С любовью, Техас

      Луч не по-осеннему горячего солнца скользнул по пустынной улице Нью-Йорка, одетого яркими красками позднего ноября, и исчез в приоткрытом окне маленькой квартиры на Десятой Авеню.       Эту квартиру, с двумя неширокими комнатами и узким коридором между ними, Тайлер посетил самой последней из тех, которые ему предложил риэлтор, женщина средних лет в юбке-карандаш. Последней, потому что шестиэтажный дом с вишневой черепицей стоял у самой дороги, рядом с шумным и популярным минимаркетом, куда по вечерам забредали полупьяные подростки и студенты. Рядом, всего в нескольких кварталах, гремел вокзал, а внизу, под самыми окнами в деревянных рамах, тарахтела желтая пробка — говорливые водители такси курили, громко смеялись и рассказывали друг другу какие-то истории. Одни и те же, как успел заметить Тайлер, пока десять минут смотрел на серо-зеленое пятно на потолке. Неудачный ремонт прошлых квартирантов, сказала ему тогда риэлтор и нервно поправила воротник застегнутой наглухо рубашки. Стояла нестерпимая жара, и в этой квартире, словно парящей над десятками автомобилей и пешеходов, она не рассеивалась, а наоборот, как казалось Тайлеру, усиливалась — и без того горячий воздух будто бы тяжелел градусов на пятнадцать и душил, сминая горячими ладонями шею. Тайлер бы не заплатил за эту квартиру ни цента. Не заплатил бы, если бы не широкое окно в маленькой спальне с пыльными полами.       Окно уходило в пол и открывало вид на узкую пешеходную дорожку, с одной стороны заросшую высокими дубами. Листья колыхались, а люди все так же шумели, но не это удивило Тайлера. Его поразило темно-серое (в тот день над Нью-Йорком сгустились плотные тучи), с белесыми нитями редких молний небо, которое огромным куполом нависло не только над шестиэтажным домом, но и над всем городом. Густые тучи закручивались в настоящий водоворот, унося с собой последние алые лучи закатного солнца и черных птиц, которые острыми крыльями вспарывали небо. Тогда Тайлер ощутил нечто странное. Какое-то незнакомое до этого чувство осело в его груди, и он задержал дыхание. Это небо, казавшееся обычным грозовым, предвещающим о скором холодном ветре и затяжном дожде, словно напомнило Тайлеру о чем-то. Напомнило то, что он забыл. Забыл случайно, поэтому обязательно должен был вспомнить. Именно в тот день, когда под резкий звук грома спортивная сумка соскользнула с его плеча, Тайлер ощутил странное дежа-вю. Это было не обычное небо, которое он видел каждый день. Это было небо, которое поселилось в ком-то другом, и этот маленький и темный клочок Тайлер увидел во взгляде Чарльза. Увидел в ту ночь, когда впервые поднялся по скрипучему крыльцу.       Тайлер остановился напротив маленькой кофейни — кирпичного здания с широкими окнами, стеклянной дверью и качающейся на ней вывеской — и обвязал поводок Бадди вокруг металлического штыря дорожного знака. Бадди, который за три месяца, проведенных в шумном Нью-Йорке, так и не привык к любопытным, улыбчивым, но чужим людям, жалобно заскулил, посмотрев на Тайлера. Тот, присев на корточки, коротко улыбнулся и погладил его по спине. Потом почесал за ухом и щелкнул по носу. Бадди тявкнул. — Ну чего ты, а? — спросил Тайлер и поправил кожаный ошейник с металлической косточкой. Его выбрала Элли. Элли, которая удивленно открыла рот, оказавшись в огромном зоомагазине с высокими клетками ярких попугаев и мягких кроликов.       Бадди снова заскулил и ткнулся влажным носом в ладони Тайлера. — Я не могу взять тебя с собой, приятель, — продолжил тот и указал на качающуюся вывеску. — Посмотри-ка на тот знак, а. С собаками запрещено, понимаешь? Я бы пронес тебя под курткой, будь ты поменьше раза в три и полегче на десять фунтов. Но я не могу, поэтому тебе придется терпеливо, слышишь меня, терпеливо подождать меня здесь. — Тайлер выпрямился и разгладил джинсы. — И знай, что теперь я буду смотреть в оба, так что даже не пытайся перегрызть поводок, усек?       Бадди тявкнул, и Тайлер, прищурившись, почесал его за ухом. — Смотрю в оба, — сказал он и шагнул к стеклянной двери.       Тайлер действительно внимательно следил за Бадди, который, оставшись в одиночестве, растянулся на пешеходной дорожке и начал исподлобья рассматривать то случайных велосипедистов (их он, на самом-то деле, боялся до зубного скрежета. Тайлер помнил, как Бадди залился настоящим лаем, когда мимо него впервые пронесся огромный велосипед), то гудящие автомобили, водители которых останавливались, чтобы выбросить окурки в урну. Тайлер прищурился, а после, когда Бадди прикрыл глаза, отвернулся, чтобы расплатиться. Делал все быстро, потому что до сих пор помнил, как пару месяцев назад, во время первой прогулки по Нью-Йорку, Бадди порвал поводок и бросился к декоративному озеру, где плавали утки. Бадди вспугнул не только нескольких уток, которые вычищали своим птенцам перья, но и маленьких детей, дремавших в колясках. Над парком, в котором стояла приятная тишина, раздался громкий детский плач, потом — скулеж и тявканье и наконец тихие извинения Тайлера. И напоследок — шуршание купюр. Офицер, который в тот день патрулировал парк, явно был недоволен не только тем, что Бадди выкупался в озере, но и тем, что у Тайлера не было с собой его документов о прививках. Говоря по правде, хотя об этом Тайлер, конечно, умолчал, он не знал, были ли у Бадди прививки вообще.       Но в тот день Тайлер думал об этих бумажках меньше пятнадцати минут, потому что вечером, словно настоящая буря, над ним закружилась их первая с Чарльзом ссора. Настоящая ссора. — Он выкупался в озере, распугал уток и чуть не укусил офицера полиции, когда тот попытался взять его за ошейник, — сказал Тайлер и бросил мокрую от воды футболку на пол. Чарльз, до этого чесавший влажного от воды Бадди за ухом, поморщился. Тайлер, увидев это, продолжил: — Что еще? Хочешь сказать, что у меня нет никакого права бурчать на эту довольную морду, — он кивнул на Бадди, — которая сейчас разлеглась у тебя на коленях.       Чарльз усмехнулся. — На него ты можешь ворчать сколько угодно, — ответил он и несильно хлопнул Бадди по спине, когда тот попытался запрыгнуть на постель. — Он все равно тебя не поймет, но… — Но? — Тайлер с силой хлопнул дверцей шкафа. — Но я уже десятки раз просил тебя не разбрасывать одежду, — продолжил Чарльз и внимательно посмотрел на хмурого Тайлера. — По крайней мере, в нашей комнате.       