Окно напротив

«Я, Дмитрий Куприянов, находясь в здравом уме и твердой памяти, клянусь: никогда не изменять мужской дружбе и не водиться с девчонками, как бы они ни липли». В конце расписки стояла подпись, выведенная настоящей кровью: Д. Купр. Я вертел лист в руках, вспоминая, когда это было написано: мы тогда с Толиком Кругловым, дворовая кличка Круглый, обиделись на всех девчонок, и на Любку с Танькой тоже за то, что они наябедничали нашим матерям, яко бы мы мешали им играть с куклами в зарослях вишни. А мы просто хотели развлечься по-настоящему, не в куклы как малышня поиграть, а нормально активно и позитивно! Притащили пузырьки из-под шампуня с водой, проделав в крышке дырки, имитируя дождь, стали брызгать в девчонок. Те подняли визг, крик, стали разбегаться по сторонам по всему двору, мы за ними, а там висело постиранное белье… Ну, нам и влетело – мне от отца, Круглому от бабки (она у него, между прочим, мастер спорта по метанию ядра), простояли в углу до ужина. На следующий день, встретившись с Круглым и обговорив с ним ситуацию, пришли к выводу, что с девчонками теперь не связываемся, проявляя к ним полный игнор. Написали расписки, закрепив данное обещание собственной кровью. Тогда мне было 10 лет, я не знал и не думал, что в 15 лет мое мировоззрение изменится, и на девчонок я посмотрю под другим углом. До этого я как будто не видел и не замечал их, они все были на одно лицо, одного характера – вредные и противные, а в 15 лет, словно пелена с глаз спала, стал различать их лица, рассматривать детали фигуры, отмечая изменения. Мне стали сниться ТАКИЕ сны, что перед собой стыдно было, когда просыпался и видел мокрые пятна на простыне. Я торопливо застилал постель, чем вызывал у матери удивление, она говорила отцу: - Кость, ты смотри, Димка-то совсем взрослым стал, помогает мне, постель за собой застилает. Смущаясь и краснея, поделился с Круглым своими проблемами, тот авторитетно заявил: - Это ты созрел для телки. Мне брат рассказывал, у него то же самое было, пока он не начал с девками спать. Брату Круглова я верил, он все же старше на четыре года, у него опыта ого-го сколько. Я только одного не пойму: что ж он такой умный не мог нормальную чувиху найти? Встречается с Иннкой с 3 подъезда, а у нее бедра, как у сорокалетней бабы – в дверь еле проходит. С этой весны мы стали приходить в беседку к взрослым парням, и, если раньше они нас гоняли от себя, то теперь принимали, без стеснения обсуждая своих девок, соблюдая правила общения. Правила простые: о девчонках говорить с пренебрежением, всем видом показывая, что они интересны только в одном понятии. Парни смеялись над нами, предлагая: - Салажата, бабу хотите? Мы демонстративно сплевывали в сторону через зубы, не смея признаться, что хотим. Я представить не мог, как это буду открыто ходить с девчонкой в обнимку и целоваться с ней, стоя у подъезда. Круглый приносил от брата журналы с картинками и статьями, по которым мы учились азам интима, закрепляя знания фильмами про Эммануэль, доводя себя до бессонных ночей… Однажды проснулся от хлюпающих звуков, и поняв, что это отец старается над матерью, испытал отвращение к ним обоим: как они могут?! Тошнота подкатила к горлу,  хотелось засунуть голову под подушку, ничего не слышать, но боялся пошевелиться, чтобы не выдать себя, претворяясь спящим. Во мне все кипело негодованием: как, КАК?! они могут заниматься ЭТИМ, зная, что я нахожусь рядом от их кровати в двух шагах? Как им не стыдно? Но утром убедился, что им совершенно не стыдно, отец ходил бодренький, похлопывая мать пониже спины, от чего та весело смеялась и делала вид, что осуждает его заигрывания: - Костя, при ребенке! - Да он не понимает еще ничего, - махал беспечно отец. Угу, не понимаю! Если бы они знали, какие фильмы я смотрел и какие журналы читал, не стали бы так категоричны. Ночью мать, думая, что я сплю, жаловалась отцу: - Как же надоело прятаться по углам, ловить момент! Когда же у нас будет квартира с отдельными комнатами? - Говорят, наш дом последний, остальные будут строиться за деньги. Если осенью ордер не дадут, придется квартиру выкупать. - А сколько стоит, узнавал? У нас, наверное, и денег таких нет… Я засыпал с мечтой о своей комнате, где будут стоять только мои вещи, в нее будут приходить мои друзья и рядом не будет стоять кровать родителей… Этим летом, чтобы я не шатался без дела, меня отправили в деревню, при условии, что буду работать в совхозе, за это осенью нашей семье выделят картошку, сахар и растительное масло. В деревне у нас полно родственников, как с отцовой, так и с маминой стороны, рабочие руки нарасхват, так что мне приходилось жить в каждой семье понедельно, чтобы другим родственникам не было обидно. Первую неделю я начинал гостить у тети Вали, она считалась «богачкой». Тетя Валя полная, уткой переваливалась с ноги на ногу, со стороны посмотреть - лениво двигалась по дому и двору, и потому удивительно, сколько всего успевала сделать в течение дня. Ее большой дом блестел от чистоты, на зеркально вымытых окнах висели кипенно-белые кружевные шторы, полы