Зелье Придуманных Сновидений

Не терять равновесие. Мне сложно, мне больно, мне страшно, мне весело. А ты в себе разберись, и Каждый от чего-то зависим. Будто игрек по иксу Коли смерть заносит, хитрая, косу, То важно не терять равновесие. Пропорция есть, я зависим, А значит, Мне сложно, Мне больно, Мне весело.

Я, как и любой другой уважающий себя человек, считаю, что умею разбираться в людях. Видеть их, читать, разгадывать. И, так же как и любой другой человек, я обладаю множеством граней, для каждой ситуации – своя. Психологическая константа, которую все знают, но о которой все молчат. Но я же не все. Я исключительный Северус Снейп – знаток человеческих душ, обладатель острого ума, сложного характера, многомерной личности, человек изучивший мир под микроскопом. Тогда почему, во имя Мерлина, я не увидел этого в Гарри? Изначально влюбившись в двухмерную картинку, я сглупил в первый раз, мне простили. Изображение начало обрастать костями и тканями, и вот скороспелый плод моей фантазии изящно крутанувшись по своей оси, показывает мне свою новую грань. Наш мыльный водевиль лопнул, Гарри уехал, а я остался в пустом замке, лелея свою гордость. А ведь он мне говорил: «Я доверял тебе, Северус», «Ты виноват, Северус», «Ты предал меня, Северус». Но я слышал только: «Спасибо, Северус», «Мне хорошо с тобой, Северус», «Посмотри на меня, Северус». Имеющий уши да услышит. Что хочет. Обилие слов превращает их в белый шум. Большое количество «нельзя», превращает запрет в страх «не попасться». Миллионы повторений слов о любви смывают ореол святости с этого слова. А когда два человека разговаривают о чепухе, просто боясь тишины, главная тема ускользает от них призраком, пока они пытаются уловить её кусочки в шелухе бессмысленных слов. Вот что нужно было сделать нам с Гарри: поговорить по-настоящему. Узнать друг у друга всё что интересует и заставляет не спать ночами, перебирая бесчисленные ворохи ничего не значащей информации. Вот только я, как преподаватель, который владеет словом, как орудием, предпочёл «сблизиться», а не дать Гарри возможность сказать правду, которая, впрочем, хоть и могла уронить табуретку под моими ногами, но внесла бы ясность, которой нам так не хватало.  Мол, «Северус, я не сделал твои грязные домогательства достоянием общественности, потому что мне стало жаль тебя, несчастного, никому не нужного и, видимо, свихнувшегося психопата. Ты нисколько не нравишься мне в романтическом смысле, прошу больше к этой теме не возвращаться. Это теперь твоё, живи с этим». И я жил бы. Клянусь, я жил бы. Жизнью полной рефлексии, угрызений и жалости к самому себе. Со временем бы попустило, потому что ясность была, и рана, оставленная в покое, заживает быстрее, чем та, которую регулярно омывают солью слез и ковыряют догадками. Этот выход прост и напрашивается на ум мгновенно, его посоветовал бы мне всякий, разбирающийся в любовных делах человек - то есть, конечно же, каждый первый встречный. Хлопнул бы меня по плечу и с иронично сдвинутыми бровями, бодро спросил бы: «Что же ты творишь, Северус? Зачем так сложно?». А потом вернулся бы домой, чтобы продолжать исполнять сложности, весьма, в моем стиле. Потому что тренера не играют. Как только речь заходит о наших собственных чувствах, все мы мгновенно дуреем так, что самим тошно. И я в этом правиле не исключение, а может быть, даже пример. Поэтому. Я хандрил. Воспользовавшись кратким отпуском, нырнул с головой в выдуманный собой же мир, в безопасность. Туда, где само время останавливается в вечном «сейчас». Подкралось Рождество, которое я провел в мэноре, в окружении Малфоев, Темного Лорда и нескольких близких ему Пожирателей. Я играл в шахматы с Драко, помогал Нарциссе и Беллатрисе в праздничных кровных ритуалах, беседовал с Милордом, упражнялся в бою с Долоховым и Лестрейнджами и проводил время с Люциусом самым приятным способом. Словом, отвлекался. В одну из этих каникулярных ночей и произошла философская беседа, которой Люциус, сам того не подозревая, открыл мне глаза на некоторые вещи. Революция сознания, которую нет смысла преподавать в школах, потому что каждый сам должен испытать её на жизненном пути, в своё время. - Представь, Север, давеча мы с Повелителем сплетничали о достопочтимом Лорде Крэббе и он, наш мудрейший Милорд, в этой беседе пересказал мне преинтереснейшую притчу, которую, я когда-нибудь пообещал себе передать своим внукам, если придётся быть к тому времени живым. - Прорепетируешь на мне просвещение? Иначе, зачем ты завел этот разговор в час, который разговоров обычно не предполагает. - Жил на свете один человек, который постоянно был всем недоволен, прямо как ты, мой Север. Слишком много одного, слишком мало другого, всё, что окружает - не устраивает, все кого слышит – недостойные. Жизнь свою