Обычно это «наше», произнесенное Чарльзом с какой-то особой интонацией, действовало на Тайлера сродни чашки теплого чая в холодный вечер. Каждый раз он смущенно улыбался (хотя, конечно, старался не показывать перед Чарльзом своего смущения) и целовал Чарльза в висок или лоб. Мог поцеловать и в губы, если рядом не было Рэйчел, которая от этого только хмурилась, или Элли, которая удивленно поднимала брови.       Но сейчас, сколько бы трепетной нежности Чарльза не вложил в это «наше», Тайлер его не услышал. Нахмурился сильнее и, тихо выругавшись себе под нос, поднял с пола мокрую футболку. Бросил ее в пластиковую корзину, которая стояла за дверью в углу, и что-то вполголоса пробубнил. — Можешь ворчать на меня сколько угодно, — усмехнулся Чарльз и подкатил к широкому окну. На Нью-Йорк опускалась прохладная ночь. — Но потом ведь сам скажешь «спасибо», когда тебе не придется снова перерывать весь шкаф, чтобы найти футболку.       Чарльз был совершенно прав, и Тайлер, как бы ни хотел, всегда признавал это. Всегда, но отчего-то не в этот раз. Усталость, страх, раздражение и гнев разом окатили Тайлера холодной волной, и он криво усмехнулся. — Спасибо, мамочка, — сказал он и посмотрел на наручные часы. Четверть десятого. Минут через двадцать Рэйчел постучит в дверь, чтобы проверить Чарльза и о чем-то с ним поговорить. Поговорить, выставив Тайлера, словно надоевшую собаку, за дверь. Это злило. — Не за что, сыночек, — Чарльз усмехнулся. — Хоть кто-то же должен тебя этому научить. — А ты, как я посмотрю, записался в блюстителей чистоты и порядка, а?       Тайлер, словно услышав шорох в коридоре, закрыл дверь, щелкнув замком. Чарльз опасливо посмотрел на него. — Нет, но я сказал тебе о том, что терпеть не могу беспорядок, еще тогда, в Саладо, перед самым отъездом в Нью-Йорк. И ты со мной согласился. Рассмеялся и дал слово, что прекратишь разбрасывать футболки по всей комнате. — Хочешь сказать, что я опять обманул тебя? — Тайлер скрестил руки на груди и внимательно посмотрел на спину Чарльза. Тот не обернулся. — Не сдержал свое слово так же, как со скачками, а? — Нет, не хочу. — В глазах Чарльза отразилось черное, с белесыми искрами звезд небо. — Я никогда и ни в чем не винил тебя, Тайлер, и ты хорошо это знаешь. Ты также знаешь, что я уже предлагал тебя компромисс: я выгуливаю Бадди, а ты не разбрасываешь свои футболки. — Чарльз поморщился. — Хотя бы футболки. — А я уже говорил тебе, что ты не сможешь передвигаться по городу в одиночестве. Я нужен тебе, Чарльз, а ты говоришь мне сидеть дома и подбирать с пола вещи. Что за хрень, а? — Я не говорю, а предлагаю, Тайлер, и… — Чего же ты тогда не предлагал остаться в Саладо, где мы жили порознь и ты не видел этого бардака, а? — Тайлер себя не слышал. Не видел и того, как побледнело лицо Чарльза. — Где в вашем доме было чисто только потому, что Рэйчел убирала его каждый день, а? — Тайлер, ты, — Чарльз сглотнул и посмотрел на него, — ты сожалеешь о том, что сделал? Что перевез нас в Нью-Йорк? Хочешь сказать, что теперь ты вынужден жить с нами?       Чарльз ощутил, как спальню заволокли густые тучи. И первую нить молнии пустил Тайлер. — Я сожалею только о том, что по дороге в Саладо у «бьюика» не спустило колесо, — сказал он, и Чарльз вздрогнул.       Грянул гром, и он не знал, случилось ли это на улице, за широким окном в деревянной раме, или здесь, в их маленькой спальне, где Чарльз за три месяца уже привык не вздрагивать от каждого объятия Тайлера и научился крепко засыпать рядом с ним, тесно прижавшись спиной к его груди.       Как оказалось, от грома вздрогнул не только Чарльз. — Черт, Чак, — прошептал Тайлер и прикрыл рот ладонью. — Я не… — Хорошо, — ответил Чарльз и громко выдохнул. — Я тебя услышал. — Нет. — Тайлер качнул головой. — Нет-нет-нет. — Он бросился к Чарльзу и, упав на колени, крепко обнял его. — Не слушай меня. Пожалуйста, не слушай. Я никогда, слышишь меня, никогда не сожалел и не буду сожалеть о том, что встретил тебя. Что полюбил тебя и привез сюда. Прости. Пожалуйста, прости, Чарльз, я был не прав. Я просто устал: сначала Бадди, потом офицер, штраф и наконец эта дурацкая футболка. Прости, Чарльз, я больше никогда… я… Подожди, — Тайлер взял лицо Чарльза в свои ладони, — ты плачешь?       Но Чарльз смеялся. Он погладил Тайлера по щеке и зарылся пальцами в его волосы. — Ты правда думаешь, что если любишь меня, то не имеешь права злиться? — спросил он, и Тайлер нахмурился. На этот раз от удивления. — Что?.. — Я не верю в твои слова о том, что ты сожалеешь, слышишь меня? — Чарльз погладил его по шее. — Только не после всего того, что ты сделал для меня и моей семьи. Но я вижу, что ты устал, Тайлер. Ты взял на себя ответственность за трех человек. Взял ее только на себя. Я понимаю, насколько тебе тяжело. Понимаю, поэтому хочу стать хоть какой-то опорой. Шаткой и хлипкой, но опорой, слышишь меня? — Тайлер кивнул. — Поэтому в следующий раз, когда Бадди снова убежит, а офицер ткнет тебе в лицо бумажкой со штрафом, просто поговори со мной об этом, хорошо? Прошу тебя, Тайлер, не неси все на своих плечах. На то нас и двое, чтобы и в горе, и в радости… — Чарльз не договорил. Смущенно улыбнулся и посмотрел в окно — туда, где пылала луна и горели звезды. — Прости, Чарльз. — Тайлер щекой потерся о его ладонь. — Просто я не хочу, чтобы за пару недель до операции ты слушал мое нытье.       Чарльз усмехнулся. — Знаешь что? Я прошу, нет, я требую, чтобы ты говорил мне о том, что тебя тревожит, Тайлер. Я не хочу быть для тебя холодной и недоступной глыбой, понятно? Я хочу быть любящим и любимым в ответ. Я хочу, как ты выразился, слушать твое нытье, чтобы понять, что я могу для тебя сделать. Чтобы помочь и поддержать, слышишь меня?       Тайлер кивнул и улыбнулся. Потом осторожно очертил пальцами бледную щеку Чарльза и поцеловал его в лоб. — Я так люблю тебя, Чарльз, — прошептал Тайлер, крепко обняв Чарльза за плечи. — Люблю и иногда не понимаю, за какие заслуги в прошлой жизни ты мне достался.       Чарльз фыркнул. — Тогда уж за какие грехи, — рассмеялся он, положив голову на плечо Тайлера.       Рэйчел в тот вечер так и не постучала, и Тайлер был ей благодарен.       