Окно напротив

Я сразу решила, что приду к Диме на призывной пункт, попрощаюсь с ним наедине, а то при всех (Милене!) неудобно было. Мама следила за каждым моим шагом, к каждому слову прислушивалась, боясь, что Лешка или Фукачев меня соблазнят и, не сходя с места, тут же обесчестят. Мне ее средневековое воспитание уже поперек горла стоит, но спорить бесполезно, по ее мнению, настоящая девушка должна быть «сурьезной», не давать лишнего повода для сплетен соседям: «Таськи довольно, который год Юркой по глазам стегают, от стыда не знаю куда деться». Только закончилась последняя пара в колледже, подхватила сумку, помчалась на остановку, не зная, получится ли увидеться с Димой еще раз. Утешала себя тем, что сделала все, что было в моих силах. Подошла к высокому забору, внимательно всматриваясь в людей, стоящих во дворе. Некоторые ребята стояли в форме, другие в гражданском с вещами в руках, или держали рюкзаки возле ног, курили, разговаривали, кто-то ржал громко, пьяно, кто-то дремал, сидя на скамейке, безвольно свесив голову… Таких, как я, здесь тоже хватало, родственники и девушки всматривались в парней, выкрикивали имена в толпу. Уцепившись за прутья высокого забора, привстав на носочки, чтобы было лучше видно двор, неожиданно увидела Диму – сидел среди ребят, скучающе рассматривая что-то в стороне, сдвинув брови, погрузившись в свои размышления. На нем еще была гражданская одежда, но стриженая голова и теперь было ясно видно, что уши у него продолговатые и приплюснутые. Он был сейчас настолько по–детски незащищен, что едва сдержалась, чтобы не заплакать от нежности к нему. - Дима, - окликнула его. Несколько человек повернулись на мой оклик, но поняв, что зовут не их, отвернулись, потеряв всякий интерес. Дима обрадованно вскочил, бросился на прутья грудью, заговорил сразу с жаром: - Я только что думал о тебе, думал, что так вчера и не сказал, что хотел сказать все время. Хотел тебя увидеть, и вдруг ты зовешь меня! Люба, Любочка! - Он сжал крепко мои руки, держащие прутья в кулаках. – Я хотел видеть сейчас именно тебя. Помнишь, в детстве мы рассказывали секреты друг другу? Уходили в угол, садились на пол и разговаривали. Я запутался в себе, не знаю, зачем сейчас скажу это… - Смотрел на меня жадно, решаясь, словно готовился прыгнуть в омут. – Я люблю Милену, она моя девушка, невеста для всех и меня в первую очередь… - Я отпрянула от забора. Совсем не этих слов ждала от него, хотела услышать, когда бросился ко мне. Он сжал мои руки сильнее, не отпускал. - Подожди! Я думал, что могу стать тебе просто другом, братом, но вчера, когда увидел… понял, что не могу. Ты мне настолько близка, мне не удается тебя забыть, сколько бы времени ни прошло. Когда ты вот так рядом, близко от меня, во мне все разрывается от желания к тебе, мне страшно потерять тебя навсегда. – Смотрел так, словно знал заранее, что больше никогда не увидимся. - Я буду писать тебе, - сказала первое, что пришло в голову. - Да! Да, пиши мне, - обрадовался как ребенок новой игрушке. – Я буду ждать твои письма. Люба, я всегда хотел это сделать, - он решительно перехватил одной рукой меня в талии, другой накрыл ладонью и поцеловал… Оказывается, я помнила его губы с самого первого поцелуя. Я стояла, замерев, не желая шевелиться, думать, чтобы не вспугнуть его внезапный порыв. Меня словно ослепило, оглушило, существовал только ОН и Я, и между нами поцелуй. Мы целовались еще и еще, не желая останавливаться, зная, что такое, возможно, больше никогда не повторится. - Призывники, строимся! – крикнул военный. - Тебя?! – вскрикнула испуганно, что нам дано так мало времени. Он покачал головой: нет. – Зачем все это надо, Димка? – Я задыхалась от нехватки воздуха, в висках стучали молоточки. Взяла его лицо в ладони, всматривалась в глаза, в самую глубину. – Ты столько раз давал понять, что мы только друзья, между нами ничего не может быть, а теперь вновь подаешь надежду. Он притянул через прутья меня в себе, скользил поцелуями по лицу, короткими и частыми. Взгляд его то и дело возвращался к моим глазам. - Тот Леонид… - он пытался сказать, но слова застревали в горле. - Леонид – это не важно! Ты только скажи, что нужна тебе, ждать буду сколько надо. Два года ничего не значит, это не срок… Он замотал головой: нет! - Я не имею право что-то требовать, обещать, просить у тебя, я сам ничего еще не знаю. Милена тоже обещала ждать, - рассмеялся недоверчиво. - Два года это не срок, ты права, но за это время люди меняют свои взгляды, мысли, чувства. - Если Милена дождется тебя, ты останешься с ней? Он смотрел на меня напряженно, словно боялся разрушить хлипкий мостик, построенный из гнилых досок. - Да, - сказал наконец, решив для себя. Я отступила от забора, он попытался оправдаться, объяснить свою позицию. - Я не имею права обманывать тебя два года. Ты свободна от любого моего желания, что бы я ни хотел, ты вправе строить жизнь по своему плану. Я только хотел сказать, что ты всегда была важна для меня, всегда относился к тебе по-особенному, выделял из всех… - Куприянов, где тебя носит?! – Рявкнул военный, стоя на ступеньках здания, оглядывая окрестность орлиным взглядом. Дима побежал к шеренге из нескольких человек, по дороге прихватив свой рюкзак, стал в строй, оглядываясь то и дело на меня… На следующий день позвонила тетя Клава, сказала, что приезжал «купец», Диму отобрали в какую-то особую часть, если хочу с ним попрощаться, могу прийти к десяти часам утра на вокзал. Мама, как узнала, что я решила идти, подняла крик, что во мне нет никакой гордости, но я упрямо стояла на своем: пойду! Не зная, как призывники будут проходить через зал или улицу, спросила