Окно напротив

Дима. Мне снилась Милена, что-то говорила, смеялась, запрокинув голову. Красивая до невозможности! Я даже во сне чувствовал, как соскучился по ней, как хочу целовать ее, лаская гибкое тело. Только наклонился к ее губам и над ухом раздалось громогласное: - Рота, подъем! Выйти на место построения, форма одежды… Без тебя знаю, какая форма, козел, на самом интересном месте сон прервал! За девять (девять! уже или еще?) месяцев, по минутам могу описать любой свой день в армии, потому что каждый нынешний как две капли похож на прошлый и будущий. Я попал в какой-то замкнутый круг и несусь по нему по инерции. Сейчас будет зарядка, помашем руками и ногами, своего рода разминка перед пробежкой. Пока машем, успеваю составить план на вечер, самое любимое время суток: сочинить заранее письмо, чтобы потом не корпеть над каждой строчкой. Вначале пишу родителям. Мама жалуется, что вновь стала ходить с бадиком, из-за наледи на дороге, боится упасть. Дворники в этом году не справляются со своими обязанностями, дорожки посыпают не песком, а солью, от соли портится обувь и только, а к ним в травматологию каждый день поступает по несколько человек, уже класть некуда, люди лежат в коридоре. Отец, как может, помогает маме, в выходные провожает ее до работы, не разрешает одной ходить в магазины. Батя у меня молодец, заботится о матери, сколько лет вместе, а любит ее, как будто только что поженились. Мне бы так любить, с первого дня и до конца жизни. Сегодня у нас понедельник. А по понедельникам у нас ЧТО? У нас сегодня развод и поднятие флага на плацу. Но главное, баня! Баня – это простой душ, но каждый солдат мечтает о возможности потратить немного времени на себя любимого… …Ага, побежали три километра. Бегать я люблю, но последнее время что-то стали побаливать голеностопы, надо в увольнение зайти в аптеку, купить эластичный бинт и мазь для суставов. В нашем здравпункте кроме зеленки ничего нет… Что там у нас следующее? Письмо Фукачеву. Давно ему не писал, последний раз поздравил с рождением сына. Сына назвал таким именем, что постоянно забываю, как произносится, спрашивать десятый раз как-то неудобно, поэтому называю пацана просто «мелкий». Андрей пошел на повышение, и перевелся в особое подразделение. Это тебе не следователь районного масштаба, где расследуют кражу киоска и угон старого «Запорожца» или убийство одного пьяного соседа другим… В затылок дышит Бурделов: хы-хы, сапоги о землю "бух-бух". С боку Исцов: ух-ух. Сколько раз говорил Бурделову, чтобы курил меньше, дышит, как умирающий в агонии, легкие ни к черту, не слушает, смеется, что в норму укладывается, а самого кашель не отпускает после пробежки. Исцов доходяга, в чем душа только держится, на каждом шагу спотыкается, очки запотели от горячего дыхания, даже жалко его становится. Такое чувство, что в армию случайно попал, девять месяцев словно во сне ходит, на всех смотрит удивленно, никак не поймет, где находится… Вспомнил себя, как сам дышал, когда попал в учебку. Господи, как тебя благодарить, что дал передышку! Полгода как у папы с мамой, все блага, под пристальным вниманием, заботливым оком сержанта и лейтенанта. Потом распределение под Рязань – опять сплошная везуха!... Вон казармочки наши родные показались. Сейчас постельку заправим, умоемся, зубки почистим, «ежик» на голове пригладим и на завтрак в столовую, кашку кушать. В столовую ходим строем, только барабанной дроби и пионерского горна не хватает. Что у нас сегодня? Уммм! Рисочек с сосисочкой! Стакан кефира и кофе с вафелькой. Нет, сегодня реально мой день, все, что люблю, все здесь. На плацу холодно, ветер бьет в лицо, хочется поднять воротник, опустить «уши» шапки, но стоишь, гордо вскинув голову, наблюдаешь, как флаг медленно ползет вверх, слушаешь гимн России. Чтобы развлечь себя, продолжаю писать письма родным и любимым… «Здравствуй, Милая Милечка мой! Если бы ты только знала, как хочу прикоснуться