С любовью, Техас

      Элли, подобрав под себя ноги, сломанной веткой (в Саладо их было много: дворовые мальчишки частенько ломали деревья в рощах) выводила на песке какие-то буквы и иногда что-то шептала себе под нос. Она то и дело посматривала на узкую тропинку, где Чарльз скрылся минут тридцать назад, и коротко пожимала плечами, когда Рэйчел выглядывала на улицу. Ни Чарльза, с винтовкой укатившего в рощу, чтобы пострелять, ни Бадди, увязавшегося за ним. Не столько за ним, сколько за пакетом с гнилыми яблоками, сказала Рэйчел, и Элли натужно рассмеялась. Натужно, потому что, несмотря на наигранную улыбку матери и обыденную молчаливость дяди Чака, она слышала, как прошлой ночью они поссорились. Поссорились из-за Тайлера, который не только остался в Саладо ради Чарльза (боже, Чак, ты должен был выставить его за порог, а не обжиматься с ним и рыдать в плечо), но и снова сел в седло, чтобы выиграть деньги (он никогда их не получит, Чак, и ты это знаешь). Ссорились они тихо, вполголоса, чтобы не разбудить Элли.       У стен есть глаза и уши, сказала ей однажды Рэйчел, когда увидела, как она подслушивала разговор Чарльза и Тайлера за плотно прикрытой дверью. Элли было любопытно. Любопытно ей стало и тогда, когда Рэйчел аккуратно поднялась с разложенного дивана (аккуратно, потому что ржавые пружины громко скрипели) и, постучав в дверь, вошла к Чарльзу. Элли погладила Бадди, чтобы заглушить скулеж (ему наверняка снилось сырое мясо), и прислушалась. В поскрипывающем от ветра доме стояла тишина, и Элли, поднявшись с дивана, остановилась в коридоре. Из-под тонкой двери пробивалась не только полоска желтого света, но и приглушенный криками Рэйчел тихий голос Чарльза. Говорил он медленно и спокойно. Обычно, как подумала бы Элли раньше. Но теперь что-то изменилось. Голос Чарльза охрип, словно говорить ему стало намного тяжелее. А сам Чарльз стал намного бледнее. Его кожа словно светилась изнутри, и это Элли заметила уже утром (дослушать она не смогла: Бадди, проснувшись один на диване, заскулил, а потом начал тявкать), когда Чарльз стал собираться в рощу.       Ветер взметнул колючий песок, и Элли поморщилась, отбросив палку. Подтянула колени к груди и, положив на них подбородок, внимательно посмотрела на тропу. Стояла странная тишина, и Элли нахмурилась. Потом поджала губы и напомнила этим уставшую и раздраженную Рэйчел, сейчас зашивающую порванный ремешок на рабочей туфле.       Как зашуршала высокая трава, которой заросло крыльцо, Элли не услышала. Не услышала она и тяжелых, но тихих шагов. Тайлер остановился рядом и, присев на корточки, несильно хлопнул ее по плечу. Элли вздрогнула. Потом, увидев улыбающегося Тайлера, просияла. Для нее он был неким замком, который все лето держал Рэйчел и Чарльза вместе. Элли не раз видела, как мама просматривала газетные вырезки с объявлениями о работе в других городах. Смотрела она и адреса маленьких домов на окраинах, которые предлагались по дешевке. Рэйчел искала не только новую работу. Она искала новую жизнь, и Элли не знала, не понимала, будет ли там, в новой жизни ее матери, место для дяди Чака. Не понимала, поэтому боялась. — Красиво получилось, — сказал Тайлер, посмотрев на низкий песочный замок, обнесенный камнями. Его Элли построила только утром, после завтрака и поцелуя Рэйчел в щеку. — Это дом для дяди Чака, — ответила Элли и снова посмотрела на тропу. Высокая трава колосилась. Сухие листья скользили по прохладной земле. — Да ну? — Тайлер прищурился. — Переезжать он, что ли, собрался?       Элли фыркнула. — Не-а. — Она улыбнулась и разгладила складки на платье. Рядом с Тайлером Элли чувствовала себя маленьким цветком у подножия высокой и крепкой скалы. Она видела в нем какую-то опору. Знала, что, как только Тайлер приходил, глаза дяди Чака сразу светлели, как бы тот не пытался это скрыть. Знала, что Рэйчел улыбнется. Знала, что Бадди будет дружелюбно махать хвостом и подвывать, когда Тайлер будет хлопать его по спине и бокам. Элли знала это, поэтому сама всегда шла к Тайлеру. Брала его за руку, внимательно смотрела в глаза, улыбалась и смеялась. Тайлер не стал бы для них тем, кто смог бы бросить. Уйти, хлопнув дверью, и больше никогда не появляться. И остался в Саладо он вовсе не потому, что Чарльз «заговорил ему зубы» (иногда Рэйчел говорила что-то такое, чего Элли еще не понимала), а потому…       Элли внимательно посмотрела на Тайлера. — Дядя Чак сидит в замке, а за ним приглядывает злобный дракон. — Она показала на горсть камней на самой вершине песочного замка. — Он не может выйти и ждет того, кто его спасет. — Рыцаря, что ли? — Тайлер снова прищурился и усмехнулся, когда Элли кивнула. — Ага. В доспехах и с мечом. Как в настоящей сказке.       Тайлер улыбнулся. — И что, это рыцарь должен забрать его у злобного дракона? — Элли снова кивнула. — А потом? — А потом рыцарь посадил бы его на своего верного коня и увез бы в другой замок. — Элли положила подбородок на колени и выдохнула. — В страну, где все друг друга любят и никто не ссорится.       Тайлер кивнул и погладил ее по голове. Потом поднялся на ноги и протянул руку. Элли посмотрела сначала на него, потом — на его тяжелую спортивную сумку на плече и наконец поднялась следом. Отряхнула платье и притоптала рисунки на песке. — Я пришел к дяде Чаку и хотел бы увидеть его, пока какой-нибудь рыцарь не увез его в другую страну, — сказал Тайлер, и Элли фыркнула. — Я думала, ты умный, — ответила она, и Тайлер усмехнулся. Элли улыбнулась, а потом, словно услышав скрип половиц в доме, нахмурилась и продолжила: — Дядя Чак уехал пострелять, а мама… — Она опустила голову и отвела взгляд. — Она не захочет тебя видеть, Тайлер. Когда я говорила про ссору… — Я понял тебя, малышка, — сказал Тайлер и, присев на корточки, погладил Элли по голове. — Все будет хорошо, слышишь меня? — Она, зажмурив глаза, кивнула. — Я что-нибудь придумаю. Буду думать, пока какой-нибудь рыцарь не заберет Чака в свое королевство.       Элли улыбнулась. Она проводила Тайлера, спускающегося по тропе, долгим взглядом и легко отбросила с вершины песчаного замка горсть камней. — Ты его рыцарь, — прошептала Элли.       Тайлер спешно шел и иногда останавливался, чтобы прислушаться к шорохам, окружавшим его со всех сторон. Стояло раннее, не по-техасски прохладное утро с гуляющим по влажной земле ветерком. Листва, прелая от косого дождя, уже не шуршала под ногами, а только прилипала к тяжелым ботинкам или к сумке, где лежали вещи для поездки в Даллас. Тайлер уже чувствовал запах взмыленных после скачек лошадей и слышал громкий стук копыт о горячую (по словам синоптиков, жара в Далласе стояла невыносимая) землю. Сердце застучало намного быстрее, стоило Тайлеру подумать о Маре, стремительно несущейся вперед, и раскаленном ветре, свистящем в ушах.       Тайлер, услышав тихий лай, остановился. Потом, увидев черные бока среди кривых деревьев и опавшей листвы, присвистнул и хлопнул себя по бедру. Бадди навострил уши, махнул хвостом и, тявкнув, бросился к Тайлеру. Он, встав на задние лапы, облизал ему руки и лицо. Тайлер, рассмеявшись, погладил его по спине и бокам, а после потрепал его за ухом и улыбнулся. Глаза Бадди горели; он громко дышал, высунув розовый язык, скулил от радости, махал хвостом и тыкался мокрым носом Тайлеру в руки. — Все, приятель, — сказал Тайлер и взял его за потрепанный ошейник. — Все, хватит, а то утопишь меня в своих слюнях.       Бадди снова тявкнул, прислушался и бросился назад, в рощу, где Чарльз, нахмурившись, прочищал ружье.       Тайлер бесшумно спустился следом и остановился, увидев сгорбленную спину, черные, отросшие волосы и острые плечи. В горле сразу пересохло, а сердце бухнуло где-то в животе. Чарльз позволил ему прикоснуться к себе, но Тайлер все еще боялся обнять его, погладить по голове или оставить невесомый поцелуй за ухом. Чарльз открылся ему, словно первый цветок, распустившийся ранней весной, а Тайлер все еще не мог подойти ближе и прикоснуться к нежным лепесткам, тянущимся к солнцу. Он громко выдохнул, и сухая трава зашуршала под его ботинками. Чарльз, у ног которого лежал пустой пакет, обернулся и, сглотнув, внимательно посмотрел на Тайлера. Улыбнулся, а в его глазах Тайлер увидел тот же самый серый снег в океане, который блеснул в его взгляде той ночью. Ночью, которая перевернула жизнь Тайлера вверх дном, оставив его где-то в самом низу. — Ну как, на этот-то раз по всем попал? — спросил Тайлер и поджал губы, увидев, что все яблоки на колышках остались целы. — А что, снова хочешь выпендриться? — Чарльз усмехнулся. Потом, когда его палец соскользнул с дула, поморщился и оттер кровь. Он громко выдохнул и сглотнул, когда Тайлер, отбросив сумку на землю, встал на колени, выпачкав джинсы землей, и взял его пальцы в свою ладонь. Рука Тайлера была горячей, а дыхание, опалившее ладонь Чарльза, еще горячее, и тот зажмурился, ощутив краску, залившую его уши. — Нужно обработать, — сказал Тайлер и, не отпуская руки, нежно погладил Чарльза по бледной, несмотря на легкое смущение, щеке. — Чтобы ты не подцепил какую-нибудь болячку.       Чарльзу хотелось рассмеяться, но он промолчал. Не потому, что мог обидеть Тайлера своим смехом (обидел он его всего раз, когда выкрикнул слова о ненависти), а потому, что смех мог перейти в глухие рыдания. Чарльз боялся. Не за себя: его жизнь, несмотря на слова Тайлера о препаратах и операциях, висела на волоске, раскачиваясь в стороны. Чарльз боялся за Тайлера. Там, в Далласе, за несколько сотен миль от Саладо, его ждал настоящий змей. Опасный, пронырливый и ядовитый. Итан Эванс, который все еще преследовал Чарльза в кошмарах. Не только он, но и его гадкая ухмылка на пол-лица и громкий смех. Чарльз помнил, как он смеялся, когда трогал его. Трогал там, на пустыре. Смеялся, когда расстегивал ремень. Смеялся, когда… — Чарльз. — Тайлер взял его лицо в свои ладони и взволнованно посмотрел на него. Чарльз выдохнул, и снег в его глазах растаял, уступив место холодному дождю и колючему ветру. Тайлер знал этот взгляд, поэтому наклонился к Чарльзу и оставил невесомый поцелуй на его лбу. Улыбнулся и скользнул руками ниже, к плечам, которые несильно сжал, чтобы привести Чарльза в чувство. — Ты уверен? — спросил Чарльз, и Тайлер внимательно посмотрел на него. Стрелка на его наручных часах отсчитала ровно десять минут, прежде чем Чарльз, дрожавший в его руках, успокоился и посмотрел на него. Тайлер грустно улыбнулся. — Чарльз, я… — Итан Эванс тот еще змей. Он получает немалые деньги и убирает конкурентов тех, кто ему заплатил. — Чарльз поджал губы. — Это может быть опасно, Тайлер. На тебя, скорее всего, давит обещание, которое ты дал мне еще при поездке в Даллас, но знай, что ты еще можешь отступить. Можешь уехать и… — Нет, — сказал Тайлер, и голос его звучал уверенно. Чарльз снова посмотрел на него, и он продолжил: — Я ведь сказал тебе, что никогда не брошу. Я останусь с тобой, Чарльз, даже если Рэйчел говорила тебе иное.       Чарльз вздрогнул, и Тайлер понял, что точным движением провел острым лезвием про свежей ране. — Я не доживу до декабря, Тайлер, — ответил Чарльз, и его руки задрожали сильнее. Тайлер крепко обнял его, уткнувшись носом в его волосы. — Я испорчу тебе жизнь. Я уже ее испортил. — Чарльз закашлялся. — Прости за то, что я сказал тебе. Я не должен был пускать тебя. Ты бы смог уехать и начать нормальную жизнь, а я… — Нормальной моя жизнь была бы только с тобой, Чарльз, — сказал Тайлер и сглотнул. Его глаза покраснели, но он не плакал. Только крепче прижимал к себе Чарльза. — Что?.. — Я бы все равно вернулся, — продолжил Тайлер. — Я бы не смог жить без тебя. Больше не смог бы. — Он зажмурился. — Я добуду эти деньги, слышишь меня? Любые деньги, Чарльз. Я помогу тебе. Обязательно помогу. Я люблю тебя.       Чарльз вздрогнул и громко выдохнул. — Ты мог ошибиться, — сказал он и зажмурил красные глаза. Тайлер, сглотнув, нежно погладил его по щекам. Он взял лицо Чарльза в свои ладони и внимательно посмотрел ему в глаза. В них плескался лишь голый страх. Темные, бушующие волны находили друг на друга. Омывали огромные острые камни. Взрывались тысячами пенных брызг и уносили холодный песок куда-то глубоко, в черную, как ночь, пучину. Этой пучиной был темный зрачок, из-за которого несмело пробивались серые, как бледный бок луны, края. Тайлер видел свои осунувшееся лицо и кривую улыбку. — Мог, — сказал он, и Чарльз снова вздрогнул. — Я бы ошибся, если бы уехал и оставил тебя. Но я остался. — Я ведь мужчина, — ответил Чарльз, и голос его задрожал. — Ты не можешь любить меня. Это неправильно. Это ведь болезнь, Тайлер. — Плевать, — сказал он. — Даже если я болен, я не брошу тебя. Буду рядом, слышишь меня? Ни мой отец, ни Рэйчел не смогут отвадить меня от тебя. Я уйду, если ты оттолкнешь меня. Если скажешь, что ненавидишь меня по-настоящему. Только ты, Чарльз, и никто другой.       Тайлер осторожно наклонился и поцеловал его в лоб. Чарльз дрожал, а его руки были холодными. Тайлер обнял его и повел носом от бледной шеи до длинных, кудрявившихся на концах волос. Чарльз выдохнул и, прикрыв глаза, улыбнулся. Попытался улыбнуться. В груди разгорался пожар. Кровь стучала в висках, по которым бежали мелкие капли пота. Чарльз обнял Тайлера в ответ, положив холодные руки на его шею. — Тебе нужно идти, — сказал он и скользнул пальцами выше, к красному то ли от смущения, то ли от лесной духоты виску и жестким, косо остриженным волосам (Джон умело управлялся с тупыми и ржавыми ножницами, но волосы Тайлера, которого он усадил на низкий стул, частенько выскальзывали. Выскальзывала и трехдневная щетина, которую Тайлер все никак не мог сбрить). — Поцелуешь меня? — Тайлер усмехнулся, а Чарльз, отведя взгляд, фыркнул. — На прощание, а? — Не ты ли говорил, что никогда не бросишь меня? — Чарльз, криво улыбнувшись (в груди начинало колоть), ущипнул Тайлера за шею, и тот поморщился. Он перехватил руку Чарльза и сплел его пальцы со своими. — Обещай, что ни с кем не свяжешься, пока меня не будет, — сказал Тайлер, и голос его был серьезным. Он легко провел пальцами по подбородку и щеке Чарльза, где когда-то красовался большой и иссиня-черный синяк. Чарльз, как и Элли, не говорил, кто это был, а Тайлер не напирал, потому что боялся. — Я тебе что, верная женушка, которая должна сидеть у окна и тихо вздыхать, а? — Чарльз усмехнулся, но, не увидев ответной улыбки, коротко кивнул и продолжил: — Ты должен бояться не за меня, Тайлер. Сегодня все будут пялиться в черно-белые телевизоры в салунах. И когда я говорю «все», я имею в виду даже шатающихся алкоголиков и полуслепых старушек, уж поверь мне. Они не вспомнят ни обо мне, ни об Элли. — Элли? — Тайлер нахмурился. — Она должна поехать с Рэйчел, разве нет? — Сегодня она захотела остаться со мной, чтобы я рассказал ей о лошадях. Она любит их больше меня, Тайлер, хотя сама никогда не сидела верхом. Мы приглядим друг за другом, так что думай-ка лучше о себе.       Чарльз осторожно скользнул пальцами по его щекам, а после, когда Тайлер прикрыл глаза и выдохнул, погладил его по шее. Если бы мог, приподнялся бы в кресле и поцеловал его. Но Чарльз не мог. Пока не мог. Поэтому просто скользнул руками ниже и, обняв Тайлера, крепко прижался к нему, услышав заполошное биение сердца.

