здоровьем, а он — жалкий калека без цента в кармане. Тайлер должен будет уехать, если его призовут, а Чарльз должен будет отпустить, как бы плохо ему ни было. — Я не хочу заключать контракт в этом году, — ответил Тайлер и внимательно посмотрел на Чарльза. Тот криво усмехнулся. — И в следующем не хочу. Я понял, что хочу где-нибудь осесть. Может, даже не знаю, открыть свой маленький магазин и работать, думая о гудящем холодильнике, который мешал бы нам спать, а не об оставшихся в магазине патронах и чужом дуле, наставленном мне прямо в лоб. Я сбежал в армию, потому что после сотрясения чувствовал себя паршиво. Ни хрена не помнил, а другие тряслись надо мной, будто я в одиночку прошел ядерную войну. Я любил смотреть фильмы, поэтому для меня солдаты были самыми крутыми, знаешь ли. — Тайлер усмехнулся. — Ни ковбои, ни супергерои, а те, кто ползал по окопам. Вот я и сбежал, чтобы доказать не только отцу, но и себе, что я не маленький мальчик без памяти. — У тебя было сотрясение? — Чарльз сглотнул. — Отец сказал, что я упал с лошади. Временная амнезия, кажется. Потом-то я что-то да вспомнил. Не все, конечно, но большую часть. Даже то, что учился ездить верхом. Решил снова сходить к конюшне, но мне тогда показалось, что чего-то не хватало. Я опять начал бояться лошадей и уже не подходил к ним. Так, издалека только смотрел. Потом про лагеря узнал и службу. Собрал шмотки и сбежал ночью, пока отец дрых в соседней комнате.       Чарльз кивнул и погладил Тайлера по голове. Тот прикрыл глаза и выдохнул. Повел плечами и скользнул рукой по ноге Чарльза. Коснулся щиколотки, потом — острого колена и остановил ладонь на бедре. Чарльз начал гладить его по затылку и иногда касался шеи, от чего кожа на ней покрывалась мурашками. Тайлер приоткрыл глаза и посмотрел на Чарльза. Тот покраснел и отвел взгляд, когда он улыбнулся и скользнул ладонью выше, к впалому животу и длинным шнурках на широких брюках. Чарльз покраснел сильнее и перехватил его руку. Ощутимо сжал, и Тайлер фыркнул. — Когда ты уезжаешь в Нью-Йорк? — спросил Чарльз и отпустил его ладонь. Тайлер видел, как побледнело его лицо, а глаза заблестели. Чарльз грустно улыбнулся, когда он коснулся пальцами его щеки. — После скачек нам нужно будет поехать в Даллас к мистеру Шутеру. Он, скорее всего, назначит операцию на октябрь. Потом ты около месяца проведешь в больнице, и в декабре мы переедем в Нью-Йорк. — Тайлер, я уже говорил насчет операции… — Я знаю, — сказал Тайлер и погладил Чарльза по колену. — Я найду деньги, обещаю. — Десяти тысяч, вырученных за скачки, все равно не хватит, — ответил Чарльз. — Нужны препараты, о которых говорил Шутер, палата в больнице и лекарства для восстановления. Тайлер, ты молод, поэтому смотришь на все через розовые очки, но, пожалуйста, перестань говорить об этом. Меня ты уже не обнадежишь, но вот Рэйчел и Элли правда могут поверить тебе. — А ты мне не веришь? — Тайлер поднялся на ноги и, присев на край постели, взял Чарльза за руку. Сплел пальцы и поцеловал каждый из них. Чарльз устало улыбнулся. — Прости, — сказал он и пожал плечами. — Твое право, — ответил Тайлер и наклонился к нему.       Он поцеловал Чарльза в нос, потом скользнул губами на покрасневшую от смущения щеку и наконец коснулся сухих губ. Тайлер целовал его нежно, держа одной рукой за шею, другой — за щеку. Он опустил его на постель и поцеловал в шею, оставив еле видимый красный след. Руки Тайлера гладили Чарльза по плечам, шее и впалому животу. Он скользил горячими ладонями от бедер до колен и ловил губами каждый неровный вздох Чарльза. — Черт, Чарльз, — сказал Тайлер и провел носом от его шеи до сбитого воротника футболки на груди, — я сейчас, кажется, подвожу Джимми.       Чарльз нахмурился и пригладил волосы на голове. — О чем ты? — спросил он и прищурился. — Только не говори мне, что он стоит за дверью или, что еще хуже, пялится на тебя в окно.       Тайлер рассмеялся. — Он караулит меня за двадцатку, — ответил он. — Сначала это делала Келли, теперь — Джимми. Он смотрит, чтобы Мартин или мистер Морган не ездили по степи, как это делаю я. Джимми-то знает, что я катаюсь к тебе, а Келли — нет. Не знают и остальные. — Чарльз нервно хохотнул. — Что с тобой? Плохо? Рэйчел с утра делала укол?       Чарльз кивнул. Он нахмурился, услышав тихое лошадиное ржание. Потом что-то упало, и Мара заржала громче. Тайлер выругался и, вскочив с постели, хлопнул дверью. Чарльз все-таки назвал его криворучкой, и Тайлер усмехнулся.       Мара, зажевав единственную оставшуюся на бечеве простынь, уронила ее и, шагнув назад, случайно опрокинула ржавое ведро с песком, с которым по утрам возилась Элли. Тайлер фыркнул и погладил ее по крупу. Потом поднял ведро и поставил его рядом с тонким ковриком, под которым лежал дубликат ключа. Бадди выбежал следом за Тайлером и прыгнул на него, чтобы облизать нос. Тайлер рассмеялся и погладил его по лоснящимся бокам. Бадди, кажется, сбросил пару фунтов, и Тайлер, который носился с ним по двору, словно командир — с новобранцем, легко нащупал обвисшую кожу на животе и усмехнулся.       Тайлер посмотрел на Чарльза, под которым из-за прорезиненных колес скрипнули половицы. Кресло качалось, а спаянная на скорую руку спица прогибалась, и Тайлер боялся, что, если Чарльз будет катить чересчур быстро, спица снова сломается пополам. — Мне казалось, что я закончил учить тебя еще пару недель назад, — сказал Чарльз и закашлялся: Бадди взметнул не только пыль, но и колючий песок под Марой. Откашлявшись и протерев лицо футболкой, он продолжил: — В седле ты держишься лучше, чем раньше, но я бы все равно поставил на какого-нибудь сопляка с родео. — Думаешь, я не смогу прийти к финишу первым? — Тайлер прищурился и улыбнулся. — Первым с конца? — Засранец.       Чарльз рассмеялся, и у Тайлера от его улыбки засосало под ложечкой. Сегодня он привел сюда Мару не для того, чтобы ровнее держать спину или научиться держать поводья одной рукой. Тайлер хотел прокатить Чарльза. Хотел, чтобы тот снова смог почувствовать себя таким же счастливым, как на той фотографии, где он, широко улыбаясь, держал в руке ведро с навозом, а позади возвышалась конюшня.       Тайлер подкатил кресло к Маре, и Чарльз погладил ее по шее. Она качнула головой и заржала, ткнувшись носом в его ладони. Чарльз улыбнулся. Тайлер сглотнул и положил ладони на его плечи. Потом он наклонился и поцеловал Чарльза в висок. — Могу я взять тебя на руки? — спросил Тайлер и провел носом от виска до черных завитков на затылке. — Зачем? — Надо.       Чарльз пожал плечами и откатился назад, чуть не придавив Тайлеру ноги. Тайлер, быстро поцеловав Чарльза в лоб (быстро, чтобы случайно не получить пощечину), взял его на руки. Чарльз выдохнул и, устало прикрыв глаза, положил голову на его плечо. — Что ты делаешь, а? — спросил он, когда Тайлер без труда подтолкнул к Маре деревянный стул. Он шатался, потому что Бадди почти сгрыз ножку, и Тайлер крепче прижал к себе Чарльза, когда встал на стул. Чарльз выдохнул, посмотрев вниз, и продолжил: — Если ты хочешь сломать себе ногу, то сначала отпусти меня. — Берись за рог, — сказал Тайлер. — Нет. Поставь сначала левую ногу в стремя. Потом я подтолкну тебя, и ты сядешь в седло. — Я не смогу держаться на лошади, — ответил Чарльз и снова погладил Мару, когда она взволнованно заржала. — Я знаю, поэтому сяду сзади. Ты будешь держать поводья, а я буду держать тебя. Даже привяжу к себе рубашкой, чтоб ты не упал. Тебе придется поторопиться, Чарльз, иначе Бадди начнет грызть не только ножку стула.       Чарльз усмехнулся и поставил здоровую ногу в стремя. Потом схватился за рог и кивнул. Тайлер, приподняв его руками, помог ему влезть в седло. Чарльз качнулся и чуть не упал, когда Тайлер сел позади него. Он снял рубашку и обвязал ее вокруг талии. Рукава затянул узлом на груди Чарльза и притиснулся к нему, положив подбородок на его плечо. Чарльз взял поводья, а Тайлер пришпорил Мару, и она, фыркнув, перешла на шаг. Чарльз застыл, ощутив под ногами ее горячие бока, и рвано выдохнул, когда Тайлер скользнул рукой по его талии. — Не боишься? — спросил он. — Нет.       Тайлер, как только Мара вышла в степь, снова пришпорил ее, и она перешла на рысь. Ветер начал свистеть в ушах, а горячий песок — хрустеть под ее копытами. Мара неслась вперед, огибая раскаленные глыбы или поросль колючей травы. Тайлер положил пальцы на ладони Чарльза и иногда сам натягивал поводья сильнее, когда Мара опускала голову. — Лошадь не должна клевать носом, — сказал он. — Знаю, — улыбнулся Чарльз и прикрыл глаза.       Он выпрямил спину и расправил плечи, коснувшись затылком носа Тайлера, и у того закололо в груди. Странный смех раздался над ухом, и он, крепче прижавшись к Чарльзу, обернулся. Никого не было, но чьи-то уверенные руки держали его поперек груди, а волосы щекотали шею. Бесплотный призрак, преследующий Тайлера, снова засмеялся, и его смех напомнил ему смех Чарльза. Перед ним загорелись серые глаза и широкая улыбка, показывающая ровные зубы. Тайлер словно видел красную клетчатую рубашку и порванные на коленках джинсы. Пахнуло сеном, подгнившей морковью и горьким потом. Смех плавно перешел в приглушенный свистом ветра шепот, а потом и вовсе исчез. Руки последний раз скользнули по спине Тайлера и испарились, как утренний туман над холодной землей. Исчезли волосы, щекотавшие шею, и улыбка. Исчезло тихое дыхание над ухом. Исчез призрак, и Тайлер выдохнул. Это был ты, подумал он и провел носом от затылка Чарльза до его виска, это всегда был только ты.       Мара ловко перепрыгнула через горячую глыбу, с которой, как только серая тень скользнула по земле, сползла желтая ящерица. Копыта ударили о сухую землю, взметнув пыль и мелкую гальку, и Тайлер услышал (хотя сквозь свист ветра это было сделать трудно), как где-то в траве зашипела змея. Черный хвост скользнул между камнями и скрылся, когда Мара оставила позади не только покосившийся дом, но и темно-зеленую крышу конюшни. Вдали показалась узкая тропа, по которой Тайлер скакал к заросшему пустырю. Горячий ветер донес до него запах подгнившего мусора, и он поморщился. Тайлер потянул поводья, и Мара, перейдя с галопа на рысь, круто повернула вправо. Так, что Чарльз задержал дыхание и сильнее прижался к Тайлеру. — Я держу тебя, — сказал он, и Чарльз улыбнулся.       