губами к твоим губкам, к шейке, где под тонкой кожей бьется голубенькая жилка, к ключицам, опускаясь в поцелуях все ниже и ниже»… Нет, об этом лучше не думать… Когда пишу ей письмо, всегда ставлю перед собой ее фотографию. Парни, когда первый раз увидели фотографию, не поверили, что ТАКАЯ девчонка существует на самом деле, решили, что это фотошоп. Но, когда Миля приехала на присягу, на нее из других отрядов прибегали смотреть. Сержант сразу зауважал, выразил признание через похлопывание по плечу: "Ну ты гигант, такую деваху окучивать. Эх, дождалась бы только". Миля во всех письмах: «Дима, не верь никаким наговорам завистников, я тебе верна. Да, дома не сижу, хожу на вечеринки, но всех держу на расстоянии вытянутой руки, сразу предупреждаю: у меня есть парень. Мне самой прикольно представляться солдаткой, верно ожидающей своего парня. Видя, как я верна тебе, окружающие начинают относиться с большим уважением, и уже не считают «пустышкой», как раньше». Вот уже три недели, как от нее нет ни слуха ни духа, у меня закрадывается мысль: она настолько занята учебой, что на меня не находит время, или все же обманывает в письмах и нашла мне замену? Как же хочется невидимкой проникнуть в ее дом, подслушать, о чем разговаривает с подругами, кого из парней приводит в свою комнату, чем занимается с ним, оставаясь наедине? Мысль о сопернике вводила в дикое отчаяние – повышалось давление, сопел с яростью взбешенного быка… Наконец, идем в учебные комнаты, где можно отогреться, расслабиться, подремать и помечтать… Ну, здравствуй, Любашка-промокашка, рыжее чудо мое, конопатое счастье! Как я вчера смеялся, получив твое письмо. Едва увидел почерк на конверте, еще не зная, что в нем, начал улыбаться. Ребята никак не поймут, в кого же я по-настоящему влюблен – в Милю или Любу, их фотографии всегда стоят рядом, обеим пишу часто и охотно. Парням Люба нравится, рассматривают ее фотографию, просят дать адрес, предупреждают, что, если мой выбор падет на Милену, с удовольствием познакомятся с Любой. Странно, Миленой любуются, но адреса никто не просит, наоборот, смущаются, когда спрашиваю, стали бы они с ней переписываться. Пожимают плечами, занудно тянут: нууу не, лучше с этой, рыжей. Она надежнее, не обманет, такая правда дождется. Я в роте при общем голосовании признан Казановой – такими девчонками верчу!... Что бы такого Любашке написать, чтобы тоже повеселить? Может о том, как ребята прыгали с парашютом? Например, про Зайцева. Ему, как с парашютом прыгать, я за его спиной стою, готовлюсь пинка дать для ускорения. Сколько раз прыгал, и каждый раз трясется, орет сиреной, цепляясь за воздух. Я, когда первый раз прыгал, тоже боялся, как все пройдет. Подходит Худжакулов, предложил попробовать насвай, обещая, что с ним ничего страшно не будет, ну я и согласился. Оказалась такая дрянь! Голова кружится, ничего не соображаю, но прыгнул без страха, представляя себя птицей. Правда, когда действие наса стало проходить, обблевал все вокруг, благо, сержант не понял, думал, так, нервное, напряжение из меня выходит. Больше насвай употреблять не стал, что я, слабак, эту дрянь за губу запихивать? Второй раз прыгал уже на чистую голову. Парашют собираю первым, прыжки с вышки сдаю на «отлично», а как гляну с самолета вниз, так цепляюсь за поручень и пальцы разжать не могу. Сержант заорал: или прыгаешь, или сейчас пинка дам! Ну я глаза закрыл и шагнул вперед. Открываю глаза, оказывается, парю, как птица, и страшно и приятно, и еще какое-то чувство, какое не передать словами, и тогда я заорал во всю глотку от переизбытка эмоций. Думал, до земли не долечу, в небесах кончусь, нет, долетел, сел аккуратно, как учили, по всем правилам. Подходит позже сержант, спрашивает: чего орал? От страха? Я честно признался, что и сам не понял. Он спрашивает: еще раз прыгнешь? Я думать не стал, сразу сказал: прыгну. О, правда прыгнул сразу, хоть и страшно было, а в четвертый раз