***

— Рядовой Донован?       Тайлер, поставив на землю сумку, одолженную у Джона (его спортивная сумка для поездки в Даллас на три дня была чересчур большой, и Стивен, хмурый и что-то бормочущий, выбросил ее из багажника), обернулся и нахмурился. Перед ним, раскинув руки в стороны для объятий, стоял приземистый седой мужчина с жидкой бородкой. Его острые глазки, окруженные морщинами, блестели и бегали туда-сюда, когда мимо Тайлера на станции проходили люди. Мужчина улыбнулся, обнажив вставные челюсти, и приподнял тонкие, почти незаметные брови. Что-то в его улыбке показалось Тайлеру смутно знакомым. Будто он уже не раз видел этого человека. Только более молодого. С седыми усами, подумал Тайлер, и глаза его округлились от удивления. Мужчина рассмеялся. — Командир? — спросил Тайлер. — Мистер Браун? — Он, пацан. — Мужчина обнял его и хлопнул по спине. — Он самый.       Бар «Нобу Даллас», куда мистер Браун привез Тайлера на своем новом черном «Шевроле» (Джимми бы понравилось, подумал Тайлер), стоял на окраине Скиен-роуд. Рядом — магазин виниловых пластинок, куда Тайлер, по словам Келли, должен был обязательно зайти и присмотреть новый переносной проигрыватель с автографом самого Джона Леннона на стеклянной крышке. О том, что за него хозяин магазина, мужчина средних лет в мешковатом костюме, попросит три тысячи долларов, Келли не уточнила, и Тайлер, посмотрев на проигрыватель из витрины, только кивнул. Напротив магазина, через велосипедную дорожку, где ходили люди, стояли три автомата с газировкой и соком. Подростки, побросав велосипеды, толпились, пытаясь одновременно нажать все кнопки. Автомат с вишневой газировкой, разбавленной каплей мартини, загудел, и хозяин проигрывателя за три тысячи баксов выбежал на улицу, чтобы прогнать мальчишек. Те, увидев его перекошенное от злости лицо, закрутили педали и заулюлюкали. Кто-то показал средний палец, и мистер Браун, протирающий стекла очков, рассмеялся. — Дети, — пожал плечами он, — что с них взять?       Внутри «Набу Даллас» отличался от забегаловки, где Келли взяла мороженое и огуречный коктейль по купону, разве что стенами с деревянной отделкой и чучелами животных на них. Мистер Браун, подмигивая официанткам, повел Тайлера к самому дальнему столу, огороженному от остального широкого зала плотной шторой с какими-то иероглифами. — Ну, и что же тебя привело в Даллас, молодой человек? — спросил Браун и взял меню. Полистал, покивал и заказал две кружки пива. — Скачки, — ответил Тайлер и отложил меню. Он услышал, как за шторкой бармен, разливающий пиво, перешептывался о чем-то с официанткой. Улыбнулся. — Скачки? — Браун нахмурился. — Ну, скачки это хорошее дело. Я вот на мистера Моргана поставил и его гнедого жеребца. Рупера, кажется. А ты на кого? — Я участвую в скачках, мистер Браун, — усмехнулся Тайлер. — Но, будь на вашем месте, тоже бы поставил на Моргана. Говорят, его жеребец в этом году будет самым быстрым и выносливым. — Говорят-то говорят, — кивнул Браун и пощипал бородку. Потом, словно поняв слова Тайлера, застыл и внимательно посмотрел на него. С легким прищуром, как и делал это всегда. Продолжил: — Подожди-ка, рядовой Донован. «Участвую», говоришь? — Тайлер кивнул. — Ты-то? Не верю! — Он стукнул кулаком по столу, и Тайлер рассмеялся. — Ты вон каким боровом здоровым вымахал. Тебя ж ни одна кобыла не удержит. Слово даю: свалишься из седла на старте же. Ой, и как мне будет за тебя стыдно, рядовой Донован. У тебя ж первое время даже парашюты из рук валились. Думал, не долетишь. Зацепишься где-нибудь или дернуть не сможешь. Как шею свою бычью не свернул — загадка.       Тайлер усмехнулся, и оба рассмеялись. Шутил мистер Браун всегда с серьезным лицом, и новобранцы, трясущиеся от одного косого взгляда, его шуток не понимали. Перешептывались, переругивались, а мистер Браун, сейчас командир на пенсии, только посмеивался, теребя седые усы. Усы он сбрил по просьбе любимой дочери и отпустил козлиную, как говорили его давние приятели, бородку. Но мистер Браун зуба на них не точил. Несмотря на военную выправку, человеком он был мягким, любящим свою семью и седого, как и он, толстого кота.       Официантка принесла два бокала пива с пенной шапкой и круглую тарелку с закусками за счет заведения. Браун улыбнулся и подмигнул ей. — А вы неплохо так устроились, командир, — усмехнулся Тайлер и сделал глоток. Над верхней губой осталась пена, и он стер ее. — Зови меня Майклом, — ответил он и снова защипал бородку. — Не на полигоне мы с тобой. Хорошее пиво, а? — Тайлер кивнул. — Хорошее, значит. Это бар моего знакомого. Наши внучки учились вместе в университете, вот и познакомили нас. Чтоб на пенсии не скучали, говорят. А кто скучает-то? Я вон газеты читаю по утрам, горшки раскрашиваю, которые моя дочка лепит, кота гоняю, если он, чертяка такой, гадить под шкафом моим начинает. Я тебе так скажу, понимаешь ли. Коты — животины своенравные. Тапки ему мои не нравились, так он сначала нагадил в них, а потом грызть начал. Как псина какая, ей-богу. У тебя-то животное дома есть, а? — Собака, — ответил Тайлер и подтянул к себе тарелку с закусками. — Собака, — кивнул Майкл. — Собаки-то, они, ну, как сказать, понимают тебя, что ли. Я коту этому говорю, чтобы мои вещи он не трогал. Убираю их по полкам, так он все равно среди ночи начинает грызть и царапаться. Я уж внучке говорил, чтобы она забрала его себе, засранца такого, так дочка вцепилась когтями и зубами. Мой, говорит, никому не отдам. Ну, мать-то послушать надо, вот и живет это отродье с нами. На воротник бы его пустил, если б мышей иногда не ловил. — В доме, что ли, живете? — Как же, — усмехнулся Майкл. — Первый этаж какой-то высотки. Внучка да муженек ее, прохвост какой-то, сняли мне и дочке квартиру эту недавно. Ну, я, конечно, обрадовался. Свое-то жилье. А квартира эта конурой собачьей оказалась. Стены тонкие, вонь, как в казарме, а с потолка капает все время. В подвале хлама немерено, вот мыши и завелись. Дочь-то моя их до посинения боится, вот и попросила внучку кота принести. Кто ж знал, что это не кот будет, а дьявол во плоти.       Тайлер рассмеялся. Они чокнулись и, осушив стаканы, заказали еще пива. На этот раз Майкл попросил разбавить его каплей хорошего мартини, и Тайлер поморщился. Мешать алкоголь он не любил: знал, что после пары таких бокалов или рюмок в голове останется только звон. Тайлер отказался, когда Майкл кивнул на его бокал. Тот пожал плечами. — Как знаешь, — сказал Майкл. — Я все о себе говорю, а ты-то сам как, а? Я ж тебя последний раз видел лет пять назад, когда на пенсию по настоянию руководства уходил. Старый, видите ли. Да мне семьдесят тогда только стукнуло. Старый это, вон, кто лежит и мычит только. А я-то не старый. В самом соку, так сказать. — Майкл усмехнулся. — Ты ешь, ешь, а то, вон, похудел как-то, что ли. Мешки под глазами да взгляд какой-то мутный. Хряпнул, что ли, когда сюда приехал? — Дорога долгая, — ответил Тайлер. — Из Колорадо катил сюда, что ли? — Майкл нахмурился. — Службу, значит, бросил? — Отпуск у меня сейчас, — сказал Тайлер. — А так из Саладо приехал. Шесть часов в машине трясся. — А в Саладо что забыл? — Отец и младший брат у меня там. Приехал их повидать, а потом скачки как-то подвернулись. Дай, думаю, и свои силы попробую. — А жена где осталась? — спросил Майкл и снова плеснул мартини. — Ни жены, ни детей, — улыбнулся Тайлер. — Да ну? — Майкл, как показалось Тайлеру, чуть не выпрыгнул из штанов от удивления, и он снова улыбнулся. — Холостым, что ли, слоняешься? — Тайлер кивнул. — Непорядок. А невеста хоть есть? Или просто девчонка, за которой хвостом ходишь? — Есть, — ответил Тайлер, и кончики его ушей покраснели. Майкл, заметив это, присвистнул. — Не просто девчонка, видимо, — рассмеялся он, и Тайлер от смущения цыкнул. — Ты, главное, не напирай, парень, понял меня? Девушки-то некоторые скромнее матери Терезы будут. Они ж всегда решают, обломится парню что-то или к черту он пойдет с цветами своими и бутылкой шампанского. Подожди, приглядись. Если понимаешь, что твоя это девушка, делать что-нибудь пробуй. Потом, глядишь, и до кольца дойдет. Ой-ой, — снова рассмеялся Майкл, — чего ж краснеешь, как девица нетронутая, а? Или девушка твоя уже дала тебе от ворот поворот, а ты на месте все топчешься? Плохо это, конечно, но я тебя учить не буду. Своя голова на плечах — сам и научишься.       Тайлер кивнул, и бокалы снова стукнулись друг о друга. Он внимательно посмотрел на своего командира, когда-то бывшего настоящей грозой всей части, и улыбнулся. Старость, несмотря на веселый нрав Майкла, оставила на его лице свой отпечаток. Кожа сморщилась и одрябла, глаза потускнели, нос с орлиной горбинкой теперь был крючковатым. Руки Майкла, когда он наливал себе мартини, дрожали, и он ругался. Майкл уже не напоминал Тайлеру грозного орла, которого боялись все мелкие птицы. Теперь он был седым, с мутной поволокой в глазах вороном, каркающим на каждого веселящегося воробья. Тайлер снова улыбнулся и сделал последний глоток.       У мотеля, где Стивен снял два номера, Тайлер остановился, когда улицы почти опустели, а на проводах уже не свистели птицы. Мотель — здание из белого кирпича с широкими окнами — стояло в нескольких ярдах от огромного, по словам Стивена, ипподрома. Тайлер слышал фырканье и ржание лошадей, стук копыт и крики наездников. Поправив на плече сумку, он спустился по широкой лестнице к площадке, выложенной квадратной плиткой, и остановился, когда на него пахнуло лошадиным потом и горячим песком.       