у милиционера, тот предложил пройти на перрон, там уже стоял поезд. Знать бы еще, в каком вагоне поедет Дима. Только вышла на перрон, сразу увидела Куприяновых, они стояли возле кучки людей, слушая рассуждения, как поведут призывников – сразу разведут по вагонам, или дадут проститься с родными. Заметив меня, тетя Клава вцепилась жадно: - Не знаешь, Милена придет проводить? Он звонил ей несколько раз, на телефон оставил голосовое сообщение, звонил домой, просил Елену Антоновну передать, когда отправка. – Встревоженно всматривалась в людей на перроне, бормоча. - Неужели Милена не придет? Она же знает, как для него это важно. Не успела я ответить, вдруг, разом, словно огромная волна накатила, людей разбросало в разные стороны, все закричали на разные голоса и бросились к проходу. Меня швырнуло в самую гущу, за меня держалась тетя Клава, испуганно крича во все стороны: Дима, Дима! Со всех сторон выкрикивались имена, произнося их с такой болью, таким отчаянием и страхом, не видя родные лица, что хотелось рыдать… вдруг я увидела его, рванула вперед, расталкивая, пробиваясь сквозь людской поток. Дима услышал меня, протянул руку над головами, давая возможность ухватиться за нее, потащил за собой, спрашивая у всех: - Где пятнадцатый? Где пятнадцатый вагон? Подбежали к вагону, военный, что стоял с бумагами, хриплым голосом кричал, чтобы заходили в вагон, отсчитывал: - Первый, второй… шестой… - Милена здесь? – спросил Дима мимоходом таким тоном, словно уже знал ответ, просто хотел подтвердить свою догадку. На нас налетела тетя Клава, за ней дядя Костя, принялись говорить Диме разом, военный заталкивал его в вагон, орал матом, Дима зацепился за поручень, всматривался в толпу, но так и не увидев, кого ждал, посмотрел на нас: - Предки, не волнуйтесь за меня. Я везучий, вы же знаете, у меня все будет нормально, со мной НИЧЕГО не случится. – Теперь смотрел на меня, серьезно, уверенно. - Люб, я все время думаю о нашем разговоре, и что говорил вчера, остается в силе: ты свободна в своем выборе, я все равно буду тебя любить… - Димка, я ждать тебя буду, - выкрикнула отчаянно. - Все вы ждете первый месяц, - заметил военный, запрыгивая в тамбур, захлопывая за собой дверь. Поезд тронулся, медленно поплыл вдоль перрона, грянула музыка «Прощание Славянки», воздух огласился дружным воплем – на короткий миг мне представились кадры из военного фильма, где любимых провожают на фронт. Мы взглянули друг на друга – дядя Костя смаргивал с глаз слезы, а мы с тетей Клавой откровенно разрыдались без всякого смущения, понимая чувства каждой из нас.   Я твердо решила ждать Диму, потому решила честно признаться Лене, что между нами все кончено. Понимала, что идея ждать чужого парня два года из армии полный бред, но ничего не могла с собой поделать, и не хотела. Мама, как узнала о моем решении, подняла такой крик, словно я что-то криминальное совершила. Она хоть и не видела ни разу Леню, но была расположена к нему доброжелательно, уже примеривая его в свои зятья. - Что ты в Димку уцепилась, у него невеста есть. Он с Миленкой который год встречается, на проводах ЕЕ рядом с собой посадил, а ты надеешься непонятно на что. Будь умнее, держись за Леню. - Мама, я не люблю его. - Не любишь? – посмотрела на меня удивленно мама. – Я твоего отца не любила, всю жизнь прожили на зависть многим. Не пьет, не бьет, вот любовь, а как начнет над тобой измываться, да по чужим бабам лазить, сразу любовь прошла. Настя Усольцева вышла замуж по любви, теперь каждый день дерутся. На черта она мне нужна такая любовь, с синяками да переломами после нее ходить. Тася тоже не одобрила моего решения: - Думаешь, два года пролетят и не заметишь? Юры два года нет, а мне кажется, десять лет прошло. – Застонала с мукой в голосе. – Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Бросишь Леню, потом пожалеешь, вдруг больше подходящего не встретишь. Останешься одна, а время идет, его не воротишь. - Тася смотрела на меня большими глазами. - Я знаю, как трудно ждать… Но я не могла обманывать Леню, он слишком хороший, чтобы держать его про запас. Мы с ним встречались в колледже, целый день вместе, вечерами, если ему не надо было дежурить в морге, гуляли по улицам, заходя в кафе; в выходные ходили на выставки. Леня столько интересного знал, что удивлялась: как можно вместить в себе столько познавательной информации? С моей легкой руки вскоре его все в группе стали называть Леня-энциклопедия. И все бы ничего, но как только дело доходило до более близкого «общения», меня сразу  вводило в ступор. Вот хоть убей меня, но не могла я переступить через барьер целомудрия. Одна мысль, что меня сейчас распнут, как бабочку на булавке, превращало тело с статую, вызывая отвращение. - Люб, ты так напряглась, словно я тебя собрался насиловать, - говорил терпеливо Леня, после того, как очередная попытка добраться до моего обнаженного тела потерпела фиаско. - Может, тебе для начала выпить, чтобы расслабиться? Я уже и вино пила, и коньяк, даже водку – ничего не помогает. Целуемся, все нормально, только почувствую его ладонь на ноге под юбкой, сразу трезвею, начинаю вырываться. Понимаю, что веду себя как истеричка, а ничего поделать не могу. Перед интимной близостью у меня был какой-то ужас! Рассказала про свою беду Кристине с Роксаной, они между собой озадаченно переглянулись, дружно вынесли вердикт: это что-то на психологическом уровне, на подсознании отдаться кому-то одному, единственному, поэтому осознанно ставлю перед собой барьер. Предположили, что в детстве у меня был стресс на почве сексуального домогательства. Мне уже самой стало интересно, что со мной происходит, откуда