каждодневно мылись, стены украшали ковры и картины с местного рынка. Готовила так, словно всю жизнь проработала в ресторане, каждый день добавлялось новое блюдо к тому, которое недоели с прошлого ужина. Вечерами к ней приходить соседи, зная: у тетки всегда найдется для детей «лишняя» конфета к чаю, для взрослых «жениховские» (тыквенные) семечки и поучительные истории. Следующую неделю я жил у дяди Васи. Жена его, Наташка, баба злая, с тонкими губами, глазками буравчиками, и настолько худой, словно просидела в концлагере. Еще она была лицемеркой – при моих родителях гладила меня по голове, говорила елейным голосом, но как только они уезжали, сразу упирала кулаки в ребра, с язвительной улыбкой спрашивала: «Че стал столбом, вишь, воды в бочке нет, огород не прополот, у коз не убрано». При дяде Васе она боялась на нас повышать голос, при нем тихая, «болезненная», а без него разговаривает только криком, головой трясет, кудельки на голове тряслись от злости. Дядя Вася знал, какая она на самом деле, не обманывался «тихостью», смеялся: «Ее желчь весь жир съела». У дяди Коли я жил редко, его жена часто болела, ей не до гостей, весь дом пропах лекарством, на столе стояли пузырьки с микстурой. Когда бы к ним ни пришел, тетка лежит на кровати охает, по лицу катится крупными каплями пот. Тетка Наташка отзывалась о ней небрежно, считала, что та больше притворяется: «Лентяйка, работать не хочет, вот и болеет». Сама тетка никогда не болела, только с каждым годом становилась все худее и злее. Еще в деревне у меня жил дед с одноруким дядей Ваней. Я у них бывал редко, дед каждый раз слепо всматривался, вспоминая, кто из многочисленных внуков пожаловал: «Димк, ты? Вырос, совсем взрослый паран». Дома у них из еды хоть шаром покати, никогда ничего нет. Тетя Валя иногда передавала им куру или рыбу, дядя Коля приносил картошку с салом, Наташка с криком, что кормит нахлебников, раз в неделю пекла для них хлеб. А еще отдавала им скисшие макароны и остатки борща, чтобы зря не выбрасывать. Раз в неделю тетя Валя приходила к ним убираться, если бы не она, они бы погрязли в грязи. В сенях пахло всегда кисло и плесенью. Дядя Ваня любил выпить (дед от него не отставал), а напившись, шел бить стекла к бывшей жене, на потеху соседям рассказывая в подробностях об интимной жизни с «этой стервой». Утихомиривали его всей семьей, дядя Вася вставлял стекла, но тишина и покой были недолгим – проходил день-другой и вновь на другом конце деревни слышен звон разбитых стекол, наша родня дружно бежит на выручку… Меня не эксплуатировали с утра до вечера, работу давали наравне со всеми – с утра получил норму, например: прополоть три грядки, полить десять грядок, наносить воду в бочки – свободен. Твое дело, как выполнять норму: сразу или растянуть на целый день. Освободившись от работы, с братьями бежал на речку, на ходу сбрасывая с себя одежду, с разбега прыгая в воду с обрыва, поднимая фонтан брызг. Среди местных девчонок я пользовался успехом, и, хотя кликали не иначе, как Городским, считался своим из-за того, что приезжал в деревню каждое лето, никогда не били, как других. Чтобы проявить себя, поддержать марку «городского парана», позволял себе сделать то, на что никогда бы не рискнул пойти в городе. Всем известно, городские наглые и распутные, и, желая подтвердить это, подплывал к девчонке, набрасывался, стараясь прижаться теснее, облапав выпуклости грудей, запихнуть колено меж ее ног. Девчонка с визгом бросалась в сторону, ругалась, била по рукам, но по тому, как кокетливо блестели у нее глаза, понимал, что сопротивляется она ради приличия. - У вас в городе все такие нахальные? – Хмурилась девчонка. - Это я еще скромный, - хохотал в ответ, видя, как братья смотрят на меня с уважением и одобрительно. Вечером ходили в клуб на танцы. Правда, танцами это назвать было трудно – в начале вечера пришедшие рассаживались по стульям, старенький магнитофон из 80-ых со скрипом крутил бобины с такими же старыми песнями. Тусклая лампочка освещала середину зала, на которой топтались одна–две пары. Девчонки выходили танцевать друг с другом, посматривая призывно в сторону парней, но они играли в карты, пили пиво по углам, выходили курить на крыльцо, хохотали над анекдотами. Этим летом к нам в деревню приехали студенты – шабашники на строительство коровника и полевые работ. Расселили их в старой конюшне, переоборудовав стойла в комнаты и кухню. Местные девчата заволновались – «городские» женихи прибыли. Местные ребята скуксились – из «шабашниц» выбирать некого, всего пять девчонки, и те под охраной однокурсников. Вечером, придя в клуб, студенты держались особняком, отгородив своих девчонок от местных, не давая к ним приблизиться, но потом обвыклись, сами стали посматривать на сторону. «Наши» девчонки к встрече со студентами подготовились – надели нарядные платья, даже туфли у колонки вымыли. Студенты пришли в кроссовках, джинсах и потертых футболках. Местные девчата оживились, раскритиковав соперниц, найдя для каждой язвительное словцо, придя к выводу, что те им не конкурентки, принялись кокетничать