Я поставлю на тебя два доллара, сказал ему Майкл, и Тайлер улыбнулся. Они попрощались, когда магазин виниловых пластинок уже закрылся, а мальчишки на велосипедах снова начали трясти автоматы. Одному, бритоголовому, даже удалось вытрясти себе пачку сырных чипсов. Он взял бы и вишневую газировку, которая в Далласе была самой популярной, но Майкл, под градусом мартини ставший командиром Брауном, начал читать какие-то нотации, и мальчишки, заулюлюкав, бросились прочь. Ты парень хороший, Тайлер, сказал Майкл и покачнулся, поэтому, если нужна будет помощь, чиркни мне бумажку, помогу, чем смогу; ребята крепкие у меня есть. За Майклом приехала внучка. Вместе они усадили его в «Шевроле», и девушка, сунув Тайлеру в руку визитку, улыбнулась на прощание. Тайлер кивнул.       Он бросил сумку под ноги и сел на последнюю ступень. Тайлер внимательно смотрел за Рупером, чьи длинные ноги и лоснящийся круп легко рассекали воздух, когда Стивен ударял его хлыстом. Рупер ржал и фыркал. Иногда он пытался сбросить Стивена или уйти из-под удара, но тот крепко, на зависть остальным наездникам, держал не только поводья, но и хлыст. Тайлера Стивен увидел, когда Рупер почти встал на дыбы. Почти, потому что тот сразу осадил его и снова вытянул хлыстом. Настроение у Стивена, как показалось Тайлеру, было паршивым. С самого утра, когда они только кивнули друг другу, Стивен бормотал себе что-то под нос и, если Мартин что-то ронял, отвешивал ему сильные подзатыльники. — Келли сказала, что он всегда нервничает перед скачками, — ответил Джимми, когда Тайлер остановился за его спиной. Джимми закурил и предложил сигарету Тайлеру. Тот отказался и, поправив сумку, искоса посмотрел на покосившийся дом. Джимми толкнул его локтем в бок и качнул головой. Тайлер кивнул.       Стивен выругался особенно громко, когда Мартин не смог закрыть багажник. Тайлер помог ему, и Стивен нахмурился сильнее. Ехать, по его словам, они должны были вместе, чтобы «произвести, так сказать, правильное впечатление». Когда Тайлер снова пришел к Стивену с разговором о скачках, тот улыбнулся и, закурив, хмыкнул. Договорились они быстро, несмотря на то, что Стивен снова поднял цену за Мару до семи тысяч долларов. Тайлер тогда только кивнул и пожал ему руку. Этим утром, в день, когда синоптики обещали особенную засуху, Тайлер руки не подал и увернулся, когда Стивен захотел хлопнуть его по спине. Единственное, чего хотелось Тайлеру по-настоящему, это поставить Стивена на колени и долго (очень долго, даже по мнению командира Брауна, человека терпеливого и сурового) ломать ему кости, а после сбросить тело, обмякшее, как мешок, в сточную канаву к голодным шавкам. Но Тайлер не показал и виду. Улыбнулся, когда Стивен открыл ему дверь ярко-красного «форда», и молчал всю дорогу, держа на коленях сумку. По приезде они разошлись, и Тайлер, которому хотелось хорошенько врезать Стивену, был бы рад не встречать его до самых скачек, где он хотел утереть ему нос.       Рупер громко заржал, а Стивен выругался (ругался он много и хлестко. Так, что на него частенько смотрели другие наездники), когда белая, с охристыми пятнами кобыла случайно лягнула воздух и задела жеребца по крупу. Ее наездница, высокая девушка с собранными в хвост волосами, погладила кобылу по лоснящейся от пота шее и что-то сказала. Стивен, побагровевший от злости, показал ей крепкий кулак и снова выругался. Девушка, поджав губы, пришпорила кобылу и цыкнула, когда Стивен крикнул о том, что женщинам на ипподроме не место. Она что-то ответила, но Тайлер не расслышал. Увидел только, как девушка ловко повела кобылу к перекладине, где на ржавом гвозде висел рюкзак. Она, спрыгнув, оттерла пот со лба и погладила кобылу по шее. Заметив внимательный взгляд Тайлера, девушка усмехнулась и махнула рукой. Дружелюбно улыбнулась. Потом, словно увидев что-то омерзительное, она скривилась и отвернулась. Раздались тяжелые шаги. — Мистер Донован, не так ли? — спросил кто-то за спиной Тайлера, и он обернулся. — Мистер Эванс? — Совершенно верно, — улыбнулся Итан и подмигнул. — Хорошо, что вы меня запомнили. С нашего знакомства прошло, дайте-ка посчитаю, около месяца. Срок немаленький, учитывая, чем же все кончилось. — И чем же? — Тайлер нахмурился. Скользкую рыбину с улыбкой на пол-лица он бы предпочел больше не видеть. — О, мне казалось, что мы расстались с вами на не вполне дружелюбной ноте, — ответил Итан и снова улыбнулся. — Ваш дорогой отец отнесся ко мне с подозрением, но я, на самом-то деле, был обычным букмекером, который хотел поговорить с вами. О том, о сём, так сказать. Мистер Морган уже говорил, что мы заключили пари? — Говорил, — буркнул Стивен и оттер испарину со лба. Он был красным, мокрым от пота. От него, как и от Рупера, словно валил пар. — Я сказал, что Тайлер придет к финишу четвертым, а вы, мистер Эванс, поставили только на седьмое место. Готовьте ваши баксы, — усмехнулся Стивен и хлопнул Тайлера по плечу. Тот поморщился. — Тай — парень смышленый. Он легко уделает вашего любимчика. — В этом я не сомневаюсь, — улыбнулся Итан. — Но Чеддер — моя слабость, поэтому я и поставил его на шестое место. Если мистер Донован сможет его обойти, я, конечно, расстроюсь, но деньги сохраню. Шестое место — не четвертое, понимаете ли. — Еще бы, — рассмеялся Стивен и посмотрел на Тайлера. — Эй, парень, кобылу-то свою не хочешь проверить, а? Ее даже мистер Эванс еще не видел. — Верно, — усмехнулся Итан. — Не в моих правилах оценивать лошадей без их хозяев. Идемте, мистер Донован, я провожу вас к конюшням.       Тайлер, хмыкнув, кивнул и пропустил перед собой не только улыбающегося Итана, но и уставшего Стивена, который отдал Рупера платному конюху и вышел к раздевалке, где уборщица домывала полы. Стоял ощутимый запах моющего средства, и Тайлер поморщился. Он оставил сумку в одном из шкафчиков и, дождавшись, когда Итан закончит любезничать с уборщицей, открыл дверь, ведущую на лестницу.       Спускались они в полной тишине — только стук каблуков на сапогах отлетал от стен и исчезал где-то на лестничных пролетах. Иногда Итан останавливался и, шепча себе под нос, к чему-то присматривался. Тайлер терпеливо ждал, хотя иногда его рука сама тянулась к чистенькому воротнику чужой рубашки, он хотел схватить его, а после сбросить Итана вниз с лестницы. Но Тайлер только стоял, скрестив руки на груди и раскачиваясь на пятках.       Конюшня, за которой, как видел Тайлер, простирался густой лес, была сделана из красного кирпича. По серой, покатой и раскаленной от горячего солнца крыше скользили алые лучи, которые отражались не только на металле, но в мелких лужах, оставшихся после короткого дождя. В полдень, когда Стивен наконец заглушил двигатель и хлопнул дверцей, в Далласе прогремел гром. Первый за все жаркое техасское лето. Моросящий дождь постучал по сухой земле и крышам и закончился, когда удивленная ребятня высыпала на улицы.       Тайлер переступил через поваленное дерево, обросшее травой, и вошел в коридор, вдоль которого тянулись десятки денников с жеребцами и кобылами. Подметенные половицы не скрипели, а балки не трещали, когда конюхи распахивали дверцы денников и выводили лошадей в манеж. Тайлер увидел нескольких наездников в шлемах и высоких кожаных сапогах и кивнул им. Они сдержанно кивнули в ответ, хотя в их глазах Тайлер заметил толику удивления. На самом деле, как сказал Итан, они пока не принимали участия в скачках, а были лишь новичками-любителями.       Итан остановился рядом со вторым конюхом, жилистым мужчиной средних лет с глубоко посаженными глазами. Он бросил вилы и обтер влажные ладони о рабочие штаны. Итан пожал ему руку и поморщился, ощутив запах горького пота. — Мистер Донован, как зовут вашу кобылу? — спросил он и внимательно посмотрел на Тайлера. — Мара, — ответил Тайлер, и улыбка сползла с лица Итана. — Хорошее имя, — сказал он и откашлялся. Лицо его побледнело. — Дайте-ка угадаю: так звали вашу первую любовь, да? — Эта кобыла моего хорошего приятеля, — ответил Тайлер и пожал плечами. — Вы о мистере Моргане? — Что вы, мистер Эванс, — улыбнулся Тайлера, и Итан нервно хохотнул. — Мистер Морган выкупил эту кобылу из Остина. Он стал ее вторым хозяином, тогда как я знаком с первым. Мара мне приглянулась, когда я узнал, что она смогла выиграть скачки два года назад. У других не было и шанса, слышали об этом? — К сожалению, тогда я жил в Мексике и сам только учился делать ставки. — Итан улыбнулся. Он вернул самообладание в считанные секунды и уже не трясся под внимательным взглядом Тайлера. — Но вы, мистер Донован, рассказали мне презанимательную историю, понимаете ли. Никогда бы не подумал, что вороная кобыла смогла бы выиграть. Говорят, черный цвет — к несчастью. — Хорошо, что я не верю в приметы, — усмехнулся Тайлер, и Итан рассмеялся.       Тайлер, поднявшись на второй этаж мотеля на лифте, остановился перед дверью своего номера, располагающего аккурат под номером Стивена, и повернул два раза ключ. Пахнуло старым, не выбитым от пыли ковром, и Тайлер поморщился. Включил свет, и лампочка с синим абажуром закачалась под потолком. Спальня напомнила Тайлеру закоулок казармы, куда ленивые солдаты сметали пыль и крошки с пола. Постель была узкой, с жестким матрасом, покрытым пятнами (их Тайлер видел даже сквозь тонкую простынь). Деревянный стол с креслом, через обивку которого выглядывали ржавые пружины.       На кресло Тайлер поставил сумку, а сам растянулся на постели и выдохнул. Ни кондиционера, ни кряхтящего вентилятора. Жара в комнате стояла нестерпимая, и Тайлер наскоро ополоснулся холодной водой (горячей почему-то не было) в узкой ванной, чтобы освежиться. Он приоткрыл окно и закурил. Окна его спальни выходили на пустую дорогу. На тротуарах иногда появлялись люди, от чего зажигались высокие фонари. Желтый свет гас, и улица снова становилась пустынной. Тайлер прищурился, увидев серую тень. Тень скользнула вдоль тротуара, аккуратно обошла упавший мусорный бак, где копошились уличные кошки, и исчезла. Тайлер поморщился, когда окурок обжег ему пальцы, а в дверь кто-то тихо, но настойчиво постучал.       