Тайлер, держа в одной руке бумажную подставку с двумя стаканчиками с кофе, а в другой — поводок Бадди, который так и норовил вырваться, чтобы обнюхать ухоженный газон, остановился напротив тяжелых дверей госпиталя Линкольна и посмотрел в двенадцатое, считая от правой стены, окно. Оно было приоткрыто, и Тайлер улыбнулся. — Мистер Донован?       Тайлер обернулся и, увидев медсестру, которая присматривала за Чарльзом, коротко кивнул. Хлоя Тейт — да, самое американское имя для чернокожей женщины вроде меня — усмехнулась и хлопнула себя по бедру, чтобы подозвать Бадди. Он, навострив уши, внимательно посмотрел на нее. Потом тявкнул и остановился у ног Тайлера. — Ну что за трус, — хмыкнула Хлоя и, приложив пластиковую ключ-карту, открыла дверь для персонала. Продолжила: — Я скажу мисс Кларк, что вы пришли.       Тайлер снова кивнул.       Бадди тявкнул и дружелюбно замахал хвостом, увидев бегущую к нему Элли, хвостики которой забавно подпрыгивали за ее спиной, и Рэйчел, которая остановилась рядом с Тайлером и взяла бумажный стаканчик. — Спасибо, — сказала она и улыбнулась. Хлоя, наблюдавшая за ними через стеклянную дверь, фыркнула. — Как Чарльз? — спросил Тайлер и поджал губы.       Все эти дни он пытался держаться. Пытался быть уверенным и спокойным, чтобы не пугать своим волнением Рэйчел и Элли. Но с каждым днем, когда Чарльз продолжал лежать в окружении проводов, не открывая глаз, Тайлер боялся сильнее. И отчего-то это волнение напоминало ему то противное чувство страха, которое он ощутил еще тогда, в Саладо, когда Чарльз, осунувшийся и похудевший, неподвижно лежал в постели в доме мистера Кински. — Стабильно, — ответила Рэйчел и опустила взгляд. Стаканчик дрогнул в ее руке. — Стабильно плохо? — Тайлер криво усмехнулся.       Рэйчел, поджав губы, внимательно посмотрела на него. — Не только тебе страшно, Тайлер, — сказала она и выдохнула. — И я, и Элли боимся, что ИВЛ* отключат раньше, чем Чарльз придет в себя. Или что всю свою оставшуюся жизнь он проведет прикованным к постели овощем. Но мы держимся, Тайлер, так что держись и ты, понятно? Думаю, меньше всего Чарльзу хотелось бы очнуться и узнать, что ты от волнения склеил ласты.       Тайлер криво усмехнулся. — Я уже выгулял Бадди, — сказал он и передал поводок Рэйчел. — Так что тебе осталось только покормить его. — Рэйчел кивнула. — А, и вымой ему лапы, когда придете домой. Не хочу, чтобы у меня на постели оказалось чье-то засохшее дерьмо.       Рэйчел рассмеялась.       Палата Чарльза находилась на пятом этаже госпиталя, в северном крыле. До пластиковой двери с маленьким оконцем и металлической ручкой было ровно тридцать три квадрата серой плитки, которую Тайлер считал каждый раз, как приходил к Чарльзу. Считал каждые утро и вечер, чтобы унять дрожание рук и заполошное биение сердца.       Когда Тайлер вошел, палата — широкая комната со светлыми стенами и чистым полом — искупалась в багряных лучах закатного солнца и теперь бледнела в несмелом свете молочной луны. Тайлер поставил стаканчик с холодным кофе на прикроватную тумбочку, где уже лежали раскраски Элли, ее цветные карандаши и стояла пластиковая ваза с красными камелиями. Их Тайлер принес три дня назад (знал, что вечером любопытная Хлоя будет занята, поэтому не сможет подсмотреть за ним и Рэйчел или подслушать их тихий разговор), удивив не только Рэйчел (мужчинам в наше время не приносят цветов, Тайлер, не приносят даже на похороны), но и Элли, которая, приоткрыв рот, с ногами забралась на пластиковый стул, чтобы потрогать красные лепестки. Чтобы оставить на носу желтую пыльцу, чихнуть и рассмеяться, а после посмотреть на Чарльза и попросить проснуться его как можно скорее, чтобы увидеть такую красоту. Но Чарльз ее не услышал, а камелии, как заметил Тайлер, уже завяли. — Ну привет, — сказал Тайлер, и его голос громким эхом отлетел от стен. Он выдохнул и присел на край постели. Прислушался и, не различив в коридоре спешных шагов Хлои или мистера Смита, взял холодные пальцы Чарльза в свою ладонь и чуть сжал их. Потом склонился и поцеловал тонкое запястье. Продолжил: — Надеюсь, тебе не больно, Чарльз. Элли очень ждет, когда ты откроешь глаза, чтобы показать тебе свои рисунки. И Рэйчел ждет. И я. Особенно я. — Тайлер, зажмурившись, поднял голову.       Когда людям больно, они всегда смотрят наверх, чтобы случайно не дать волю слезам, сказал однажды Джон. Тайлер ему тогда не поверил, а теперь, кажется, понял. — Я должен спросить у тебя кое-что очень важное, Чарльз, — продолжил Тайлер, погладив его по щеке, — поэтому, прошу, ответь мне как можно скорее.       Тайлер достал из нагрудного кармана джинсовой куртки тонкий шнурок и осторожно обвязал его вокруг безымянного пальца Чарльза. Потом, не развязывая, стянул его и сунул обратно в карман. Улыбнулся и слез с постели. Тайлер к изголовью кровати пододвинул пластиковый стул, который обычно занимала Элли, и положил голову на твердый матрац. Снова сжал пальцы Чарльза в своей ладони. — Я люблю тебя, — прошептал он и прикрыл глаза.       Тайлер хорошо помнил, как три месяца назад, в прохладный сентябрьский день, так же лежал рядом с Чарльзом на постели, поглаживая его по руке. Иногда он что-то шептал ему на ухо, иногда целовал в висок. И ни на секунду не выпускал его прохладные пальцы из своей ладони. Не выпустил даже тогда, когда в комнату вошел мистер Кински и, улыбнувшись, кивнул на дверь. Тайлер нахмурился и качнул головой — после всего, что произошло он не собирался оставлять Чарльза одного. Мистер Кински закатил глаза (делал он это крайне забавно, так, что Элли смеялась каждый раз) и громко выдохнул. Вышел из спальни и через пару минут вернулся с Келли, которая так и не сняла джинсовую куртку Джимми. Но тот, куривший на крыльце, был не против. — Тай, я хочу с тобой поговорить, — сказала Келли, бросив быстрый взгляд на бледного и дрожавшего Чарльза. Тайлер крепче прижал его к себе и снова качнул головой — его глаза блеснули мертвым холодом, и мистер Кински, собиравшийся осмотреть Чарльза, шагнул к двери. — Иди, — сказал Чарльз, несмело коснувшись щеки Тайлера. Тот сжал его пальцы в своей ладони. — Рэйчел в любом случае присмотрит за мной, так что иди, Тайлер.       