Четыре всадника Темного Лорда

Солнце утопало в мягком розовом свете. Его тёплые лучи медленно исчезали за горизонтом. День подходил к концу, а беспокойные мысли лишь начинали просыпаться. Гермиона не думала, что вновь окажется одна наедине со своими размышлениями и усталостью. Ей казалось, что изменившаяся обстановка и новые эмоции должны были ей помочь, но лишь больше загнали в тупик. Она вновь чувствовала, что от неё требуется хоть какое-то решение. Нельзя просто так оставить слова Теодора без ответа. Такие громкие признания всегда казались ей странными и ненастоящими, но не в этот раз. — Знаешь, нам пора ввести новые традиции, — хмыкнула Паркинсон, выходя на крышу. «Ну, конечно, кто же ещё мог меня здесь найти…» — лёгкая саркастичная мысль скользнула вдоль черепа. — Извини, — как-то грустно усмехнулась Гермиона, — старая привычка. — Забавно, — опершись на бетонную плиту рядом с ней, поджала губы Пэнси. — Что? — слегка растерянно протянула Грейнджер. — Ты здесь. Теодор тоже. Но чем ближе вы находитесь, — иронично проговорила она, — тем больше умудряетесь находить проблем на свои головы. Гермиона только растерянно пробежала глазами по бетонному ограждению, не зная, куда спрятаться от вездесущего взгляда Паркинсон. Она только недавно для себя решила, что стоит стать ближе, а Нотт вывалил на неё шокирующее признание. Это было приятно, но совсем не своевременно. Под наплывом гормонов и возбуждения, она даже ответить ничего не смогла. Всё вышло совсем не так, как ей бы хотелось. — Понимаешь… — она попыталась как-то правильно сформулировать мысль, — Теодор, он как бы… Но Пэнси остановила её жестом, помотав головой. По её лицу было понятно, что теперь она чувствует себя так же, как и сама Гермиона несколькими месяцами ранее: её очень задолбало объяснять, что происходит, но специально для отстающих она явно решила сделать исключение. — Пока самый отбитый асоциальный ублюдок стоит у руля, ты всё ещё сомневаешься в поведении Нотта? — Пэнси приподняла брови и слегка склонила голову на бок. — Хотя по сути, если бы завтра утром он проснулся и вдруг решил, что убивать людей без шанса на спасение — это не его, ты бы расстроилась куда больше. Ведь именно его репутация, опыт и ошалелое рвение ставит Теодора на ступень, где он один может сопротивляться Лорду. Хочешь уничтожить зло? Руки не смогут остаться чистыми, никто из нас не горит желанием получить звание героя-освободителя. Мы хотим жить так, как нам угодно. Я не готова положить голову на плаху ради великого светлого мира во всём мире, но готова сгореть заживо за конкретных людей. Это называется эгоизм, Гермиона, здоровый эгоизм. Слабоумие и отвага уничтожили тысячи волшебников, просто потому что вы не хотели умирать плохими. Вы боролись с великим ужасом и должны были быть чистыми. Когда на самом деле зло не понимает чистоты. Это ограничение: мораль, устои, идеалы. Кого волнует бездарная смерть самоотверженного героя, когда война не закончена? Много ли пользы принесла жертва Поттера? Или, может, Уизли? Они были идиотами, которые заслужили свой конец. Вот только ты уже на этом поле столько лет и всё ещё веришь в справедливость? Конечно, это было не совсем то, о чём Грейнджер хотела поговорить. Но даже несмотря на всю свою отрешённость и спутанность эмоций, она всё ещё периодически вспоминала их: Гарри, Рона, родителей и всю прежнюю жизнь, которая осталась далеко в прошлом. Это не была какая-то жалость к себе или безудержная скорбь, всё было иначе. Как и сказала Пэнси: что-то светлое и чистое. Маленький кусочек чего-то тёплого, того, что уже никогда не повторится. Парадокс этих воспоминаний и реальности был в том, что сейчас она уже согласна с Паркинсон. Много лет назад она была наивна и опрометчива; много лет назад она считала, что