перед студентами – хихикали, задевая их шутками, угощая семечками, от волнения сами грызли в кулак, сбрасывая шелуху за стулья. Я сразу обратил внимание на одну студентку, сам не зная почему – вроде бы ничего в ней не было «такого-такого», а я глаз не мог от нее оторвать: медного цвета волосы забраны в высокий хвост, на носу редкие конопушки, добрые беззащитные щенячьи глаза. Одета, в отличие от своих подруг, в платье в синий горох… Я вначале не понял: откуда я ее знаю? А потом ахнул изумленно: так это же Любка, соседка моя по квартире! Не знай я, что у Любки только одна сестра, я и эту девушку принял бы за ее сестру. Испугавшись, что сейчас кто-нибудь меня опередит и пригласит ее на танец, поспешил к ней так стремительно, что не заметил в проходе вытянутую ногу кого-то из парней и грохнулся у всех на виду на одно колено прямо перед студенткой. Клуб вздрогнул и от общего смеха задрожали стены. На меня стали оборачиваться, показывать пальцем, отпуская шуточки. Но я, сделав вид, что так и было задумано, протянул руку: - Мадемуазель, разрешите пригласить вас на тур вальса. Местные девчата ахнули от зависти, не предполагая, что я способен на подобную галантность, парни смущенно умолкли, а студенты снисходительно усмехнулись. Девушка улыбнулась, неуверенно подала руку, я сжал нежно ее пальцы и повел на освещенный пятачок, взяв роль ведущего на себя, забыв о своем позоре, с первой минуты расположившись к ней, настолько осмелев, что спросил: - Меня Дим…Дмитрий зовут. – Голос мой звучал низко и грубовато, именно так, по моему мнению, должен разговаривать мужчина с женщиной, желая не уронить перед ней своего достоинства. - Меня Наташа. Мы из педагогического, заключили договор до конца лета. У нас ребята устроились вожатыми в лагеря, а мы решили сюда приехать. В прошлом году ребята неплохо заработали на стройке и прополке. А ты местный или тоже приезжий? - Я каждое лето в гости к родне приезжаю, помогаю им в совхозе… - Учишься где? Я озадаченно примолк: если Наташа студентка, ей самое малое 18 лет. Узнай она, что еще хожу в школу, засмеет: малолетка, и больше не станет со мной общаться. - В строительном, перешел на второй курс, - сказал хвастливо. - Да? – Протянула загадочно, окидывая взглядом. – А выглядишь лет на шестнадцать, - фыркнула осторожно. - У нас в семье все молодо выглядят. Маме тридцать восемь, а выглядит на тридцать… пять. – Врал я смело и уверенно, как будто всю жизнь это делал… Мы и не заметили, что разговариваем уже четвертый танец подряд. Даже когда музыка не звучала, продолжали топтаться на месте в светлом пятне, или кружились по залу, не соблюдая ритм. - Как здесь душно, - не выдержала Наташа, поморщившись (парни вконец обнаглели, курили прямо в зале, не выходя на крыльцо). – Пойдем на крыльцо выйдем, - предложила, опираясь на мою руку. Вечер был тихий и теплый, под крыльцом стрекотали сверчки, о фонарь на столбе бились ночные бабочки и мошки, музыка осталась позади нас. - Давай пройдемся, - предложила Наташа, спускаясь первой. – Совместим полезное с приятным, проводи меня до нашего нового дома. – Засмеялась смущенно, - Я такая соня, что ложусь спать в десять часов вечера. Я обиделся на нее: только вечер начался, а она спать собралась. А может она таким образом хочет отвязаться от меня? Может, ей со мной скучно, она нутром чувствует во мне малолетку? Пошел обиженно первым, не заботясь, поспевает она за мной или нет. Наташа пошла следом, спотыкаясь на каждой кочке, мелко семеня. - Дима, не так быстро, - взмолилась наконец. – Я в темноте плохо вижу, у меня близорукость. Ее признание меня настолько тронуло, что испытал щемящее чувство нежности в груди – она настолько беззащитна, трогательно-нежная, и нуждается в моей помощи и защите… Протянул руку, ее ладошка доверчиво легла в мою ладонь, и теперь шел рядом, нога в ногу, подстраиваясь к ее шагу. Наташа слеповато всматриваясь в темноту, щуря глаза, высматривала в кустах и деревьях опасность для себя. - Спасибо, что проводил, - сказала, когда подошли к конюшне, - сама бы я ни за что не решилась пойти одна ночью по деревне. Мне кажется, здесь везде страшно, сразу Гоголь вспоминается. - Что же здесь страшного? - удивился я. - Смотри, какая луна яркая, ярче фонаря светит. - Да, - согласилась охотно, - в городе такой луны нет, там ее не видишь, не замечаешь. Мы стояли возле калитки, и мне казалось, что она от меня что-то ждет. Может, поцелуя? Я никогда раньше не целовался с девчонкой и не умел это делать, потому не хотел перед ней позориться. - В следующий раз страшно будет, зови, провожу, - сказал тихо. Осторожно коснулся ее «хвоста», закрутил кончик в колечко, аккуратно уложил его на Наташином плече. - Дим, не обижайся, - рассудила Наташа мой жест на свой лад, - но я правда устала и хочу спать. Мы целый день ехали на автобусе… - Так ведь ехали, а не шли. – Буркнул в ответ. Решил больше не нагнетать обстановку, отпустить с миром. – Ладно, иди, отдыхай. Завтра в клуб придешь? Приходи, я ждать буду… - Приду, - пообещала легко и радостно, помахав на прощание рукой. Я стоял смотрел