На пороге, скрестив руки на груди, стоял Стивен. Губы были поджаты, а брови сведены к переносице. От него несло лошадиным потом, пеной для бритья и томатным соусом. Стивен только поднялся из ресторана, где с Итаном, жуя пасту, он говорил о предстоящих скачках. Но Тайлер этого не знал. Не знал и того, что привело Стивена к нему в спальню поздним вечером. — Слышал, мистеру Эвансу понравилась кобыла, — сказал Стивен и плюхнулся в кресло, отбросив сумку Тайлера на пол. — Говорит, что, несмотря на возраст, она и второй прийти может, не то что шестой али четвертой. Что думаешь-то? — Думаю, откуда мистер Эванс так хорошо разбирается в лошадях, если он обычный букмекер, — ответил Тайлер и снова подошел к окну. Закурил и выдохнул дым в приоткрытое окно. — «Мальборо»? — спросил Стивен и нахмурился. Настроение, несмотря на серое (серее грозовой тучи) лицо, у него было приподнятым. После пасты и четырех бокалов вина он ощущал себя как нельзя лучше. — Откуда это, а? Не знал, что в Саладо такие есть. Видел только «Кэмел» да «Уинстон». — Купил здесь, — ответил Тайлер и сунул мятую пачку в сумку. — А в машине чем дымил? — хохотнул Стивен. — Я уж думал, без глаз останусь. До того дым едким был. — Он прищурился. — Насчет Эванса ты, кстати, парень, прав. Он обычный букмекер, но лошадей любит до посинения. Верхом, конечно, не ездит. Высоты, вроде как, боится, но в породах разбирается, это точно. Случай был года два назад. На тех скачках вороная кобыла выиграла, на Мару, кстати, смахивающая. Все спрашивали про породу-то. Наездник, победитель этакий, молчал, ну и Эванс сказал ему, что полукровка это. Никто не верил, а прав он, черт этакий, оказался.       Стивен рассмеялся, а Тайлер хмыкнул. — Мистер Эванс сказал, что два года назад жил в Мексике, — ответил он. — Сам только ставки учился делать. — Да ну? — Стивен нахмурился. — Может, и так, конечно, все было. Я-то с ним особой дружбы не вожу, рассказываю, о чем все гудят да перешептываются. Ты мне вот что скажи, Тайлер, послезавтра-то в грязь лицом не ударишь, а? Краснеть мне за тебя не придется, надеюсь? Я пришел с тобой об Эвансе поговорить да подбодрить тебя немного. Знаю, что не из трусливых ты. Не Мартин и не Джимми. Яйца-то, надеюсь, все такие же стальные, как и в тот день, когда ты на меня с кулаками кинулся, а? — Такие же, — усмехнулся Тайлер, и Стивен рассмеялся. — Это хорошо, — сказал он и хмыкнул. Поднялся с кресла, на спинке которого осталось мокрое пятно, и шагнул к двери. Повторил: — Это хорошо. — Стивен, — Тайлер остановил его хлопком по плечу, — что насчет Эванса? — А что с ним? — Ты хотел поговорить о нем. Я слушаю. — Как сказать, — выдохнул Стивен. — Эванс — скользкий тип, Тайлер. Улыбки эти его, подмигивания. Я бы на твоем месте с ним особо не трындел, мало ли. Дурачком-то он хорошо умеет прикидываться, как я заметил. Чуть что — сразу смешки да ухмылочки. Как девка пятилетняя, ей-богу. Не братайся с ним, Тайлер. Он как рыбина хитрая. На крючок насадится, а потом, когда в руки ее возьмешь, выскользнет обратно в ручей. Следи за ним в оба, парень, и ни на что не соглашайся, понял? — Тайлер кивнул. — И хорошо. Голова-то у тебя на плечах есть, да и мозги вроде варят. Если Эванс тебя дурить начнет, отбрыкивайся, как кобель глистный, чтоб он тебе на шее петлю не затянул.       Тайлер усмехнулся и снова кивнул. Хлопнула дверь, и он растянулся на постели, от которой тянуло чьей-то мочой. Тайлер закурил, смотря в потолок и отсчитывая время вместе с громко тикающими часами. Ублюдок, усмехнулся он, вспомнив взволнованное лицо Стивена и его кривую улыбку. Стивен, как и Итан, был румяным яблоком с гнилью внутри. На первый взгляд — красные бока и сладкий запах. На второй — копошащиеся внутри гнили черви и мякоть, напоминающая кровавую человеческую плоть. Тайлер поморщился, когда горячий пепел упал на обнаженную грудь (футболку он отбросил на пол). Он затушил окурок и покрутил в руках пачку «Мальборо», которую ему дал Чарльз. Тайлер улыбнулся.       Случилось это поздним вечером. Тайлер, протерев все столы, задвинув стулья и вымыв полы, стянул с себя рваный фартук, из-за которого Ричи над ним посмеивался, и, получив ежедневную плату от отца (и куда, скажи на милость, уходят все мои деньги, сукин ты сын), взял подмышку спортивную сумку с вещами для поездки в Даллас. Мара, как знал Тайлер, уже ехала в широком фургоне вместе с Рупером, жуя сено и фыркая, когда колеса подпрыгивали на колдобинах. Тайлер же, как и Стивен, должен был выехать в Даллас только на следующий день ранним утром. Двигатель «бьюика» заглох окончательно (Ричи, разгребая сарай, случайно поставил на капот что-то тяжелое, от чего металл просел), и Тайлер был вынужден ехать в «форде» Стивена. Об этом ему сказал Джон, разминавший плечи за барной стойкой. — Далеко собрался? — спросил Джон и прищурился. — Выпью с Джимми, — ответил Тайлер и зашнуровал ботинки. — Выпьешь или опять налакаешься так, что на ногах стоять не сможешь, а? Мало тебе, что ли, неделю назад было? Сначала пил, уезжать собирался, а потом и вовсе вернулся. Я тебя в салуне увидел, так чуть за сердце не хватился. Призрак, думаю. Кто ж с отцом-то родным так поступает, я тебя спрашиваю. Надо ж было нормально объяснить, что в голову тебе просто моча ударила, а не разыгрывать тут спектакль. Ричи, вон, тоже ходил сначала, улыбался, потом тебя увидел и чуть в штаны не наложил. Мозгов у тебя, Тай, как у курицы.       Тайлер рассмеялся и вышел из салуна. Услышал еще пару отцовских ругательств и улыбнулся.       Дверь на заднем дворе была заперта, и Тайлер, приподняв коврик, нашарил второй ключ. Половицы на кухне скрипнули, и Бадди, тявкнув, прыгнул на Тайлера. Он облизал ему нос и уши и заскулил, когда Тайлер погладил его по спине и бокам. Бадди крутился в его ногах, пока он шел по коридору, иногда плечом задевая стены (лампочка как обычно не горела). Элли не было, и Тайлер подозревал, что теперь Рэйчел забирала ее с собой. Почему — он не знал. Как и не знал того, что делала Элли, пока Рэйчел загружала белье в барабаны или гладила вещи, морщась от пара.       Чарльз, как и ожидал Тайлер, лежал на постели и, нахмурившись, прочищал дуло винтовки. Утром, когда Рэйчел только собиралась на работу, он укатил в рощу, чтобы пострелять. Сбил всего четыре яблока из десяти, поэтому решил разобрать винтовку и проверить детали. — Может, кто-то просто разучился стрелять, — усмехнулся Тайлер, и Чарльз цыкнул. Сначала, когда Тайлер крепко его обнял и прижал к себе, он вырывался. Потом, выдохнув, успокоился и положил голову ему на грудь. — Мелкий говнюк, — сказал Чарльз, и Тайлер рассмеялся. — А ты не смейся, а. Это из-за тебя я, между прочим, даже винтовку почистить не могу. Ты ж постоянно у меня в голове вертишься. Прицепился, как репей под хвост свиньи, и не отцепляешься, как бы я не старался. — Может, ты просто меня любишь, — хмыкнул Тайлер и цыкнул, когда Чарльз несильно ударил его кулаком в плечо. — Засранец, — сказал он.       Тайлер, рассмеявшись, взял лицо Чарльза в свои ладони и поцеловал его в лоб. Губы скользнули ниже, очертив бледный, в родинках нос, и остановились на губах Чарльза. Тайлер целовал его медленно, поглаживая по шее, чтобы успокоить. Чарльз в его руках расслабился и сам потянулся к нему за новым поцелуем. Горячие ладони Тайлера опустились ниже, на спину Чарльза и скомкали ткань футболки. Чарльз выдохнул, когда Тайлер мягко отстранился, продолжая обнимать его. — И я тебя люблю, Чарльз. — Ой, — фыркнул он и, покраснев, отмахнулся. Тайлер снова рассмеялся и теперь, когда Чарльз взял в руки винтовку, обнял его со спины, положив голову на его плечо. — Завтра уезжаю в Даллас, — сказал Тайлер, и Чарльз кивнул. — Рэйчел недавно говорила… — Нет. — Чарльз качнул головой. — Даже не думай меня спрашивать об этом. — Чарльз, это ради твоей же безопасности, — ответил Тайлер и нахмурился. — Ненормально, когда кто-то вламывается сюда и угрожает тебе. — Я сам открыл ему дверь. — Зачем? — Тайлер сглотнул. — Потому что угрожал он не мне, Тайлер, а Элли и Рэйчел. Я не могу рисковать ими и думать только о собственной шкуре. Я втянул их в это. Я попросил Рэйчел бросить работу в Галвестоне и приехать сюда, потому что мне было плохо. Она сделала это ради меня, и теперь я, как ее старший брат и дядя Элли, сделаю что-нибудь ради них. — Скажи мне, кто это был, и я… — Что «я»? — спросил Чарльз и поджал губы. — Врежешь ему и сваляешь с землей, а? Тогда он начнет точить зуб и на тебя. Господи, Тайлер, сними ты уже эти чертовы розовые очки и… — Прости, — сказал Тайлер и поцеловал Чарльза в висок. — Знаю, что не должен был говорить об этом. Прости меня, Чарльз.       Чарльз выдохнул и потянулся к невысокой тумбочке у кровати. Из ящика со вторым дном достал пачку «Мальборо» и бросил ее на постель. Тайлер нахмурился. — Сигареты? — спросил он. — Откуда? — Возьми их, — сказал Чарльз и лег на постель. — В тот день, когда я выиграл скачки в Далласе, от нервов я курил именно их. Знаю, звучит по-дурацки, но… — Спасибо. — Тайлер улыбнулся и лег рядом. — Обязательно так лыбиться? — спросил Чарльз, и он усмехнулся.       Люблю, подумал Тайлер и снова покрутил пачку в руках. Он ополоснулся еще раз, открыл окно нараспашку, чтобы проветрить, и забрался в постель, отбросив тонкую простынь и одеяло на пол. Подушка пропахла сигаретами и пылью, напомнив запах, стоявший в покосившемся доме, и Тайлер улыбнулся.       