провел в метаниях, страданиях и недовольствах. А затем умер. - Поистине гениально. Я подозревал, что нас всех ждёт такой финал. Спасибо, Люци. - Смысла, мой возлюбленный, ты в его жизни не увидел, как не увидел его тот несчастный. Всю жизнь искав в горе иголок одинокую соломинку, он объявил вендетту собственной судьбе и не увидел своей свободы, не почувствовал своей силы. Ведь он мог в любой момент выйти из зоны дискомфорта, но не сделал этого, надеясь на то, что все изменится само собой. В чем смысл твоей жизни, Север? - В самой жизни, я полагаю. - В ней, дорогой. Только проявления этого смысла постоянно меняются, в угоду нашим желаниям. Очень мудрое изобретение мироздания, не правда ли? Как продолжать жить, не имея смысла? Вот я его и «имею». Место в обществе, деньги, Нарцисса, затем Драко, влияние, а теперь ты.  Я очень тебя люблю, ты тоже, но не сейчас. Жемчужный Люциус, такой родной, в привычных декорациях бесстыдства, смотрел на меня с ласковой улыбкой и грустью в голубых глазах. Легко и свободно превращаясь в моих руках из энергетического вампира в печального Пьеро, он видел реальное положение вещей, даже если не говорил об этом. Поставив после философских хитросплетений очевидный факт, словно точку, он заставил меня вспомнить, как раньше он был для меня «моим Люцем», совершенным идеалом, настоящим смыслом жизни, которым я для него стал с опозданием. Только сейчас. - Знание, мастерство, признание, ты, покровительство, - представил я ему свою жизненную цепочку взамен. Он подарил мне ещё одну из тех своих улыбок, что всегда выводили его благородное лицо из состояния гипсовой маски и затянул в поцелуй. На следующий день Дамблдор известил меня о собрании Ордена Феникса, и я отбыл из мэнора Малфоев в школу. Переделав все накопившиеся дела, я отправился к директору, с которым мы обсудили мои выходные с Милордом и то, о чем можно рассказать Ордену. Переместившись в штаб на площади Гриммо, я не мог отделаться от ощущения присутствия в этом доме моего Гарри, флером окутавшим мой мозг моментально. На протяжении всего собрания, что проходило для меня как всегда мучительно-медленно из-за узколобости некоторых персонажей и бесполезности некоторых других: я переводил взгляд с одного на другого их участника и, отстраненно слушая их высказывания, сравнивал их с коллегами по пожирательской ставке. Все люди одинаковые, снова возвращаясь к теме граней. Эта мысль горела во мне ладаном, заставляя смиряться с Флетчером, Люпином и даже Блэком. Смотрел на Дамблдора и представлял Темного Лорда, который наверняка тоже менялся хотя бы отчего-то или кого-то и, которого при этих естественных для него метаморфозах, я бы, наверняка, даже не узнал. После собрания, Молли Уизли начала накрывать на стол, приглашая всех присоединиться к поздней трапезе, от чего я предсказуемо отказался. Проходя по коридору к камину в гостиной, я тщетно надеялся мимолетно увидеть Гарри, что не переставал своим образом жечь мои сны, но мой легальный маршрут закончился и завернул в пустую гостиную. Собираясь покинуть этот негостипримный для меня дом, я уже протянул руку к Дымолетному Порошку, но тут позади послышались быстрые приглушенные ковром и, наверняка, босой ступней, шаги. Не успел я повернуться, как меня обхватили за шею, заставляя нагнуться, и знакомый до боли запах окутал меня всего. Прекрасный Гарри, обвив мою шею одной рукой и схватив за воротник мантии другой, стремительно прижался ко мне, стоя на носочках и нежно целовал в мои предательские губы. От неожиданности я обнял его в ответ лишь через секунду, невыносимо сладкую секунду, которую мой мозг потратил на то, чтобы осознать, что это происходит на самом деле. Едва я это сделал, он отстранился, опускаясь обратно на высоту своего роста, и погладил мою щеку большим пальцем, наградил меня своим нежным взглядом, что контрастировал с очаровательным румянцем его щек, светившихся от смущения и радости. - Я скучаю, - выдохнул он, внимательно оглядывая моё лицо, словно выискивая изменения. - И я, очень, - заверил я его и поцеловал в лоб. Он мягко отнял мои руки от своей талии и, прощально взмахнув ресницами с улыбкой, и стремительно исчез из комнаты, предварительно оглядевшись в широком проеме, перед тем как выйти в коридор, оставляя для меня свой силуэт в мягких брюках и футболке. Тихо выдохнув, я поспешно покинул его дом, желая как можно быстрее оказаться в комфортной обстановке. На ходу снимая и бросая по пути своего появления вещи: мантию, часы, палочку, пиджак, я рухнул в любимое кресло. Достав пачку сигарет, я с облегчением закурил, обхватывая фильтр губами, всё ещё хранившими на себе свежесть поцелуя моего босоногого ангела. Моей зависимости, персональной одержимости, моей любви и моей болезни. Моего нового смысла жизни. Моего Гарри.