Келли, держа между пальцами — средним и указательным — сигарету, ждала Тайлера на крыльце, где Джимми затушил уже третий окурок. Рядом с ржавой крышкой, заменявшей пепельницу, стояли две кружки с крепким кофе. Тайлер, присев на скрипучую ступень, взял одну и сделал глоток. Поморщился — кофе был чересчур горьким. — И давно тебе, Тай, мужчины нравятся? — спросила наконец Келли, поджав губы. Было видно, что этот вопрос дался ей тяжело, поэтому Джимми, сидевший рядом, сжал ее плечо. — Мне нравятся не мужчины, а Чарльз, — ответил Тайлер и посмотрел в степь. — И только он. — И как долго ты собирался молчать? — Келли внимательно посмотрел на него. Тайлер криво усмехнулся. Потом, поставив кружку, и вовсе рассмеялся, отчего Джимми вздрогнул и выронил сигарету. Келли нахмурилась. — А что, ты хотела, чтобы я заявился в дом твоего папаши и рассказал ему о том, как люблю Чарльза? Люблю того, кто утер ему нос на скачках и кого он так ненавидит, а? Только представь, что бы он с ним сделал, Келли. Я и так помог Чарльзу в самый последний момент. Секунда промедления, и сейчас я бы трясся в нью-йоркском такси. Трясся один, а Чарльз лежал бы в земле где-нибудь за Саладо. И, Келли, ты правда считаешь, что я не перегрызу горло тому, кто посмеет навредить Чарльзу?       Келли, вспомнив Ричи с простреленным коленным сухожилием, качнула головой. Она верила Тайлеру. Верила в то, что он сможет защитить того, кем дорожит больше своей жизни. Верила, поэтому попросила у мистера Кински номер телефона нью-йоркского хирурга, о котором он рассказывал ей почти три года назад. В то время, когда маленькая Эшли засыпала на ее руках. — Держи. — Келли протянула Тайлеру вчетверо сложенный листок и закурила. — Что это?       Тайлер нахмурился. — Помощь, — криво усмехнулась Келли и сбросила с плеч куртку. — Мистер Кински рассказал мне о хорошем хирурге из госпиталя Линкольна. Госпиталя в Нью-Йорке, Тайлер. — Она посмотрела на него. — Если так любишь, то помоги ему, Тайлер. Сделай так, чтобы он больше никогда не видел моего отца и не вспоминал о нем. Считай, что это моя плата за молчание. — Молчание? — Да. — Келли затушила недокуренную сигарету. — Я знала, что это папаша надругался над Эшли. Знала, что он похоронил ее где-то в лесу, сунув тело в мусорный мешок. Знала, что собирался сделать гребаный ублюдок Эванс. Знаешь, Тай, на твоем месте я бы отстрелила ему трусливые яйца. — Она усмехнулась. — Я знала, что после всего мистер Кларк, если и выживет, то останется калекой, прикованным к инвалидному креслу. Я знала, что папаша и другие ублюдки из Саладо будут точить на него свои гнилые зубы. Я знала это, но молчала. Молчала два года, пока мистер Кларк мучался. Теперь у него появился шанс уехать отсюда, осесть там, где его никто не знает и никто не ненавидит, понимаешь? У него есть шанс стать счастливым, так пусть он им воспользуется. Вы им воспользуетесь.       Тайлер кивнул и положил листок в нагрудный карман рубашки. — А что будете делать вы? — спросил он и снова глотнул кофе. Поморщился. — Получу у Джимми деньги. Ну, у того Джимми, который держит заправку в нескольких милях отсюда. Получу деньги и свалю куда-нибудь подальше, иначе твой брат, Тай, мне хорошенько накостыляет. — Я не уверен, что теперь он сможет подняться с постели, — ответил Тайлер и посмотрел на Келли. Она улыбнулась. — Я собираюсь уехать сначала в Галвестон, — сказала она, и ее глаза блеснули, — а потом куда-нибудь поближе к океану. Давненько я не присматривалась к симпатичным серфингистам. — Если нужны деньги, — начал было Тайлер, и Келли рассмеялась. — Я подсыпала папаше снотворного в пойло, — усмехнулась она. — И умыкнула все деньги из сейфа в кабинете. Я не могу прострелить ему башку за то, что он сделал с моей сестрой, зато я могу ободрать его до нитки. Уж поверьте, он это заслужил.       Тайлер и Джимми хмыкнули. — Автобус до Далласа уезжает в одиннадцать, а я еще не успела сказать Мартину пару ласковых. — Келли поднялась на ноги и, прищурившись от закатного солнца, улыбнулась. — Знаешь, Тай, это было, наверное, самое веселое лето в моей жизни. По крайней мере, я еще ни разу не бегала по лесу с ружьем и не угрожала каким-то ублюдкам отстрелить им яйца. Это было, дай-ка подумать, даже забавно. — Келли посмотрела на Тайлера и протянула ему руку. — Как-нибудь свидимся?       Тайлер пожал ее. — Как-нибудь свидимся.       Тайлер открыл глаза, когда за окнами госпиталя, прикрытыми светлыми жалюзи, начал заниматься холодный рассвет. Пальцы Чарльза все так же лежали в его ладони, и Тайлер печально улыбнулся. Потом наклонился и оставил на бледном лбу легкий поцелуй. Обычно Чарльз смущенно улыбался, но сейчас его лицо оставалось неизменным — на нем была неприступная, словно выточенная изо льда, маска спокойствия. Ресницы не дрогнули, а губы не изогнулись в привычной усмешке. Тайлер сглотнул, а после тихо рассмеялся — он никогда бы не подумал, что сможет встретить человека, который станет для него дороже собственной жизни, ради которого он будет готов пожертвовать всем.       Дверь приоткрылась, и на пороге остановился Эндрю Смит, хирург средних лет с острыми чертами лица и белым халатом, доходящим ему до середины бедра. Эндрю, увидев Тайлера, нахмурился и достал из нагрудного кармана маленький фонарик. — Что-то вы к нам зачастили, мистер Донован, — сказал он и подошел к постели. Ощупал шею Чарльза, проверил данные, оставленные Хлоей с вечера, а после посветил фонариком Чарльзу в глаза. Щелкнул ручкой и продолжил: — Даже мисс Кларк бывает здесь не так часто как вы. Мистер Кларк вам что, брат, что ли, или отец? Зачем же вы его так караулите?       Тайлер нахмурился и поджал губы. Пальцы Чарльза он выпустил из своей ладони, как только скрипнула дверь. Отодвинул стул от постели и сделал вид, будто бы был погружен в чтение какой-то старой газеты, явно забытой в этой палате прошлым пациентом. Но Эндрю Смит все равно не сводил с него острого, как его подбородок, взгляда. Он что-то подозревал, как казалось Тайлеру. Пытался что-то понять. Именно поэтому Тайлер находился рядом с Чарльзом почти каждые утро и ночь. Именно потому, что сейчас Чарльз был наиболее беззащитен, он оставался рядом с ним, несмотря на усталость, голод и конверт, от которых неприятно жгло где-то в груди. Тайлер не мог оставить Чарльза одного. Хотел, чтобы тот открыл глаза и первым, кого увидел, был именно он, именно Тайлер, который держал бы его руку, прижимал бы ее к своей груди, где гулко билось сердце. — Ему становится лучше? — спросил Тайлер, когда Эндрю Смит снова щелкнул ручкой и убрал ее в нагрудный карман. Туда, где уже лежал маленький фонарик. — Я ведь говорил вам, что шанс того, что мистер Кларк хорошо перенесет операцию, невероятно мал. Говорил? — Говорили, — ответил Тайлер. — Но спрашивал я не об этом. — Это конфиденциальная информация, мистер Донован, и у меня нет никакого права разглашать ее вам. Подождите мисс Кларк, которая должна подойти сюда к полудню, и зайдите в мой кабинет.       