Утром, когда только забрезжил рассвет, а Стивен, как хорошо знал Тайлер, видел какой-то сон и причмокивал (об этом ему говорила Келли), он поднялся с постели, закурил и начал собираться. Иногда, когда за окном звучала музыка или чьи-то крики, Тайлер выглядывал на улицу и улыбался. Подростки (юноши в мешковатых костюмах и девушки в ярких платьях) танцевали, выстукивая по плитке каблуками кожаных сапогов и лакированных туфель. Паренек с торчащими ушами держал магнитофон и иногда, хмурясь, щелкал кнопками. Тайлер не слышал, но видел, как тот размахивал руками, дрыгал ногами и качал бедрами, что-то показывая. Девушки кивали, и музыка начинала звучать снова. Паренек смотрел на них чуть больше минуты (Тайлер отсчитывал, слушая громкое тиканье часов), а потом снова выключал магнитофон и качал головой. Одна из девушек, среднего роста с копной каштановых волос, что-то сказала, потерев переносицу, и паренек, чьи уши покраснели то ли от смущения, то ли от гнева, обозвал ее тощей курицей. Это Тайлер, как и его соседи, услышал хорошо и нахмурился. Между пареньком и девушкой завязался спор, и Тайлер закрыл окно. Он застегнул ремень и, поправив рубашку (утром от земли тянуло чем-то влажным и холодным), открыл дверь.       Ипподром, как и ожидал Тайлер (ради этого он попросил у хозяина мотеля старый будильник), утром был пустынным. Ветер лениво уносил песок и опавшие желтые листья на трибуны с пластиковыми стульями, а потом кружил ими, словно маленькими снежинками. В небе, занесенном, будто земля — снегом, белесыми облаками, похожими на легкие перья птиц, ярким кругом наливалось солнце, которое несмело пускало косые лучи на прохладную и влажную от росы землю. Тайлер улыбнулся, когда черная, как смоль, птица села на металлическую перекладину ипподрома и чирикнула. Ее глаза заблестели, и она, хлопнув крыльями, улетела.       Тайлер шел между денниками, туже затягивая ремешок шлема под подбородком, и рассматривал кобыл и жеребцов. Рупер, которого Тайлер погладил по шее с мелкими рубцами, фыркал и медленно жевал сено. Он качнул головой, когда Тайлер подобрал с земли побитое яблоко, которое, видимо, случайно оставил кто-то из детей (Итан говорил, что в конюшне частенько устраивали экскурсии для них), и протянул его Руперу. Жеребец обнюхал яблоко и, фыркнув, снова начал жевать сено. Тайлер усмехнулся.       Мара, чей денник был в самом конце, заржала, увидев Тайлера с яблоком в руке. Он погладил ее по шее и внимательно посмотрел на кобылу, стоявшую рядом. Это была лошадь, которая случайно задела Рупера. Она фыркнула, когда Тайлер попытался коснуться охристого пятна на ее голове, и отошла, качнув крупом. — Она не любит чужаков, — усмехнулась девушка и остановилась рядом с Тайлером, скрестив руки на груди. — В этом мы с ней чем-то похожи. — Как звать? — Тайлер шагнул назад, и девушка открыла денник. Вывела кобылу и надела на нее узду. — Брэнди, — ответила она и посмотрела на Тайлера. — И только попробуй сказать что-нибудь по этому поводу — сразу получишь в нос. — И в мыслях не было, — усмехнулся Тайлер. Девушка фыркнула и, набросив на спину Брэнди седло, затянула ремни. — Давненько верховой ездой занимаешься? — спросила она, когда Тайлер открыл ворота, ведущие на ипподром, и помог вывести кобыл. Мара шла рядом, с любопытством обнюхивая фыркающую Брэнди. — Около трех месяцев, — ответил Тайлер, и девушка, округлив глаза, остановилась. — Шутишь, что ли? — Не-а. — Тайлер качнул головой и, взяв поводья, вывел Мару вперед. — У меня, на самом-то деле, был хороший учитель, поэтому я и приехал сюда. Попытать, так сказать, удачу. — А шею не боишься свернуть? — усмехнулась девушка. — Что-то больно ты говорливая для той, кто не любит чужаков. — Тайлер хмыкнул и ловко забрался в седло. Сжав поводья, он пришпорил Мару, и она, перейдя на рысь, понеслась вдоль металлических перекладин, которые уже раскалились от редких лучей горячего солнца.       Девушка фыркнула и показала ему средний палец. Тайлер усмехнулся.       Где-то прозвучал звон церковного колокола. Из-за трибун Тайлер, остановивший Мару, увидел медный купол и высокий, с позолоченным крестом шпиль. Колокол отзвонил, и вороны, сидевшие на проводах и вытягивающие шеи, закаркали и, хлопнув крыльями (издали этот звук напомнил Тайлеру взрыв петарды, которую кто-то подорвал ночью под его окном), улетели, сбившись в черный, как смоль, косяк. Небо затянуло серыми тучами, и вороные, как бока Мары, перья блеснули в лучах бледного солнца. Прохладный ветер взметнул песок и опавшие, блеклые листья и унес их вслед за воронами. Где-то вдали прогремел гром, и Мара, заржав, прижала уши к голове. Тайлер погладил ее по шее и, успокоив, снова пришпорил. Мара иноходью пошла вдоль перекладин и остановилась, качнув головой, когда мимо стремительно пронеслась Брэнди.       Тайлер хмыкнул и, поправив шлем, пришпорил Мару, ударив каблуками сапог по ее бокам. Кобыла фыркнула, прижала уши к голове (Тайлер погладил ее по шее, чтобы немного успокоить) и стремительно понеслась вперед. Прохладный ветер обдал лицо Тайлера чем-то свежим, и он улыбнулся. Трибуны, шелестящие деревья, медный купол — все смешалось, и перед собой Тайлер видел только лицо Чарльза. Счастливое лицо, без морщинок, вызванных острой болью, с горящими, серыми глазами, напоминающими молодую, журчащую среди камней и высокой травы холодную реку. Он увидел Чарльза, твердо стоявшего на ногах с усмешкой на губах и витиеватыми тенями от ресниц на розоватых от смущения щеках. Увидел его тонкие пальцы в своей ладони и еле видимый след от легкого поцелуя в шею. Тайлер видел это словно наяву, а Мара неслась вперед, обгоняя Брэнди и ее удивленную наездницу, и остановилась только тогда, когда Тайлер натянул поводья и чуть привстал в седле, чтобы холодный ветер остудил его красное лицо. — Неплохо, — усмехнулась девушка и хлопнула Мару по крупу. Кобыла фыркнула. — Есть, ради кого стараться, а? — Есть, — хмыкнул Тайлер и, снова пришпорив Мару, умчался вперед. Девушка улыбнулась.       На Далласские ежегодные скачки — праздник и настоящую дань какому-то известному техасскому наезднику (какому, Тайлер так и не узнал) — собрались тысячи зевак. Трибуны с пластиковыми стульями были переполнены, и многие, те, кто опоздал, толпились у самого входа. Сдерживали их суровые верзилы в соломенных, под стать скачкам, шляпах. Смотрелось нелепо, и кое-кто, кто был, разумеется, посмелее, посмеивался и получал за это косые взгляды. Стоял ощутимый запах газировки и жареного мяса. Хитрые мальчишки в джинсовых комбинезонах пробегали между рядами с полными подносами: хот-доги, вареная кукуруза, леденцы для детей. За пару долларов, стоя в тени, можно было купить банку холодного пива. За десять минут до вывода кобыл и жеребцов кто-то пролил апельсиновый сок, забрызгав не только себя, но и какого-то скандального вида мужика. Началась возня, и верзилы в соломенных шляпах бросились к трибунам. Опоздавшая толпа хлынула, словно пролитый сок, и отдавила кому-то ноги.       Тайлер выдохнул. Сердце бешено стучало в груди, а руки подрагивали. Закурить он не мог: огромная красная табличка с зачеркнутой сигаретой висела над головой и как-то странно давила на него. Тайлер снял шлем, пригладил влажные от пота волосы и снова надел его, потуже затянув ремешок под подбородком. Он поправил номер на рукаве (ему достался седьмой. Счастливое, как сказал Итан, число) и внимательно посмотрел на Мару. Кобыла качнула головой и фыркнула, когда Тайлер погладил ее по крупу. Он что-то зашептал ей на ухо, и Мара, заржав, успокоилась. Ее черные глаза заблестели, и Тайлер улыбнулся. Он обнял крепкую лошадиную шею и прикрыл глаза. Вспомнил усмешку Чарльза и сигареты, оставленные в номере мотеля, и хмыкнул. Теперь его сердце стучало размеренно, не отдавалось болью в висках. Тайлер ощутил легкое прикосновение к своей спине и снова улыбнулся. Бесплотный дух уже не преследовал его. — Нервничаешь? — спросил Стивен и хлопнул Тайлера по плечу. Он снял шлем и сложил в него стек и мятую повязку с номером. Стивен шел первым, и от этого его глаза словно горели пьяным блеском. Он почти станцевал, когда миловидная девушка в соломенной шляпе обвязала вокруг его руки повязку. Первый, выкрикнул Стивен, и Тайлер криво усмехнулся. — Есть такое, — хмыкнул Тайлер и расправил плечи. Над Стивеном он возвышался дюйма на три, но тот никогда не тушевался. Наоборот, пытался приподняться на носки, чтобы не смотреть снизу вверх. — Я объясню тебе, за кем ты должен приглядывать, — сказал Стивен. — Посмотри-ка туда. — Он указал Тайлеру на рыжую кобылу. Ее жокей стоял рядом и оттирал сапоги от размокшего песка. — Это любимица мистера Эванса. Он уже говорил, ведь так? — Тайлер кивнул. — Тебе, парень, повезло. Она шестая, значит, вы будете идти вместе. Кобыла вертлявая, но не очень-то выносливая. Сдуется через десяток ярдов, и дальше ты поскачешь рядом с ним. — Стивен показал на гнедого жеребца, похожего на Рупера. Отличало их количество пятен на крупе и крепость ног. — Пятый номер быстрый и выносливый. Давненько он тут уже скачет, на самом-то деле. Всегда вторым к финишу приходит, а ее хозяин на меня зуб частенько точит. Ну, тут уж ничего не попишешь, — рассмеялся Стивен. Он нахмурился, когда к старту подвели вороного жеребца с коротко остриженными гривой и хвостом. Кивнул Тайлеру и продолжил: — Это, понимаешь ли, во всех смыслах темная лошадка. Участвует третий год подряд и всегда приходит четвертой. Я-то в этот раз на тебя поставил, так что не оплошай, слышишь? Но с восьмым номером держи ухо востро. Жеребец дикий, будто бы необъезженный, да и жокей у него такой же. Нелюдимый и молчаливый. Подлянки, вроде, никому никогда не устраивал, но мало ли. — Стивен пожал плечами и внимательно посмотрел на Тайлера. — Все ясно?       Тайлер кивнул, и Стивен, хлопнув его по спине, рассмеялся. Он надел шлем, обвязал номер на рукаве и шагнул к взволнованному Руперу. Трибуны начали гудеть, когда прозвучал громкий гудок. Тайлер, выдохнув, сел в седло и, уперев ноги в стремена, повел Мару к старту. Она остановилась и прижала уши к голове. Тайлер погладил ее по шее и скосил взгляд на рыжую кобылу, стоявшую рядом. Она, в отличие от вороного жеребца по другую сторону, фыркала и жевала удила. Тайлер снова погладил Мару и, расправив плечи, прищурился. Раздался гудок, и дверцы, сдерживающие наездников, разъехались в стороны. Заревела толпа, и Тайлер вытянул Мару стеком. Земля содрогнулась.

