***
POV/СЬЮЗИ Я открыла глаза. Тело болело до воя и крика. Я не могла пошевелиться, вспоминая сегодняшний вечер. Ничего хорошего в нем не осталось, и на то было несколько причин. Первая — я лежала голой посреди кабинета, слушая гул рабочих и вдыхая приторно-сладкий аромат перегонки спирта, а поверх меня спал Змей-искуситель. Вторая причина — жуткая боль в теле. Болело все: начиная с головы и лица, заканчивая икрами и даже лодыжками, которыми я так яростно пинала обидчика. Все тщетно. Третья причина — это потеря. Я потеряла прежнюю себя. Я больше не чувствовала себя девочкой, только грязным и потасканным существом. И четвертая — это мать и отец, которые, скорее всего, подняли на уши всех в округе, когда не дозвались меня в канале возле винокурни, где я любила наблюдать за прибывающими и убывающими узкими лодками, груженными бочками с ромом. Я поправила платье, стараясь не скрипеть половицами. Босиком, тихо закрыв за собой дверь, боясь повторения ужаса и пробуждения зверя, я выскользнула из кабинета. Как я дошла до дома, как прошла через десятки взглядов, устремленных на меня работников завода, я не заметила. Несколько автомобилей дядь и соседей возле забора особняка тоже остались в тени моего внимания. Я не запомнила, как скинула пальто и рухнула на пол в прихожей, как мои обледенелые ступни встретили мягкость шерстяного ворса. Механические действия заменили разум, а рассудок был частично притуплен. Осознание произошедшего осталось висеть в подсознании коротким блеском прояснения. Вдохнув запах дома и услышав шаги отца, я инстинктивно сжалась, опустив руки на лицо. — Где тебя носило, проклятая девчонка? — голос отца прорезал пространство прихожей, заставив меня вздрогнуть и сжаться сильнее. Мама и все остальные обитатели дома непонимающе глазели друг на друга. — Кто тебя обидел? — спросила меня пожилая экономка Мелани, и папа шикнул, аккуратно опускаясь на колени. Он выкурил почти всю пачку сигарет после ночи поисков и ожидания, это было понятно из-за запаха дыма, которым был пропитан его твидовый костюм. Я заплакала, пытаясь в дрожи собрать хоть какой-то звук, олицетворяющий мою личную трагедию, но любое звучание напрочь вылетело из головы. Все разумное выпало, осталась только пустота. — Что с тобой, а? — тихо спросил папа, ткнув пальцем в разбитую ладонью Оливера скулу, рассчитывая, что я укажу привычным жестом на причину слез. Отец нервно облизнулся и осторожно развел края подола моего платья, осматривая по ходу истерзанную губами тонкую шею, бережно заглядывая в темный мрак одежды и различная синяки на груди. Мужчины семьи вопросительно уставились на него, надеясь не услышать худшего. Теплая рука отца скользнула к юбке, не упустив вниманием отсутствие колготок на мерзлых ногах, где ближе к тазу расположились очередные ссадины и багровые следы пальцев. Папа, очевидно, не верил ни себе, ни глазам, ни ранам, задирая смятую ткань выше, так, чтобы столкнуться с испачканными кровью бедрами. — Нет, только не это. — он задрожал, и его голос сел, после чего папа прижал меня к себе и зарыдал вместе со мной, поглаживая меня по волосам, — Нет, это не с тобой. Маленькая моя! Все в доме затихло ровно на мгновение, прежде чем папа почувствовал прилив ярости. — Кто?! Кто он?! — он схватил меня за лицо, поднимая те же карие глаза, что у него на себя, — Кто он?! Скажи мне, Сьюзан! Кто надругался? Кто этот покойник?! Я забилась в бессвязных криках, пытаясь выпутаться из огрубевших рук отца, пугаясь его в удвоенной мере. — Аарон, оставь ее! — мама отняла меня и повела ее наверх, а папа стал выхаживать по коридору, выкуривая наспех уже сотую сигарету и протирая глаза, слезящиеся, наверное, от дыма.***