Его щеки покраснели от зноя, а по вискам и шее скатились мелкие капли пота. Тайлер, натянув рукава рубашки, стер их и поцеловал Чарльза в висок.       Мара скакала вдоль редких деревьев, за которыми, наплывая на камни, текла река. Ее гладь блестела от солнца, и причудливые тени скользили по воде. Высокая трава шуршала, когда Мара задевала ее взмокшими боками. Редкие деревья перетекли в густой лес, незаметный из-за обнесенного манежа. Запах гнили остался далеко позади, и горячий ветер, постепенно сменившийся на прохладный, принес с собой не только еле осязаемые брызги, но и аромат холодной воды.       Тихое «тррр» и натянутые поводья остановили Мару, заставив ее качнуть головой. Она фыркнула, и Чарльз погладил ее по мокрой от пота шее. Сквозь редеющие деревья показалась чистая и спокойная гладь воды. Иногда по ней скользили опавшие, желтые листья. Иногда где-то расходились круги: рыба плескала серебристым хвостом. Тайлер увидел иссиня-черную гагару, которая, прокричав, опустилась на воду и поплыла к берегу, оставляя за собой пенный след. Деревья и трава шелестели, а под копытами шуршала галька. Мелкие камни скатывались к песчаному, с порослью травы, берегу и исчезали среди горячего песка. По камням, омываемым холодной водой, скользили солнечные лучи, от чего казалось, что река искрилась, напоминая звезды в предрассветном и алом небе.       Тень от старого, поваленного дерева коснулась бока Мары, когда она начала спускаться к воде. Копыта скользили по влажным камням и траве, и она фыркала. Обмахивалась хвостом от жужжащих мошек и качала головой, когда Чарльз осторожно гладил ее по шее. Он улыбнулся: вспомнил, как впервые затянул на спине Мары кожаное, немного потрепанное седло, в котором сидел, щелкая в конюшне не только принесенную кем-то морковь, но и зерна для лошадей. Мара тогда начала брыкаться и лягать воздух, и Чарльз получил копытом по руке. Кость чудом осталась целой, а Чарльз, чтобы успокоить Мару, долго гладил ее по крупу и что-то шептал на ухо. Они были настоящими друзьями, и Мара все еще помнила его, поэтому позволила не только влезть в седло, но и тихо фыркала, подставляясь под холодные ладони, когда Чарльз ее гладил. Не забыла, подумал он, и в груди кольнуло. Не из-за опухоли, которая не позволяла ему крепко спать. Из-за чего-то другого, чего Чарльз понять не мог.       Закатное солнце окрасило чистое небо в багряный цвет, и редкие облака, напоминающие перья птиц, стали алыми. Где-то прокричали птицы, на горизонте кажущиеся темными пятнами. Потом все стихло: ветер перестал шелестеть травой, вода — журчать, напоминая мурчание кошки, камни — скатываться из-под копыт и исчезать в песке. Сухой лист закружился в воздухе и корабликом осел на прозрачную гладь реки. Подводное течение понесло его куда-то вперед, и он исчез за высокими и кривыми корягами.       Красиво, подумал Тайлер, и его сердце забилось чаще, когда Чарльз положил голову на его плечо. Он внимательно посмотрел на тонкий изгиб бледной шеи, на острые плечи и маленькую родинку на щеке. Родинок у Чарльза было много, и Тайлер хотел поцеловать каждую из них. Хотел, но пока не мог, потому что боялся напугать Чарльза своей настырностью. Тайлер целовал его в лоб или в висок и каждый раз внимательно смотрел на губы. Тонкие и сухие. Хотел скользнуть по ними своими губами, но Чарльз только отворачивался или щелкал пальцами перед его носом. Тайлер всегда был нетерпелив, но с Чарльзом он словно ступал по кромке тонкого льда: неверный шаг, и он оказался бы в ледяной, пробирающей до костей воде. Тайлер ждал. Хотя в груди у него с каждым днем разгорался пожар, Чарльза он ждал бы сколько угодно.       Алый луч скользнул по лицу Чарльза, и он зажмурился. Тайлер улыбнулся и прикрыл глаза. Мара тихо фыркнула и обнюхала горячий песок. Закричали гагары, и Тайлер качнулся, когда Чарльз обернулся и внимательно посмотрел на него. Их взгляды пересеклись, и в серых глазах Тайлер увидел бушующие волны сомнения. Его сердце бухнуло под горлом, и он шире распахнул глаза.       Чарльз поцеловал его.       Он положил одну руку Тайлеру на шею, а другой продолжил сжимать поводья, боясь потерять равновесие и упасть. Тайлер сглотнул и заскользил руками по его талии. Пальцы скомкали футболку, и он несмело, боясь спугнуть, ответил на поцелуй. От удивления Тайлер качнул ногами, освободив их из стремян, и подался вперед, склонив Чарльза к лошадиной шее. Он обнял его крепче, ощутив язык на своих губах, и выдохнул, когда Чарльз осторожно погладил его по шее. Он заскользил длинными пальцами по смуглой и покрасневшей от смущения коже и улыбнулся в поцелуй. Лучи закатного солнца окатили их теплой волной, и они зажмурились, ближе притираясь друг к другу. Тайлер выдохнул и, обняв Чарльза за плечи, отстранился. Он опустил голову и провел носом от виска Чарльза до изгиба его шеи, где он оставил короткий поцелуй. Тайлер потерся щекой о его щеку, и Чарльз рассмеялся, погладив Тайлера по рукам. — Останешься сегодня со мной? — спросил он и сглотнул. — Конечно.       Тайлер осторожно опустил Чарльза в горячую воду (именно горячую. Теплую Чарльз не любил: начинал мерзнуть и ворчать) и, присев на край ванны, помассировал ему виски. Чарльз прикрыл глаза и, выдохнув, устало улыбнулся.       Рядом, на колченогом стуле, стоял ковш, и Тайлер, зачерпнув им горячей воды, смочил отросшие волосы Чарльза, которые Рэйчел все хотела подстричь, чтобы Тайлер не возился с ними, но каждый раз не могла найти то ножницы, то обычный нож с широким лезвием. Чарльз только отводил глаза, а Тайлер молчал: ему нравилось гладить его по волосам или зарываться в них носом, чувствуя, как в его объятиях Чарльз расслаблялся.       Тайлер прикрыл Чарльзу глаза и провел ладонью со взмыленной пеной по его волосам. Помассировал затылок и виски и погладил Чарльза по лбу. Хотел поцеловать, но тот завозился, подтянув к груди здоровую ногу и сложив на животе руки, чтобы скрыть не только торчащие кости, но и бугристую от шрамов кожу. У Тайлера закололо в груди. Он знал, что Чарльз носил, в основном, только рубашки, не потому, что в доме было холодно. А потому, что он боялся напугать своим, как считал он сам, уродством Элли или Рэйчел, когда они только приехали в Саладо и поставили грязные от дорожной пыли сумки на пол. Чарльз не любил, когда Рэйчел помогала ему принимать ванну или ходить в туалет. Он, морщась от боли, всегда делал все сам, не жалуясь и не скуля даже тогда, когда правая нога, сломанная в нескольких местах, ему вовсе не подчинялась. Чарльз не чувствовал ее: не мог согнуть в колене или подвигать пальцами. Иногда он хотел разрыдаться, но малышка Элли, сидевшая под боком, или Рэйчел, отдыхающая в соседней комнате, останавливали его. Чарльз не хотел тревожить их понапрасну, поэтому тер воспаленные и сухие глаза до покраснения, а после дремал, всем телом содрогаясь от кошмаров.       Чарльз считал себя уродом. Не только из-за болезни, которая заставила его жизнь скатиться на самое дно, но и из-за тела, которое не желало ему подчиняться. Бугристая кожа, шрамы, десятки свежих ожогов, торчащие кости и кривая нога — Чарльз хотел спрятаться, закрывшись ото всех. Ото всех и от себя. Особенно он был противен сам себе, когда Тайлер смотрел на него. Тайлер был… Красивый, подумал Чарльз, когда впервые увидел его. Он, в отличие от него самого, притягивал других не только смуглым лицом с темными глазами, но и своей обаятельностью. Тайлер не был похож на сурового солдата. Несмотря на ужасы войны, которые он видел, будучи подростком, что-то игривое и по-настоящему детское осталось в нем, и он легко (даже слишком, подумал Чарльз) располагал к себе других. И от этого Чарльзу становилось тошно. Он был калекой, считал себя жалким, хотя и не говорил об этом. Не мог говорить: думал, что тогда станет противным не только себе, но и Рэйчел, которая ради него пахала на нескольких работах и еще успевала заниматься с Элли. Она была сильной, а Чарльз был для нее грузом. Грузом он стал и для Тайлера, который внимательно смотрел на него. Кончики его ушей всегда краснели, когда он перехватывал острый взгляд Чарльза, а сам Чарльз только поджимал губы. Он был недостоин Тайлера. Он был неравным ему. С затаенным где-то глубоко внутри страхом он ждал, что Тайлер рассмеется и ударит его, назвав гребаным петухом. Подзаборным педиком. Долбанной подстилкой и выродком-пидором. Чарльз боялся и ощущал себя доверчивой дворовой шавкой, которой кто-то протянул кусок мяса и улыбнулся. — Тебя что-то волнует, — сказал Тайлер и опустился рядом с ванной на колени. Он погладил Чарльза по щекам и поцеловал его в лоб. — Нет, — сглотнув, ответил он и прикрыл глаза. — Это был не вопрос. — Тайлер добавил горячую воду и скользнул ладонью по руке Чарльза. — Я знаю, что ты не готов рассказать мне об этом, — он погладил его по колену со шрамом, — но, если ты чего-то боишься, чего-то, связанного со мной, скажи мне. Я выслушаю тебя. Я помогу тебе. — Тайлер поцеловал Чарльза в нос и улыбнулся. — Я люблю тебя.       Чарльз выдохнул и несмело коснулся щеки Тайлера. Аккуратно, словно боясь оставить трещину или лишний след, очертил пальцами лоб, нос и обкусанные губы. Погладил Тайлера по шее и остановил ладонь на его плече. Тайлер, прикрыв глаза, потянулся к его холодной руке и, улыбнувшись, потерся об нее щекой. Чарльз, покраснев, убрал ладонь и выдохнул. — Я сделаю тебе массаж, — сказал Тайлер, уложив Чарльза на постель.       Он кивнул и зажмурился, когда скользкая от масла ладонь прошлась по его ноге и начала разминать сухие мышцы. Парез*, как сказала Андреа Хьюстон, осмотрев Чарльза с ног до головы. Правую ногу можно было бы сломать заново и загипсовать, чтобы она срослась ровно, а мышцам нужны были не только регулярные массажи, но и правильная нагрузка. После езды верхом Чарльз вымотался, но, несмотря на слипавшиеся от недосыпа глаза, не хотел отпускать Тайлера. Хотел, чтобы он остался рядом с ним. Чтобы лег, прижавшись со спины и положив руки на его живот. Чтобы целовал, обнимал и гладил. Чтобы успокаивал и давал призрачную надежду, за которую Чарльз мог бы схватиться.       