Эндрю Смит шагнул к двери и положил сухую ладонь на дверную ручку. Почти вышел, но то ли вопрос Тайлера, то ли его саднящий от подступающих рыданий голос, то ли все вместе остановили его. — Но Чарльз ведь очнется? — спросил Тайлер и ощутил боль в груди. — Рано или поздно? — Очнется, — ответил Эндрю Смит и вышел.       Тайлер громко выдохнул.       Эндрю Смит, когда Тайлер увидел его впервые, промозглым осенним днем в отчего-то дождливый полдень (погода в Нью-Йорке, несмотря на прогнозы, которые крутили по радио и старым телевизорам, вертелась между горячей духотой и холодным ветром почти весь октябрь, отчего Чарльза то и дело мучили сильные головные боли), показался тому человеком вполне собранным и рассудительным. Он напомнил Тайлеру собственного командира. Командира, с которым он виделся в Далласе, в небольшом баре на углу. Командира, с которым Тайлер должен был пересечься в скором времени, потому что его родные американские земли не терпели не только яркие одежды в шесть цветов (раньше Тайлер особо не присматривался, и только сейчас, выгуливая Бадди в шумных кварталах, он начал различать), но и трусливых дезертиров, которые не отвечали на письма и частые звонки. В день, когда Чарльз посмотрел на Тайлера так, как смотрел только под покровом искристых звезд, а Рэйчел впервые не поджала губы при их коротком поцелуе в коридоре маленькой квартиры, Тайлер был задумчив. Задумчив из-за скорого приема у хирурга. Задумчив из-за письма, о котором он не мог рассказать Чарльзу. Боялся и трусил. — Если ты занят, то можешь не идти, — сказал Чарльз и несмело коснулся руки Тайлера. Посмотрел на Рэйчел, которая сразу отвернулась, и криво усмехнулся. — Не думай, что мы будем скрывать от тебя результаты анализов и осмотра. — Я и не… — Там уже нечего скрывать, — ответила Рэйчел и внимательно посмотрела на Тайлера. Потом кивнула, словно ответив на какой-то вопрос, и шагнула в гостиную, где на узком диване дремала Элли. — Не думаю, — продолжил Тайлер и зашнуровал ботинки. Увидел полоску желтого клея и вспомнил Ричи. Нахмурился. — Прости ее, — сказал Чарльз и погладил Тайлера по щеке. Тот устало улыбнулся и прикрыл глаза. — Она все еще боится, Тайлер. Боится и не доверяет после всего, что произошло. На ее месте я бы делал то же самое. — Но ты доверяешь, — усмехнулся Тайлер и, поднявшись на ноги, поцеловал Чарльза в висок. Тот фыркнул. — Ты остался рядом со мной, узнав о моей болезни, Тайлер. Узнав о том, что сделал со мной тот ублюдок Эванс. Ты остался рядом и помог мне даже под угрозой смерти. Под угрозой от собственного брата и его сумасшедших дружков. Я не просто доверяю, Тайлер, я благодарен тебе. Я люблю тебя.       Тайлер улыбнулся и осторожно поцеловал Чарльза в губы.       Рэйчел, остановившись в коридоре, откашлялась. — Закончили? — спросила она и исподлобья посмотрела на Тайлера.       Он впервые вздрогнул под ее внимательным взглядом. Она что-то знает, подумал он и сглотнул. Что-то об отце, которые за эти три месяца несколько раз звонил Тайлеру, но только молчал, когда тот брал трубку. Что-то о деньгах, о тех двух с половиной тысячах, которые Келли вернула ему, Тайлеру, перед их отъездом. Они твои, кровно нажитые, сказала она тогда и не взяла их обратно, как бы он ни пытался вернуть. Что-то о письме (это пугало Тайлера больше всего), в котором значился адрес сборного пункта и дата — шесть цифр — о которых Тайлер никак не мог рассказать. Рэйчел что-то знала или, по крайней мере, точно подозревала. Но она молчала. Молчала, чтобы не пугать Чарльза, руки которого мелко дрожали из-за скорого осмотра у хирурга. Чтобы не пугать Элли, которая только-только освоилась на новом месте и все еще просыпалась от ночных кошмаров. Рэйчел молчала, и Тайлер действительно был за это благодарен. Но тяжелые взгляды, которые она бросала ему в спину всякий раз, как он оставался наедине с Чарльзом, настораживали его. Что-то определенно должно было случиться. — Мы опоздаем, если вы продолжите миловаться здесь как неопытные молодожены, — сказала Рэйчел и взяла сумку с запылившейся полки. — Надеюсь, кто-то из вас додумался вызвать такси.       Щелкнул дверной замок. На лестнице раздались легкие шаги. — Я люблю тебя, — снова сказал Чарльз и, приподнявшись в кресле (сейчас, по сравнению с днями, проведенными в Саладо, это давалось ему чуть легче), и поцеловал в щеку наклонившегося к нему Тайлера. — А еще мне чертовски идет твоя футболка.       Чарльз подмигнул, и Тайлер покраснел. Он определенно сводил его с ума. В хорошем смысле.       Госпиталь Линкольна, по сравнению с Парклендом, окруженным огромным сквером, напоминал тихую гавань, куда пришвартовывались корабли после своего плавания. После своего последнего плавания. Здесь не шумели серебристые клены, не гудели клаксоны и недовольные водители, не бренчала где-то в глубине парка, у озера с утками, гитара с потрепанным и рваным ремешком. За сорок минут, проведенных в чистом коридоре напротив двери хирурга-онколога, Тайлер увидел только одну медсестру, которая спешно прошла мимо них и скрылась в восточном крыле, и сгорбленного санитара, шуршащего шваброй. Даже лампы, рассеивая холодный белый свет, не жужжали, словно жалящие мухи. Странная и одновременно гнетущая тишина, давящая похлеще тяжелого отцовского молчания. И в ту секунду, когда Тайлер был готов выругаться, а Рэйчел усмехнуться в ответ, дверь кабинета приоткрылась и в коридор шагнул невысокий мужчина средних лет в выглаженном халате без единой складки и зачесанными назад волосами, щедро обмазанными каким-то гелем. Уже тогда Тайлер понял, что разговор предстоял тяжелый. Понял и не ошибся. — При осмотре могут присутствовать только врач и законный представитель пациента, если тому нет двадцати одного года или если тот недееспособен. Только и всего. — Эндрю Смит внимательно посмотрел на Тайлера. — Никаких посторонних.       