может и должна со всем справляться сама; много жизней назад она верила, что отвага должна быть бескорыстной и праведной. Но не сегодня. Гермиона жила по инерции, лишь пытаясь быть стойкой и справедливой. Оставшись наедине с собой и получив желанный выбор, она растерялась. Утонула в собственных метаниях и вопросах. Она никогда не жила для себя, разве что иногда не делала выбор только ради своего благополучия. — Но вы не зло, — Грейнджер осеклась, — вернее не такое. — Мы хуже, — спокойно поправила её Пэнси. — Блейз спокойно пожертвовал десятком твоих бывших союзников, Теодор хладнокровно их убил, потому что счёл это нужным, я бы тоже грохнула, если бы считала это разумным. Люди умирают каждый день. Всегда кому-то будет не хватать территорий, ресурсов, рабочей силы. Но гораздо проще жить в мире, где даже самый страшный пожиратель имеет возвышенные чувства. — И что будет, если всё закончится удачно? — тяжело выдохнула Гермиона. — Как я должна себя с ним вести? — Почему ты меня об этом спрашиваешь? — сморщив лоб, возмутилась Паркинсон. — Я вам что, мать? У тебя есть рот, им можно разговаривать. Теодор, конечно, идиот, но даже он освоил азбуку. Прекратите бесконечное мозгоёбство. Не хочешь оставаться? Уходи. Хочешь быть здесь? Начни отвечать хотя бы за себя. Тебя никто не тянул с ним заигрывать и тем более спать. Да простит мне Салазар эти слова, но дело не в Нотте… Сама не верю, что это говорю, но дело в тебе. Пэнси даже не представляла, насколько она права. Потому что даже сама Гермиона не понимала, чего хочет. Её решимость испарилась точно так же, как и появилась несколько дней назад. Хотелось просто удариться головой об стену от того, что в душе и в голове порядка не было никакого. Ко всему прочему из-за этой неразберихи её поведение тоже напоминало сопливую кашу. — Но… — Без но. Грейнджер, если хочешь притормозить, надо это сказать, — снова перебив Гермиону, Пэнси закатила глаза. — Тебе будто пять лет! Единственное романтическое увлечение в его жизни закончилось печально, а теперь ещё ты со своей неопределённостью. Он не тупой, просто скажи ему, что в голове, и развивайтесь в удобном ритме. Ну, или деградируйте, не знаю, что вам больше подходит. — Так у него всё-таки были отношения? — решив, что нужно узнать о нём хоть что-то, спросила Гермиона. — Ну… Пф… — Пэнси нахмурилась, затем скривилась и с шумом выпустила воздух. — Это не отношения, скорее подростковая влюблённость: дебильная, беспощадная и скоротечная. — В школе? — с некоторым сомнением уточнила Грейнджер. — Он никогда не говорил. — Ещё бы, об этом даже Малфой не знает, — улыбнулась Паркинсон. — Наверное, это единственное, чего не знает Драко. — Ого, это было настолько плохо? — приподняла уголок губы Гермиона. — Ну, раз Нотт из всего вашего помёта оставил его в живых, хотя и изрядно покалечил… — задумчиво протянула Пэнси, — значит, не так уж и паршиво было. Он вообще последнее время слишком сентиментален к своим сердечным увлечениям. Воспоминания невольно облизнули кору головного мозга, оставляя за собой неприятный след. Из всех вылазок Теодора возвращалось слишком мало людей, их можно было пересчитать по пальцам одной руки: Падма, Захария, Невилл. Однако если учитывать, что Смит никогда не отличался экспериментами с ориентацией, то вот у Долгопупса кроме Полумны девушек замечено не было, да и тот выбор был слегка сомнительным и недолгим… — Невилл? — вырвалось у Грейнджер. — Я ничего тебе не говорила, а ты ничего не спрашивала, — констатировала Паркинсон. — Тебе что, выяснений в бассейне не хватило? — Да, действительно, — потерев шею, Гермиона уставилась вниз. — Я просто уже ничего не понимаю. — Так может и не надо? — буркнула Пэнси. — В смысле? — с любопытством спросила она. — Ну, смотри, пока ты хотела разобраться с природой его существования, он собирался с мыслишками.