Руки Тайлера уверенно размяли его ноги, и Чарльз выдохнул, когда они скользнули выше. Он, полулежа на широкой подушке, приоткрыл глаза и перехватил руку Тайлера. Тот нахмурился и подполз ближе. В спальне стоял ночной сумрак, и Тайлер не заметил, как покраснели щеки Чарльза. — Больно? — спросил Тайлер и погладил Чарльза по шее. Тот качнул головой и зажмурился. Сглотнув и положив лоб на его плечо, Тайлер продолжил: — Пожалуйста, Чарльз, расскажи мне. Расскажи хоть что-то. Я останусь рядом, несмотря ни на что. Обещаю.       Чарльз выдохнул и прикрыл глаза. Его щеки побледенели и в вечернем сумраке напомнили щеки мертвеца. — Обними меня, — прошептал он, и блеснул глазами. — По-другому я, наверное, не смогу.       Тайлер крепко прижал Чарльза к себе и положил его голову себе на плечо. Чарльз откашлялся и обнял Тайлера в ответ. Несильно, словно боялся спугнуть. Но Тайлер не покачнулся. Слушал он так же внимательно, как и смотрел. — Уродец! — выкрикнул оборванный мальчишка с синяком на полщеки и бросил в Чарльза камень.       Чарльз, обернувшись, исподлобья посмотрел на ребятню (этому его научил его дедушка) так, что они, выронив все камни, разбежались в разные стороны, от страха зовя своих родителей. Чарльз усмехнулся и смахнул отросшие волосы со лба. Надо бы постричься, подумал он и внимательно посмотрел на себя в запылившееся боковое зеркало от машины. Его он нашел, когда копался на свалке за пустырем. Сначала хотел найти какие-нибудь старые сапоги, чтобы подлатать их и ездить верхом как настоящий наездник. Сапогов, как и потрепанных седел, не было, зато Чарльз умудрился несколько раз упасть, ободрав себе колени, и смог найти машинное зеркало и почти целую куклу для младшей сестры.       С Рэйчел, маленькой хитрюгой, из-за которой Чарльз всегда получал по шапке от дедушки, он не ладил. Они, конечно, не враждовали, но их отношения не были настолько теплыми: Чарльз не обнимал Рэйчел, когда возвращался домой, а Рэйчел не приносила ему леденцов, когда добрый покупатель из лавки улыбался ей и отсыпал немного конфет. Чарльз видел других братьев и сестер, которые вместе смеялись или бегали друг за другом, играя в салки, и вспоминал Рэйчел, поджимая губы. Она частенько прятала его сапоги, в которых он ходил в конюшню, или выключала Чарльзу свет, когда он ополаскивался, стоя в тазу. Чарльз не бил Рэйчел, как это могли сделать дворовые мальчишки, которые после получали от него самого. Он не шлепал ее, как делал это дедушка, когда Рэйчел капризничала. Он был хорошим старшим братом, а она — по его мнению — мелкой девчонкой, которая только и могла, что плюнуть кому-то в тарелку. — Эй, Чак, — сказал кто-то за его спиной, — а ну-ка лови, иначе яблоко прилетит тебе по башке.       Чарльз обернулся и отпрыгнул. Яблоко упало в развороченный стог сена, а Тайлер, белозубый мальчишка с копной темных волос и сынок всегда хмурого трактирщика Джона Донована, рассмеялся и подбросил в смуглой ладони еще одно. Яблоки были гнилыми и мягкими. Они расплющивались о скрипучие половицы конюшни и разносили запах перебродившего яблочного сока, который Чарльз иногда делал сам. Одно яблоко угодило ему в руку, в которой он крепко держал поводья, а другое — в ногу. Тощие лошади фыркали, Тайлер смеялся, а Чарльз ругался себе под нос и иногда усмехался, когда у Тайлера не получалось попасть и он поджимал губы. Не заметив, Чарльз наступил на гниль и поскользнулся. Упал, снеся плечом ведро с навозом, и растянулся, уронив на себя какую-то деревяшку. — Мелкий засранец, — сказал Чарльз, когда Тайлер шагнул к нему и рассмеялся, — ты почему не в школе, а? Учиться ты сегодня должен, а не яблоками бросаться, понятно тебе? — Не-а, — усмехнулся Тайлер и снова подбросил яблоко. Последнее, как заметил Чарльз и хмыкнул. Тайлер продолжил: — Ты вот, между прочим, тоже не учишься. На лошадях все ездишь да в лавке приторговываешь. Чем это я хуже, а? — Напомни-ка, сколько тебе лет, а, — сказал Чарльз и усмехнулся, когда Тайлер состроил гримасу. — Пятнадцать. — А мне двадцать семь. — Ну ты и старый, конечно.       Чарльз фыркнул, а Тайлер рассмеялся. Он растоптал последнее яблоко и плюхнулся рядом с Чарльзом. Они молчали, слушая жужжание навозных мошек, фырканье и храп лошадей, ругательства пьяного конюха — седого старика — который присматривал за полуразрушенной конюшней с тощими жеребцами и кобылами.       Кирпичное здание конюшни, обнесенное с нескольких сторон деревянными перекладинами, отстроили в шестидесятых, когда Саладо расцвел. Расцвел, конечно, по-своему. Не так, как огромный и шумный мегаполис с сотнями высоких домов, широких площадей и высоких деревьев. Фабрикой, производящей детали и трубы, заинтересовался какой-то богатый инвестор и вложил в нее пару тысяч долларов. Рабочие хлынули в Саладо вместе с женами и детьми, чтобы среди цветущей степи найти лучшую жизнь. Кто-то, кто был большим любителем лошадей, предложил отстроить маленькую конюшню и привезти в Саладо несколько кобыл и жеребцов. Не породистых, а отданных наездниками по дешевке. Конюшню соорудили меньше, чем за два месяца, и Главная улица, похожая на обычную обочину с мясной лавкой рядом, наполнилась фырканьем и ржанием. Кто-то нанял старого конюха, и иногда он позволял любопытным детишкам рассматривать лошадей и кормить их принесенной морковью.       Одним из таких оказался Чарльз, пятнадцатилетний подросток, которого за спиной многие называли городским чудиком. Учился Чарльз хорошо, друзей и приятелей не заводил, с девчонками, несмотря на приятное лицо, не гулял, а по выходным пропадал в овощной лавке, чтобы заработать немного центов. Знали, что он жил с дедом, сварливым и беззубым мужиком, и младшей сестрой. Знали и то, что иногда Чарльз копался на свалке за пустырем. Взрослые обходили его, а дети, в основном, мальчишки, могли забросать мелкими камнями или плюнуть в спину. Чарльз на них руку не поднимал: знал, что за него это делают их отцы, которые били своих сыновей по любому поводу.       Чарльз, найдя общий язык с конюхом (как оказалось, тот тоже с детства хотел стать известным наездником, но что-то в его жизни не сложилось), стал появляться в конюшне каждый день. Сначала он только прикармливал и трепал лошадей по шеям и бокам, когда конюх выводил их в коридор, чтобы вычистить денники. Потом Чарльз стал присматривать за ними и пытался набросить одной из кобыл, рыжей, со струящейся и длинной гривой, седло на спину. Кобыла его лягнула, но Чарльз не отступил. Он не привык отступать, поэтому однажды все-таки смог туже затянуть ремни и надеть узду. Чарльз ходил с рыжей по степи (манежа тогда и вовсе не было) и гладил ее, что-то бормоча себе под нос. Вскоре кобыла все же позволила ему сесть в седло, и Чарльз, чересчур радостный и неосмотрительный, чуть ли не запрыгнул в него, словно был циркачом. В седло в тот день он так и не сел: запутался в стремени и, испугав кобылу, упал, пропахав носом землю. Конюх, внимательно смотревший за ним, рассмеялся, а Чарльз обиженно выпятил нижнюю губу.       Ездить верхом он учился долго. За семь лет, до того дня, когда Чарльз впервые встретил Тайлера и его жизнь начала меняться, он научился многому. В седле Чарльз сидел даже тогда, когда от недосыпа слипались глаза. Он окончил школу, но, вместо того, чтобы пойти в колледж, Чарльз остался в Саладо и начал работать. Дедушка ворчал долго, называя его проклятым тунеядцем, которого подрали черти. Поворчал, но перестал. Человеком, несмотря на характер, он был отходчивым и на других, особенно на внуков, обижаться долго он не мог, хотя потом частенько припоминал Чарльзу все его выходки.       Чему-то Чарльз учился сам, смотря старые фильмы об известных наездниках. Что-то ему подсказывали хозяин конюшни или конюх. Рыжая, несмотря на строптивый характер, стала его любимицей, и иногда Чарльз задумывался о другом городе. Далласе или Остине, где были настоящие крытые конюшни с огромными манежами и десятками денников. Он задумывался о месте, где бы чувствовал себя, словно рыба — в воде. — Почему они тебя задирают? — спросил Тайлер и внимательно посмотрел на Чарльза. Тот пожал плечами. — Хрен знает, — ответил он. — Мне-то не особо интересно. — Почему ты просто не дашь им сдачи, а? — Тайлер поднялся на ноги и потряс маленькими кулаками в воздухе, чем рассмешил Чарльза. Тайлер, ни капли не смутившись, продолжил: — Тебе стоит просто надрать им жалкие задницы, и они прекратят тебя доставать. Неприятно, знаешь ли, получать камнями в спину. — Неприятно, — согласился Чарльз и зажевал соломину. — Но я-то взрослый, Тайлер, поэтому не могу давать им сдачи. С моей стороны это будет нечестно. Они мелкие и достают мне только до груди. Пусть сначала подрастут, потом мы и махнемся. — Я перерасту тебя, — усмехнулся Тайлер и хлопнул себя по заднему карману на джинсах. Достал мятую пачку сигарет и закурил. Чарльз цыкнул. — С чего это, а? — спросил он и попытался забрать у Тайлера сигарету. Тот отмахнулся. — Мой папа высокий, а сам я уже перерос приятелей на целую голову. Глядишь, скоро ты сам будешь дышать мне в пупок.       Чарльз фыркнул. — И где ты только таких словечек понабрался, а? — У тебя, — усмехнулся Тайлер и затушил окурок. Снова чиркнул спичкой, и Чарльз отмахнулся от дыма. — Ты ж все время что-то такое говоришь. Не знаю, ну, что-то такое… странное, может. Мне казалось, что ты вообще не с нашей планеты. Ну, что тебя пришельцы какие сюда забросили и делать что-то заставили. Странный ты, конечно, но мне нравится. — Да ну?       Тайлер пожал плечами. — Знаешь почему? — спросил Чарльз. — Потому что, в отличие от некоторых, я книжки еще читаю, а не состав табака. — Он щелкнул Тайлера по носу, и тот цыкнул. Потом они рассмеялись и затеяли шуточную драку. Дрались, пока конюх не растащил их друг о друга и не бросил между ними старую лопату. Тайлер напоминал взъерошенного после драки с вороной воробья, а Чарльз — побитую собаку с взлохмаченными волосами, за которые Тайлер частенько хватался, чтобы позлить его. — Эй, Чак, — сказал Тайлер и оперся плечом о балку денника, — можно я сегодня прокачусь на твоей кобыле, а? Я же хорошо держусь в седле, так что можно? Ну, пожалуйста, что ли. Я аккуратно ехать буду. До того дерева, — Тайлер показал на сухой и кривой ствол, — и обратно. А ты смотреть за мной можешь. Сколько угодно. — Нет. — Чарльз качнул головой и затянул ремни на кобыле. Рыжая фыркнула. — Она ко мне-то с трудом привыкла, а тебя точно не пустит, так что не проси. Еще брякнешься, я твоему отцу что потом скажу, а. Он-то, наверное, даже не знает, где ты вечерами пропадаешь. Седлай себе гнедого, и прокатимся по степи, пока не так жарко. На следующей неделе обещали солнце и зной, так что меня здесь не будет. — Чарльз хлопнул Тайлера по плечу. — Не канючь и не скаль зубы. Я несу за тебя кое-какую ответственность, знаешь ли, поэтому не хочу, чтобы ты сломал шею.       