на окна, гадая, в котором из них загорится свет. Загорелось именно то, на которое смотрел. Наташа прошла в комнату, к одной из кроватей, достала из-под подушки очки, только после этого подошла к окну, занавешивая белой простыней. Осталась только движущаяся тень, которая уменьшилась, скользнув в сторону и окончательно исчезла где-то в глубине. Я стоял и чего-то ждал, потом повернулся и пошел к себе домой, мысленно вышагивая: На-та-ша. Какое у нее удивительное имя – мягкое, нежное, как она сама. С ней хочется сидеть на скамейке плечо к плечу, просто разговаривать и смотреть на звезды. Мы целую неделю каждый вечер встречались с Наташей, пока однажды за завтраком тетя Валя спросила хитро: - Димка, признавайся, с кем ты все ночи напролет гуляешь? О тебе уже сплетни пошли. Тетка Алевтина говорила, что видела тебя вчера со студенткой, сидели возле конюшни, хохотали часа два. - И уже не так благосклонно, намного строже предупредила, - Ты смотри, осторожнее со студенткой! Забыл, какая драка в прошлом году была, как головы друг другу поразбивали… - Из-за нее драки не будет, - хохотнул Леха, мой двоюродный брат. - Она рыжая и в очках. - Сам ты рыжий, - огрызнулся я беззлобно. – Она темная шатенка. А в очках потому, что умная, много книжек читает. - Рыжая, рыжая! – Завопили остальные мои братья и сестры. Дядя Сеня раздал своему выводку по подзатыльнику, те сразу успокоились, притихли. Тетя Валя продолжила: - Зачем она тебе? Узнает, что ты школьник и посмеется. Думаешь, ей нужны неприятности из-за тебя? - Ага, - встрял вновь Леха, - еще посадят за растление малолетних. - А я ей сказал, что мне девятнадцать. После обеда, закончив огородные дела, пошел с Лехой на речку, расположились в тени кустов – солнце пекло так, что даже возле речки обливались потом. Зато когда прыгнули с обрыва в воду, разгоряченные тела словно огнем опалило, вокруг нас вскипела вода и пошел пар, как от раскаленных сковородок. Мы поплыли на другой берег, Леха держал руку с биноклем высоко вверх. На берегу пробрались через заросли резеды и камыша, дошли до края поля, по нему далеко впереди двигались фигуры людей и ездили машины. Леха протянул мне бинокль: - На, смотри свою рыжую, студенты сегодня здесь работают. Я навел резкость, медленно повел взглядом по людям, которые что-то собирали, то и дело наклоняясь к земле. Наконец, увидел Наташу, она сосредоточенно работала, на голове белая косыночка, на этот раз в очках, что придавало лицу серьезность. «Какая будет строгая учительница», - подумал, любуясь ею, невольно улыбаясь, вспоминая, какая она всегда со мной нежная и милая. Леха забрал у меня бинокль, долго смотрел в сторону студентов. - И что ты в ней нашел хорошего? – Удивился как бы про себя. – Рыжая, конопатая, да еще и в очках. По мне, лучше вся внутри больная, как жена дядь Коли, чем в очках ходить. - Дурак ты, - сказал я сдержанно, не собираясь ничего доказывать. Поднялся во весь рост, не скрываясь, пошел в сторону речки. Леха догнал меня уже в воде, сказал миролюбиво: - Чего ты психуешь по пустякам, влюбляйся в кого хочешь. - А я влюбился?! Мы просто гуляем, я ее провожаю до дома, чтобы никакой дурак дорогой не пристал. - Что, даже не целовались ни разу? – Не поверил Леха. - Это здесь девки лезут целоваться в первый же вечер, а Наташа не такая. Она скромная, от любого грубого слова краснеет. - Да конечно! – Расхохотался Леха. – Знаем мы таких «скромниц». Ты ее на сеновал пригласи, она сразу про скромность забудет, сама на тебя запрыгнет. Вот этого Лехе не надо было говорить, я так разозлился, что хотел двинуть в его наглую смеющуюся рожу, но сумел сдержать себя в последнюю минуту и ограничился тем, что «утопил» его в воде. Он, захлебнувшись, выскочив пробкой из-под воды, сильно кашляя, хватаясь себе на грудь и горло, дико таращил глаза. Я вышел на берег, сграбастал свою одежду, не дожидаясь его, пошел домой, не оглядываясь и не заботясь о нем. Вечером мы с ним помирились, договорившись, что он больше не будет учить с кем встречаться и перестанет смеяться над Наташей. А когда договорились, пошли в клуб и были там самыми первыми. Постепенно зал стал наполняться, ребята приходили группой, девчонки веселыми стайками – ни у кого из них, кроме нас с Наташей, не сложилось пары и студентов больше не ждали… Но те пришли, как всегда гурьбой, переговариваясь, у меня внутри все нетерпеливо задрожало, принялся высматривать Наташу, и тут же увидел, в ее любимом платье в горох – стояла немного в стороне, подслеповато прищурившись, высматривала меня среди ребят, на лице застыла неуверенная улыбка. «Ты мой слепыш», - засмеялся про себя, направляясь к ней, не обращая внимания на шутки и насмешки присутствующих. - Привет, - сказала Наташа весело. – А я не знала, идти мне сегодня или нет, девчонки решили устроить банно-постирочный день. Останемся танцевать или прогуляемся? - Ты как хочешь? – Всматривался в ее лицо, мысленно лаская его, вспомнив Лехино удивление, что мы с Наташей до сих пор ни разу не целовались, и подумал, что сегодня обязательно сделаю это, чего бы мне этого не