Ты не вытерпела, он психанул, — рассуждала вслух Паркинсон, прикуривая. — Ваше бесконечно выяснялово через третьих лиц ни к чему хорошему не привело.… — она замолчала, закрыв зажигалку. — А может, вы просто мазохисты? Грейнджер опешила. Такой вариант развития событий не приходил ей в голову. Совершенно одно дело плыть по течению и ничего не делать, и совершенно другое — наслаждаться процессом, невзирая на сложности. Не обязательно относиться ко всему, что сейчас происходит с таким серьёзным лицом и тяжёлыми выводами. Многолетние попытки думать за других имели свои побочные эффекты. Нужно было перестать пялиться на общую картину и взглянуть на детали. Она всегда забывала про себя. Слушать собственные эмоции и жить лишь своей жизнью оказалось для неё сложно. Она пыталась думать за Теодора, за Симуса, но только не за себя. Идиотская привычка, которая мешает жить дальше. — В итоге выходит, что так, — уже искренне улыбнулась Гермиона. — Значит, говорить, когда хочется, делать то, что хочется и перестать пускать слюни… — Бинго, — удовлетворённо выдохнула Пэнси. — Включай свою здравую голову, здесь тебе не нужно ничего контролировать. У нас есть один пьяный контролёр в вагоне: пассажиры могут дебоширить, если что, он разберётся. — Блять, как потрясающе, что ты у меня есть. — Звучит как тост.

***

Странные моральные скитания по собственному разуму преследовали не только Гермиону. Несколькими уровнями ниже на первом этаже сидел Теодор. Его распри были немного сложнее, чем то, над чем размышляли девушки на крыше. Однако даже такой шикарный собеседник как Паркинсон тут вряд ли бы помог. Но надо отдать должное Забини: он хотя бы попытался. — Итак… — многозначительно произнёс Блейз, глядя на полулежащего на столе Нотта. — Ты не выглядишь так, будто у тебя с Грейнджер всё наладилось… хотя, по звукам так оно и было. — Потому что ни черта не наладилось, — опершись подбородком о кулак, медленно протянул Теодор, прокручивая пальцами пачку сигарет. Забини с явным любопытством приподнял бровь, отодвигая стул напротив. Нотт только тяжело выдохнул, продолжая бесполезное действие, лишь бы хоть на что-то отвлечься. Замешательство уже прошло и сменилось совершенно иным процессом. Теперь подсознание уже не просто мельком заглянуло в его жизнь, чтобы добраться до Гермионы, а беспардонно разгуливало в его обличье, когда вздумается. Оно просто выключало его, как по щелчку. Внутренний диалог был окончательно разрушен. Теодор больше не получал никаких сигналов. И не то чтобы был возмущён тем, что делал его внутренний зверь. Скорее удивлён. Он не помнил ровным счётом ничего, но по поведению окружающих знал, что не сделал ничего лишнего. Мысли скакали вдоль извилин, как черти на сковороде, однако ни одного просветления разума не наблюдалось. Нотт даже не понимал, хорошо это или плохо. — С чего ты сделал такие выводы? — приглядываясь к его размеренным движениям, поинтересовался Забини. — Потому что я здесь говорю с тобой, хотя явно имею внутреннюю дилемму, касающуюся Гермионы, — стеклянными глазами уставившись в стол, ответил он. — А она на крыше, беседует с Паркинсон, потому что имеет дилемму относительно меня, — он прервался, зависнув ненадолго. — В итоге, мы с ней просто не можем нормально поговорить. — Так если ты всё это знаешь, — фыркнул Блейз, — почему сам не начнёшь диалог? — Хороший вопрос, — поджав губы, Теодор остановил пачку сигарет указательным пальцем. — Потому что я ещё не могу сказать Гермионе что-то конструктивное, а ей… «…ей я на хрен не сдался» — машинально вылезло в сознании. Эта странная мысль выскочила ниоткуда. Словно специально была помещена в голову. Внутренний зверь не просто играл с ним, а словно пытался свести с ума. Собственное «я» мстило намного страшнее, чем кто либо мог подумать. Однако держалось в каких-то узких рамках, не позволяя себе разбеситься полностью. Одно тело, один разум, две стороны одной медали. — Ей что? — не выдержав паузы, решил уточнить Забини. — Ей пока что это не нужно, — приподняв брови, ответил Нотт. Теодор прекрасно понимал, что в отличие от его абсолютной определённости, другим людям нужно время. А если учитывать то, кем он являлся и её последние шесть лет жизни, то от Грейнджер чего-то ожидать было бесполезно. Поразительно, что, несмотря на все свои заморочки, он в принципе продолжал её интересовать. Но глупо пытаться найти причины торможения в другом человеке, когда сам с собой вопросов имеешь больше, чем с ней. А значит, пришло время крайних мер. Нотт больше не думал, что сам в состоянии разобраться со своей проблемой. Это зашло слишком далеко, чтобы просто не обращать внимания и всё ещё надеяться на саморегуляцию. А если Грейнджер в какой-то момент узнает, что у них был секс, которого он напрочь не помнит, потому что формально в нём не участвовал, то это будет отвратительно. Сам бы он от подобной информации тоже был не в восторге. Необходимо было урегулировать внутренний конфликт в ближайшее время. «Придётся обратиться к Драко после возвращения из Азкабана», — фраза звучала как приговор. Дело было не в доверии. Все эмоции, сопряжённые с Гермионой, были слишком хрупкие и приватные. Не хотелось никому позволять этого касаться. Это имело слишком огромный смысл, чтобы доверять любым глазам, кроме собственных, и наблюдать за этим. Однако когда зрение подводит, всё-таки стоит положиться на друга. Но подобный процесс мог занять слишком много времени, а допустить мысль о сложном путешествии в тюрьму без собственного присутствия, Теодор просто не мог. Всё слишком запуталось. Нужно было что-то сделать. — А ты куда-то торопишься? — с неким сомнением спросил Блейз. — Что? — не сразу сообразив, что именно друг имеет в виду, приподнял голову Нотт. — Я говорю о том, что ты сам явно не в порядке, — устало произнёс Забини. — Не мне лезть в ваши отношения, но после появления Грейнджер в этом доме, ты стал нервным. Однако я не самый лучший специалист в общении с женщинами. Оба молчали, но Теодор уловил печальные ноты в его голосе. У них была одна проблема на двоих: сердце выбирало неподходящих их стороне девушек, которые были разведены с ними самой судьбой. Сотни причин «против» и лишь одна «за». Тысяча противоречащих обстоятельств: от чистоты крови и положения в обществе, до выбора стороны. Даже собственные поступки в прошлом были огромной преградой, которую практически невозможно преодолеть. Смотри, но не трогай, а если касаешься, то даже не думай, что это когда-нибудь будет принадлежать тебе. Разрывающее на части чувство, которое не суждено разделить на двоих. Оно убивает, разливаясь под кожей, закупоривая сосуды и артерии, стирает кости в порошок и разъедает тело, если не находит выход. Самые возвышенные эмоции всегда самые жестокие. Они не терпят к себе пренебрежения, мстят сильнее, чем самый страшный враг. — Если ты не хочешь всё бездарно просрать… — продолжил Блейз, тяжело выдыхая, — то стоит начать с себя и не давить на неё. Внутренние нерешённые баталии, они, знаешь, паршиво заканчиваются… — Было бы что просирать… — потирая лицо ладонями, хмыкнул Нотт, но осёкся. — Извини. Стало неловко за собственную глупость. Теодор ляпнул, не подумав, и сейчас понял, насколько сильно мог задеть за живое. Забини нахмурил лоб. Эти секунды промедления показались Нотту вечностью, захотелось провалиться сквозь землю из-за собственной бестактности к собственному другу. — Ничего страшного, — приподнимаясь с места, улыбнулся тот. — Исправить можно всё, что угодно, кроме смерти, так что дерзай.