у меня взялись такие заскоки в голове. Спросила у мамы, она посмотрела на меня, как на чокнутую. - Любка, ты совсем чук-чук? – покрутила пальцем у виска. Вот эту свою особенность я и решила использовать при расставании с Леней. В очередной раз, когда Леня попробовал нащупать через куртку мои части тела, оттолкнув его от себя, сказала: - Леня! Я тебе говорила, что еще не готова к более… тесным отношениям, и ты обещал ждать и не торопить… - Да сколько ждать-то, - возмутился Леня. – Полгода кроме поцелуев ничего нет, я после тебя прихожу больной. Мне одних поцелуев мало, физиология требует большего. - У меня свои принципы, которыми не собираюсь поступаться ради твоей физиологии. Ненавижу притворяться и делать вид, что все хорошо и проблем нет. Проблемы есть, они в наших разных взглядах. Я благодарна тебе за терпение, чуткую нежность, но не готова предоставить тебе то, чего ты ждешь от меня. Не хочу торопить события и, закрыв глаза, уподобляться другим девчонкам, которые с удовольствием идут на поводу своего парня, а потом жалеют о содеянном. Думаю, нам надо взять паузу, и тебе еще раз подумать: будешь ли ты ждать меня, взяв на себя ответственность. – Увидела, как он с готовностью соглашается ждать, когда я созрею для интима, прибегла к последнему запугивающему аргументу. - А если готов, тогда давай жениться, нечего тянуть. Такого предложения Леня явно не ожидал, поэтому сразу согласился с моим предложением… взять паузу. Короче, мы решили расстаться по обоюдному согласию, не держать друг на друга зла. Не знаю, как Леня, но я была собой довольна – рассталась с парнем, ничем не ущемив его мужское эго. В группе, узнав, что мы с Леней «разошлись», затаились, настороженно наблюдая за нашим поведением, гадая, кто из нас двоих виноват в разрыве. Кристина события приняла близко к сердцу: - Представляю, как тебе сейчас тяжело. Я когда с парнем рассталась, жить не хотела! Месяц точно в подушку ревела. - Некогда мне реветь, у меня экзамены на носу, - ответила сухо. - Люба, я тобой восторгаюсь! Так стойко держаться… Пришла Роксана, ободряюще похлопала по плечу: - Будет нужен утешитель, чтобы выплакать горе, обращайся. - Да ладно тебе, подумаешь, горе какое, с парнем рассталась. Прошла неделя, как Диму забрали в армию, а от него ни слуха, ни духа. А тут иду из колледжа, смотрю, Милена стоит возле дома с каким-то парнем, мило так щебечет с ним, улыбается во весь рот и этак сумочкой кокетливо помахивает. Увидела меня, торопливо попрощалась с парнем, пошла рядом, заглядывая мне в лицо: - Привет, Любашка, как жизнь? Давно тебя не видела. - У меня жизнь нормальная, смотрю, ты тоже не скучаешь, весело время проводишь, пока жених в армии. Сколько времени прошло, что уже с другим стоишь? - А ты что, решила в моралистку поиграть, на совесть надавить? - засмеялась легко. – Тебе, случайно, Димка не поручил за мной следить, пока его нет? Ну, так можешь написать ему о сегодняшней встрече, думаю, его это позабавит. - Написала бы, да адреса не знаю, - сказала тихо, но Милена услышала, насторожилась. Я оглянулась в сторону «качалки», где слышался лязг железа: может, к Круглову зайти, спросить, не знает ли он чего-нибудь о Димке? - Ты до сих пор не получила от Димы письма? – Удивилась, словно не поверила, Милена. – А я уже два. – Охотно открыла сумочку, доставая конверты, протянула мне. - Хочешь почитать? Так трогательно пишет о своей любви ко мне, что слезу пробивает. - Не надо, верю на слово. Эти письма писались только тебе, не для всеобщего прочтения. – И тут увидела у нее на груди, поверх тонкого свитера, янтарный камушек с мушкой на кожаном ремешке. Я его сразу узнала, даже рассмотрела «галочку», которую сама нацарапала ножницами с обратной стороны, в виде буквы «Л». - Это откуда у тебя? – Указала взглядом на камушек. - Дима подарил на проводах, - ответила недоуменно. - А откуда он у него, знаешь? – Я испытала горечь: ТАК распорядиться моим подарком! - Только не говори, что это был твой подарок ему! – Ахнула возмущенно, но через минуту расплылась в улыбке. - А хочешь, я этот камушек верну тебе? Он будет нашим общим талисманом от тебя к Димке, от него ко мне, от меня к тебе. Так символично, такой волшебный треугольник… Черт! Я стояла рядом с ней, и мне не хотелось никуда уходить от нее. Мне нравился запах ее духов, наблюдать, как ветерок нежно касается ее локонов, треплет их, ее мимолетные прикосновения ко мне. Ее любил Дима, а я любила его через нее. - Не думала, что чувства к Димке у тебя до сих пор не прошли, - сказала грустно Милена. В голосе ее звучало понимание и сожаление. - А тот парень, Леонид, ты с ним до сих пор вместе? - Расстались. Не хочу обманывать человека, давать напрасную надежду, что буду его, а в это время думать о другом. - На меня намекаешь? – улыбнулась ехидно. – Какая я, оказывается, гадкая, вчера парня в армию проводила, а сегодня с другим стою. – Зло сощурила глаза. - И что, если Димка где-то там, мне теперь дома сидеть безвылазно, по улице ни с кем не пройти? Ничего с тем парнем у меня не будет, я его так же, как других, использую и выкину, когда больше взять с него нечего будет. Тем более, что все мои знакомые и друзья знают, что мой жених в армии, и я его жду… - Так не ждут! - Знаешь что! - Благодушие окончательно покинуло Милену. – Ты просто завидуешь чужому легкому успеху. Только и слышно: «Она его ждала». Да к ней никто не подходил, она никому не была нужна, кроме этого бедолаги, потому и «ждала». - изобразила пальцами кавычки. Шепотом добавила. - А может и сбегала к кому-нибудь в койку, только об этом никто не знал. - Вот и бегай, чтобы никто не знал, а не выставляй свои