***

— Мистер Коркоран, — сказала Элли и несильно ударила Джимми по плечу. — Мистер Коркоран, — повторила она и убрала из спутанных рыжих волос солому. — Мистер Коркоран!       Джимми, услышав звон упавшего ведра, подскочил со стога сена и, покачнувшись, схватился за перекладину денника. Кобыла взволнованно заражала, а Джимми поморщился от гудения в голове. Прошлым утром, когда Стивен и Тайлер наконец уехали, а Мартин, освобожденный от работы ушел в город, Келли позвала Джимми сначала на чашку кофе, разбавленного виски, потом на бутылку красного вина и полупустую банку пива. Пили они долго, пока не кончились яблоки, которые Келли вместе с корзиной стянула из-под носа спящего Феликса, и пойло, которое все та же Келли принесла из спальни отца. — Мартин, — прохрипел Джимми, — этого прохвоста Стивена сейчас все равно нет, так что давай пойдем друг другу навстречу и не будем вычищать солому и дерьмо. Тем более, ни я, ни ты не стоим на ногах. Боги, меня, кажется, сейчас стошнит.       Джимми упал на колени и выблевал на скрипящие половицы несколько бокалов вина и пару стопок виски. Легче не стало, но голова перестала гудеть, словно сломанный холодильник. — Я не знаю, кто такой Мартин, — сказала Элли. — Но мне, мистер Коркоран, нужна ваша помощь. Вы как-то приносили к нам свое переносное радио. Тайлер уехал на скачки, и я знаю, что дядя Чак захочет хоть как-то услышать о нем. В «Доллар», где есть настоящий телевизор, он пойти не может, а радио послушает.       Джимми застыл. Он сглотнул, потом, все еще не понимая, как в конюшне оказалась девчонка из покосившегося дома, обернулся и выдохнул. Пахнуло чем-то кислым, и Элли поморщилась. — Так поможете? — спросила она и подала Джимми ковш с холодной водой.       Он, умывшись и пригладив волосы, внимательно посмотрел на нее. — Ты как здесь оказалась, а? Разве мама не учила тебя не шастать где попало? — Мама сейчас занята. Она думает, что я играю с Бадди на заднем дворе. Я дошла сюда перебежками. Пряталась в кустах, когда видела кого-то, а потом пролезла под балкой манежа и забралась в конюшню через щель в стене. — Как настоящий солдат, знаешь ли, — усмехнулся Джимми и натянул сапоги. — Как Тайлер? — Глаза Элли заблестели. — Наверное. — Джимми пожал плечами. — Вот только девочки солдатами не становятся. Они на кухне у плиты стоят да за детьми смотрят. В войну мальчишки играют, а девчонки с куклами возятся. Ну, мне так кажется. Тайлер-то сильный, поэтому и солдат. А ты мелкая еще. Читать, наверное, толком не умеешь. — Умею, — сказала Элли. — И читать, и писать. — Да ну? — Ага, — кивнула она. — Еще и бегаю быстро. — В смысле? — Джимми нахмурился. Его глаза округлились, когда Элли толкнула его и выбежала из конюшни. — Догони! — крикнула она и, рассмеявшись, бросилась вперед.       Вот черт, подумал Джимми и погнался за ней. Рядом с сараем, на развороченном сене, где обычно дремал Джимми, сейчас храпел Мартин, сон которого, несмотря на выпитое пойло, был очень чутким. Он без труда бы услышал крики и шаги Элли, а после, проснувшись, схватил бы ее за волосы, чтобы отвесить пощечину. Кто жил в покосившемся доме, Мартин, благодаря россказням Стивена, знал, поэтому плевал на их крыльцо каждый раз, как проходил мимо. Элли он видел единожды и тогда чуть не свернул ей тонкую шею. Феликс отобрал у него ружье раньше, чем он смог натворить делов. Но сейчас, ранним утром, Феликса рядом не было, и Джимми, задыхаясь от боли в боку, бежал за Элли, чтобы перехватить ее раньше Мартина.       Элли рассмеялась, когда Джимми споткнулся и выругался. Она быстро, перепрыгивая через ведра и камни, бежала к сараю, чтобы с разбегу прыгнуть в сено. Элли не знала, что в солому, словно в одеяло, завернулся храпящий Мартин. Как и не знала того, что рядом лежали вилы. Элли почти прыгнула, когда Джимми с выкатившимися от страха глазами схватил ее за воротник домашнего платья и дернул на себя. Он обнял ее, поэтому Элли не ударилась, когда они упали на холодную землю. Джимми завыл, приложившись виском о камень, но замолчал, услышав, как заворочался Мартин. Он почесал пивной живот и, перевернувшись на другой бок, затих, и Джимми выдохнул. — Было весело, — сказала Элли и поднялась на ноги. Отряхнула платье. — Ни черта не весело, — буркнул Джимми. — Я, кажется, получил сотрясение, пока прыгал за тобой, как кузнечик.       Элли рассмеялась, и Джимми закрыл ей рот грязной ладонью. Элли поморщилась. — Тише, — сказал он и прислушался. Он, как и Элли, вздрогнул, когда за его спиной упало ведро. Ветер, подумал Джимми и сглотнул. Он обернулся и, увидев только катившееся к нему ведро, выдохнул. Отпустил Элли и вытер обслюнявленную ладонь о джинсы. — Радио, — снова сказала Элли, и Джимми поморщился от головной боли, которая накатила резкой волной. Прислушался и, различив только пьяное сопение Мартина (Джимми боялся, что сейчас из-за угла, словно черт из табакерки, выскочит Феликс или, боже упаси, Келли, у которой что не день — то новая передряга), прикрыл глаза. Потом, когда Элли дернула его за штанину, махнул рукой и медленно поплелся в конюшню, где среди развороченной соломы, на которой он спал, лежало радио с перемотанной изолентой антенной.       Тихого ругательства, сорвавшегося с губ притаившейся за углом Келли, Джимми не услышал. Не услышала и Элли, которая начала щебетать что-то о лошадях.

***

      Трибуны взорвались криком: раздался гудок, и лошади, как только разъехались створки, стремительно бросились вперед, фыркая и качая головами от хлестких ударов стеками по лоснящимся крупам. Горячий песок летел из-под копыт, а земля дрожала, и эту дрожь Тайлер чувствовал всем телом. Он знал, что Рупер шел далеко впереди, поэтому подгонял Мару, когда, как ему казалось, она начинала медлить. Стек рассекал воздух и с громким свистом обрушивался на вороной круп. Мара почти летела, и Тайлер слышал только свист ветра в ушах и рев трибун. Гул усилился, когда Мара начала нос в нос скакать с рыжей кобылой, любимицей мистера Эванса.       После старта первыми вырвались вперед два гнедых жеребца. Рупер легко перешел на галоп и оставил своего главного соперника, пятого номера, позади. Гнедой жеребец фыркал от пыли и песка, но его жокей, суровый мужчина средних лет с густыми усами, крепко держал поводья, не позволяя жеребцу передохнуть. Он гнал его хлесткими ударами, а Стивен, как подозревал Тайлер, тихо посмеивался и иногда ругался себе под нос, когда Рупер громко ржал и пытался сбросить его с себя.       За гнедым, в крупное пятно, жеребцом шел восьмой номер. Вороной конь, остриженный хвост которого напоминал кисточку. Короткая грива металась по шее, и жокей, хмурый мужчина со сведенными к переносице бровями, не только хлестал его стеком, но и пришпоривал. Он всегда приходил четвертым, сказал Стивен, и Тайлер нахмурился. Сейчас, когда до крутого поворота, где гнедой жеребец с пятнами наверняка заупрямится и встанет на дыбы, оставалось всего десяток с лишним ярдов, у вороного были все шансы выбиться вперед и занять второе место. Тайлер выругался.       Мара шла четвертой, и он гнал ее вперед. Тайлер спиной чувствовал внимательные взгляды не только удивленных трибун, но и заинтересованный, с легким прищуром взгляд Итана, который, несмотря на то, что был, по его словам, бедным букмекером, сидел в дорогой ложе среди уважаемых и богатых людей. В основном, как видел Тайлер, предпринимателей, которые зевали и только показывали пальцем. Он знал, что взгляд Итана, в отличие от взглядов мужчин в костюмах и женщин в длинных платьях, был направлен исключительно на Мару. Ублюдок, подумал Тайлер и усмехнулся. Он уже видел короткий черный хвост и знал, что если Мара начнет скакать быстрее, то сможет обойти вороного жеребца. Не знал только Тайлер, что рыжая кобыла, любимица Итана, которую он оставил позади, догонит Мару через десяток ярдов, а ее жокей гаденько улыбнется Тайлеру. Улыбнется так же, как Итан или Стивен.       Жокей рыжей кобылы, жилистый и вертлявый юноша с козлиной бородкой, рассмеялся и сплюнул на землю, когда смог обойти Мару и, ударив стеком по крупу, вырваться вперед. Тайлер знал, что Стивен наверняка обманул его, поэтому только цыкнул и закашлялся от песка и пыли. Колючий ветер усилился и взметнул горячий песок, и Тайлер, щурясь, уже не видел ни рыжего, ни вороного крупов. Ну же, подумал он, давай, девочка моя. Мара, словно услышав его мысли, фыркнула и вырвалась вперед, оставив позади подступающую белую кобылу. Ее жокеем была длинноволосая девушка, которая иногда улыбалась и дружелюбно махала Тайлеру, когда они вместе объезжали лошадей за день до скачек.       Тайлер занес руку со стеком, но Мара, качая головой, уже задевала своим боком бок рыжей кобылы. Вертлявый юноша, поправив мокрый от пота шлем (у Тайлера, несмотря на ремешки, он то и дело съезжал, и ему приходилось частенько поправлять его), округлил глаза и удивленно приоткрыл рот, увидев хрипящую Мару и усмехающегося Тайлера. Кобылы шли нос к носу, и десятки камер устремились на них. Трибуны смолкли и взорвались громкими криками только тогда, когда Мара, заржав, обогнала рыжую. Кто-то узнал тебя, девочка, подумал Тайлер и, улыбнувшись, погладил ее по шее. Рыжая кобыла осталась позади, и Тайлер видел перед собой не только приближающийся крутой поворот, но и остриженный хвост вороного жеребца, который никак не мог обогнать гнедого.

***

— Ого! — рассмеялся комментатор. — Седьмой номер показал себя во всей красе и вернул себе четвертое место. Если он обойдет вороного жеребца мистера Спока, то может рассчитывать на призовое место и взгляды десяток красоток. Видели бы вы этого наездника, — усмехнулся он. — Напоминает, знаете ли, героя восточных сказок. — Мистер Морган говорил, что для его приятеля, мистера Донована, это первые скачки, — сказала девушка и поправила микрофон перед собой. — Даже для любительских он и его кобыла показывают отличный результат, что скажете, коллега? — Это точно, — ответил он. — Зрители следят за ним так же внимательно, как и за мистером Морганом и его жеребцом. Полагаю, и в этом году он будет победителем. Мистер Эванс, наш главный букмекер, почти озолотится.       Девушка рассмеялась. — Мистер Эванс смотрит исключительно на Мару, — сказала она, и камеры посмотрели на Итана, скрестившего руки на груди. Он улыбнулся, и девушка, несмотря на то, что он ее не видел, улыбнулась в ответ. — То и дело говорят, что эта кобыла уже участвовала в далласских скачках. Я работаю здесь только первый год, поэтому сейчас передаю слово своему коллеге. — Честно говоря, — сказал он, — за годы моей работы здесь, я видел десятки вороных кобыл и жеребцов. Но, помнится мне, года два назад лошадь, похожая на Мару, утерла нос кобыле мистера Моргана. У него не было и шанса, понимаете ли. Наездник заставил нашего Стива глотать пыль и песок. Мистер Морган финишировал вторым и, насколько я знаю, сильно расстроился. Расстроился и мистер Эванс. После такой грандиозной победы наездника, о котором едва ли кто-то слышал, зрители ждали, что он появится и в следующем году. Но его не было, а теперь кобыла, похожая на ту, почти, о-го-го, обогнала вороного жеребца. Говорят, он, как и его жокей, очень дикий. — Настоящий мустанг, — рассмеялась девушка, и ее смех перешел в хрипы. Радио снова забарахлило. — Черт, — выругался Джимми и начал крутить антенну. Держалась она плохо, постоянно падала или складывалась пополам (изолента, которой Джимми склеил ее, была старой, доставшейся ему от Феликса, который иногда разбирал свои вещи), и Джимми приходилось держать ее, стоя рядом с инвалидным креслом. На Чарльза он старался не смотреть. Смотрел то на Элли, разрезающую желтую газету, то на Бадди, растянувшегося у ног Чарльза. Джимми молчал и отводил взгляд, когда Чарльз начинал смотреть на него. — Черт, — повторила Элли и рассмеялась, когда Бадди тявкнул. — Элли, — сказал Чарльз, и она улыбнулась. — Мистер Коркоран, — сказала Элли и поморщилась. Радио снова захрипело (Джимми никак не мог его настроить), — почему вы боитесь моего дядю, а? — Я не боюсь твоего дядю, — буркнул Джимми и взвизгнул, когда Чарльз ткнул его пальцем в бок. Элли рассмеялась, а Бадди начал крутиться в ногах Джимми и скулить. Он погладил его по спине и продолжил: — Я, знаешь ли, никого не боюсь. Бывает, конечно, что и я могу дать деру, но если нужно вступиться за того, кто послабее, то я только рад почесать кулаки. — Даже дяде Чаку сможешь помочь? — Глаза Элли загорелись. Она отложила газету и ножницы и внимательно посмотрела на Джимми. Чарльз цыкнул. — Ну, малышка, у твоего дяди винтовка есть, — буркнул Джимми, — так что моя помощь ему не нужна. — Тайлер всегда ему помогал. — Элли пожала плечами. — Даже тогда, когда дядя Чак обещал его пристрелить. — Чего? — воскликнул Джимми и уронил антенну. Радио закряхтело, потом в гостиной зазвучала какая-то музыка. — Элли, — сказал Чарльз и посмотрел на нее, — я разрешил тебе остаться не для того, чтобы ты распускала свой длинный язык.       Элли, снова пожав плечами (эту привычку она переняла у Рэйчел), показала Чарльзу язык. Он фыркнул, а Джимми рассмеялся. Он рассмеялся сильнее, когда Элли, отойдя в сторону, показала средний палец (о, боги, Тайлер, чему ты учишь мою дочь, а) и убежала, громко смеясь. Чарльз, улыбнувшись, покачал головой. Джимми стер выступившие от смеха слезы и начал крутить антенну. Снова услышал веселые голоса комментаторов, рассказывающих о каком-то курином пироге, и улыбнулся. Радио Джимми поставил на диван, ближе к Чарльзу, а сам сел на холодный пол, где лежал Бадди. Он то и дело настороженно поджимал уши, а Чарльз, слушая радио, хмурился.       Элли вошла в гостиную с двумя горячими кружками чая, когда радио, как и трибуны, взорвались громким криком. Чарльз поморщился, но, погладив Элли по волосам, улыбнулся. Улыбнулся и Джимми, когда она поставила перед ним кружку. Радио хрипело, ножницы шуршали, разрезая старую бумагу. Чарльз прикрыл глаза и выдохнул. Вздрогнул, услышав стук в дверь.