Дверь захлопнулась. Тайлер выругался. Швабра зашуршала громче.       Кабинет мистера Смита — широкая комната с плотно закрытыми шкафами и задернутыми жалюзи — располагался на третьем этаже госпиталя и окнами выходил на парковку, где всегда кричали роженицы, взвинченные врачи или чьи-то родственники. Или все вместе, что случалось чаще всего, поэтому Эндрю Смит предпочитал плотно закрывать не только переполненные шкафы, но и окна, отчего температура в кабинете подскакивала градусов на пятнадцать. Но его это не волновало. Врача, который собственными руками мог подписать кому-нибудь смертный приговор, никогда не беспокоят такие пустяки, и Эндрю Смит в это верил. Как и верил в то, что операция, проведенная над Чарльзом, будет бесполезной. — Судя по снимку, — сказал Эндрю и прищурился, поднеся фотографию к свету, — опухоль не увеличилась. — Рэйчел выдохнула. — Но и не уменьшилась, — продолжил Эндрю и скользнул по ней строгим взглядом. Он не любил давать ложные надежды. Не любил, поэтому не давал. — Препараты, выписанные мистером… — Эндрю надел очки, — мистером Шутером, в какой-то мере действительно помогли, но… — Он постучал ручкой по столу. — Но? — Рэйчел взглянула на бледного Чарльза, потом на хмурого Эндрю. — Но общее состояние мистера Кларка ухудшилось, — продолжил он и взял бумаги. — Не из-за препаратов. Отнюдь. Пониженный гемоглобин, гиповитаминоз витаминов группы Б и кальция. Остаточные следы барбитуратов и морфия в крови. Опухоль можно вырезать, и я ее действительно вырежу, но продлит ли это жизнь мистера Кларка — вот главный вопрос. — Что вы хотите сказать? — Чарльз не выглядел испуганным или взволнованным, хотя внутри него бушевал настоящий ураган. Он боялся, что все, что для него сделал Тайлер, могло оказаться зря. И, судя по словам Эндрю Смита, так оно и было. — Я вырежу опухоль, но — даю месяцев шесть-семь — и она образуется снова. — Эндрю сложил бумаги в папку. — Потом вы придете ко мне вновь, в этом я не сомневаюсь. Но на этот раз вместе с опухолью мне придется удалить и часть легкого. Тогда время сократится до трех месяцев. Далее я удалю оставшуюся часть, и вам, мистер Кларк, придется жить с одним легким, но, — печать, которую Эндрю достал из верхнего ящика, с глухим стуком ударилась о лист с анализами Чарльза, — в наше время и при нашем развитии медицины это сложно. Сложно и, по правде говоря, — печать снова ударилась, — почти невозможно.       Повисла тишина, иногда разбавляемая шуршанием ручки по бумаге, ударами печатью и приглушенными закрытыми окнами криками роженицы, которую — это Эндрю Смит знал очень хорошо — какой-нибудь медбрат уговаривал подписать ворох бумаг, прежде чем лечь в родильное отделение. Эндрю снова посмотрел на лист с анализами, сделал какую-то пометку и, подсчитав до десяти, поднялся из-за стола и приоткрыл окно. Впервые за пару дней. Кабинет мигом наполнился гудением автомобилей, чьими-то громкими ругательствами, криками, плачем и гулом холодного ветра. Эндрю вздохнул. — Вы предлагаете мне отказаться от операции? — Голос Чарльза, несмотря на легкую дрожь во всем теле, звучал твердо. Чарльз внимательно посмотрел на Эндрю, крутившего между пальцами шариковую ручку, потом на бледную Рэйчел, которая за весь сеанс проронила не более десяти слов. Сейчас Чарльзу хотелось, чтобы рядом оказался Тайлер. Чтобы он взял его за руку и сжал пальцы. Чтобы улыбнулся и коротко поцеловал в висок. Чарльз хотел, но понимал, что сейчас должен действовать сам, как бы страшно и волнительно не было. Сам, потому что теперь Чарльз почти не чувствовал себя рядом с Тайлером жалким или недостойным. Он был ему равным. — Я не предлагаю, но советую. — Эндрю снова сел за стол. Поставил ручку в стакан и внимательно посмотрел на Чарльза. — Очень советую. — Если я откажусь, то сколько мне останется? — Вам нужно будет зарегистрироваться в хосписе уже через две недели. — Эндрю прищурился, посмотрев на настенный календарь. — Может, три, но это в лучшем случае. — А если я лягу под нож, то проживу еще?.. — Шесть месяцев, два из которых вы проведете в стенах больницы для полного восстановления. Причем два — это еще мягко сказано. — На какое число можно запланировать операцию? — Чарльз… — Рэйчел побледнела сильнее, сжав в мокрых ладонях ремешок сумочки. Ей казалось, что Чарльз откажется. Понимающе кивнет, поджав губы, и попрощается. Не столько с Эндрю Смитом, который лишь пожмет плечами, сколько с Тайлером, который сейчас — Рэйчел это знала — наверняка не мог найти себе место, сжимая, как и она, во влажных ладонях какую-нибудь бумажку. Рэйчел надеялась (надеялась все эти месяцы), что однажды, глубокой ночью или, наоборот, ранним утром, Чарльз поймет, что шансов нет. Шансов на его счастливую жизнь рядом с Тайлером в маленькой нью-йоркской квартире. Рэйчел надеялась, что кто-нибудь из них оступится и той идилии, которая воцарилась между ними за столько месяцев, придет конец. Она хотела, чтобы Чарльз остался рядом с ней и Элли. Переехал в Галвестон, обосновавшись в такой же маленькой спальне, как в их доме в Саладо. Рэйчел не хотела, хотя, конечно, никогда бы не сказала об этом вслух, чтобы Чарльз остался с Тайлером. С тем, кого он знал меньше года. С тем, кого почему-то, в отличие от нее, полюбил. — Конец ноября в этом году остался полностью свободным, — ответил Эндрю и взял маленький листок. Что-то написал и отложил его. — Но не считаете ли вы, мистер Кларк, это, мягко говоря, гиблым делом? За те две недели, что я вам дал, вы вполне успеете попрощаться со всеми своими родственниками и приятелями. Хорошими и, — Эндрю посмотрел на правую ногу Чарльза, — и не очень. — Мне не хватит двух недель, — ответил Чарльз и грустно улыбнулся. От его улыбки у Рэйчел защемило в груди. — Мне нужны те шесть месяцев, о которых вы говорили. Нужны для того, чтобы сказать дорогому мне человеку о том, как я его люблю.       Глаза Чарльза заблестели, и Тайлер, оставшийся в коридоре и закрывший лицо руками, ощутил, как потеплело в груди.       