отношения напоказ перед соседями, чтобы они потом над Димкой смеялись. - Ох, Люба, - засмеялась Милена серебристым смехом, и какая была на нее злость, сразу прошла. - Думала, хоть чему-то научилась, что-то поняла за это время, нет, все такая же наивная, дурочка доверчивая. Зная, на какую низость Дика способен, спокойно проглатываешь и прощаешь. Ну, так и не обижайся, что он тебя не уважает. - Уважает! Знаешь, что он сказал, когда виделись последний раз? Что важна для него, что всегда из всех выделял меня! - Когда он тебе это говорил? – Милена изменилась в лице. – Это он тебе на проводах сказал? - Нет! Я приходила к нему в призывной пункт, потом на вокзал. Кстати, почему тебя там не было? Ты же знала, когда и во сколько он должен был уехать. Что, уже стал не нужен, другого охранника нашла, заранее постаралась. – Надвинулась на нее, но Милена не испугалась, даже не шевельнулась, раздумывая о чем-то своем. – Учти, если Димка из-за тебя задурит, если совершит глупость, потому, что ты ему подсунешь очередную гадость, подговорю всех его друзей, они тебе за него отомстят. Друзей у него много, всех соблазнить не успеешь… Милена подняла на меня взгляд полный иронии… и рассмеялась. - Эх, ты, Любашка-дурашка, наивная, смешная, даже жалко тебя становится. Ты так и не поняла, почему он сказал эти слова. Правду говорят: любовь слепа. – Ударила меня легонечко сумкой по бедру, неторопливо пошла к своему подъезду. Я чувствовала себя полностью опустошенной, дура-дурой. Милена всегда превосходила меня во всем и теперь показала, что умнее в сто крат, по одной только фразе поняв, что хотел получить от меня Димка. Он уходил в армию на два года, ему было важно знать, что его ждут на гражданке, думают о нем, пишут письма и присылают посылки на праздники… как Юре в тюрьму. Он потому и давал  «свободу» выбора, чтобы позже не смела упрекать, что понадеялась в очередной раз, а он снял с себя ответственность за мое решение, не отказываясь от моих даров. Позже кто-то из соседей встретил тетю Клаву на центральном рынке, она им сообщила, что собирается ехать к сыну на присягу. И конечно же с Куприяновыми едет Милена, «все же невеста». Нам тетя Клава не позвонила, меня не пригласила – зачем я там, к Димочке «невеста» едет, а я кто? Я так, соседская девчонка, влюбленная в ее сына. Мало ли кто в кого влюблен…   Я как знала, сегодня пройдет все нормально, экзамены сдам без лишнего стресса. Пошла в первой пятерке, чтобы не долго мучиться. Билет попался легкий, я его знала на «пять», ответила на дополнительные вопросы и с легким сердцем вышла на свободу! Минут через десять выбежала радостная Кристина: - Пять-пять–пять, - затанцевала вокруг меня, но потом сделала серьезное лицо, вздохнула с сожалением. - Роксане билет трудный достался, я ей шпаргалку передала, но это не поможет. Скоро вышла Роксана, лицо хмурое, взгляд недобрый. - Два! Накрылась стипендия. - Пересдашь Кондрашеву, он дядька добрый, - посоветовала Кристина. - Главное, узнать, когда у Конеева выходной, или когда уйдет в отпуск. Недалеко от нас стоял Леня, смотрел добро на меня, с легкой улыбкой. Мы старались не оставаться наедине друг с другом, не общаться без лишней нужды, но сегодня особенный день, сегодня все по-другому. Я ему ответила на его улыбку, он подошел: - Люб, пойдем посидим где-нибудь? Кристина сказала, чтобы я шла с Леней, Роксану она утешит сама, ну я и пошла. Как раз из кафе вынесли на улицу столики, мы заняли один, заказали официантке кофе, и я представила, что сижу в Париже, рассматриваю улицу, веду светскую беседу, пью кофе из крошечных чашечек – как в кино. - Сдаю последний экзамен в колледже и подаю документы в институт. Может, в этот раз повезет. - Делился Леня своими планами на будущее. - Ну а не повезет, вернусь дальше доучиваться. - Лень, ты молодец, я тобой восхищаюсь – такая сила воли, мне бы такую. - Сказала без тени лести, только правду. - Пойдем в кино? – Предложил неожиданно. - Приглашаю просто, как свою однокурсницу, с уважением относясь к твоим принципам. - Думаю, не стоит начинать то, что так красиво завершили, - сказала решительно. Знаю я, как с ним в кино ходить, полезет целоваться, я не устою, отвечу и т. д. и т.п. Не для этого я расставалась первый раз с Леней, чтобы через два месяца начать отношения заново. Посидели в кафе, разошлись каждый своей дорогой – больше нас с ним ничего не связывало. Пришла домой, еще не успела босоножки снять, выходит мама из кухни, улыбается загадочно: - Иди, там тебя сюрприз ждет. На кровати лежит. Что за сюрприз, почему на кровати? Распахиваю дверь комнаты и сразу выхватываю взглядом белый конверт. Еще не взяв его в руки, сразу поняла от кого он, я до этого момента никогда писем не получала.

«Здравствуй, Люба.

Пишу тебе и не знаю, правильно ли делаю? Зачем начинать то, о чем заранее знаешь, чем закончится? Уже столько между нами было переговорено, что не вижу смысла повторяться. Короче, ко мне приезжала Миля с моими родителями, были у меня два дня, жили в местной гостинице. Но я не об этом. Миля рассказала о встрече с тобой, как ты была крайне возбуждена, увидев камушек. Извини, но это МОЯ вещь, и я имею право дарить его кому угодно. И вообще, ты слишком много ей всего наговорила. Зная твой характер, на что способна, Милене верю, поэтому хочу попросить: не ругайся с ней больше. Я вас обеих люблю, но разной любовью, тебя – родственной, как старший брат. Мне не все равно, что между вами происходит, за каждую из вас болит душа.

Я все сказал, надеюсь, ты меня наконец-то поняла. Если не обиделась, можешь даже написать ответ, поговорим в письмах, возможно, так смогу усмирить твой буйный характер».