Я жалась к теплу камина, защищаясь от потоков холодного ночного воздуха, что врывался в мою комнату с каждым посетителем. Капли воды, стекающие по телу, покрывали ребристость мурашек. Я стояла в ванне с поднятыми руками, пока пожилая прислуга поливала меня водой из кувшина. Сквозь иссиня-белую кожу отчетливо проступали тонкие ребра, а крошечные, небольшие горошины, соски затвердели от холода, покрытые укусами и ссадинами. Я закусила губу, чувствуя себя грязно, липко, использовано. Экономка Мелани обняла меня и, завернув в полотенце, прижала к себе. «Здесь безопасно» — без конца крутилось в голове, пока я вдыхала впитавшийся в платье женщины старый шлейф духов. Никто не мог подкрасться ко мне сзади или сбоку. Чужие руки не могли неожиданно схватить, причинить боль. Я не могла терпеть, чтобы кто-то смотрел на меня, ни моя мать с этой ноющей печалью в глазах, ни мой отец с этим жгучим гневом. Я не сделала им ничего плохого. Так в чем же тогда была моя вина? Я потерлась щекой о плечо Мелани, которая нежно погладила меня по влажным волосам. Сделав дрожащий вдох, я задержала его у основания гортани, чтобы не дать себе зарыдать. Оказавшись в постели по прошествии времени, я наблюдала, как ветви дуба покачиваются на порывистом ветру. Я то и дело сжимала ладони, перенося необъяснимые потоки дрожи, растекающиеся по телу напряжением. Лунный свет озарял сад перед домом холодноватый блеском, придавая теням жуткие очертания и заставляя безобидное казаться угрожающим. Короткий лязг веток о стёкла, наконец, заставил меня вздрогнуть и отрывисто задышать. Я хватала воздух так неистово, переглушаемая шумом собственного сердца, что отбивало ритм, такой яркий, что на мгновение мне почудилось, что это чьи-то шаги. Накрывшись одеялом с головой, я попыталась совладать с собой. Меня могли услышать, и тогда отец вернется с новой попыткой вырвать из меня клок хоть какой-то невербальной информации. Выбравшись из-под одеяла, уняв испуганное сердце, я скользнула глазами по стенам своей комнаты, облицованным бежевыми обоями. Прежние убежище казалось наполненным угрозой. Хотя я знала, что это глупо, но все равно продолжала смотреть в потолок с играющими тенями пламени камина, переводя взор то на дверь, то на окно, будто плохой человек, который причинил боль, может добраться до меня снова. Ведь именно это произошло сегодня вечером. Я слонялась у Риджентс-канала, чтобы посмотреть на убывающие от завода груженные лодки, и вдруг тяжелая мужская рука опустилась на мое плечо. Я не должна была идти за ним, чтобы посмотреть завод, источающий такой сладкий аромат ванили. Теперь я поняла это. Никаких леденцов или патоки. Только бочки и затхлый запах перегонки спирта. Глупая Сьюзи. Не зря окружающие смотрели на меня именно так. В том числе и родители. Узнав, что я направилась в винокурню с надеждой увидеть производство патоки, они будут в ярости. Но я не могла представить себе ничего другого. В конце концов, Оливер Соломонс был знаком мне с детства. Поскольку его бабушка все время посещала наш дом, я чувствовала себя в безопасности. Не было никаких причин не доверять ему. Олли, как и многие, дразнил меня в детстве, но никогда не причинял физического вреда. До сегодняшнего вечера. Вонзив зубы в нижнюю губу, я задрожала. Олли. Соседский мальчик. Он жил в большом, доме на Камден-Хай-Стрит, с дядей и бабушкой. Из окна своей спальни на протяжении лет я видела, как он взрослел, играя в футбол или катаясь на велосипеде. Он не выглядел подлым, идущим за руку с дядей, будучи несмышленным мальчишкой. У меня просто не было причин думать, что когда он вырастет, то окажется надо мной в темноте сырого канала. Я подавила желание закрыть глаза на воспоминание, которое захлестнуло меня, но не осмелилась. Мои глаза были единственной защитой. Почему Олли причинил мне боль? Этот вопрос теперь сдавливал грудную клетку свинцовой тяжестью, но на него не было ответа. Я не сделала ничего плохого, ничего, чтобы Олли смог отомстить мне таким чудовищным образом. Я вспомнила лукавый блеск в его глазах цвета папиного виски. Он смеялся, когда причинял страдания. я обвила руками согнутые колени. Так было легче переносить спазмы, который пронзали живот, заставляя чувствовать себя липкой и разодранной изнутри. Хотя Мелани помогла мне отмыться, я все еще чувствовала себя грязной, извученной, использованной. Я проваливались в мучительный сон, и быстросменяющиеся картинки прошлого вечера вызывали рефлекторную тошноту. Когда сосание под ложечкой стало нестерпимым, я открыла глаза. Мягкое прикосновение Мелани помогло мне подняться с кровати и добраться до гостиной, босой, в тонком ночном платье. Сон окончательно покинул меня только тогда, когда движение в полумраке прихожей привлекло внимание. Темная фигура человека следовала по коридору, ударяя металлическим сплавом трости об пол. Когда она приблизилась, в голове моей зазвучали молитвы, которые я так отчаянно пыталась произнести вслух.