Тайлер нахмурился и выпятил нижнюю губу. Он напомнил Чарльзу его младшую сестру. В детстве Рэйчел, если не получала желаемого сразу, то после долго капризничала и каталась по полу, чтобы дедушка или сам Чарльз принесли ей или купили то, что она хотела.       Чарльз хлопнул Тайлера по спине и вышел из конюшни, чтобы отыскать свои сапоги. Он долго рылся среди вороха грязного шмотья и ругался себе под нос. Рылся бы еще дольше, если бы не услышал громкого ржания и веселого крика Тайлера. Чарльз, округлив глаза, бросился в конюшню и застыл: Рыжая, качая крупом, перешла на галоп и понеслась вперед, к высокому дереву. Тайлер крепко держал поводья и что-то кричал. Из-за шума в голове Чарльз не мог разобрать слов. Он бросил найденные сапоги и помчался вперед. Бежал быстро, несмотря на горячий песок, который колол глаза. Бежал тогда, когда из горла со свистом вырывался воздух, а ноги дрожали. Рыжая неслась, словно настоящая стрела, а Чарльз уже задыхался. Он знал, что у дерева, к которому скакал Тайлер, водились змеи. Он так же знал, что Рыжая, боявшаяся змей, в случае чего встанет на дыбы и сбросит Тайлера так же легко, как седло — в первые дни с Чарльзом. Он продолжал бежать и уже слышал удивленные крики Тайлера и громкое ржание Рыжей. Не успею, подумал Чарльз и сглотнул. В горле пересохло, а в груди закололо. В глазах задвоилось, и он, не увидев камень, упал, стукнувшись головой и твердую землю. Сквозь звон в ушах услышал ржание, потом — крик Тайлера, зовущий его, и звук падения. Так падали мешки, когда их сбрасывали из вагона. Все стихло, и Чарльз, качаясь и морщась от боли, поднялся на ноги. Он сглотнул, увидев Рыжую, несущуюся на него. Рыжую с пустым седлом. Без наездника. — Тайлер, — прохрипел Чарльз и закашлялся.       Тайлер лежал на земле, раскинув руки в стороны. Он морщился и качал головой. Волосы на ней были влажными от пота и мокрыми — Чарльз сглотнул — от крови. Тайлер что-то промычал, и Чарльз взял его на руки. Он уже не бежал — не мог бежать — но шел быстро, путаясь в ногах и крепче прижимая Тайлера к себе. Конюх, увидев кровь, только покачал головой и велел нести его в город, к отцу и к врачу.       Чарльз, появившийся в «Серебряном центе», словно гром среди ясного неба, вызвал среди рабочих и женщин взволнованный шепот. Он увидел Ричи, младшего брата Тайлера, и сказал ему позвать Джона. Тот кивнул и, прищурившись, сбежал в погреб. Джон, красный от духоты, спешно поднялся в салун и застыл, увидев сначала самого Чарльза, о котором всегда ходили какие-то слухи, и только потом Тайлера на его руках. Тайлера без сознания, с окровавленной головой. — Ты, — прохрипел Джон и бросил на пол тряпку, — ты что сделал, паскуда? Мой сын… что это с ним, а? Почему он весь в крови, твою мать? Какого хрена ты вообще знаешь его? Я уже говорил, что тебе в моем салуне не место, так ты решил сыновей моих задурить. Убирайся, пока я не надрал твой вшивый зад. — Простите, — прошептал Чарльз и выдохнул. — Простите, мистер Донован. Ваш сын упал с лошади. Я отвернулся всего на несколько минут. Я бежал… я правда хотел его спасти… я… — Он еще и плачет, — сказал кто-то из посетителей. — Как девка, ей-богу. — Оставь моего сына и проваливай, сучий потрох, — проревел Джон, и Чарльз, сглотнув, осторожно положил Тайлера на пол. Потом он, словно загнанный зверь, метнулся на улицу и побежал, на ходу выслушивая шутки дворовых мальчишек и спиной чувствуя гневные взгляды рабочих.       Чарльз впервые встретил Тайлера, когда воздух накалился от горячего солнца, а последние листья на деревьях завяли от нехватки воды. Чарльз вычищал денник и прислушивался к гомону мальчишек, кормивших лошадей. По разношерстной толпе прокатился шепот, и они разошлись, пропустив вперед тощего и высокого паренька лет двенадцати. Он переминался с ноги на ногу, сутулил плечи и опускал взгляд. Во влажной ладони мальчишка держал подгнившую морковь, но подойти к кобыле, вытягивающей шею, он никак не решался. Другие начали посмеиваться, и мальчишка, выдохнув сквозь зубы какое-то ругательство, что считалось чем-то крутым, сделал шаг. Какой-то неуверенный, и у Чарльза, внимательно смотревшим за ним, защемило в груди. Мальчишка протянул руку и зажмурился. Кобыла фыркнула и потянулась. Она бы прикусила ему пальцы, если бы Чарльз, бросивший вилы, не перехватил его за руку раньше и не раскрыл его ладонь. — Иначе она может тебя укусить, — сказал он и улыбнулся, услышав шепот удивления за спиной. — Не специально, конечно, но кормить их тоже нужно уметь. Я научу, если хочешь. — Хочу, — прошептал мальчишка, и глаза его округлились от удивления. Чарльз улыбнулся.       Тайлер (о нем, как и об его отце, Чарльз уже слышал, хотя и никогда не видел) начал приходить в конюшню каждый день после школы. Он бросал кожаную сумку с учебниками на солому и стягивал с плеч узкий пиджак. Потом начинал внимательно слушать Чарльза и иногда что-то спрашивал. Он кормил лошадей, частенько помогал Чарльзу вычищать денники или приносил из салуна свежие яблоки. Они ели вместе, лежа на сене и смотря в закатное небо, где кричали птицы. В седло Тайлер сел через пару месяцев, когда Чарльз заметил, как тот смотрит на него, когда она объезжает степь. Сначала было сложно, потом, чтобы не получать лишний раз палкой по спине (Чарльз предупреждал, что учитель из него хреновый), Тайлер приноровился держать спину прямо и крепко сжимать поводья. Иногда Чарльз садился за ним и пришпоривал кобылу, давая ей перейти на рысь. Тайлер только визжал и смеялся, а Чарльз, державший его одной рукой поперек груди, усмехался. Они действительно стали настоящими друзьями. — Выродок, — прошептал Чарльз и сполз по стене. — Какой же я все-таки выродок. — Он закрыл лицо руками и закашлялся. Плакать не мог: за стенкой, в соседней комнате, его дедушка читал газету. Он ничего не сказал, когда Чарльз пулей влетел в дом и хлопнул дверью. Но Чарльз знал, что тот насторожился и теперь прислушивался. Снова шепот: — Прости, Тайлер, я не смог. Правда хотел, но не смог. Я… я действительно сучий потрох.       На ежегодные любительские скачки в Далласе, проходившие в сентябре, Чарльз приехал в поезде. Он, взяв в руки легкую сумку с вещами, прошел по станции, смотря по сторонам и выискивая среди прохожих некоего мистера Эванса, к которому Чарльза направил хозяин конного клуба, где Чарльз работал учителем на полставки. На половину, потому что большую часть дня проводил в библиотеке, где раздавал школьникам пыльные учебники.       В конном клубе Чарльз оказался сразу после академии в Орландо. Дедушка, у которого во Флориде было несколько знакомых, рассказал им о Чарльзе, и один из них, наездник и учитель, заинтересовался им. Случилось это после того, как пара мужиков и женщин заявилась к нему на порог и пригрозила расправой над Чарльзом. Сын Джона Донована, уважаемого трактирщика, потерял память из-за выродка Чарльза, который не смог присмотреть за лошадью. Мистер Кларк только кивнул и выпроводил их, подталкивая тростью. С Чарльзом, как и с Рэйчел, которая иногда стучала в комнату брата и просила его выйти, он не говорил. Собрал нужные документы и номера и отправил Чарльза, похудевшего за пару дней фунтов на двадцать, в Орландо. Сдав экзамены, Чарльз поступил в академию. Он несколько раз порывался вернуться в Саладо, но дедушка пригрозил ему не только пулей в лоб от мистера Донована, но и крепкими кулаками других мужиков. Чарльз остался в академии. Иногда он вспоминал Тайлера, а после его имя, как и лицо, стерлось из воспоминаний, оставив странную дымку. — Мистер Кларк? — Высокий и жилистый мужчина хлопнул Чарльза по плечу и улыбнулся. Чарльз кивнул. — Разрешите представиться: мистер Эванс, здешний букмекер и преданный друг мистера Пита. Он рассказал мне о вас всего ничего, но я сразу же заинтересовался. Вы правда сами выучились ездить верхом, будучи подростком?       Чарльз кивнул и протянул руку. Эванс пожал ее и снова улыбнулся. Улыбнулся неприятно, и Чарльз скривил губы. Было в букмекере что-то отталкивающее и липкое. Он походил на клоуна с красной улыбкой до ушей, за которой скрывались гнилые и желтые зубы. Одет Эванс был хорошо: плотный пиджак, выглаженные рубашка и брюки. Начищенные туфли. На правой руке — часы и несколько золотых колец. Чарльзу он не нравился, хотя другие, как он успел заметить, были от Эванса без ума. Улыбались, заискивали и лебезили. Даже хозяин отеля, в который Эванс привел Чарльз, улыбнулся им и пожал руки.       Комната оказалась просторной, с видом на Колорадо и сотни домов, которые с высоты пятнадцати этажей походили на маленькие коробки. Чарльз поставил сумку на постель и выдохнул: Эванс по-прежнему стоял в дверях и никак не желал уходить. Улыбался он так, словно Чарльз был золотой статуей, которую можно было бы переплавить и получить за это немалые деньги. Он сказал об этом, и Эванс рассмеялся. — О, я всего лишь хотел посмотреть на вашу кобылу, мистер Кларк, — ответил он и улыбнулся. — Конечно, сейчас вы наверняка хотите отдохнуть после дороги, но, понимаете ли, сегодня вечером я должен встретить претендента на победу. Этот человек не любит тех, кто опаздывает, и не опаздывает сам. Многие уже поставили деньги на него и его кобылу, поэтому я просто обязан оказать ему теплый прием. Мистер Морган, слышали о таком? — Нет, — сказал Чарльз и повесил плащ на вешалку. — Откуда он? — Из Саладо. — Чарльз сглотнул. — Все-таки знаете, не правда ли? — Я сам родом из Саладо. — Неужели? Тогда, кажется, мистер Морган будет рад увидеться с вами. Не каждый год на скачках появляется кто-то, кто был бы его земляком. Но почему вы приехали сюда из Флориды, а? — Учился в академии и остался после учебы, — ответил Чарльз и поставил туфли на этажерку. — В скачках участвовал, будучи студентом, потом только учил. Мистер Пит сказал, что хотел бы увидеть меня хоть раз среди других наездников. Насколько я знаю, он поставил на меня немалую сумму. Хотя скачки и любительские, вы, должно быть, рады, мистер Эванс. — О, зовите меня Итаном, — улыбнулся он. — Но вы правы. Даже для Далласа ставка в виде пятнадцати тысяч долларов не маленькая. Думаю, мистер Морган будет счастлив, когда получит такие деньги. — Мистер Морган? — Конечно. За последние пару лет он всегда финишировал первым. Еще никому не удалось обогнать его кобылу. Быстра, как ветер, — рассмеялся Итан, и Чарльз пожал плечами. — Но почему вы спрашиваете, мистер Кларк? Неужели хотите сказать, что сможете обойти Моргана? — Время покажет, — ответил Чарльз и мягко, но настойчиво выпроводил Итана из комнаты. Если бы он знал, что ждало его после скачек, никогда бы не поднялся со стула в библиотеке и не взял трубку, чтобы поговорить с мистером Питом. Но Чарльз не знал, поэтому только умылся холодной водой и лег в постель, чтобы отдохнуть после дороги.       