Моя милая Сью

***

POV/СЬЮЗАН — Вечер добрый. — из полумрака теней медленно прорисовывался портрет Алфи Соломонса, которого я безошибочно узнала. «Вечер добрый?» После того, что со мной сделал его племянник, я с трудом могла поверить, что он приветствует меня, как будто ничего не произошло. Вспоминая, как его потомок грубо пережимал моя запястья, я боялась, что Соломонс может тоже схватить меня. Что если он пришел сюда именно за этим? Я сжала кулачки и судорожно вздохнула, ощущая босыми ногами прохладу, исходящую из-под деревянных половиц. Повисшая тишина давила мне на уши, переходящая в бешеный звон, когда Алфи вскинул руку. Я сжалась и почти почувствовала, как синяки, которые оставил на моем теле Олли, заныли, когда пульс участился и вызвал прилив крови к поверхности кожи. Я отрицательно замотала головой, когда его огромная ладонь опустилась на фетровую шляпу. Бешено карабкаясь по стене гостиной, я не обращала внимания на то, что моя макушка врезалась в угол старого железного подсвечника. Голос отца был глухим, проходящим через его густые бороду и усы, а возглас матери — сценически притупленным. Повернувшись, я пробралась сквозь тяжелые, пыльные портьеры к двери, не заботясь о том, что частично сорвала их с петель, вызвав шумный вздох у старой экономки. Я знала, что должна была уйти, прежде чем этот тип поймает меня и причинит ту боль снова. POV/АЛФИ Провожая глазами испуганное создание, я нашел тяжелую опору в трости, испытывая стыд за содеянное племянником. Предстояло главное — посмотреть в глаза несчастным родителям девочки. — Я не причиню тебе вреда, Сью! Не бойся… — прежде чем мои слова успели достигнуть коридора и лестницы, она исчезла, — Проклятие. Я чуть было не погнался за ней, исключительно инстинктивно, но потом одумался. Она явно узнала меня как дядю Олли, и ее страх передо мной, тем не менее, придавал ей скорости. Даже если бы я поймал ее, что не составило бы большого труда, у меня вряд ли получилось бы внушить ей, что я пришел с миром. — Бедняжка. — подумал я вслух, набирав в легкие большое количество воздуха. Ее судьба в жизни была достаточно суровой, чтобы вынести ее без Олли, усугубляющего ее горести. Я не хотел умножать ее проблемы, напугав до полусмерти. Я покачал головой и, стянув драповое пальто, опустил его на спинку софы. О, Всевышний. Одна только мысль о том, что это бедное маленькое существо считает меня ее очередным насильником, вызывала у жгучее желание помчаться домой и дать Олли хорошей трепки. Вырвавшийся наружу гнев заставил меня ударить тростью о пол с большей силой. Кровь была гуще воды — я не хотел видеть, как мой племянник отбивает чечетку на конце веревки. Я прошел в глубь особняка, следуя за Аароном. Признаться, я был слегка удивлен, что мужчина без лишних слов впустил меня, но потом понял, что сегодняшняя ночь была необычной для этой семьи, временем осторожности и приглушенного шепота. Иметь умственно отсталого ребенка, несомненно, было достаточно сложно. Если бы стало известно, что девушку изнасиловали, сплетники никогда бы не позволили семейству Леви забыть об этом. Остальным слугам и кухаркам, несомненно, дали выходной, чтобы слухи не разлетелись по Камдену со скоростью чертова света. Проходя в небольшой кабинет главы семейства и усаживаясь в предложенное мне кресло, я почувствовал первое сочувствие семье Леви, которой приходилось заниматься решением возникшей проблемы в столь позднее время. Но и винить их в случившемся, даже косвенно, я тоже не мог. Несмотря на то, что большинство людей принимали людей с физическими недостатками, всегда находились те немногие недалекие люди. Сьюзи никогда не водили в центр, а ее родители, по общему мнению, держали ее вне поля зрения. Хава вошла в кабинет после короткого стука и одобрительного кивка мужа, чтобы предложить мне, как и полагается в подобных семья, чай или виски. Я отрицательно покачал головой, поднявшись на ноги в знак уважения, зная, что на самом деле она пришла сюда, чтобы посмотреть в мои глаза. Бросая на Хаву еще один короткий взгляд, я увидел, что она была безукоризненно одета в изумрудное платье, а ее седеющие светлые волосы были зачесаны вверх и завязаны в аккуратный узел на макушке. Хава выглядела измученной. Ее голубые глаза опухли от слез, изящно очерченное лицо побледнело, кожа туго натянулась на высокие скулы, а