На конверте был обратный адрес, но печатей не было, значит, письмо пришло не почтой, его кто-то передал. Пошла к маме. - Ты это из почтового ящика достала? - показала ей конверт. - Миленка принесла, - брезгливо поджала губы. – Вроде как огорчилась, что тебя дома не оказалось, велела передать: если у Любы возникнут вопросы, пусть приходит, мы с ней объяснимся. - Смотрела сурово. - Это что еще у тебя с ней за дела такие? Из-за Димки ругаетесь? Любка, - постучала кулаком по столу, - брось это дело, Димка ее невестой назвал при всей своей родне, не встревай между ними! Миленка разозлится, пришлет к тебе своих головорезов, к ней вон какие парни приезжают, на каких машинах! - На каких еще машинах, - насторожилась я. - Ничего я не знаю! – испугалась мама, что проговорилась. – Так, к слову брякнула. Бабы во дворе рассказывали, я не прислушивалась, меня сплетни не интересуют, я от них подальше держусь. И ты не болтай чего зря, целей будешь. - Разберемся, - сказала сама себе. Ушла в комнату, сразу села за ответное письмо:

«Привет, Димчик!

Получила твое письмо. Миленка принесла, меня дома не застала, передала через маму. И

она и я сожалеем, что не удалось лично встретиться, переговорить тет-а-тет. Ничего не поняла: о каком «наезде» она тебе рассказала? Когда последний раз с ней виделась, у нас был вполне цивильный разговор, голоса не повышали, даже пару раз улыбнулись друг другу. Насчет наших с тобой родственных отношений можешь не напоминать, помню каждый день, каждую минуту. Кстати, вокруг тебя свободных парней много, присмотри мне подходящего «жениха», а то «соседским братьям» писать скучно, хочется прочувствовать, как это, быть "солдаткой", дожидающейся СВОЕГО парня. Кстати, сдала последний экзамен на 5, уверенно иду на стипендию, можешь мной гордиться.

Люба».

…Проходит недели две, иду из магазина домой, смотрю в дырочки почтового ящика, что-то беленькое выглядывает, я сразу поняла, Димка очередное письмо прислал. «Привет, рыжая, получил твое письмо. Честно, обрадовался, думал психанешь. За твои успехи искренне рад, спрашивается: где твои способности в школе были?...» Написал о своих первых трудностях, что не наедается армейской кашей: «…дома не ел перловку: фу, гадость склизкая, а теперь добавки прошу, готов тарелку вылизать. Не понял твоего желания переписываться с другими солдатами – обойдешься! Тебе уже мало Леонида и меня? Хочешь пообщаться в письменном виде, пиши мне, мне всегда нравилось с тобой разговаривать, ты меня забавляешь своими безрассудными речами. Дима» Я рассмеялась: ему скучно, он тоскует по дому, поэтому рад любой весточке от кого угодно, лишь бы услышать новости с малой родины – двора своего детства. Буду писать ему о соседях, о своей учебе, об общих знакомых, но о своих чувствах к нему – молчок! Милена права – сходить с парнем в кино, или просто пройтись по улице вовсе не значит, что я изменила душой и телом своему любимому. Мое доказательство верности Диме будет в другом - вернется из армии, захочет со мной встречаться по-настоящему, тогда лично убедится, что я ему не изменяла… не то, что некоторые, к которым на машинах к дому подъезжают. Так у нас с Димой завязалась переписка, довольно активная и стабильная, иной раз вплоть до дня могла просчитать, когда придет от него ответ, редко когда ошибалась. Таська называла это «роман в письмах», советовала написать книгу, интересуясь: - Ты обо всем подряд ему пишешь, и о погоде? - Погоду он по утрам узнает, когда в трусах на зарядку выбегает. У нас с ним все о интеллектуальном, большом и возвышенном. - О своей любви пишешь? – Фыркала небрежно Тася. - О любви пусть Миленка пишет, у нее это хорошо получается, так наврет, любой романист позавидует. Дима часто просил написать о книжных новинках, спрашивал совета, что почитать. Однажды я восторженно вкратце изложила Маркеса «Сто лет одиночества», Дима в ответ: «Пошел в библиотеку, взял книгу, стал читать – что за мура?! Ты описывала хлеще любого детектива, принялся читать, на пятой странице заснул. Давай договоримся, ты своими словами будешь пересказывать книги, чтобы я зря время на подобную белиберду не терял. Фильмов это тоже касается, у нас кроме «Чапаева» ничего больше не показывают…» Сослуживцы Димке завидовали – не каждый из них получал многотомные письма, похожие больше на бандероль. Иногда звонила тете Клаве, делились краткими отчетами о переписке, она охотно рассказывала, что пишет сын: - Мне все больше о щах да кашах. – Смеялась грустно. - Дома съедал за раз по мисочке борща, а там в тарелке дадут, разве наешься? Мисочки-то наши синие помнишь, ты их тазиками называла. Иногда встречалась с Кругловым, когда одним, когда с Танькой под руку, а иногда с другими девчонками, из чего делала вывод, что с Танькой у них очередной разлад. Обязательно, хоть парой слов, а перебросимся, он меня в качалку приглашает, обещает приставить личного тренера и скидку 50%. - Приду, погоди только, деньги дай накопить. Димка пишет? - Было три письма. А тебе? – В вопросе никакого интереса, спросил только для того, чтобы что-то спросить. - Переписываемся. Только Милене не говори, а то ревновать будет. - Я ее сто лет не видел. - Смотрел на меня недоверчиво. – Я думал, такого в жизни не бывает, только в книгах. У вас настоящий треугольник, самим-то не надоело? Давно бы разошлись, каждый занялся своей жизнью, без присутствия третьего лица. - Пробовали, не получается. Нас тянет друг к другу. - Конечно, Диман виноват, не может определиться, тебя тоже понимаю, но Миленка как все это терпит? - Со временем поймешь, - злилась на него, уходила под любым предлогом. Сам-то с Танькой ругается через день, а туда же, советы дает, кому с кем остаться. В себе разберись!   