Ипподром, обнесенный несколькими этажами с пластиковыми стульями, был огромным, и у Чарльза, как только он вышел на солнце, перехватило дыхание. Сотни зрителей занимали свои места, обмахиваясь от жары брошюрами или открывая бутылки с холодным лимонадом. Взрослые и дети. Мужчины и женщины. Чарльз ощутил, как заклокотало в груди. Он бывал на скачках, знал это ощущение, но каждый раз оно накрывало его настоящей волной, а в груди начинало жжечь. Чарльз выдохнул и улыбнулся. В уголках глаз собрались мелкие морщины, и он вспомнил чей-то звонкий смех. Странное дежа-вю на минуту выбило твердую землю из-под ног, и Чарльз покачнулся, зажмурив глаза. — Плохо себя чувствуете? — спросил кто-то за его спиной. Чарльз обернулся: мистер Морган усмехнулся и почесал выбритый подбородок. Продолжил: — Погодка нынче жаркая, даже ветерка нет. Не боитесь в обморок-то упасть? Слышал, что здоровьем не пышите. Занялись бы лучше огородом али еще чем-нибудь, а не на лошади носились. Денег-то, которые я предлагал, хватило бы. — Не волнуйтесь, мистер Морган, — сказал Чарльз и усмехнулся. — В вашем возрасте и при вашем весе это крайне опасно.       Стивен моргнул. Потом, когда Чарльз ушел, случайно задев его плечом, выругался и закурил, чтобы унять дрожь в руках.       Итан Эванс все-таки смог свести Моргана и Кларка, усадив их за один стол в ресторане. Случилось это на следующий день после приезда Чарльза в Даллас. Вечером, когда он отдыхал после тяжелой тренировки, в дверь комнаты постучали. Сначала он хотел промолчать и дождаться, когда непрошенный гость уйдет. Потом, вспомнив ухмылку Эванса и хмурое лицо Моргана на тренировке, поднялся с постели, чтобы открыть дверь. На пороге стояли Итан, улыбающийся, с прилизанными волосами, и полноватый мужчина средних лет со сведенными к переносице бровями. Это был Стивен Морган. Он внимательно посмотрел на Чарльз и скривил губы. Как оказалось, улыбнулся, чтобы не показаться невежливым. — Мистер Кларк, — сказал Итан, обнажив ровные белые зубы, — сегодня вы были бесподобны. Я впервые усомнился в будущем победителе, на которого все поставили свои деньги. Вы можете крупно разочаровать этих самаритян, но обрадовать тех, кто ненавидит мистера Моргана. — Он шагнул назад. — Забыл представить: Стивен Морган. Он, как и вы, из Саладо, дорогой мой. — Я просил вас не называть меня так, — ответил Чарльз и протянул руку. Стивен неохотно пожал ее. — О, конечно, — согласился он. — Простите меня, за всем, как говорится, не уследишь. Кому-то нравится, — Итан посмотрел на Стивена, — кому-то — нет. — Он снова повернулся к Чарльзу. Продолжил: — Собственно говоря, я привел мистера Моргана сюда не просто так. Он предложил нам поужинать втроем. Через два дня скачки, и он хотел бы обсудить кое-какие детали. Обсудить не только со мной, разумеется. Мистер Морган был так же, как и я, поражен вашими умениями. Думаю, он был бы рад, если бы вы поделились какими-то секретами. — У меня нет секретов, — ответил Чарльз и скрестил руки на груди. — Я, как и мистер Морган, обычный наездник, который приехал на любительские скачки ради денег. Я не хочу красоваться перед кем-то или смотреть кому-то в рот. Думаю, мистер Морган меня понимает. Сегодня я устал и хотел бы отдохнуть. Надеюсь, вы сможете извинить меня, Итан, но я откажусь от ужина. — Разговор-то намечается серьезный, — глухо сказал Стивен и исподлобья посмотрел на Чарльза. Тот сглотнул. — Так что кончайте молоть языками, как две заправские девки, и спускайтесь вниз. Я буду ждать вас в ресторане.       Чарльз долго смотрел в удаляющуюся спину и вздрогнул, когда Итан положил руку ему на плечо. Погладил по нему и улыбнулся. — Уберите руку, — сказал Чарльз и скривился.       Ресторан при Далласском отеле был обставлен с излишней роскошью. Чарльз поморщился, когда качнулась тяжелая люстра, напоминающая настоящий кандиллябр, и в ее свете заискрились отделанные искусственным золотом ножки столов и кресел. Высокие окна уходили в пол и открывали вид на ночной Даллас, наполненный гомоном машинных двигателей и громкого смеха.       Миловидная официантка в белой блузке и длинной юбке-карандаш улыбнулась, когда Итан подозвал ее пальцем, и рассмеялась, когда он что-то шепнул ей на ухо. Ее щеки покраснели: Итан провел рукой по спине и, задержав ее на талии, внимательно посмотрел на Чарльза, блеснув глазами. Чарльз криво усмехнулся и поправил рукав рубашки, с которого перед самым выходом оторвалась пуговица. Ткань то и дело собиралась складками, обнажая бледное, никогда не загоравшее от горячего солнца запястье, и Итан частенько смотрел на него, улыбаясь и прищуриваясь.       Они сели за стол, и официантка предложила меню. Кожаная папка с гладкими листами оказалась в руках Чарльза и мигом исчезла: Итан снова улыбнулся и смахнул волосы со лба. Чарльз поморщился: что-то склизкое, словно хвост не освежеванной рыбы, было в улыбке и прищуре Итана. — Мистер Кларк, — сказал Итан и наклонился к нему, — насколько я знаю, в Далласе вы впервые? — Чарльз кивнул. — Что же, разрешите мне помочь вам с выбором. Этот ресторан богат хорошими морепродуктами, но, по секрету вам скажу, они не всегда бывают первой свежести, поэтому возьмите стейк с овощами. Завтра скачки, и, подозреваю, вы наверняка хотите чувствовать себя в отличной форме. Мясо… — Я понял вас, — ответил Чарльз и забрал меню. Полистал и, дождавшись официантку, заказал холодный лимонад. — Хороший выбор, — улыбнулся Итан и скосил взгляд на хмурого Стивена. Тот заказал жареных тушеных в сливках кальмаров и бокал вина. Итан ограничился чашкой кофе и, когда официантка, забрав меню, ушла, продолжил: — Погодка завтра будет жаркая. Думаю, лошадь победителя взмокнет, когда придет к финишу. О, мистер Кларк, знаете ли вы, что нашлись гости, которые поставили на вас и вашу кобылу, а? Я был приятно удивлен, когда пожилая пара сделала ставку в три сотни долларов и сказала, что выиграет точно Мара. Ваша кобыла словно сущая дьяволица, понимаете ли, — рассмеялся Итан. — В газетах уже написано пару строк. А вы что думаете, мистер Морган?       Стивен, поджав губы, исподлобья посмотрел на Чарльза, поправляющего салфетку на столе, и нахмурился. — Время покажет, — сказал он. — Моя кобыла три раза подряд финишировала первой. Не думаю, что какая-то черная полукровка сможет ее обойти.       Итан вздрогнул и усмехнулся: Чарльз резко, так, что звякнула вилка, схватил салфетку и внимательно посмотрел на Стивена. — Ваше право, мистер Морган, — сказал он и сухо улыбнулся. — Я приехал сюда по просьбе моего давнего друга, а награда в пятнадцать тысяч долларов станет приятным подарком.       Стивен сомкнул челюсти так, что выступили желваки, а Итан рассмеялся, чтобы рассеять что-то гнетущее. Гнетущее, но неотвратимое. И об этом Стивен заговорил сразу, не дожидаясь паузы, о которой его за пару часов до ужина просил Итан. — Я видел вашу кобылу, мистер Кларк, — сказал Стивен, и Чарльз кивнул. — Хороша чертовка! Но, понимаете ли, даже у любительских скачек есть определенные правила. Например, принимать участие в них могут только здоровые наездники. Об этом, насколько мне известно, написано в договоре. — Безусловно, — согласился Итан. — О чем это вы? — Чарльз прищурился. — Я, конечно, не люблю распускать сплетни, знаете ли, — сказал Стивен и сделал глоток красного вина. — Но ходят слухи, что у вас, мистер Кларк, гей-чумка.       Чарльз сглотнул и побледнел. — И где же ходят эти слухи? — спросил он. — То там, то здесь, — ответил Стивен и поставил бокал. Улыбнулся. — В наше время, знаете ли, от этого можно излечиться. Шоковая терапия, слышали о такой? — Чарльз качнул головой. — Нет? Жаль. Я вам расскажу. Заразного усаживают на стул, прикрепляют к его телу десятки проводов и пускают по ним электрический ток. Заряд-то не большой. Не убьет, так сказать, но вылечиться поможет. В Остине, например, уже есть несколько таких центров помощи. Может, вместо скачек вам стоит обратиться к ним, а?       Чарльз, глотнув лимонада из неспелых лимонов, откашлялся. — Не стоит верить дрянным слухам, мистер Морган, — сказал он. — Мало ли в наше время гуляет сплетен? Не думаю. — Чарльз выдохнул. — Верить каждому — все равно что отражаться эхом на каждый лай. Сплетни — это сплетни, а слухи — это слухи. Всего лишь.       Чарльз поднялся из-за стола и оставил несколько долларов за лимонад. Итан усмехнулся, а Стивен, нахмурив кустистые брови сильнее, выругался себе под нос и стукнул кулаком по столу. Несколько гостей и официантов обернулись. — Задержитесь еще на минуту, мистер Кларк, — сказал Стивен и поджал губы. Чарльз снова сел за стол. — Поверьте мне, я не настолько щедрый, чтобы приглашать каждого встречного на ужин за мой счет, так что прижмите задницу и выслушайте меня. Ваша гребаная полукровка несомненно быстра, и я подозреваю, что она сможет обойти мою кобылу, а мне это не нужно, знаете ли. Поэтому я предлагаю заключить вам сделку. Вы, скажем так, уступаете мне первое место. Ну, понимаете ли, приходите к финишу вторым или третьим, а я, в свою очередь, выплачиваю вам пять тысяч долларов и держу язык за зубами, касаемо вашей болезни. — У меня нет никакой болезни, мистер Морган, — сказал Чарльз и хищно блеснул глазами. Стивен под его взглядом стушевался. — Зачем мне пять тысяч долларов, когда я могу получить пятнадцать? Неразумный обмен, понимаете ли. Предложите мне двадцать, и я подумаю. — Щенок, — выругался Стивен. Чарльз рассмеялся. — Как вы и сказали, — продолжил он, — время покажет. Если воля случая будет на вашей стороне, мистер Морган, то завтра вы победите. Если нет, то вам останется принять проигрыш с высоко поднятой головой.       