губы поджаты и окружены глубокими складками, говорящих о ее возрасте. Она была поражена моим спокойствием, но сумела довольно хорошо это скрыть, нервно сжимая края юбки. — Добрый вечер, мистер Соломонс. — она склонила голову, обращаясь ко мне, но ее манеры были жесткими и формальными. Очевидно, что ее самым заветным желанием было выцарапать мне глаза. Если бы Сьюзи была моей дочерью, то именно так бы я себя и чувствовал. — Оно самое, миссис Леви, — выдавил я. Желая оказаться где угодно, только не здесь, я опустился в свое кресло. Что можно было сказать родителям девушки, которую изнасиловал мой племянник? Извинения не возместят причиненный ущерб. Обычно самоуверенный и не обращающий внимания на то, что другие могут подумать о нем, я посмотрел на прекрасный покрой платья Хавы и поймал себя на том, что мне стоило одеться более формально. Было поздно думать. Несмотря на то, что я был наделен солидными деньгами и особняком, который мог бы вместить этот домик на первом этаже, я проводил большую часть своего времени с наемными рабочими на заводе. Если я не планировал поездок по Лондону, то обычно носил брюки и практичную рубашку с расстегнутым воротником и закатанными до локтей рукавами. Прежде чем прийти сюда, я умылся, сменил замызганный жакет на черную тройку с белой рубашкой на стоячем воротнике, накинул пальто и наспех покрыл голову фетровой шляпой. Со всем остальным, что было на уме, я позабыл, что старик Леви был человеком, который придавал большое значение внешнему виду. Когда я вошел в эту комнату, мое напряжение немного спало. Это был кабинет, очень похожий на мой собственный, с большими удобными креслами, стратегически расставленными вокруг красочных ковров с гобеленами, кожаным диваном и прочей дребеденью. Комната, где мужчина мог расслабиться и почувствовать себя как дома. Книги в кожаных переплетах стояли на блестящих дубовых полках вдоль трех стен, четвертая могла похвастаться камином из речного камня. В каминной решетке весело мерцал огонь, создав некий покой своими приятным треском. Аарон сидел за своим столом, его рубашка была помята, ворот расстегнут. Из пепельницы возле его локтя поднялась струйка дыма, запах был резкий. Я остановил взгляд на сигаре, подавляя собственное желание затянуться сигаретой. — Алфи, — устало сказал Аарон. — Я так понимаю, Вы разговаривали со своим мальчиком? Остановив взгляд на дальнем шкафу в углу кабинета, из-под стекла которого отливали золотые буквы Торы, я мысленно взмолился. Мои мысли беспорядочным потоком нейтронов метались в голове, сталкиваясь и вызывая боль в затылке. Я не знал, с чего начать и что сказать. — Да-а… — наконец протянул я, — Да, и я пришел сюда, чтобы принести свои жалкие извинения за обиду, которую он причинил вашей девочке, так? А также загладить свою вину любым доступным мне способом, как перед Вами, так и перед Всевышним. Аарон промолчал. Я потер руки. — В любом случае я буду защищать его, если Вы решите начать уголовную кампанию. Я выгнал его из дома, и он, вероятно, мчится в дом моей матери, чтобы кто-то прикрыл его задницу, да. Аарон потер висок, прежде чем истерично рассмеяться. — Уголовную кампанию против мальчишки гангстера? Боль в голосе мистера Леви заставила меня устремить взгляд в пол. Безопасная территория, что ли. Впервые меня задевали осуждающие глаза. Наконец Аарон продолжил речь. — Я ценю, что Вы пришли сюда в попытке разобраться с возникшей неразрешимой проблемой. Заставив себя поднять глаза, я сказал: — Я не совсем понимаю Вас. Аарон опустил руки и встретился со мной взглядом. — Я знаю, это может прозвучать бессердечно, но здесь нужно учитывать гораздо больше, чем травму, нанесенную Сьюзан. Аарон отодвинул стул и встал. Для человека маленького роста он был крупным, его глаза были карими, с тем легким блеском, а в чертах лица поразительно сочетались характер и сила. — Я раввин, Алфи. — тихо сказал он. — И если то, что произошло сегодня, станет известно общине, все рухнет. Выглядя, очевидно, пристыженным, я опустил руки на трость и стал изучать носки своих начищенных до блеска черных ботинок. — Рухнет не только моя карьера, но и жизнь моей семьи. Я был в замешательстве, но воздержался от едкой реплики — чистота репутации старика Леви была превыше всего. Вздохнув, я повернулся к потрескивающему огню, вспоминая бедное личико Сьюзи.