стоило. – Идем гулять, мы еще не все окрестности обошли. Вышли из клуба, не сговариваясь, пошли в сторону совхозного сада. Дорога петляла, поднимаясь буграми или опадая ямами. Наташа, крепко вцепившись в меня, все равно умудрялась спотыкаться, шла, не поднимая головы, всматриваясь под ноги. - Ты почему очки не носишь? - спросил ее, когда она в очередной раз споткнулась и чуть не вывихнула ногу. – Я сегодня видел тебя в поле, ты была в очках, они тебе идут. Ты такая серьезная в них… - Я стесняюсь их носить, мне кажется, они такие нелепые. - Как можно стесняться элементарного? А мне нравятся девушки в очках, у них лица умные, с ними хочется говорить о возвышенном… Наташа засмеялась, пообещала: - Хорошо, в следующий раз приду к тебе на свидание в очках. Мы прошли в сад, я снял с себя свитер, постелил на траву под деревом, приглашая присесть. Наташа села, обхватив себя руками. - Ты замерзла? Это от росы зябкость идет. - Какое интересное слово ты нашел: «зябкость». Я никогда раньше не жила в деревне, для меня все ново здесь… - Она говорила тихо, в ее голос хотелось вслушиваться. Тепло, шедшее от ее близости, все будоражило во мне, осторожно, чтобы не насторожить ее, губами прикоснулся к ее волосам – они пахли скошенной травой, сладко, медово, густо, одурманивающее. Повел губами по коже – прохладной и горячей одновременно. Наташа тихо засмеялась: - Щекотно, - но не отстранилась. Я осмелел, обнял ее крепко, поцеловал в губы, которые открылись мне навстречу, ожидая большего, но я ничего не мог ей дать, я не умел и не знал, как это делать. Наташа была моей первой девушкой, с которой я целовался по-настоящему. - Димочка, у тебя никогда не было девушки, - догадалась Наташа. Я замер, испытывая ужас случившегося: сейчас она поймет, что я все это время врал и уйдет. Но Наташа продолжала сидеть рядом, только смотрела на меня добро и кротко. Взяла мое лицо в свои ладони и сама поцеловала так, что у меня закружилась голова. - Неужели ты и есть мой Принц на коне? - спросила, отстранившись, всматриваясь в меня. – Каким чудом ты встретился на моем пути? – Она шевельнулась, и мне показалось, что она хочет уйти. - Не уходи пожалуйста, - попросил, обхватывая ее ноги, с жаром целуя колени. - Нет, Дима! – Вскрикнула, испугавшись моего натиска и страстного возбуждения. – Ты хочешь от меня невозможного. Не пугай меня! Я не хочу так скоро, ничего не зная о тебе. – Ей удалось вскочить, избавившись от моих рук, торопливо пошла в сторону деревни. - Наташа, - окликнул ее, подхватывая свитер, бросаясь за ней. - Дима, пожалуйста, я еще не готова переступить через себя. Для нас это слишком рано… - она оступилась, чуть не упала, я успел подхватить ее. Она тяжело дышала, постаралась объяснить свой испуг, - У меня уже было такое, слова, заверения, клятвы. А как только получил свое, сразу отошел в сторону, сделал вид, что ничего не было, еще и посмеялся: а как мне надо было добиться от тебя желаемого? Мне не надо одноразовых отношений, это здесь у нас чувства и любовь, а что будет, когда вернемся в город? Я не хочу быть опытным вариантом… Я накинул ей на плечи свитер, она сердито его сбросила. - Тебя комары покусают. - Пусть! – Наташа упрямо пошла дальше, отказавшись от моей руки. Сказала в пространство, - Ты представить не можешь, как это больно, когда ты веришь человеку, а он предает, да еще и смеется над твоей доверчивостью. Мы подошли к конюшне, из которой слышалась музыка – видимо, студенты решили устроить свои танцы в противовес тем, что были в клубе. Музыка доносилась с двух сторон, соревнуясь в веселье. Думал, Наташа сразу уйдет, а она остановилась, я приободрился: - Давай здесь просто посидим, если боишься оставаться наедине. Прости, что напугал тебя, но я не хотел тебя обижать… Взял ее руку, рассматривая пальчики с коротко подстриженными ноготками, такими гладкими, словно покрытые лаком. Ее близкий запах вновь манил, заглушая собой  музыку, звуки, осторожность, в висках пульсировало только одно: хочу целовать тебя долго-долго. …И еще неделя прошла, словно в чудесном сне. Утром ждал вечера, когда увидимся с Наташей, пойдём с ней за руку по улице. На свидание она по-прежнему приходила без очков, потому доверяла выбирать дорогу мне. Нам нравилось приходить на берег реки, плавать под звездами,  вода была теплая, ласковая. Потом грелись, сидя под моей рубашкой, тесно обнявшись, целуясь, чувствуя взаимное зарождение желаний. Но Наташа молчала, а я не смел упорствовать, боясь вспугнуть в очередной раз. Она для меня стала вроде драгоценности, которой можно любоваться, но не носить открыто, чтобы другие не завидовали и не украли. Витек, один из моих братьев, работал шофером, возил нас (родню) в соседнее село – там открылся коммерческий кинотеатр, крутили видеофильмы, билеты стоили недорого, поэтому ездили часто. Наташа вначале стеснялась моей родни, а потом привыкла, осмелела, пока до села доедем, вместе со всеми песни поет, хохочет над забавницей Людашкой (моя младшая сестра), той было семь лет, осенью в школу, им интересно друг с другом, как никак будущая «учителка», будущая