Чарльз вышел из ресторана, когда официантка, обслуживающая их столик, вскрикнула: Стивен, не рассчитав силу, брякнул стаканом об стол, и десятки осколков разлетелись по полу. Чарльз открыл дверь номера и выдохнул, прислонившись спиной к стене. Он поморщился, вспомнив гадкую улыбку Итана и нахмуренные брови Стивена. Цирк, подумал Чарльз и лег на постель. Его лицо было бледным, а руки тряслись. Он закурил и нашарил в дорожной сумке, где из оставшихся вещей лежал бумажник и тонкая книга, клочок бумаги с телефонным номером. Чуть ниже почти стершимися буквами были написаны адреса: дом в Саладо, где когда-то жил дедушка Чарльза, и квартира в Галвестоне, где сейчас жили Рэйчел и ее дочь, племянница Чарльза.       С Рэйчел Чарльз не говорил после отъезда в академию. Они не созванивались, не отправляли друг другу писем или посылок. Чарльз не знал, уехала ли Рэйчел из Саладо, вышла ли замуж, как мечтала об этом с самого детства, появились ли у нее ребенок и достойная работа. Узнал он только тогда, когда Рэйчел, хрипя в трубку от кашля, позвонила ему среди ночи полгода назад и попросила приехать. Приехать в Галвестон, где она работала учителем младших классов и в одиночку воспитывала дочь. Чарльз сглотнул. Он записал адрес, но так и не приехал. Звонил еще несколько раз, но связь всегда обрывалась. Потом, спустя пару месяцев, Рэйчел позвонила снова, и голос ее звучал уже лучше. Она скупо поблагодарила Чарльза за то, что тот все-таки не приехал. Тогда я была не в настроении, знаешь ли, меня почти уволили, а Элли заболела. Они говорили долго, и Чарльз истратил все свои центы. Тогда он ощутил себя настоящим старшим братом и пожалел, что Рэйчел никогда не чувствовала себя с ним младшей сестрой. Она рассказала о том, что Элли любит смотреть скачки и каждый раз болеет за Чарльза. Он улыбнулся. Она видела брошюру о предстоящих скачках в Далласе и спросила, будешь ли ты участвовать. Рэйчел рассмеялась. Знаешь, Чак, если все сложится, приезжай к нам в Галвестон, все-таки мы не виделись одиннадцать лет, посмотрю хоть, как ты изменился. Чарльз усмехнулся. И жену с детьми привози, поговорим немного.       Чарльз сглотнул и выбросил бумажку в мусорку. Поморщился, услышав стук в дверь, и поднялся с постели. На пороге стоял Итан. Он улыбнулся и, потеснив Чарльза плечом, вошел в номер. — Сегодня был тяжелый вечер, не правда ли? — Итан остановился у окна и закурил. — Что вам нужно? — Чарльз скрестил руки на груди и выдохнул. — Хочу поговорить с вами, — снова улыбнулся Итан. — О мистере Моргане и его предложении. — Здесь не о чем говорить. Я… — О, прошу, дослушайте меня до конца, Чарльз. — Его глаза заблестели. — Мистер Морган — человек крайне раздражительный и злопамятный, понимаете ли. Он терпеть не может, когда кто-то перебегает ему дорогу или наступает на горло. Подумайте-ка, что для вас важнее: ваша репутация как наездника или обычного человека, а? То, что вы придете вторым, не принесет вам ровным счетом ничего. От вас не отвернутся и вам не будут плевать вслед. Но если слушок о гей-чумке услышит кто-нибудь другой, вам, Чарльз, придется несладко. — Итан затушил окурок и стряхнул пепел с пальцев. — К тому же, пять тысяч долларов — неплохая сумма. — Мне нужно больше, — ответил Чарльз. Говорить всю правду не хотелось. Особенно кому-то настолько скользкому, как Итан, но он вынудил его. — После этих скачек я хочу уйти из академии и осесть где-нибудь в Галвестоне. Сниму маленький дом, женюсь и буду воспитывать детей. — Возьмите кредит, Чарльз, целее будете. — Не люблю связываться с банками. Проценты у них, по-настоящему, грабительские. — Тут я с вами соглашусь, — усмехнулся Итан и шагнул к Чарльзу. — Но неужели у вас не найдется друзей или приятелей, которые захотят вам помочь, а? — Не вожу дружбу ради денег, — ответил Чарльз и отошел к двери. Итан рассмеялся. — Что за человек? — сказал он и хмыкнул. — Вы напоминаете мне какого-то рыцаря. Не хватает только копья и доспехов. Но ведь быстрые деньги можно получить не только в банке или у друзей. Вы можете что-нибудь продать, Чарльз. — Из имущества у меня только Мара, — ответил он. — Но она полукровка, и больших денег за нее не выручишь. Кроме того, она мой друг, и я хотел бы пристроить ее в хорошую конюшню, а не в чьи-то загребущие руки. — Но кроме имущества, Чарльз, — Итан улыбнулся и шагнул к нему. — О чем это вы? — Говорили ли вам, что вы очень красивый, а? Тысячи мужчин хотели бы такое же милое личико, как у вас, а уж сколько женщин вы смогли бы покорить одной своей улыбкой. Найдите себе богатенькую вдову и облапошьте ее на пару тысяч. — Итан подмигнул. — На пару сотен тысяч. — Это омерзительно, мистер Эванс. — Чарльз поджал губы и скрестил руки на груди. Итан рассмеялся. — Согласен, — сказал он. — Вдовы, на самом-то деле, те еще хитрые стервы. Но что насчет молодняка, а? — Мистер Эванс, вы рассуждаете о людях, словно о коровах и быках на молочной ферме, — сказал Чарльз и поморщился. — Я хотел бы отдохнуть перед скачками, поэтому прошу вас уйти. — Но вы не ответили на мой вопрос, — усмехнулся Итан. — Уходите.       Итан рассмеялся и резко, так, что Чарльз не успел отпрянуть, схватил его за плечи и, прижав к себе, поцеловал. Чарльз взвился, словно пойманная змея, и ударил Итана в челюсть. Тот выдохнул и, потерев подбородок, усмехнулся. — Странно, — сказал он. — Мне-то казалось, что мы, мистер Кларк, одного поля ягоды. Видимо, я ошибся. — Уходите.       Мара, стремительно несясь вперед, оставила позади не только тощих жеребцов с короткими хвостами, но и гнедую кобылу мистера Моргана, который, нахмурив брови, погонял ее кожаным и длинным хлыстом. Мара заржала, когда Чарльз пришпорил ее, и легко, словно дикая кобылица, пересекла финишную черту. У других не было и шанса.       Трибуны, подбадривающие Стивена, смолкли. Потом, когда Чарльз оттер испарину со лба и погладил Мару, взорвались бурными аплодисментами и криками. Тысячи цветов полетели под ноги взмокшей Мары, и Чарльз улыбнулся. Улыбнулся и Итан, который внимательно следил за скачками из тени.       Стивен, у финиша потеряв управление одичавшей кобылой, пришел третьим и выругался, когда кто-то засвистел ему вслед. Он нахмурился и вытянул кобылу хлыстом вдоль всего позвоночника. Она заржала и лягнула воздух, выбив из рук Стивена не только хлыст, но и мокрый от пота шлем. Он упал в песок, и кто-то рассмеялся. Стивен снова выругался и волком посмотрел на Чарльза, окруженного толпой удивленных наездников. Чарльз улыбался, жал кому-то руки и смеялся, когда кто-то шутил. Несколько женщин поднесли ему цветы, и он принял их, что-то сказав. Женщины покраснели и отмахнулись. — Долбанный педик, — выругался Стивен и сплюнул.       Саладо, как показалось Чарльзу, ни капли не изменился. Одиннадцать лет оставили на нем отпечаток в виде затхлого запаха сырости и грязных луж вдоль Главной, теперь обнесенной новыми домами, улицы. Чарльз, забрав деньги, вернулся сюда, чтобы сходить на могилу дедушки, захороненного на городском кладбище почти в гуще леса, и проверить старый и покосившийся дом на самом въезде, где Чарльз жил с самого детства, когда потерял родителей. Рэйчел в аварии выжила, и дедушка, у которого гостил Чарльз, забрал ее, трехмесячную малышку, к себе на воспитание. Чарльз мог бы провести всю свою жизнь в Саладо, если бы не случай, почти стершийся из памяти. Какой-то мальчишка упал с лошади, и Чарльз получил за него не только от дедушки, но и от родителей паренька. Он уже почти не помнил ни мальчишку, задиристое лицо которого иногда мелькало в ворохе его воспоминаний, ни покосившийся дом деда, где всегда протекала крыша, а в углах шуршали тараканы и иногда, холодными осенними вечерами, попискивали крысы. Не помнил Чарльз и самого Саладо, поэтому бы заплутал, если бы не услужливый (чересчур даже для коренного техасца) Тревор Смит, который встретил Чарльза, как только тот сошел с переполненного и шумного автобуса. — Мистер Морган проводил бы вас сам, — сказал Тревор, и от улыбки вокруг его глаз расползлись мелкие морщинки, — но у него появились кой-какие дела. Он у нас занятной человек, понимаете ли. То здесь, то там. — Тревор хохотнул и хлопнул Чарльза по плечу. Слишком ощутимо, так, что тот покачнулся. — Поэтому-то я и вызвался приглядеть за вами. Мне-то несложно, в отличие от Стива нашего. У меня дел по пальцам пересчитать можно. — Он начал загибать мозолистые пальцы и что-то бормотать себе под нос. — В лавке у мясника немного прибраться, тетке моей помочь да за детьми присмотреть, чтоб жена чуть отдохнула. Она у меня третьего недавно родила. Все сыновья, представляете? — Чарльз кивнул и сухо улыбнулся. — Шустрые и мелкие, поэтому-то она бегать за ними особо не может. У вас-то дети есть, а, мистер?.. — Мистер Кларк, — сказал Чарльз, и Тревор странно усмехнулся. — Мистер Кларк, — повторил он. — Жена али дети? — Один я. — Один? — удивился Тревор действительно искренне, хотя в его улыбке и бегающих туда-сюда острых глазках Чарльз видел что-то слишком знакомое. Что-то, что напоминало ему… мистера Эванса. — И как же так получилось, а?       Чарльз только пожал плечами.       