Заболел папа, ему сразу дали группу и отправили на пенсию. Мама приходила с работы грустная, жаловалась, что на работе началось сокращение и ее скорее всего тоже сократят, вздыхала тяжело: - Как жить? Опять придется на всем экономить. Только голову подняли, вроде бы все устроилось, и опять удавку на шею набросили. А тут еще Тасе пришло разрешение на свидание с Юрой, и она стала собирать новую сумку с передачей. Мама на нее заругалась: давно пора найти «достойного», порядочного, а не держаться за урку. Убедившись, что ругать на Тасю не действует, принялась давить на жалость: мы экономим на всем, отцу в больницу ложиться, а дочь урке на последние деньги сумки собирает, собирается ехать на два дня, с ночевкой. - Да ты знаешь, что с тобой там сделать могут, - кричала в закрытую дверь, за которой находилась Тася. - Он тебя в карты проиграет, отдаст всей камере на растерзание. Хочешь ехать - езжай, но на один день, посмотри, каким стал, поговори… Тася то сопротивлялась, то плакала, то в ответ ругалась – Юра не может ее подставить, в каждом письме просит дождаться, обещая потом пожениться. Я, не зная, чью принять сторону, позвонила Фукачеву, рассказала как есть. Он выслушал меня, задал пару-тройку вопросов и сказал: - Твоя мама права, если Тася хочет к нему ехать, пусть едет на один день, для начала посмотрят друг на друга, поговорят при охране. Она его два года не видела, он стал совсем другим, не на курорте отдыхает. А письма можно писать разные. С мнением Фукачева Тася спорить не стала, собрала сумку: сигарет несколько блоков, белье, всякие принадлежности для ванной. Я от себя лично купила две футболки, несколько пачек чая. Мама увидела, опять принялась ругать, теперь уже меня: -Ты знаешь, что они там с этим чаем делают?! Чифирь заваривают, пьют вместо водки и балдеют. Потом поножовщину в камере устраивают. Начнут разбираться, кто прислал, тебя же еще за соучастие привлекут. - Мама, откуда у тебя такие познания в тюремных законах? - удивилась я, саму смех разбирает. – У нас вроде бы никто в тюрьмах-ссылках никогда не бывал. Уехала Тася с самого утра, мама вечером приходит с работы, первым делом спросила, не приехала ли она? Уже девять часов вечера, Таси все нет. Мама схватилась за валерьянку, пузырек из рук не выпускала, папа курил сигарету за сигаретой, переживая: вдруг Тася обманула, нам сказала, что едет на один день, а там решила остаться на ночь. - Уехала, а у меня вся душа за нее изболелась, - пожаловалась мама, приходя ко мне в комнату, ища поддержки. А мне было жалко Юру, из него сделали главного злодея. Как мама может что-то говорить на него, если знает КАК он попал в тюрьму. Наконец папа весело крикнул: - Вер, иди дверь открывай, Таська идет. Тася первым делом бросилась к крану, с жадностью пила воду прямо из ладоней, наконец перевела дыхание, пояснила: - Всю воду, что с собой взяла, в дороге выпила, а набрать больше негде было. Через поле шла по самому солнцепеку. – Села на табурет, сбросила с ног со стуком босоножки, с сожалением осмотрела растертые в кровь ноги. – Обратно ехать, автобус сломался, так я до станции пешком часа два шла. - Ты расскажи, как зек поживает, - поторопила мама, желая знать главное. Быстро собрала на стол, желая накормить любимую дочь. Тася, орудуя вилкой, жадно заглатывая большие куски хлеба, поведала с самого начала, как их всех собрали в большом зале, проверили посылки, потом провели личный досмотр, повели через узкий коридор с колючей проволокой, заведя каждого в отдельную кабинку. А потом привели Юру, поставили напротив, и только с разрешения охранника он снял телефонную трубку. - Похудел сильно, скулы торчат, - рассказывала Тася с улыбкой, а глаза были печальные. – На нем синяя роба болтается, как на вешалке. На грудном кармашке что-то написано, далеко стоял, я не рассмотрела… Изменился, другим каким-то стал, раньше мальчишкой был, а теперь… заматерел что ли. Улыбнулся, а с боку зубов нет, говорит, болели, пришлось выдернуть… - Врет, - убежденно сказала мама, и папа с ней согласился, - это ему их в драке выбили. Ну а говорил-то что? - Да он больше обо мне расспрашивал, говорит: раньше красивой была, а теперь и вовсе неотразимая стала. - Взглянула на меня весело. - Привет тебе передает, спрашивал, почему не приехала. - Делать ей там нечего! – Решительно отвергла мама, и папа опять с ней согласился. – Приехала, повидалась, и ладно на этом, теперь не скоро поедешь. Ешь давай, целый день голодная. Когда все улеглись спать, я потихоньку, чтобы не услышала мама, пробралась к Тасе в комнату. Она не спала, сразу обрадованно приподнялась на кровати: - Я хотела, чтобы ты пришла, давай поговорим без мамы. Я, когда к Юре ехала, потом полем шла, столько слов для него придумала, столько вопросов загадала, мечтала, какими будут первые минуты встречи? А когда его поставили передо мной, показалось, что они ошиблись, ко мне привели совершенно чужого человека, не моего Юру. Он совсем другой – ростом, внешность… щеки ввалились, на щеках щетина, глаза настороженные, улыбается криво. Какие слова для него приготовила, все из головы вылетели, а новые не могу придумать, и он смотрит и молчит, и я понимаю, что нам нечего сказать друг другу, мы стали чужими. Оказывается, в письмах Юра намного ближе, роднее, наяву – совершенно чужой человек. Я, когда обратно до станции шла, думала: может, я его действительно успела разлюбить? И любила ли? Еще три года ждать, а я уже сейчас понимаю: у меня к нему ничего не осталось, только обязанности. - Таська, но это же предательство, - прошептала пораженно, не веря, что сестра может оказаться такой. - Он из-за тебя там оказался. - Он старше меня! – Возразила Тася с жаром, желая оправдаться. Не выдержала, заплакала. - Если он мужик, должен был заткнуть мне рот и не слушать мои требования. У меня к тому Юре были чувства, а к этому ничего нет, у меня в груди пусто. Я увидела его и поняла: ТАКОГО Юру я никогда бы не смогла полюбить. Я помнила отдельные черты лица, но совместить их вместе никак не получалось, я ехала в надежде воскресить в памяти его лицо, милого мальчика Юрочку Соловьева, а теперь перед глазами стоит небритый беззубый зек с наколками на руках… Я плакала вместе с ней. Было жалко сестру, Юру, плакала от того, что не знала, как им помочь, где и какие найти нужные слова. - Ладно, иди спать, - сказала Тася, вытирая лицо ладонями. – Мне завтра на работу, надо хорошо выглядеть. Я открыла дверь, мимо метнулась мама в спальной рубашке и босиком. Поняв, что добежать до комнаты не успеет, и ее застукали за подслушиванием, строго приказала: - А ну расходитесь! Ишь, полуночницы, дня им уже мало! Не знаю, разговаривала ли Тася с мамой так же откровенно, как со мной, но я часто видела, как они шепчутся, чтобы никто их не услышал. Сядут на кухне и шу-шу-шу, я зайду, они замолчат и ждут, когда выйду. Мама  разгоряченная, щеки пылают, валерьянку пьет, Тася, наоборот, сидит тихая, задумчивая, какая-то замороженная.   