Дверь приоткрылась, и в палату, купающуюся в розовых лучах рассветного солнца, заглянула сонная, но счастливая Элли. Ее волосы, на этот раз собранные в две аккуратные косички, лежали у нее на плечах. Элли смущенно улыбнулась, увидев, как Тайлер уместил голову на краю постели и крепко держал пальцы Чарльза в своей ладони. Они друзья, сказала ей однажды Рэйчел, но Элли ей не поверила. Не потому, что хотела расстроить ее (она знала, насколько тяжело ей было видеть горящие глаза Чарльза, когда он смотрел на Тайлера), а потому, что слышала и видела, что Тайлер говорил ее дяде и делал для него. У Элли не было друзей, но она понимала, что то, что происходило между Чарльзом и Тайлером, было намного сложнее и глубже обычной дружбы. Это была, как говорили в старых черно-белых фильмах, настоящая любовь.       Элли фыркнула, когда Тайлер поморщился от солнечного луча, скользнувшего по его лицу, и рассмеялась, когда он, нахмурившись, показал ей язык. — Почему ты постоянно держишь дядю Чака за руку? — спросила Элли и пододвинула к постели стул. Забралась на него и положила подбородок на колени. — Не хочу, чтобы он чувствовал себя одиноко, — ответил Тайлер и погладил Чарльза по щеке. Элли улыбнулась. — Думаешь, ему одиноко? — Уже нет. Ведь рядом с ним Рэйчел, ты и… — И ты. — И я.       Тайлер ощутил, как в груди всколыхнулось сердце. Шнурок с маленькой петелькой (размером точь-в-точь с безымянный палец Чарльза) словно окатил его теплой волной, унеся с собой не только пенные брызги, но и волнующие его сомнения. Тайлер не знал, что после операции Чарльзу останется всего полгода (не знал, потому что Чарльз запретил говорить ему об этом. Рэйчел только выдохнула — лжецов стало больше), а потому верил в призрачный образ маленького магазинчика на углу, гудящего холодильника, который будет мешать им спать (спать в одной постели, в обнимку, рядом друг с другом), лениво развалившегося под кондиционером Бадди и еще одного щенка — совершенно недавно Тайлер увидел короткое объявление о переполненном приюте для бездомных собак. Среди вороха черно-белых фотографий он заметил щенка с, судя по описанию, пшеничной шерстью и голубыми глазами. — Мама сейчас на первом этаже, — сказала Элли и, слезши со стула, шагнула к тумбочке. Посмотрела на цветы и осторожно прикоснулась к лепесткам. Красные, словно ягоды боярышника на снегу, они упали на пол, и Тайлер сглотнул. Что-то кольнуло его изнутри. — Она разговаривает с Хлоей. — Видимо, теперь она придет сюда только к обеду, — усмехнулся Тайлер. Он знал, насколько говорливой была медсестра Хлоя Тейт. Она могла уболтать кого угодно, даже уставшую и осунувшуюся Рэйчел.       Элли улыбнулась. — Не-а, — ответила она и посмотрела в окно. На яркое осеннее солнце и занимающийся рассвет. — Мама сказала, что хочет с тобой о чем-то поговорить и куда-то съездить. Она и меня хотела взять, чтобы не оставлять одну, но я отказалась. Сказала, что хочу побыть рядом с дядей Чаком.       Элли опустила взгляд, и Тайлер, несмотря на странную тревогу, хмыкнул. — А на самом деле? — На самом деле я хотела извиниться перед миссис Тейт. — Элли, вздохнув, посмотрела на Тайлера. — Я правда, как сказала мама, какая-то там ра… — Расистка? — Да. — Нет. — Тайлер качнул головой. — Конечно нет. Просто ты увидела темнокожую женщину впервые, вот и все. Ты удивилась, Элли, и это нормально. Но тебе действительно стоит извиниться перед Хлоей. То, что ты показала на нее пальцем, не делает тебя расисткой, но это невежливо. Нельзя заострять излишнее внимание на том, чем человек отличается от тебя, понятно?       Элли кивнула. — А те, кто сделал дяде Чаку плохо, они… тоже расисты? — спросила она и внимательно посмотрела на Тайлера. — Я бы сказал по-другому, — ответил он и усмехнулся. — Они чертовы ублюдки, Элли, но тебе нельзя такое повторять. Особенно при Рэйчел, ясно?       Улыбнувшись, Элли снова кивнула.       Тайлер заглушил двигатель темно-зеленого «доджа», который он арендовал сразу по прибытии в Нью-Йорк, и выдохнул, постучав пальцами по приборной панели. За окном, в свете бледного утреннего солнца (перед самой поездкой над Нью-Йорком прошел короткий и колючий дождь, а после чистое небо заволокло серыми тучами), расцветал город: всюду мелькали яркие и разноцветные зонты, хлопали двери и окна, раздавались чьи-то голоса и смех. Тайлер криво усмехнулся, когда мимо «доджа» пробежал маленький мальчишка с огромной спортивной сумкой на плече, а вслед ему раздался обеспокоенный крик матери. Что-то о забытом пакете с ленчем. — И долго ты собирался молчать? — спросила Рэйчел, поджав губы и скрестив руки на груди. — Или что, ждал, пока Чарльз выйдет из комы, чтобы огорошить его новостью о том, что через полторы недели ты снова отчаливаешь в армию, а? Что снова берешь в руки автомат и идешь отстреливать, дай-ка подумать, каких-нибудь афганцев или, — она поморщилась, — этих гребаных коммунистов с бутылкой водки? Твоя жизнь будет висеть на волоске, Тайлер, пока Чарльз будет восстанавливаться после операции. Мне придется остаться здесь, в незнакомом городе, вместе с Элли и Чарльзом, которые не могут позаботиться о себе. И вот загвоздка — мне нет разницы, где горбатиться за пару центов в день. В Саладо или, вон, в этом чертовом Нью-Йорке. — Части денег, что остались после операции, хватит еще на две-три недели. Кроме того, у меня есть кое-какой счет в банке, так что голодными мы не останемся. А еще я собираюсь устроиться на работу. Обычную работу, Рэйчел. — Ты не вернешься в армию? — Тайлер качнул головой. — Собираешься откосить, а? Тай, ты в курсе, что за такое попадешь под какую-нибудь статью? — Если бы я собирался откосить, то не приехал бы в департамент к самому открытию, — ответил Тайлер и внимательно посмотрел на Рэйчел. — Знаешь, мне действительно очень хочется знать, какого черта ты читала мою почту, но еще больше мне хочется узнать, что вы вдвоем — ты и Чарльз — от меня скрываете. — Ничего. — Рэйчел опустила взгляд. — Смотри мне в глаза, Рэйчел.       Она качнула головой, и Тайлер выдохнул. — Понятно. — Хлопнул дверью, выйдя из машины.       Четыре месяца.       