Тревор, как оказалось, хозяином был вполне щедрым и дружелюбным. Его жена сухо улыбнулась Чарльзу, поставившему свою легкую сумку (Чарльз приехал на пару дней, и обратные билеты на автобус до Далласа уже лежали во внутреннем кармане его тонкого пальто) на шатающийся стул. Трое сыновей с любопытством посмотрели на него, потом показали языки уставшей матери и, как и говорил Тревор, разбежались по разным углам. — Мистер Морган хотел приютить вас у себя, — сказал Тревор, сметая с кухонного стола крошки. — Но, как я уже говорил, у него появились неотложные дела. Он должен встретиться с одним важным человечком, и времени на приятелей, даже таких хороших, как вы, мистер Кларк, у него нет. — Мы с ним не приятели, — ответил Чарльз и шагнул назад, к хлипкой двери, ведущей в узкий коридор, когда Тревор достал из ящика нож и начал осторожно нарезать холодное мясо. — Да ну? — спросил он и прищурился. — Стив говорил о вас много хорошего. Уж поверьте, если он пьяный вдрызг, то верить можно каждому его слову. Вот и получилось, что он налакался после поездки в Даллас и начал плести о ваших панибратских отношениях. Я, конечно, не особо слышал, но дружки мне мои потом все в красках, так сказать, передали. Мне-то казалось, что вы со Стивом почти братьями родными стали, а оно вон как вышло. Не приятели вы даже.       Тревор пожал плечами и поставил на стол грязную тарелку с нарезанными мясом и банку теплого пива. — Я постелю вам в гостиной, — сказал он и снова хлопнул Чарльза по плечу. Тот коротко кивнул и, нашарив в кармане пальто мятую пачку «Кэмел», закурил, дрожащими от чего-то пальцами поднеся сигарету к пересохшим губам.       Доверять за тарелку мяса и банку пива Чарльз не привык, поэтому долго ворочался на холодном полу и не сомкнул глаз почти до самого утра. Он прислушивался, когда от ночного ветра в доме начинали скрипеть полы или когда жена Тревора, имени которой Чарльз так и не узнал, вставала с разложенного дивана, чтобы покормить маленького сына. Сам Тревор всю ночь просидел на кухне со своими приятелями, которые принесли с собой не только стойкий запах горького пота, но и мятые карты с ящиком дешевого пива. Чарльз слышал, как они вполголоса говорили о заводе, женах, крикливых детях и Стиве. О нем Чарльз послушал бы больше, но Тревор с дружками вышли на улицу, чтобы перекурить и сидели на крыльце до глубокой ночи, пока из-за шумящего леса не начало показываться горячее солнце.       Городское кладбище, где старые надгробия и иссохшие цветы разошлись кругами, осталось позади, и Чарльз, под ногами которого скользили влажная от росы трава и мелкие камни (они скатывались куда-то далеко вниз с глухим шелестом), осторожно спускался, иногда останавливаясь, чтобы дождаться черного, как безлунная ночь, и огромного пса с лоснящимися боками.       Чарльз встретил его, когда внимательно смотрел на треснувшее надгробие своего дедушки. Его старые приятели похоронили его на самой окраине, у раскидистого и кривого клена. Чарльз ходил кругами несколько раз, прежде чем смог найти покосившуюся плиту со стертыми, мелкими буквами. Он сухо улыбнулся и, прикрыв глаза, прошептал молитву. В Бога Чарльз, несмотря на десятки пыльных книг, не верил, поэтому сказал только то, что слышал сотни раз по радио, и положил подвядшие (Чарльз вез их из самого Далласа) цветы на холодную землю. Он выдохнул и вздрогнул, когда ветер за его спиной принес с собой не только опавшие, сухие листья, но и тихий стук когтей по влажным камням. Чарльз обернулся: на него внимательно смотрел крепкий, с длинными лапами и хвостом пес. Его уши были прижаты к голове, а глаза любопытно блестели. Чарльз улыбнулся, и пес, почти подпрыгнув, жалобно тявкнул. — Эй, приятель, — Чарльз остановился, и еще несколько камней скатились вниз, к густой роще, — где твой хозяин-то, а? — Пес, обнюхав его грязные сапоги, заскулил. — Бросил тебя, что ли? Или ты сам убежал от него? Если сам, то чего в лесу слоняешься, а? К людям надо бы идти, а то мало ли, кого здесь встретишь. Примет тебя кто-нибудь за волка какого да пристрелит. Чего смотришь-то так? — Чарльз погладил его по голове. — Правду ведь говорю.       Пес, крутившийся в его ногах, застыл и внимательно посмотрел на узкую тропу, уходящую куда-то вниз. Высокая трава зашелестела от порыва холодного ветра, который принес с собой запах подгнившей древесины и нечистот. Внизу, где разросшаяся степь переходила в выжженный и высушенный солнцем и ветрами пустырь, гудели старые холодильники и гнили какие-то остатки. Это была городская свалка, где иногда, ранними утрами, копошились старики или любопытные подростки, побросавшие велосипеды у дороги. — Чего это ты, а? — спросил Чарльз и погладил пса по спине. Тот сначала тявкнул, потом, увидев серый силуэт среди травы, залаял, оскалив пасть. Он рычал, а тень, скрытая деревьями, приближалась. Чарльз нахмурился.       На узкой тропе, обнесенной острыми камнями, появился Тревор в старой рубашке и рваных на коленках рабочих брюках. В одной руке он держал ржавое ведро, в другой — лопату с треснувшим черенком. Его лицо было красным и мокрым от пота. Тревор оттер испарину со лба рукавом рубашки и криво усмехнулся. Он посмотрел на пса, скалившего пасть, и поморщился. Бродячих собак, которые наводнили Саладо, он на дух не переносил. — Мистер Кларк? — спросил Тревор, и глаза его блеснули. Взгляд был острым, как бритва, и Чарльз отступил. Камни скатились из-под его ног. — Не ожидал вас тут встретить, конечно. — Он хохотнул. — Грязное местечко. Пустырь, свалка да река вонючая. Что забыли-то тут? — На кладбище сходил, — сказал Чарльз и сглотнул. Он посмотрел на пустое ведро, на чистые лопату и вещи Тревора. — Говорил как-то, что дедушка мой здесь жил. Умер полгода назад, а у меня все времени не находилось приехать. — Говорили, — согласился Тревор и, поставив ведро, поскреб грязным ногтем заросший подбородок. Его волосы были сальными. Несло от Тревора чем-то кислым, вроде перебродившего в старой бочке пива. Ногти — черные от грязи и сигарет, зубы — кривые и желтые. Чарльз снова искоса посмотрел на него и погладил взволнованного пса по спине. Тревор, улыбнувшись на это, продолжил: — Собачку, что ли, завели? — Уличная, — ответил Чарльз. — Встретил ее на кладбище. К хозяину, видимо, приходила. — Видимо, — сказал Тревор и пожал плечами. — В Саладо-то много бродячих таких. На свалке они копошатся да куриц наших воруют. Мы иногда их отстреливаем, чтоб не плодились, как крольчихи разжиревшие. Этот, видимо, — он посмотрел на черного пса, — недавно только в бродяги заделался. Вон бока какие отъевшиеся. Моя жена, по сравнению с ним, шпала отощавшая.       Тревор рассмеялся, и его смех показался Чарльзу карканьем старого и охрипшего ворона. Чарльз нахмурился и снова отступил. Он посмотрел на лопату, на отброшенное ведро и Тревора, который, смахнув выступившие слезы, усмехнулся. Поскреб подбородок и выдохнул. — Отстреливать, конечно, нехорошо, — продолжил Тревор, — но что поделать-то? Мало ли, какую заразу они внутри себя носят. Согласитесь, мистер Кларк. Чумку какую али бешенство. У нас в Саладо отродясь нормального докторишки не было, ну вы и сами это знаете. Жили ведь здесь, верно? — Чарльз кивнул. — Значит, знаете. — Тревор пожал плечами. — История, вон, недавно одна случилась. Дочурку Стива нашего видели? Ну, Морган который. — Кивок. — Похоронили ее вчера в Галвестоне. Памятник, цветы, батюшка в рясе этой с крестом. Жила ведь девчонка, в ус, так сказать, не дула, а утром взяла и окочурилась. Мать к ней, ну, миссис Морган, зашла, чтобы проведать, а она уже с синими губами да скрюченными руками в кровати лежала. Непорядок. — Тревор выдохнул. — И зачем ее карга эта старая с косой забрала, скажите-ка, а? Четыре года только девке стукнуло. Все старики наши саладовские бегают еще да в огородах своих копаются, а молодь, вон, в могилах лежит. Непорядок.       Чарльз кивнул. Младшую дочь Стивена Моргана, Эшли, он видел только раз, когда гладил рыжего жеребца по шее и что-то шептал себе под нос. Стивен, несмотря на затаенную обиду, позволил Чарльзу посмотреть на своих кобыл и жеребцов на следующий день после приезда и даже познакомил его со своей семьей. Миссис Морган и Келли, старшая дочь, приняли его радушно и дружелюбно. За столом, куда Стивен, несмотря на дела, о которых Чарльзу рассказывал Тревор (вел себя Стивен действительно суетливо: частенько смотрел на наручные часы, порывался открывать дверь, когда кто-то стучал или дергал ручку, тарабанил пальцами по столу и качал ногой), пригласил Чарльза на совместный ужин, Келли увлеченно рассказывала что-то о лошадях, а ее мама только улыбалась и иногда поправляла. Чарльз, несмотря на улыбку, был настороже и замечал частые и хмурые взгляды Стивена. Тот его не простил. Да и не смог бы простить. Стивен, как и говорил Итан, был злопамятным, и никогда тот, кто переступил ему дорогу, не уходил победителем.       После ужина Стивен проводил его к конюшне и ушел в дом, где в гостиной его дожидались жена и поднос с сигарами. Чарльз, кивнув конюху, внимательно смотрел на крепких жеребцов и кобыл, которые фыркали, когда он протягивал к ним руку или гладил их. Кого-то Чарльз хлопал по шее, к кому-то даже не мог подойти. Напуганные кобылы начинали громко ржать и, качая головами, отходили вглубь узкого денника. Чарльз гладил рыжего жеребца по шее, когда за его спиной упало ржавое ведро. Он обернулся: маленькая девочка, ростом едва доходившая ему до пряжки ремня, стояла у выкрашенной перекладины и переминалась босыми ногами на холодной земле. Короткое платье доходило ей до колен с красными ссадинами, а волосы, кое-как собранные в неаккуратную косу, лежали на плече. Девочка была худой, с глубоко посаженными голубыми глазами и тонкими бесцветными губами. Она то и дело опускала голову и что-то шептала себе под нос. Пальцы на ее босых ногах поджимались от холодного ветра.       Чарльз посмотрел на девочку и что-то тихо сказал. Она вздрогнула всем телом. В ее глазах загорелся страх. Колючий. Такой, от которого Чарльзу стало тошно. Он хотел шагнуть к ней и крепко обнять, погладив по голове. Девочка, словно прочитав его мысли, качнула головой и убежала, ловко скользнув между перекладинами. На горячем песке манежа остались красные следы, и Чарльз нахмурился. От конюха, который после притоптал все грязными сапогами, он узнал, что это была Эшли, младшая дочка Стивена. Она чем-то болеет, сказал конюх и опустил взгляд, вот мистер Морган ее и не пускает к лошадям. Чарльз не знал, что красными пятнами, оставшимися на песке, была собственная кровь Эшли. Как и не знал того, что на следующий день миссис Морган нашла ее мертвой в развороченной и грязной постели. — Говорят, что болела она чем-то, — сказал Тревор и внимательно посмотрел на Чарльза. — Ну, миссис Морган да дочка старшая, Келли, в смысле, так говорят. С легкими проблемы какие-то да с глазами. Ну, со зрением. — Он пожал плечами. — Говорят-то они говорят, но мне да и рабочим некоторым враньем все это кажется. Здоровая девка-то была. Я ее сам видел, поэтому знаю, о чем говорю-то. И дышала нормально, и смеялась, и смотрела, вон, куда надо. Не болела она, а заразили ее чем-то, вот и окочурилась.       