кайф словил, у меня такое только с Милей было - дыхание в горле замерло, а внизу так сладко стало, что застонал в голос. И больше прыгать не боялся, наоборот, ждал, когда очередную порцию адреналина получу. Вот где зависимость появилась. Я, когда написал Любе, что пробовал насвай, она такой хай подняла, такой разнос мне устроила, словно я ее заставляю употреблять. Тут же пришла бандероль с брошюрой и распечаткой о вреде легких наркотиков, побочных действий. Пришлось клятвенно обещать, что никогда ни под каким предлогом, пусть земля разверзнется у меня под ногами, паду в Геенну огненную, если еще раз попробую. Любушка-голубушка, скучаю по тебе, засыпая вспоминаю, как приходила ко мне на призывной пункт, как целовались через металлические прутья. В эти минуты люблю тебя, хочу видеть, говорить с тобой не мысленно, а воочию. Вас двое – ты и Милена - обе дороги, каждая по-своему, каждую по-своему люблю и терять не хочу. Думал, время рассудит, но с каждым днем выбор становится все сложнее, для меня вы сумели врасти друг в друга, став одним человеком. Порой думаю: как было бы хорошо жить одной шведской семьей – Милена с Любой и Я между ними. Люба. После Новогоднего вечера, когда к нам приходили курсанты, девчонки как с ума посходили: как какой праздник, сразу приглашают гостей из военного училища. Те придут, смотрят на девчонок оценивающе-снисходительно, на танец приглашают – через губу не переплюнут. Ну а как же! Они ж будущие военные, летчики, а мы кто – низший чин, ниже нас только санитарки. Пригласят девчонку на танец, оттанцуют и посреди зала бросят, к своим друзьям отходят, обсуждая ее недостатки по пятибалльной шкале. Мне все это противно, чувствую себя униженной, хочется так ответить на хамство, чтобы надолго запомнили, как надо разговаривать с женщиной. Но приходится сдерживаться, т.к. нас учат контактировать с людьми, в работе медсестры большое дело, когда умеешь налаживать отношения с больным. Тогда стала к каждому курсанту придумывать болезнь, сразу стала терпимее, уже не так выводил из себя психоз очередного хама. Роксану по-прежнему не пускали на вечера, и она с тайной завистью расспрашивала подробности вечера. Зато скромница Кристина отхватила такого парня, что наши признанные красотки рты пооткрывали возмущенно: как это ей удалось?! Он за ней хвостом с первой минуты, как увидел, вот и не верь после этого в любовь с первого взгляда. В увольнение идет, звонит, предупреждает, что встретит после пары. Кристина ему в ответ строго: «Чтобы стоял под окном, и я тебя из него видела». Он стоит, с окна взгляда не спускает, ждет, когда ему Кристина из окна помашет, что заметила. Из нашей группы еще несколько девчонок с курсантами встречаются, но у них не так романтично, это они у забора училища стоят, ждут когда «женихи» в самоволку сбежать соизволят. Ну, еще я встречалась с Кешей, когда ему увольнение давали. Первый раз, когда позвонил, робко так предложил встретиться. Я согласилась – а что такого? Мы ж с ним только в кафе посидим и в парке прогуляемся. Прихожу, а он мне розу протягивает, мне так приятно стало, я даже засмущалась. Кеша оказался хорошим собеседником, два часа слушал, как я рассказывала, какие болезни на уроке изучаем и чем пронация отличается от супинации. Потом сам рассказал, как на тренажерах «летал», какие планы на будущее. Вечером проводил до дома, попросил разрешение еще раз позвонить, если не против. Я против не была, но на всякий случай напомнила, что у меня жених в армии. Кеша заверил, что его это не смущает, мы же с ним только друзья, не больше. …Провстречалась с ним три месяца, я настолько к Кеше привыкла, что стала ждать его увольнительного,  даже когда он прийти не мог, сама приходила к забору училища. Он выбегал ко мне – улыбается издалека, глаза сияют: «Как хорошо, что ты пришла, я думал о тебе», я смотрю на него и сама начинаю смеяться, чувствуя к нему ответное тепло… Однажды стою с Кешей