***

      Стук копыт отдавался в висках, и Тайлер, глаза которого жжег едкий пот, сильнее прижимался к крепкой шее Мары. Крутой поворот приближался, и он до побеления пальцев сжимал поводья. Хвост вороного жеребца плыл перед глазами, а за спиной слышались громкое ржание и гневные окрики наездников, чьи лошади либо падали, загнанно дыша, либо переходили на шаг и фыркали от ударов стеком.       Мара неслась вперед. Песок летел из-под ее копыт, ветер свистел в ушах Тайлера, а горячий воздух жжег глаза. Остался всего ярд, когда вороной жеребец заржал и встал на дыбы. Наездник, потеряв шлем, пришпорил его, и земля дрогнула от удара копыт. Тайлер, ощутив чужое сомнение, вытянул Мару, и она пронеслась мимо, словно прохладный ветер. На повороте, где песок уходил из-под копыт, она резко повернула, и Тайлер качнулся в седле. Он случайно выронил стек и выругался. Не сразу Тайлер понял, что теперь шел третьим, а вороной жеребец, так легко оставленный позади, продолжал фыркать. Он остановился и заржал, когда его чуть не задавила рыжая кобыла. Любимица мистера Эванса, которая, как только ее наездник увидел камеру в руках Итана, стремительно понеслась вперед, чтобы догнать Тайлера. Острый нож блеснул от яркого солнца, и наездник усмехнулся. Его точно не ждало первое место, которое должно было достаться Стивену Моргану. Его ждало нечто другое: десять тысяч долларов от мистера Эванса, если он сделает все быстро и правильно. Быстро вертлявый юноша делать умел, поэтому легко пришпорил взмыленную кобылу и понесся вперед. Обогнул поворот, чуть не снеся вороного жеребца и его хмурого жокея, и помчался дальше. К Тайлеру, который почти догнал гнедого в крупное пятно.       Мара перешла с галопа на рысь, и Тайлер, в руках которого не было стека, пришпорил ее, ударив каблуками сапогов по лоснящимся от пота бокам. Мара заржала и, качнув головой, понеслась вперед. Ее спина дрожала, и Тайлер, пригибавшийся к ее шее, иногда гладил ее. Он уже видел гнедой круп, взмыленный, с полосами от стека и сильнее сжимал поводья. Трибуны гудели: Рупер, жеребец мистера Моргана, уже почти видел красную ленту и стремительно несся к ней.       Тайлер выругался, когда гнедой жеребец, идущий аккурат перед носом Мары, ускорился, оставив после себя облака пыли. Жокей снова вытянул его стеком и под громкие крики трибун оставил Мару позади. Тайлер видел только ровную спину жокея, качающийся шлем и белые пятна на серой шерсти. В ушах — свист ветра, на глазах — крупные капли пота, стекающие с мокрого лба. Тайлер не слышал приближающегося стука копыт. Не заметил, как смолкли трибуны. Не увидел прищуренного взгляда Итана и его гадкую усмешку. В руках он, как и обещал Стивену, держал видеокамеру. Сломанную, с треснувшим объективом. Итан ничего не снимал. Он предпочитал видеть все собственными глазами, а не пересматривать черно-белую, с помехами запись. Итан усмехнулся и внимательно посмотрел на рыжую кобылу и ее вертлявого, с ножом в руке (об этом знали только Итан и Стивен) жокея. Его шлем лежал среди горячего песка, а пустые стремена качались, когда кобыла неслась вперед. Итан нажал маленькую кнопку. Загорелся красный огонек. Трибуны замерли.

***

      Стук повторился. На этот раз сильнее, будто кто-то пытался снести дверь с петель ударом ноги. Чарльз сглотнул. — Вы ждете гостей, мистер Кларк? — спросил Джимми и внимательно посмотрел на Чарльза. Тот поставил радио на пол, рядом с дымящейся кружкой и выдохнул. Суеверный страх мурашками пополз по его спине, и он закашлялся. На платке остались редкие капли крови, и Чарльз, скомкав его, отбросил на диван. Стук повторился, и Джимми сглотнул. — Уведи Элли, — сказал Чарльз и посмотрел на стену, где на крючьях висела винтовка. Вычищенная, с двумя пулями и хорошим порохом. Он продолжил: — У нас в чулане есть старый и узкий шкаф. Туда вы точно поместитесь. Не выходите, пока я не скажу. Если услышите чьи-то крики или выстрелы, продолжайте сидеть в шкафу. Если кто-то начнет ходить по дому и звать вас, молчите и не высовывайтесь. Джимми, не позволяй Элли даже пикнуть. — Я-то, собственно говоря… — Быстро, — рявкнул Чарльз, и Джимми захлопнул рот. Он взял испуганную Элли на руки и ловко открыл дверь темного и пыльного чулана ногой.       Чарльз, выдохнув и прикрыв глаза, положил влажные от пота ладони на колеса кресла и покатил в кухню. Включил свет, и лампочка зажглась бледным светом. Винтовку Чарльз положил на дрожащие колени. Потом сглотнул и, расправив плечи, положил ладонь на дверную ручку. Сжал ее, и стук прекратился. Показалось, подумал Чарльз, но дверные петли громко скрипнули, а Бадди, крутившийся за Чарльзом, заскулил. Чарльз щелкнул замком, и дверь распахнулась от удара ноги. Его окатило холодным, неестественным для Саладо ветром, и он вздрогнул всем телом. Капли пота скатились по красным от жара вискам и впитались в воротник рубашки. — Давненько не виделись, — усмехнулся Ричи и, дернув плечом, с размаху ударил Чарльза по щеке. Тот покачнулся, и его кресло начало наклоняться. Ричи, снова усмехнувшись, с силой пнул по колесу, и Чарльз упал, ударившись плечом о пол. Поморщился и попытался встать на ноги, но Ричи опередил его и врезал под дых. Чарльз закашлялся и захрипел, когда он крепко схватил его за волосы и уткнул носом в пол. Продолжил: — Я, конечно, понимаю, что до грязных педиков всегда доходит долго, знаешь ли. Я поэтому-то и пришел к тебе тогда, чтобы, так сказать, заранее все обсудить. И ты, вроде как, даже согласился со мной. — Ричи ударил Чарльза ребром ладони по шее. — Согласился, а? — Он, вздернув его, поставил на колени. — Отвечай, гребаный урод! — Иди на хрен, — усмехнувшись, прохрипел Чарльз, и Ричи снова ударил его под дых. Не дал согнуться пополам, крепко держа за волосы. — Язык у тебя слишком длинный, — сказал Ричи и рассмеялся. — Надо бы укоротить, конечно, но не сейчас. Я-то, собственно говоря, по другому поводу-то пришел. Мне казалось, что тогда, когда я прописал тебе зуботычину, а мой братец наконец собрался уезжать, мы все обмозговали, так сказать. Ты, пидор вонючий, больше не лез в жизнь Тайлера, а я больше тебя не трогал. Все хорошо, все счастливы. Но тут, понимаешь ли, казус один происходит. Знаешь какой? — Ричи оскалился. — Не знаешь? Да ну? Так я тебе объясню: ты, кажется, ноги свои кривые перед моим братом раздвинул, вот он и остался здесь. В скачках теперь, вон, участвует. В «Долларе» только о нем и говорят, представляешь? Я-то брата старшего люблю, родня как-никак, поэтому и молчал пока, ждал, так сказать, когда он уедет. И он бы уехал, но ты ж вцепился своими пальцами, которые не только сломать, но и отрезать надо. — Ричи плюнул Чарльзу в лицо, потом, когда тот даже не поморщился, усмехнулся и ударил его кулаком. Он разбил ему губы и рассек бровь. Бросил на пол и врезал тяжелым ботинком в живот. Чарльз захрипел. — Собаке — собачья смерть, понимаешь ли. Знаешь же, что сам виноват, так что даже не пытайся дать деру. — Ричи отбросил винтовку в коридор. — Я ведь предупреждал тебя, сраный ублюдок. Теперь, когда я сломаю каждую долбанную косточку в твоем грязном теле и запихну тебе твой длинный язык в растраханную дырку, я найду твою шлюху-сестру и шлюху-племянницу и натяну их на свой хрен. Может, по очереди. А может, кто знает, двоих сразу. Я сделаю все это, и, знаешь ли, виноват в этом будешь ты один. Я дал тебе выбор: мой брат или твоя гребаная семейка, и ты этот выбор сделал. Неправильный, правда, поэтому в качестве наказания я заставлю твою вонючую псину тебя трахнуть. И твоя любимая племянница будет смотреть на все это. А знаешь почему? — Ричи ударил Чарльза по плечу. — Потому что я заставлю ее. Даже если она будет кричать, я буду держать ее. Очень крепко. — Ричи рассмеялся. — А потом я трахну ее у тебя на глазах. Она ж мелкая, даже ударить не сможет. — Выблядок, — прохрипел Чарльз и ударил Ричи по колену. Тот снова рассмеялся. — Чё, силенки появились, а? — спросил он. — Так я твои пальчики сейчас быстро подправлю, знаешь ли. Даже собственное дерьмо ими жрать не сможешь.       Ричи крепко схватил Чарльза за руку и, прижав ее к полу, занес ногу. Чарльз взвился и закашлялся. Бадди скулил где-то в коридоре, но Чарльз знал, что в кухню он не вбежит. Знал, потому что сам научил его этому. Боялся, что однажды кто-то из рабочих мог его пристрелить. Ричи качался на одной ноге и смеялся. Он замолчал и ослабил хватку — Чарльзу удалось освободить руку, — когда щелкнул затвор.

***

      Трибуны застыли, но Тайлер этого не заметил. Не заметил он и рыжей кобылы с вертлявым наездником, которые настигли его у крутого поворота. Тайлер ощущал только соленый пот, бегущий по вискам, и горячий ветер, который холодил мокрую кожу. Мара под ним дрожала, но продолжала нестись вперед, словно знала, что сейчас Тайлеру остался последний рывок. Самый опасный, но от этого не менее волнующий и сладкий. Тайлер рисковал. На эти скачки он поставил почти все. Поступил, как сопливый мальчишка, сказал бы Джон, если бы знал всю правду. Но ее знал только Тайлер, который крепче сжимал поводья и наклонялся ниже, к мокрой от пота шее Мары. Наклонялся, чтобы среди колючего песка увидеть гнедой круп. Его Тайлер не видел, зато вертлявый наездник смог не только достать короткое, но острое лезвие, но и приблизиться к Маре и Тайлеру настолько, чтобы вспороть вороной бок и воткнуть нож по самую рукоять в правую ногу.