Чарльз молчал. Разговорчивость Тревора, который и на жену свою волком смотрел, ему не нравилась. Как и не нравилось то, что вещи его после работы в лесу были сухими и чистыми, без единого пятнышка. Пахло от Тревора чем-то горьким, похожим на хороший одеколон, и Чарльз, в ногах которого продолжал крутиться бродячий пес, сглотнул. Тревор посмотрел на него и, отбросив лопату, усмехнулся. Он размял плечи и улыбнулся. Улыбка напомнила Чарльзу хищный оскал дикого животного, и он отступил. — Зараза-то разная гуляет, — сказал Тревор и сплюнул себе под ноги. Засучил рукава рубашки и остановился в шаге от скалящегося черного пса. — Взять, хотя бы, псину эту подзаборную. — Он лязгнул зубами и выпучил глаза, отчего пес заскулил и попятился, трусливо поджав хвост. — Больная она, видимо, раз пасть на того, кто посильнее, раскрывает, да и ты, Чарли Кларк, недалеко от нее пошел, знаешь ли. — О чем это вы? — спросил Чарльз и хотел отступить. Хотел, но не успел — Тревор схватил его за воротник рубашки и встряхнул, словно пыльный мешок. — О чем это я? — усмехнулся он и снова сплюнул. На этот раз — Чарльзу в лицо. — Мозгов у тебя, видимо, совсем из-за гей-чумки не осталось, да? Туго соображаешь, как я посмотрю. Так я разъясню тебе. — Тревор склонился ниже. — Хорошенько разъясню. Так, чтобы все твои косточки петушиные поняли.       Чарльз вскрикнул, когда Тревор ударил его коленом под дых. Потом, когда сильные и уверенные удары обрушились на него со всех сторон, уже молчал и натужно дышал, морщась от ярких огней перед глазами. Чарльз хотел рассмеяться. Он всегда считал себя умным и рассудительным, но почему-то только сейчас, когда Тревор начал бить его головой о холодную землю, понял, что все это, улыбки, ужины и смех, было игрой. Хитрой игрой, правила которой придумал Стивен Морган. Слишком злопамятный, чтобы забыть о том, кто утер ему нос. — Стив-то нам сразу сказал, что из этих ты, из заднеприводных, — усмехнулся Тревор и с силой ударил Чарльза мыском тяжелого ботинка в бок. Что-то хрустнуло, но Чарльз лишь замычал, до побеления сжав губы. — Я-то с тобой даже дел никаких иметь не хотел, но Стив попросил приютить тебя, как оборванца голодраного. На день всего, говорит, не так сложно, ну я и согласился. Нормальным ты мне, вроде как, показался, не шлюхой какой подзаборной. Если бы не знал, то и не подумал бы, что ты, на самом-то деле, подстилка пидорская. Да и никто бы из мужиков наших не подумал. Зубы мы на тебя, конечно, точили, но кулаки в дело бы не пустили. — Тревор схватил Чарльза за затылок и поставил на колени. Лицо его было перекошенным от гнева, и Чарльз скривил губы. Точнее то, что от них осталось. Тревор сломал ему нос, рассек обе брови, размозжил губы в кровавое месиво и оставил вдоль лба длинную ссадину. Чарльз захрипел, когда Тревор сильнее сжал его волосы на затылке. — Не стали бы мы надирать тебе задницу, понимаешь ли. Приезжий ведь. Сегодня здесь, а завтра — в Далласе за сотни миль от нас. Только вот ты, в отличие от нас, не таким вежливым, знаешь ли, оказался. С дочкой Стива нашего поигрался, заразил ее гей-чумкой так, что девка коньки отбросила, а теперь решил деру дать, а? Не пойдет так, понимаешь ли. Ни я, ни мужики наши тебя уже не отпустим на твоих двоих.       Тревор усмехнулся и громко свистнул. На узкой тропе появилось пятеро рабочих в плотных комбинезонах, за ними — еще трое с какими-то балками и шестеро — с лопатами. Глаза Чарльза округлились, и он схватил Тревора за руку, когда тот, хмыкнув, отвернулся. Чарльз резко вывернулся и подпрыгнул на ноги, несмотря на острую боль в нескольких сломанных ребрах и гудение в голове. Тревор выругался и попытался снова схватить его за воротник. Чарльз, покачнувшись, отпрыгнул. Он бы убежал. Несомненно, убежал бы, даже не раскрыв рта и не попытавшись объясниться, как делал это всегда. Чарльз, несмотря на свою худобу, был изворотлив и быстр, но то ли из-за гудения в голове, то ли из-за хрипов в горле он упал на колени под громкий смех рабочих, а руку, которой он закрыл живот, они сломали точным ударом балки. Сорванный крик раздался над всем лесом.       Чарльз захрипел и приоткрыл глаза. Он лежал на холодной земле среди мешков с мусором и грязных коробок. Чарльз не чувствовал левой руки, которая под каким-то странным углом лежала рядом с его головой. Не мог пошевелить пальцами на правой руке: они посинели и опухли. Не чувствовал он и шеи, на которую словно наступили тяжелым ботинком. Не для того, чтобы сломать (в этом Чарльз бы уверен, когда задыхался от ударов одного из рабочих), а для того, чтобы вырубить его окончательно и еще вдоволь порезвиться. Чарльз закашлялся, и по подбородку потекли тонкие струи крови. Он прикрыл глаза и попытался согнуть ноги. Они, несмотря на увесистые пинки и удары, были целыми, и от этого где-то внутри Чарльза собирался колючий страх. Он знал, что это был не конец. Знал, поэтому прислушивался к каждому шороху, пока полз на спине, отталкиваясь ногами. Где-то прокричали птицы и раздались тяжелые шаги. Чарльз сглотнул сгусток крови и замер.       Он вздрогнул, когда над ним нависло усмехающееся лицо Стивена Моргана. — Хорошо они его, конечно, отделали, — усмехнулся Стивен и схватил Чарльза за волосы. Поставил на колени и плюнул ему в лицо. Продолжил: — Говорил ведь я тебе не рыпаться, а? Говорил, выблядок сучий? Теперь-то ты получил по заслугам, как считаешь, а? Получил? Я бы, конечно, сюда даже не сунулся: воняет страшно. Но наш приятель, мистер Эванс, сказал, что ты, ублюдочная мразь, оскорбил его. Ударил, видите ли, просто так. Поплатишься ты у меня, понял?       Стивен ударил Чарльза кулаком точно в сломанный нос, и Чарльз захрипел, согнувшись пополам. Крепкая рука на затылке снова вздернула его. Стивен усмехнулся и качнул головой. Глаза Чарльза округлились: чьи-то руки расстегнули ремень на его джинсах и спустили их до колен. Стивен, продолжая держать Чарльза за затылок, поставил его на четвереньки, уткнув носом в землю, и рассмеялся. — Шлюха она во всех местах шлюха, — сказал он.       Звякнула пряжка ремня, и Чарльз взвился в его руках, пытаясь освободиться. Он кричал, глотая землю, и хрипел. Чьи-то руки скользнули по его спине и остановились на бледных ягодицах. Оставив красные следы от пальцев, развели их в стороны. Стивен рассмеялся, а Чарльз закричал, сорвав голос. По бедрам потекла кровь, и он зарыдал, продолжив царапать ногтями землю. — Узкий, черт возьми, — сказал голос над ухом, и Чарльз вздрогнул. Это был Итан Эванс.       Итан размашистыми движениями впечатывал Чарльза в холодную землю. Стивен смеялся, а Итан пыхтел, словно загнанный на родео бык. Чарльз скулил. Кровь из рассеченной брови смешивалась со слезами, безостановочно бегущими по щекам. Движения стали резче, и Чарльз взвыл, ощутив, как внутри что-то натянулось, а после порвалось. Стивен, отпустив его волосы, начал избивать его по плечам и спине, оставляя десятки свежих синяков и ссадин. Итан сомкнул пальцы на шее Чарльза и толкнулся особенно сильно, смешивая с кровью, текущей по его бедрам, белесое семя.       Чарльз захрипел, когда Итан перевернул его на спину и отвесил хлесткую пощечину. Он закашлялся и выблевал что-то желто-красное себе на грудь. Стивен рассмеялся. — Чего ж еще ждать от пидорской подстилки, а? — усмехнулся он.       Итан поднялся на ноги и, натянув брюки, застегнул ремень. Чарльз задышал чаще, ощущая, как по телу разливаются боль и жар, и не заметил, что в руках Стивена оказался металлический штырь. Он что-то сказал, но Чарльз его не услышал. В голове словно жужжал рой пчел. Он снова закашлялся и попытался перевернуться на бок и подтянуть колени к груди. Стивен усмехнулся и, удобнее перехватив штырь, ударил им Чарльз по руке. Раздался противный, чавкающий звук, и у Чарльза выкатились глаза. Кричать он уже не мог, но попытался отползти, за что получил удар по бедру. Хрустнули кости. Потом — удар по колену, и у Чарльза брызнули слезы. Удар по щиколотке, и он задохнулся, пытаясь вдохнуть раскаленный воздух. Чарльз отключился, когда Стивен врезал ему по затылку. Штырь с противным лязгом упал на землю, а Итан рассмеялся. — Его обглодают собаки, — сказал Стивен. — Наше дело кончено.       Чарльз сглотнул и внимательно посмотрел на Тайлера. Тот продолжал держать его в своих руках и гладить по спине, чтобы успокоить, когда слезы особенно сильно душили Чарльза. Он заворочался, и Тайлер отпустил его. Чарльз прислонился мокрой от пота спиной к подушке и закрыл лицо руками. Его плечи мелко затряслись, а в горле пересохло. — Я, — прохрипел Чарльз и красными от слез глазами посмотрел на Тайлера, — я ведь урод, да? Подстилка и долбанный педик? Я н-не смог защитить даже себя. Я, — он сглотнул, — я заставил Рэйчел и Элли опуститься на самое дно. Я ведь и их з-защитить не смог. Я всего лишь жалкий выблядок, который тебя недостоин. Теперь ты будешь ненавидеть меня, да? Т-ты сбежишь, а я… — Чарльз закашлялся. — Я… — Нет, — прошептал Тайлер. — Что?.. — Нет, — повторил он и крепко прижал Чарльза к себе. — Господи, Чарльз, конечно нет. Я никогда не оставлю тебя, слышишь? Я не сбегу, а останусь, здесь, с тобой. Я так люблю тебя, Чарльз, что уже не смогу без тебя. Ты не урод, слышишь меня? Не подстилка и не педик, понятно? Никакой не выблядок. — Тайлер взял его мокрое лицо в свои руки. — Ты тот, кого я люблю. Тот, с кем я счастлив. Тот, ради кого я добуду любые деньги, лишь бы ты остался жив. — Тайлер. — Чарльз обнял его, положив голову на плечо. Рубашка намокла. — Тайлер, я… — И никогда, слышишь меня, никогда не думай иначе.       Тайлер улыбнулся и погладил Чарльза по спине. По его щекам бежали слезы и впитывались в футболку Чарльза. Он дрожал, но продолжал прижимать его к себе. Сердце бешено стучало под горлом, отдаваясь в висках. — Тайлер, — прохрипел Чарльз, — я люблю тебя.       Тайлер сглотнул. В груди закололо, и он сморгнул подступившие слезы. — Я тоже, — сказал Тайлер. — Я очень сильно люблю тебя, Чарльз.