школьница. Людашка прилипала, от нее все страдали, Наташа терпела, смеялась, что не может отказать девочке во внимании… И еще прошла неделя… Теперь мне мало было видеть Наташу только вечерами, я хотел с ней находиться сутками не расставаясь. В обед подходил к столовой, ждал, когда подъедет Витек, привезя студентов с поля. Заметив меня, Наташа торопливо сдергивала с облупившегося носа очки, прятала их за спину, смущенно краснела. Я не замечал в ней недостатков, она по-прежнему оставалась моей Мадонной, в ней все было прекрасно – шершавые обветренные руки, жесткие колени, потрескавшиеся на ветру губы, обгорелые «лохматые» плечи. Студентки, Наташины подруги, увидев меня, хихикали: - Смотри, твой пришел. Это «твой» вселяло надежду, что Наташа испытывает ко мне такие же чувства, что и я к ней. Студенты уходили в столовую. - Ты что пришел? – Спрашивала Наташа, уже зная мой ответ и заранее улыбаясь, покусывала кончик платка, блестя остреньким зубиком. Я отводил взгляд, сдерживаясь от желания поцеловать ее. - Соскучился, пришел проверить скучаешь ли ты по мне. - Девчонки смеются над нами… - Они завидуют, - отвечал уверенно. Наташа убегала в столовую – мелькали ее загорелые ноги, подошвы сандалий, подол платья стегал по коленям. Я смотрел как завороженный ей вслед, пока не скрывалась в темноте коридора. Вечером встречались в саду, под нашим любимым деревом. От Наташи пахло дневным жарким солнцем, на груди, на тонком шнурке висел янтарный камушек с мушкой внутри. Она рассказала, что его подарила мама «на счастье, на большую любовь». - Я сама не знаю зачем взяла его с собой. Первый раз надела и сразу встретила тебя. Это знак свыше, ты и есть мой Маленький Принц. Я, словно желая рассмотреть камушек ближе, наклонялся к ее груди, осторожно заглядывал в вырез платья, не удержавшись, целовал в ложбинку. Она только смеялась, но уже не отталкивала испуганно мою голову, наоборот прижимала к себе. …Все мои дядьки с тетками ополчились против Наташи. Мне лично не выговаривали, а между собой шептались, что наша любовь не доведет до добра. Людашка подслушала, о чем говорит мамка с тетками, и доложила подробности мне. - Ему еще два года в школе учиться, - сказал свое слово дядя Вася. - Эту дурь надо выбросить из головы! - Хвостом перед парнем крутит, он и рад, дурачок, - злилась тетка Наташка. - Потом подсунет чужого ребеночка, и скажет, что его. И будет Димка воспитывать байстрюка как собственного. - Ага, поди докажи потом, что не его, - добавила тетя Валя, - еще и алименты заставит платить. …Однажды мы ушли от деревни так далеко, как никогда не уходили раньше, и тут начался дождь. Мы бросились назад, но дождь припустил с такой силой, что пришлось искать временное убежище где-то поблизости. Как раз выбежали к полю, на котором стояли стога под навесом, не раздумывая бросились туда, зарываясь в ближайший по самую голову. Снаружи шел дождь, а внутри нашей норы было сухо и тепло, пахло сладкой опрелостью. Мы лежали тесно прижавшись друг к другу, переплетя руки-ноги, чему-то смеясь, почему-то шептались, целовались с такой страстью, какой не было раньше. Вдруг Наташа приподнялась и принялась через голову снимать с себя мокрое платье. Не долго думая, последовал ее примеру… Наташа, моя первая женщина, близость с которой довела до слез благодарности, отчаянья и безумства, в котором растворился с тихим счастливым стоном. Она отдавалась мне в благодарность, что не торопил, ждал заветного часа, не требовал к себе особенного отношения, не обижаясь на ее настороженное недоверие… Мы долго лежали в тишине, наслаждаясь сладкой усталостью. Запах травы переплелся с запахом наших тел, естества, пота, и это был самый лучший запах, который я когда-либо ощущал. Наташа шевельнулась, нечаянно прикоснулась своими бедрами к моим, и во мне все отозвалось, всколыхнулось новым желанием обладать этой женщиной и никогда не отпускать от себя. - Я женюсь на тебе, - прошептал ей, между поцелуями, стараясь в темноте увидеть ее глаза, гладя по спутанным волосам. – Ты только подожди два года. Они быстро пройдут, ты даже не заметишь… Дождь давно закончился, снаружи было тихо-тихо. Мы шли неторопливо по размытым дорогам, я нес ее сандалии, любуясь, как Наташа шлепает голыми ступнями по лужам. О том, что произошло, не говорили, только Наташа оглядывалась на меня, смеялась счастливо, и я улыбался в ответ. - Я все понимаю, Дим, - сказала Наташа, когда мы подошли к конюшне. - Не думай, я сама ЭТОГО хотела. – Я женюсь на тебе, - буркнул стыдливо, удивленно думая: как все естественно было в стогу, но почему сейчас испытываю неловкость и смущение? Мои слова сейчас звучат глупо и нелепо, мне словно хотелось оправдаться перед ней, что-то объяснить. Но вместо объяснений обнял ее, расцеловал лицо, будто прощаясь, зная заранее, что больше такой возможности у меня не будет. Дядя Вася жил недалеко от конюшен, потому пошел ночевать к нему, тем более знал, что Витек летом спит на сеновале, чтобы мать не знала, во сколько и в каком виде тот приходит с гулюшек. Не заходя в дом, сразу направился в сарай, поднялся на