Такую отсрочку дали Тайлеру, а после сухо и настоятельно попросили покинуть кабинет. Намечалась важная встреча, и трясущийся отчего-то солдат с ворохом бумажек в руках был пятном грязи на вычищенном и выбитом ковре перед столом важного-мистера-департамента-военной-юстиции-США. Тайлер, несмотря на твердый голос и уверенный взгляд, не был удостоен даже кивка. Девушка-секретарь взяла его бумажки, что-то прочитала, где-то покивала, а после взяла ручку и сделала пометку на каждом листе. Тайлер не собирался, как сказала Рэйчел, «косить от службы». Он собирался взять отсрочку по причине недавних травм — легкого сотрясения и сквозного ранения ножом. Он надеялся, что ему позволят перейти к должности гражданского. Позволят стать каким-нибудь неумехой-учителем в кадетском корпусе желторотых юнцов. Но ему дали только отсрочку. Четыре месяца, сказал важный мистер и усмехнулся, это, я тебе скажу, еще о-го-го как много, а теперь шагом марш отсюда, солдат. Четыре месяца, и Тайлер ничего не смог бы с этим сделать.       Ничего бы не смогла сделать и Рэйчел, поэтому только кивнула, когда Тайлер бросил бумаги ей на колени. — Шесть месяцев, — сказала она и вздрогнула от гула двигателя. «Бьюик», как она помнила, заводился намного тише. — Четыре, — ответил Тайлер и прокрутил руль. «Додж» медленно покатил по еще пустынной дороге к госпиталю Линкольна. — Я не об этом.       Рэйчел не договорила и не посмотрела на Тайлера, и его нервный смех послужил ей ответом. — Решила меня добить? — сглотнув, спросил он и почувствовал, как сердце пропустило пару болезненных ударов. Этого не могло произойти. Только не после того, что с ними случилось. Тайлер верил, что это был страшный сон. Кошмар, после которого он откроет красные глаза и увидит рядом с собой, под боком, тихо дремлющего Чарльза. Здорового Чарльза. Чарльза, который останется с ним еще на много лет. — Нет. — Рэйчел качнула головой. — Решила, что ты должен был узнать об этом еще раньше. Еще до меня.       Она поджала губы. — Злишься, что Чарльз смог довериться мне? Что выбрал меня? — Злюсь, — ответила Рэйчел и прикрыла глаза. Нервно выдохнула. — Да, Тайлер, я, черт возьми, злюсь. Мне обидно. Я его сестра. Сестра, с которой он бок о бок провел половину своей жизни. Сестра, которой он даже не оставил номера телефона, когда уехал в Остин, в эту чертову академию верховой езды. Он не позвонил мне, когда выиграл скачки или решил прошвырнуться в Саладо. Он позвонил только тогда, когда с него ошметками слезала обугленная кожа. Он позвонил и попросил приехать, попросил помочь, и я, как какая-то ненормальная, сорвалась с места. И самое обидное не то, что я потеряла более менее хорошую работу и квартиру в Галвестоне. Обидно то, что даже после всего, что я для него сделала, он все равно меня не любит, Тайлер. А я, черт возьми, его младшая сестра. — Он любит тебя, — сказал Тайлер и улыбнулся. Только одна мысль о Чарльзе заставляла его это делать. — Что?.. — Конечно, любит, Рэйчел, — продолжил Тайлер и зарулил на парковку госпиталя. — Просто спроси у него об этом.       Лифт мягко остановился на пятом этаже, когда холодный полдень за окном сменился прохладным днем. Элли выбежала к ним у самых входных дверей госпиталя и, смущенно посмотрев на Тайлера, в руках которого были бумаги и цветы (свежие красные камелии, напоминающие Тайлеру Чарльза), что-то прошептала Рэйчел на ухо, опустив взгляд. Рэйчел выдохнула и, погладив Элли по голове, посмотрела на Тайлера. — Я отведу ее домой, — сказала она. — Потом выгуляю Бадди и вернусь. И если решишь снова полчаса подряд шептать Чаку, как любишь его, то предупреди меня заранее, чтобы избавить от этого.       Тайлер усмехнулся. — Эй, Рэйчел, — она, держа Элли за руку, обернулась, — ты теперь не считаешь, что Чарльз болен? — Думаю, нет, — помедлив, ответила Рэйчел и посмотрела в окно, прикрытое жалюзи. — Больны те, кто сотворил с ним такое.       Дверь в палату была приоткрыта, и Тайлер нахмурился. Он отворил ее плечом и застыл. Цветы в его руке дрогнули.       Хлоя, как и всегда, крутилась вокруг постели, то и дело поправляя подушку или прозрачные трубки. Все было обычным, за исключением одного — глаза Чарльза были открыты, а кислородная маска лежала на тумбочке, рядом с вазой. Вазой без цветов, потому что перед поездкой в департамент Тайлер выбросил увядшие камелии и пообещал купить свежие. Он купил, только на этот раз положил их на стул, который обычно занимала Элли с раскраской на коленях, и громко выдохнул. Не мог сделать и шага.       Чарльз, до этого устало рассматривающий говорливую Хлою, скосил на Тайлера внимательный взгляд, и его глаза округлились. Спокойный океан мигом превратился в бушующие волны, находящие друг на друга и кружащиеся в урагане. Но то были волны отнюдь не страха. Это были волны, встречающие смелого моряка, для которого они стали родным домом. Волны, что укачивали, словно колыбельная матери. Они бы разразились пенными брызгами, а не затяжным дождем, и Тайлер знал это. Они бы открыли ему пылающее звездным светом небо с молочной луной. С птицами, кричащими над его влажной от морской воды головой. — О, мистер Донован, вы снова принесли цветы для мисс Кларк? — спросила Хлоя и поставила камелии в пустую вазу. — Вот только она ушла пару часов назад и вернется, скорее всего, к завтрашнему утру. Но я позвоню ей, чтобы сказать, что ее брат пришел в сознание. Тогда она, думаю… — Нет, — ответил Тайлер и шагнул к постели. Волны накрыли друг друга, закрыв собой иссиня-черное небо. — Я сам ей позвоню. Элли стало плохо, и я не хотел бы дергать Рэйчел туда-сюда. — А вы заботливый, мистер Донован, — усмехнулась Хлоя и кивнула. — А, — она остановилась у двери, — заходил мистер Смит, чтобы осмотреть мистера Кларка. Сказал, что швы заживают хорошо. Ну, и самое главное — мистер Кларк, как и ожидалось, не очень хорошо перенес наркоз, поэтому у него временная амнезия. Он может не помнить какие-то события до операции или людей, которые были рядом с ним. Если сейчас он вас не узнает, то это в порядке вещей, мистер Донован, просто дайте ему немного времени.       Хлоя вышла, и Тайлер закрыл дверь на защелку. Потом, когда шаги Хлои стихли окончательно, он сел на край постели и взял холодные пальцы Чарльза в свою ладонь. — Ты помнишь, — Тайлер сглотнул, — помнишь меня? — Ну, я бы никогда не смог забыть человека, который пожертвовал собственной жизнью ради меня.       И хотя ответом Тайлеру послужило молчание, именно это он прочитал во взгляде Чарльза. Прочитал, поэтому заплакал, прижав его ладонь к своей щеке. Теперь все осталось позади.