***

— Убирайся, — сказал Джимми, хотя голос его был нетвердым, взволнованным. Он неумело держал винтовку перед собой, положив дрожащий палец на спусковой крючок, и внимательно смотрел на удивленного Ричи.       Джимми, как и сказал ему Чарльз, спрятался вместе с Элли в узком и пыльном шкафу в чулане. Элли дрожала в его руках, и он гладил ее то по спине, то по волосам, чтобы успокоить. Она почти разрыдалась, услышав звонкую пощечину, а Джимми сглотнул: он узнал этот голос. Это был Ричи. Несносный, вздорный, со злобной усмешкой на пол-лица. Ричи, у которого всегда чесались кулаки, и он мог подраться несколько раз за вечер, проведенный в окружении симпатичных девчонок. Ричи не знал меры — он бил, пока его соперник не начинал задыхаться от крови. Это Джимми знал хорошо. Он не раз видел, как Ричи избивал какого-нибудь рабочего за то, что тот косо посмотрел на него. Или усмехнулся. Или вошел так, как это обычно делал Ричи. В отличие от Тайлера, он использовал свою немалую силу (хотя, конечно, здесь он уступал старшему брату) бездумно. Это Джимми тоже знал хорошо. Знал и теперь дрожал, как и малышка Элли, при мысли о том, что Ричи в кровь изобьет беззащитного (Джимми мог, конечно, с этим поспорить) Чарльза, а потом кинется на него и Элли, которая от страха не сможет сделать и шага.       Джимми прислушался. С каждой секундой его сердце стучало быстрее. Он слышал, как Ричи называл Чарльза и его семью. Как угрожал расправой не только ему, но и уставшей после работы Рэйчел и Элли, которая смотрела на Джимми слезящимися глазами и что-то шептала. Что-то, похожее на молитву. Джимми сглотнул и, поднявшись на дрожащие ноги, вышел из чулана. Плотно прикрыл дверь и сказал Элли ждать его здесь.       Джимми медленно шел по коридору и морщился, когда половицы под ним скрипели. В гостиной он увидел скулящего Бадди и приложил палец к губам. Бадди тявкнул, и Джимми выругался себе под нос. Он услышал, как Чарльз послал Ричи. Потом раздались громкий хруст и каркающий смех Ричи. Джимми увидел отброшенную в коридор винтовку и, выдохнув, бросился вперед. Дрожащими руками схватил дуло и, посмотрев на улыбающегося Ричи, щелкнул затвором. — Убирайся, — сказал Джимми и сглотнул, увидев окровавленное лицо Чарльза. Губа была разбита, а на лбу наливался сине-фиолетовый синяк. Джимми продолжил: — Проваливай, Ричи, иначе я выстрелю тебе промеж глаз, а потом скормлю собакам. Ты-то в Саладо не будешь особой потерей.       Ричи усмехнулся и отбросил от себя хрипящего Чарльза. Тот упал, приложившись виском о собственное кресло, и закашлялся. По подбородку потекли тонкие струи крови. Джимми поморщился. — Коркоран? — хмыкнул Ричи и скрестил руки на груди. — А ты-то тут какими судьбами, а? Я, конечно, подозревал, что с девчонками у тебя не клеится не потому, что ты импотент, но я никак не ожидал, что ты окажешься долбанным педиком, знаешь ли. Мне казалось, что эта петушиная шлюха, — он пнул Чарльза по правой ноге, — раздвигает ноги только перед моим братцем. Но видимо, я ошибся. Он, как и в молодости, приглашает сюда разных мужиков. Ну и как оно, а, Джимми, пихать свой хрен в растраханную моим братом задницу? Лучше выбритой киски, а? Нравится тебе, похоже, мешать своим елдаком дерьмо. — Ричи сплюнул под ноги. — Пукалку-то эту убери, все равно стрелять не умеешь. Я тебе так скажу, Джимми, — он прищурился, — я пришел сюда не для того, чтобы бить тебя. С тобой я разберусь чуть позже. Я, честно сказать, пришел сюда, чтобы выбить всю дурь из этого гребаного пидора, который заразил моего брата. Я немного поучу его хорошей жизни, а потом отчалю. Сегодня меня ждут работа и девочки. Так что, Джимми, сворачивай свою винтовку и убирайся отсюда, пока я не накостылял и тебе. Лучше бы ты, конечно, и из Саладо свалил, а то я за себя не ручаюсь. Мало ли, подниму тебя посреди ночи и начну трахать, чтобы… — Убирайся, — сказал Джимми и навел дуло Ричи в лоб. Сглотнул и прищурил один глаз. — Стреляю я хреново, это правда, но, понимаешь ли, с жалкого ярда и в башку твою пустую попаду. А еще я, знаешь ли, плохо держу свой длинный язык за зубами. Смекаешь, к чему веду, а? — Джимми усмехнулся. — Тайлер узнает. И он, честно сказать, не будет распинаться с тобой, как это делаю я. Ему хватит одного моего слова, и он врежет тебе по самые яйца. Пока только врежет, понимаешь? Потом, когда я расскажу всю историю, он тебя кастрирует и запихнет твой крошечный стручок тебе поглубже в горло. Или в задницу. Но и на этом не закончит, учитывая, что ты сделал с Чарльзом. Для Тайлера он, понимаешь ли, не пустой звук, поэтому он хорошенько потопчется на твоих гребаных костях. — Я его брат, — усмехнулся Ричи. — Он никогда не сможет всерьез поднять на меня руку. — Посмотрим, — хмыкнул Джимми. — Проваливай, иначе костей не соберешь. Вижу ведь, как яйца твои трусливые дергаются при упоминании Тайлера. Чуешь же, что живым от него не уйдешь, если на Чарльзе хоть синяк останется. А он остался, знаешь ли. Проваливай отсюда, иначе сначала я нашпигую твою задницу пулями, а потом брошу под ноги Тайлера обглоданную собаками башку.       Ричи рассмеялся. — Больно смелый, — сказал он. — Язык как помело, знаешь ли. — Ричи сунул руку в карман на джинсах и вытащил складной нож. Джимми сглотнул, и он, усмехнувшись, продолжил: — Правду говоришь, что Тайлер мне врежет. Я знаю это. — Ричи пожал плечами и положил нож на стол. — Поэтому-то не буду бегать, как трусливая шавка. Это удел, — он посмотрел на Чарльза, — жалких пидоров, которые даже ходить не могут. Я сам скажу Тайлеру, что немного поиграл с его подстилкой. Он-то наверняка не знает, что эта шлюха вытворяла в молодости, поэтому простит меня. — Ричи рассмеялся. — Не дрейфь, Джимми, трахать я его не буду. Я ж не пидор. Так только, вырежу кое-что ножичком на этом смазливом лице. Тайлер-то сразу поймет и побежит ко мне, как кобель, у которого суку пристрелили. Я тоже, понимаешь ли, не лыком шит, поэтому буду ждать его со своими дружками. Вместе мы его на раз-два отделаем. — Он посмотрел на Джимми и улыбнулся. — Чего это ты, а? Трусишь али плакать, как девка малолетняя, собираешься? Хочешь посмотреть, как я помечу этого педика? Смотри, мне-то что. Кровищи, правда, многовато будет, но ему не привыкать.       Ричи, усмехнувшись, взял Чарльза за волосы и поставил на колени. Он плюнул ему в лицо, и Чарльз поморщился, скривив губы. Он хотел что-то сказать, но из горла со свистом вылетел только хрип. Чарльз закашлялся, и мелкие капли крови попали Ричи на футболку. Тот нахмурился и, поджав губы, врезал Чарльзу под дых. Выругался и попытался нашарить на столе складной нож.

***

      Нож блеснул в костлявых руках, и наездник, высвободив одну ногу из стремени, склонился к крупу Мары. Тайлер, рука которого лежала на нем, словно ощутил холод металла и обернулся. Его глаза округлились, а после на него оглушающей волной нахлынули крики толпы, смех вертлявого юноши и свист лезвия, рассекающего воздух. Тайлер не успел увести Мару. Не успел перехватить чужую руку. Не успел убрать ладонь с крупа. Нож, как и острая боль, прожег его руку намного раньше, чем он смог моргнуть и выдохнуть. Раньше, чем толпа смогла завизжать от ужаса. Раньше, чем комментаторы с бледными лицами смогли нажать маленькую кнопку в душной комнате.

***

Бах.       Ричи заверещал, а его нож отлетел к стене вместе с щепками, оставшимися от стола.

***

      Мара, громко заржав от боли, оступилась. Тайлер услышал, как что-то хрустнуло. Услышал задушенный хрип кобылы и ощутил, как начал терять равновесие. Мара резко остановилась, налетев на рыжую кобылу и этим позволив вертлявому юноше вытащить нож. Он усмехнулся, обтер лезвие о грязную штанину и снова занес нож. Теперь Тайлер действовал быстрее.

***

Бах.       Пуля прошла в дюйме от ботинка Ричи и застряла где-то в полу. — Коркоран, какого хрена? — взвизгнул он и отбросил от себя Чарльза. — Тебе чё, жить надоело, а? Я…

***

      Глаза Тайлера потемнели. Он не чувствовал боли в руке, поэтому легко перехватил поводья и попытался увести Мару к трибунам. Рыжая кобыла под уверенными движениями наездника последовала за ними, и Тайлер выругался себе под нос. Мара его не слушала. Качала головой, громко ржала, фыркала и пыталась укусить Тайлера, когда он гладил ее по шее. Она припадала на одну ногу, и Тайлер качался в седле, то и дело теряя равновесие. Он слышал стук копыт за спиной, слышал тихий смех и словно видел безумную улыбку на пол-лица. Улыбку мистера Эванса, который продолжал держать сломанную камеру и внимательно смотрел за Тайлером. За его жалкими попытками убежать. Сдаться. Спрятаться, чтобы спасти свою не менее жалкую жизнь.

***

Бах.       Дверной косяк растрескался, и на пол хлопьями осыпалась деревянная труха. Ричи, округлив глаза, похлопал себя по карманам на джинсах и не сразу понял, что его нож валялся на полу в луже крови. Грязный и скользкий. Он подобрал его и, сунув в карман, посмотрел на Джимми, скривив губы. — Убирайся, — сказал Джимми и снова положил палец на спусковой крючок. — Иначе я отстрелю тебе яйца. — Выблядок, — выругался Ричи и, ударом ноги отбросив инвалидное кресло в сторону, выбежал на задний двор, хлопнув дверью. Выстрелом Джимми случайно снес замок, и теперь дверь просто качалась на петлях.

***

      Солдатская выправка никогда не подводила Тайлера. Ни тогда, когда он впервые вступил на полигон. Ни тогда, когда он впервые взял в руки автомат и размозжил кому-то голову. Ни тогда, когда прятался в засаде с двумя пулями в кармане. Ни выправка, ни выдержка, ни чутье никогда не подводили его. Не подводили раньше, но подвели сейчас.       Тайлер выругался, когда уставшая и взмыленная Мара перешла на шаг, а боль в руке окатила его горячей волной. Кровь шумела в висках, глаза застилал едкий пот, крупными каплями бегущий по лбу и вискам. В голове стучало, а в груди кололо, и тело Тайлера впервые сдалось перед натиском боли и усталости. Сдалось в последний, решающий момент, и Тайлер, раскачиваясь в седле, прохрипел какое-то ругательство. Он качнул головой, высвободил ноги из стремян и, попытавшись обернуться, получил тыльной стороной ладони точно в шею. Тайлер смог бы удержаться в седле, смог бы сбросить наваждение и дать отпор. Смог бы, если бы Мара не получила новый удар ножом. Она, громко заржав, встала на дыбы и, сбросив с себя Тайлера, упала, придавив его своим весом.       Тайлер, ударившись виском о землю, потерял сознание.       Это был конец.

***

      Джимми, отбросив винтовку, упал на колени и приложил ухо к груди Чарльза. Тот, закашлявшись, оттолкнул его и выблевал на пол, в лужу крови, остатки поджаренного Рэйчел хлеба. — Вам нужен врач, мистер Кларк, — сказал Джимми и поставил кресло. — Здесь недалеко есть кабинет с двумя медсестрами. — Исуси, Коркоран, ты имбецил, что ли? — прохрипел Чарльз и снова закашлялся. Громко и надрывно. Так, что по его щекам потекли слезы, смешиваясь с кровью. — Понял, — ответил Джимми.       Он помог Чарльзу сесть в кресло и позвал заплаканную, с красным лицом Элли. Она разрыдалась сильнее, увидев окровавленное, с огромным синяком лицо Чарльза, и крепко обняла его за шею, уткнувшись мокрым носом в плечо. Элли дрожала, и Чарльз гладил ее по спине и волосам, чтобы успокоить. Где-то захрипело радио и взорвалось на весь дом громкими криками трибун. Комментаторы молчали, и Чарльз, в груди которого что-то защемило, прислушался. — Шестой номер нарушил правила, — сказала девушка, и ее голос звучал взволнованно. — Он пытается согнать седьмого участника с дистанции. — Крик трибун усилился, заглушив девушку. — Господи! — воскликнула она. — У шестого номера в руках, черт возьми, нож. Он пытается задеть им другого наездника. Вороная кобыла сошла с дистанции, но он все равно преследует ее. — Радио закашлялось и захрипело, а девушка продолжала под испуганный рев трибун: — Боги, вызовите кто-нибудь охранников. Рыжая кобыла идет нос к носу с вороной, и ее наездник все еще размахивает ножом. Подождите, не снимайте это на камеру. Господи, он всадил нож и вспорол бок. Что за хрень происходит, а? Почему у шестого… — Радио закряхтело, и Джимми поморщился. Девушку не было слышно, и лицо Чарльза бледнело с каждой секундой. Он уже не гладил Элли по спине и не слышал ее испуганного лепета. — Тайлер, — прошептал Чарльз и, сглотнув, ощутил, как закололо в груди.       Радио затарахтело. Раздался взволнованный голос девушки. — Седьмой номер не смог удержать кобылу, и она сбросила его. Сейчас, по словам врачей, мистер Донован находится без сознания. — Черт возьми, — глухо выругался Джимми.