полати, нащупал в темноте ноги, убеждаясь, что Витек уже на месте. Тот пошевелился, уступая место рядом с собой на подушке, пробормотал: - Димк, ты? От Наташки? – Помолчал, зевнул сонно, - Доходишься, окрутит и глазом не успеешь моргнуть. - Меня не надо окручивать, я сам на ней женюсь, после того, что сегодня было, мне теперь некуда от нее деваться… Витек еще что-то спрашивал, я, уже засыпая, отвечал невпопад, бормотал о серьезности своих намерений. Утром услышал, как скрипнули перекладины лестницы, с меня осторожно потянули одеяло, в самое ухо раздался шепот Людашки: - Димка, а мамка пошла бить твою Наташку. Я открыл глаза, пытаясь сообразить, что мне сейчас сказали, и, когда смысл сказанного дошел, резко поднялся, уставился на сестру, увидев ее хитрое довольное произведенным эффектом лицо. - За что? – Выкрикнул, но она не успела ответить, я уже скатился вниз, на ходу надевая рубашку, застегивая штаны. Выскочил во двор, понесся к конюшне, где слышались крики. У забора со двора собрались кучкой студенты, их атаковала моя родня, местные и ребятишки, найдя для себя новую забаву. - Бесстыжая, - вопила тетка Наташка, пытаясь пролезть в калитку, - парню проходу не давала, прицепилась пиявкой, не оторвешь. Парню всего пятнадцать лет, а ты ноги перед ним раскинула, засвербело у тебя между ними! Расталкивая всех на своем пути, пробиваясь сквозь хохочущую толпу, слышал, как тетка призывала соседей быть свидетелями, что городская «лярва» совратила ее племянника – невинного, не искушенного женским телом. Этим неискушенным пацаном был я, который вчера заверял любимую девушку, что никому не даст ее в обиду. Увидев меня, тетка завопила громче и радостнее: - Димка, расскажи, как было! Она сама под тебя легла, а потом потребовала жениться. Так было?! - Дура! – Завопил ей в лицо, бросаясь на нее, желая вбить кляп из грязных тряпок в ее черный рот. – Что ты лезешь! - Кто «дура»? Я «дура»? – Опешила тетка, не ожидая от меня такой неблагодарности. – Ты мой хлеб жрешь, в моем доме живешь, и я дурой оказалась? Да тьфу на тебя, - она с удовольствием смачно плюнула мне в лицо, попав в глаз. – Да чтоб тебя куры поклевали, да чтоб тебя гуси пощипали! Я бросился вдоль забора, заглядывая в окна, пытаясь в их черноте увидеть знакомый силуэт. Студенты, не давая пройти во двор, отталкивали желающих прорваться сквозь их стену, азартно переругиваясь с бабами, сбрасывая пацанов с забора обратно. - Наташа, - закричал я изо всех сил, вытянув шею. – Наташа, я люблю тебя, не слушай их, это все неправда! Передо мной вырос один из студентов, схватил за грудки, тряхнул так, что у меня зубы лязгнули, зашипел с перекошенным лицом: - Пошел вон отсюда, щенок! Распустил язык! На, - обернулся на тетку Наташку, - забери свое трепло отсюда! – швырнул меня в ее сторону, я налетел на тетку, та не удержалась на ногах, шлепнулась на землю, сверху нее приземлился я. Соседи грохнули хохотом: - Наташка, смотри, а то Димка в суд подаст за растление! - Димка, ну ты орел, всех потоптал, вчера девку, сегодня тетку. Вокруг ржали так, что воздух дрожал, кто-то из родни сжалился, помогли подняться тетке и мне. Тетка, обиженно отряхиваясь от пыли, пошла домой, отбиваясь от дразнящих ее ребятишек, а я бросился на парня, желая доказать свою правоту. Рядом с ним стали еще двое, легко отбрасывая меня в сторону на потеху окружающим. - Пустите меня, я сам решил на ней жениться! - Сопли утри, сосунок, «решил» он! Пшел отсюда тебе сказали. Я видел только хохочущие рожи, кто-то выдернул меня за плечи из толпы… Дальше все было как в тумане, куда-то послушно шел, подпихиваемый в спину родней, вдруг оказался в доме деда, дядя Ваня заботливо протягивал стакан вонючего пойла, приказывая строго выпить, обещая, что потом будет легче. Я послушно пил, давясь, захлебываясь, самогон лился по подбородку на грудь, голова кружилась, все плыло вокруг. Сквозь вату в ушах слышал, как дед кричит хохоча, показывая осколки черных зубов: - Замуж она захотела, ишь, дурака нашла… Я стонал, сопротивляясь, желая доказать свою правоту, рвался пойти к Наташе, объяснить, что получилось недоразумение, я ее не подставлял, это все Витек, наговорил лишнего, все переврав… - Я убью его! – Заорал во все горло, вскакивая, хватая со стола большой нож с синей ручкой, рванулся к двери. Но дед подставил ногу, я споткнулся, кубарем полетел в угол. Дед низко наклонился ко мне, обдавая вонью давно немытого тела, запахом изо рта, показав дрожащий язык: - Куды, щенок! Кого резать собрался! – легко отобрал у меня нож, отбросив его в сторону. Туман в голове стал гуще, опять ел и пил, потом рвало. Перед глазами маячил услужливо поданный стакан. Сквозь шум голосов раздался голос тети Вали: - Споили мальчишку! Не стыдно?! - Хахаха! Мальчишку! Он по девкам лазает, значит, уже мужик, – Лицо с красным носом нависало сверху, язык высовывался между десен, его «хаха» иглой впивалось в мозг. Я летел в яму, мягко касаясь камней, но один из них больно ударил в голову и больше я ничего не помню… Очнулся ночью, свет лился из окна от луны, освещая неубранную