Лето пролетело быстро, незаметно, я толком отдохнуть не успела. Наверное, первый раз в жизни с радостью ждала 1 сентября, желая скорее начать учебу в колледже. Вот такое бы стремление в школе, я бы точно ее окончила с золотой медалью. В первый день узнала, что две девочки с нашей группы вышли замуж. Еще одна бросила учебу, решив, что медицина не для нее, но главная новость (для меня) - Леня поступил в институт. Узнав это, искренне порадовалась, думаю, из него получится замечательный военный хирург, у него для этого все данные есть. Второй курс намного интереснее первого, со второго курса идут профильные предметы, не считая физкультуры. В прошлом году тоже была… один урок в первом семестре и один урок во втором. Поэтому надеялись, что в этом году тоже избежим лазание по канату и прыжки в высоту. Зато появился новый предмет - информационная технология. Мы испугались, что это такое? Может, заставят ходить по улицам информацию у прохожих собирать? А оказалось все намного проще – учили работать с компьютером и как строить графики с диаграммами, наоборот интересно, весело было. Латынь еще с прошлого года была моим любимым предметом, если хотела, чтобы мама не поняла, о чем я с Кристиной или Роксаной по телефону разговариваю, сразу переходила на латынь. Началась моя любимая анатомия. Как же я была благодарна Лене, что приводил в морг, показывал и рассказывал о каждой косточке, о каждом мосольчике. Будь Леня сейчас рядом, в ноги ему поклонилась бы за науку. Анатомию знала не хуже самого преподавателя, он только рот откроет, а я уже название кости говорю и из какого места взята. Первой была на курсе, меня в пример ставили. Вечерами перечитывала конспекты, мама, глядя на меня, вздыхала с упреком: в школе надо было учиться! Ее бесполезно убеждать, что в колледже другая «учеба», она твердо уверена: «Чего там изучать три года, я б уколы с одного раза научилась делать. Кольни поглубже, лекарство само знает, куда ему течь». У нас девчонки, как одержимые друг за другом со шприцами бегают, уговаривают укол сделать. Вначале мы на манекенах тренировались, но со временем показалось этого мало, нужен был живой объект. Накупили глюкозы с аскорбинкой, и давай друг другу в вены колоть, когда попадем, когда нет – руки от уколов синие, попы от уколов черные. Мама, как увидела мои исколотые руки, за голову схватилась, расстоналась: - Ой, люди что подумают, Любка наркоманкой стала! Домашние меня только со шприцом увидят, разбегаются в разные стороны, прячутся. Отцу выписали в поликлинике внутримышечные, он сразу сказал: - Я лучше каждый день в процедурный кабинет ходить буду, там в очереди по часу сидеть, чем Любке зад подставлять. Это значит недоверие моему профессионализму проявил. - Конечно, лучше чужой тетке зад показать, чем родной дочери. – обиделась я. Мама, ревнуя к медсестре в процедурном кабинете, меня поддержала и заставила отдаться папу в мои руки. Папа, выйдя во двор, хвастался соседям, что больше не ходит в процедурный кабинет в поликлинику, и ко мне потянулись люди: «Люб, сделай укол, до поликлиники не дойду». Так у меня появились мои первые пациенты, платившие за оказанные услуги то фруктами с овощами со своих дач, то плиткой шоколада. Обожала работать на практике в больнице. В поликлинике скучно, там люди потоком идут, толком ничего не рассмотришь, не расспросишь. А в больнице весело, особенно когда мужчины в процедурку приходят. Они, как увидят девчонок, сразу шутят, заигрывают, дифирамбы поют нашим золотым ручкам. Мы им клизмы, мы им банки на спину, мужички только кряхтят, не то что бабки. Эти вечно всем недовольны – то давление неправильно померила, то клизма «не так» пошла. Зато перед нашими мальчиками стыдливо взгляд опускают, заискиваются, "сыночками" называют. Только выпадет свободная минута, практикантов заставляют крутить ватные шарики, или посылают на помощь санитаркам мыть полы. Хорошо, если не в туалете (сколько больниц прошли, почему-то именно в туалетах трубы текут), а в палатах и коридоры. В палатах мужчины встречают весело, дружно тапки свои поднимают, держат на весу, отпуская комплименты, угощая щедро: - Люб, возьми конфету, угостись. - Не положено больных объедать. - Люб, у тебя жених есть? Давай посватаюсь к тебе? - Есть у меня жених, в армии служит, я его обещалась ждать. Знаю я, как вы сватаетесь, пока в больнице лежите, златые горы обещаете, комплименты говорите, а выписались, через час свои обещания забыли, на улице встретите - не поздороваетесь. …Получила от Димы письмо, он писал не очень радостно: «Закончилась моя учеба-лафа, со дня на день ждем назначения в другие части. Не знаю куда пошлют, слухи самые разные, недавно одну партию послали на границу к соседям». К каким именно "соседям", Дима не написал, но подразумевалось, что это каким-то боком связанно с Чечней. Позвонила тете Клаве, та тоже ничего не знает, боится, что отправят сына в опасное место – сколько ребят гибнет зря. Каждый звонок от тети Клавы заставлял сердце вздрагивать: что в этот раз, беда или радость? «От Димы письмо получила, пишет, что могут отправить в Рязань. Это хорошо или плохо? – сомневалась тетя Клава. – Думаю, хорошо, к Москве близко, можно приехать, проведать». На сердце сразу радость – Москва это Россия, это тебе не граница с бывшей республикой, где каждый день кого-то убивают. Несколько раз встречала Милену. Она, никого не стесняясь, не боясь пересудов, устраивала дома посиделки с музыкой и танцами. Рядом с ней всегда парни и подружки подстать ей, «упакованные» от и до, приезжающие на шикарных машинах. При встрече со мной делает вид, что знакомство наше поверхностное, не требующего внимания, проходила всегда мимо, не удостаивая взгляда. Но чем сильнее от нее веяло холодом, тем сильнее мне хотелось ее как-то задеть словом или действием. Однажды приходит мама, на лице нескрываемое ликование, поманила меня за собой, закрыла плотно дверь. - Люба, что бабы во дворе рассказали! Мать Миленки с мужем разошлись. Он ее с каким-то мужиком застукал на даче. А мужик тот часто к ним домой приезжал, вроде как друг семьи. – Мама коварно хихикнула. - Додружилась у мужа под боком. Строила из себя невесть что, с соседями не здоровалась, на всех смотрела свысока, а сама-то оказалась гулящей! И дочка у нее такая же! Недавно мужик какой-то к дому подвозил, полтора часа из машины не выходили… разговаривали. У меня только-только стали крылья вырастать, мама их махом обрубила: «разговаривали». Я думала, сейчас скажет, что Милена с парнем целовалась или… еще что интересное, а то просто «разговаривала». Большое разочарование! Через две недели мама опять зовет за собой, блестя злорадно глазами, сообщила: - Мать Миленки в городскую администрацию секретарем устроилась. Замужем была, ни одного дня не работала, теперь без мужа покрутись. Хотя, что это за работа: секретарша! Ноги перед начальством задирать. Я бы ни за что на такую должность не пошла! Я посмотрела внимательно на маму, представила ее с задранными ногами и рассмеялась: мамочка, тебя бы еще на эту должность не взяли! Фейс-контроль не прошла бы. Не с твоими данными начальству документы на подпись подавать.   Перед Новым Годом в колледже устроили вечер, пригласили курсантов с ближайшего училища. Они пришли, как павлины хвосты свои распушили, ходили неторопливо, важно по залу, презрительно окидывая девчонок взглядом. Мне так противно было, словно стою на рынке рабов, жду хозяина, кто больше заплатит. - Я домой, - сказала решительно, отлипая от колоны, которую подпирала. – Меня сейчас стошнит от отвращения. - Любочка, останься пожалуйста! – Взмолилась Кристина. – Ты уйдешь, а как же я одна здесь останусь? Роксану родители не отпустили «в рассадник разврата», посчитав, что армянской девушке на вечере, где полно курсантов, делать нечего. Вдруг ею кто соблазнится и обесчестит? Думаю, родители Роксаны и моя мама находились на одной волне. Только я задумалась уходить или еще остаться, как к нам подходит курсант, окинул небрежным взглядом, махнул рукой: - Эй, ты, рыжая, пойдем потанцуем. Мы с Кристиной переглянулись, я настолько разозлилась, что не посчитала нужным скрыть свое мнение на его счет: - И ради подобного чмо ты хочешь остаться на вечере? Здесь ловить некого, одни моральные уроды. – Так и хотелось ему всадить между ног, чтобы знал, как уважительно разговаривать с девушкой. Решительно взяла Кристину за руку, повела за собой к выходу, но нам перегородили дорогу два курсанта, приветливо улыбаясь: - Девчонки, можно пригласить вас на танец? Кристина взглянула на меня умоляюще, и пока я раздумывала, согласилась. Мне ничего не оставалось, как последовать ее примеру. Пока танцевали, познакомились, курсанта звали Иннокентий. Я думала, такие имена нормальные родители своим детям не дают, только в книжках можно встретить… К концу вечера я его стала называть просто Кеша, он согласился: - Меня так мама называла в детстве. Люб, дай свой номер телефона, если не против. Позвоню тебе, когда пойду в увольнение… - Да я-то не против, только сразу предупреждаю, чтобы потом не обижался, что не сказала: у меня парень в армии. Если думаешь, что пойду на что-то серьезное, то ничего не получится. Можем быть только друзьями, не больше. Кеша подумал и согласился на роль друга. Ему в увольнение даже в кино сходить не с кем, а так хоть с девушкой в кафе посидит для разнообразия – все не один.   Новый Год отмечала дома, идти было некуда и не с кем. Надела красивое платье, вышла к столу, мама посмотрела на меня, вздохнула понимающе и ничего не сказала. Встретила праздник с родителями, выпила с ними по рюмке наливки, закусила салатом. Папа посидел немного, с грустью глядя на выставленные блюда – из того, что стояло на столе, ему было всё нельзя – взялся за желудок, согнувшись, побрел в комнату «полежать». Ему все хуже, раньше полежит в больнице, подлечится и опять бегает, а теперь больше лежит, с грустью рассуждая, что больше ему на рыбалку с удочкой не сходить. Мама посидела со мной «для веселья», поднялась: - Все ерунда, пойду-ка я спать. Осталась я одна за столом. Тася на очередных сутках в котельной, звонила, поздравляла, весело сообщила, что отмечают с напарницей и дежурным слесарем. Я посидела перед телевизором еще немного, посмотрела концерт с артистами, которые выступают каждый год с одними и теми же песнями, и пошла спать. Мимоходом заглянула в комнату родителей – папа лежал, отвернувшись к стене, подогнув под себя ноги, мама, притихшая, со своей кровати смотрела ему в спину, размышляя невеселую думу. Прежде чем лечь спать, я подошла к окну, посмотрела на окна напротив – за ними темно, ни одного движения. «А может Милена права: ждешь, потому что никому не нужна? Если бы меня пригласили в компанию, где девчонки с ребятами, где весело, танцы, отказалась бы? А если пошла бы, не согласилась бы на легкий флирт с поклонником?» Да, видно, не веселый мне предстоит год… да и следующий тоже… А жизнь проходит, Тася права.