комнату. Очень хотелось пить, все ссохлось в горле, в теле болела каждая косточка. С трудом дошел до стены, нащупал выключатель. На железной койке, высоко задрав голову, открыв рот, спал дед, громко храпя. В кухне за столом, подложив под щеку кулак, спал дядя Ваня, рядом с ним стояла бутыль, наполовину опорожненная, грязный стакан, на тарелке растеклось что-то оранжевое, рядом лежал надкушенный кусок хлеба и перья лука. Услышав, мои шаги, дядя Ваня поднял голову, оскалился: - Выпить хочешь? Я с отвращением взглянул на бутылку, почувствовав, как замутило. Едва выскочил из дома, как тут же вывернуло наизнанку прямо у крыльца. Живот скрутило болью, я не мог стоять, опустился на порожки, согнувшись пополам. Следом, шатаясь, вышел дядя Ваня, ничуть не стесняясь меня, мочился прямо с крыльца. - На девок залезаешь, а пить так и не научился, - осудил с усмешкой. Настоящий мужик должен уметь пить! - Как ты? Поэтому от тебя жена ушла, потому что стал настоящим мужиком? – Усмехнулся в ответ. Хотел сказать ему еще что-нибудь хлесткое, но живот вновь скрутило, тошнота подкатила к горлу и больше меня ничего уже не заботило… Утро облегчение не принесло, голова и тело болело адски. Пришла тетя Валя, с жалостью глядя на меня, предложила: - Я тебе переодеться принесла, собирайся, пошли отсюда. Пока переодевался, тетя Валя ругалась с дедом и братом, обзывая их лодырями, пропойцами и позорниками. Когда мы с ней вышли со двора, я молча развернулся и пошел в сторону конюшен. - Ты куда? – Удивилась тетя Валя. - К Наташе, прощение просить за нас всех. - Не ходи, нет ее там. Она утром уехала, я сама видела, как к агроному в машину с вещами садилась, ему в город надо было. Я посмотрел на нее пристально, желая убедиться, не врет ли? Потому, как смотрела в ответ с жалостью, понял, что не врет. Я понял, что потерял Наташу навсегда, больше мы с ней не встретимся – она уехала, не оставив никаких координат. Вряд ли ее друзья скажут мне городской адрес, для них я трепло, который использовал девчонку в своих интересах, а потом ославил на всю деревню, выставив на посмешище. Целый день лежал на кровати, отвернувшись к стенке, не желая никого ни видеть, ни разговаривать. Ко мне никто не лез, заходили в комнату на цыпочках, словно я больной, шепотом предлагали перекусить. Пришел дядя Сеня, трагическим, «всепонимающим» голосом позвал: - Димка, иди есть, хорош в стене дырку сверлить. Любовь любовью, а есть надо, а то сил на других девок не останется. Я заскрипел зубами, сдерживая ярость: почему все смеются над моими чувствами, не веря в их искренность? Сильные руки приподняли меня за рубашку и ремень на брюках, бережно перенесли с кровати в сторону кухни – я чуть не задохнулся от ярости и возмущения, когда мой полет был встречен хохотом родственников. Сумел вывернуться, оттолкнул дядю Сеню, заорал, сжимая кулаки, трясясь в злобе: - Ты посмотри-ка, - удивился дядя Сеня, - кутенок в пса переродился. Ладно, Димка, принимаем, что были неправы, есть в этом наша вина. Садись есть, заодно обсудим, как жить дальше. После злости на меня навалилась усталость и равнодушие, доплелся до стола, мешком опустился на табурет. Тетя Валя поставила передо мной тарелку с жареной картошкой. - Ты, Димка, на тетку Наташку зла не держи, она хотела тебя от аферистки уберечь. Мы ж не знали, как было на самом деле. И Витек не виноват, что ты ему наплел, то он и сказал, нечего было бахвалиться. Переспал с девчонкой и пошел по всей деревне, на каждом углу рассказывать о своей победе. Это тебе впредь наука: держи язык за зубами, не позорь, не славь… - Так тебе этого мало показалось, - встрял дядя Коля, - пошел ночью окна в конюшне бить. Калитку дерьмом измазал. - Я окна бил? – Поднял недоуменный взгляд. – Калитку мазал? Дядьки с тетей переглянулись, братья понимающе ухмыльнулись. - Ах, ты паразит! – воскликнула тетя Валя, - Ванька, это он стекла бил, не иначе. То-то лыбился стоял! Но ворота мазать он бы не догадался. - Да пить дать Наташка малевала, - хохотнул дядька, - в отместку за позор. Она на студентов теперь злая. - Раньше бы гулящей девке скипидаром заднее место намазали, чтобы запомнила, как с парнями якшаться, - сказал задумчиво дядя Коля, на что тетя Валя вспылила: - Это вам, кобелям, зад мазать надо! Вначале девку завлекают, уговаривают, обещаниями кормят... - Так вы не жрите, - возразил весело дядя Сеня. - Погоди, посмотрим, как запоешь, когда свои девки в возраст войдут, да с парнями гулять начнут, - пригрозила тетя Валя, показав на дочерей, которые притихли, хитро блестя глазами. Я слушал их перебранку вполуха, думал обреченно, что больше в деревне мне оставаться нельзя – соседи засмеют. И, когда эта история забудется - неизвестно, а значит, больше я сюда не смогу приехать. «С этой минуты у меня нет деревенской родни, они все умерли». Вслух сказал, как можно тверже, чтобы они не вздумали спорить со мной: - Завтра я еду домой. Не хочу больше здесь сидеть. Тетя Валя протяжно вздохнула, обреченно согласилась: - Оно и лучше так. В городе успокоишься, образумишься, глядишь, дурь из головы сама вылетит.