возле арки, в руках очередной букет, он рассказывал что-то смешное, я, радостная такая, хохочу, вдруг подъезжает импортная машина, выходит из нее холеный мужчина лет пятьдесят в красивом костюме, открывает дверцу со стороны пассажира, подает руку и из машины выходит Милена – важно, плавно, гордо – ну королева из золотой кареты так не выходит. Мужчина сказал, что-то вроде: ему было приятно провести с ней вечер, поцеловал ей руку, Милена кисло улыбнулась, пошла от него не оглядываясь. Зашла в арку и только сейчас увидела меня, как я стою в углу, зажатая Кешей, с букетом в руках. Милена шаг сбавила, с Кеши взгляда не спускает, подходит нагло: - Здравствуй, Любочка. Давно не виделись. Смотрю, прислушалась к моим словам, решила брать все радости жизни, пока есть возможность? – Протянула руку Кеше, представилась. - Милена. - Иннокентий, - расплылся в улыбке, глаза распахнулись восторженно. Смотрел на нее, как на чудо, так дети смотрят на новую игрушку, не веря, что ему ее дарят. - Иннокентий – это Кеша, - уточнила Милена. – Какое необычное имя, главное, редкое. Кеша, а вы знаете, что у Любы любимый мальчик в армии, и она его обещала ждать верно и честно? Она мне еще доказывала, что два года не срок для испытания любви. Кеша растерялся от ее напора, а меня такая злость взяла: ах, ты гадина! Чуть букетом ее не отхлестала. - Сама-то не на автобусе приехала, - выпалила ей. - Могу познакомить, - улыбнулась вежливо, - друг нашей семьи. Даже больше могу сказать: любовник моей мамы, налаживает со мной контакт, как-никак будущий родственник, моим папочкой собирается стать. Ну ладно, отдыхайте, развлекайтесь, сегодня необыкновенный вечер. – Она с наслаждением втянула в себя холодный воздух. – Мне еще Димке письмо написать надо, новость обсудить: у Любочки очередной мальчик появился, пусть порадуется, что не скучаешь без него. Убила бы! Мне так стыдно еще никогда не было, стою, как оплеванная. Она меня в таком свете выставила, будто я гулящая, парней меняю на раз-два. Кеша стоит растерянно, глазами хлопает, не знает, как реагировать. Вроде бы на его девушку нападают, но нападает другая девушка, и он ей не может ответить резко и грубо. Милена ушла, а мы боимся друг на друга посмотреть. - Кеш, нам правда встречаться больше не надо, даже в качестве друзей. Каждому не объяснишь, не расскажешь, что между нами ничего нет, что мы только за ручку ходим. - Тебе не все равно, что будут думать? – Вроде бы как удивился. Я твердо сказала, что это наша последняя встреча. Мама, как узнала о моем решении, такой вопль подняла, будто Кеша последний мужчина на земле, и больше у меня никого не будет. Кто бы видел, как она по нему рыдала! Но я решила быть твердой до конца! И когда у нас в училище был очередной вечер, я на него не пошла. Потом девчонки рассказывали, что Кеша спрашивал у всех приду ли я, стоял у колонны, подпирая ее спиной, ни с кем не желая танцевать. Даже когда приглашали на «белый» танец отказывался под пустяковым предлогом, якобы устал. Димка прислал письмо – с первой строчки скрытое раздражение, завуалированное под сарказм: «Мне тут птичка в клювике принесла новость, у тебя появился очередной поклонник в погонах курсанта. Ну что ж, рад за тебя, наконец-то ты определилась, что-то уяснив для себя. Наконец успокоишься, не станешь бомбардировать письмами с признаниями и россказнями, что ждешь верно и честно. Думаешь, если далеко, то не узнаю? Не думай, что ревную и упрекаю, могу повторить: ты свободна, претензий к тебе никаких нет, можешь встречаться с кем хочешь. Только не надо мне дуть в уши, как любишь меня, и жить без меня не можешь! И вообще, нас посылают на учения, так что когда еще раз напишу тебе, не знаю. Пока».   Прихожу домой из колледжа, мама с Тасей всю квартиру выдраили до блеска. Обычно у нас уборка по пятницам, а тут середина недели, а они люстры намывают. Спрашиваю, в честь чего такая канитель, загадочно молчат. Папа тоже ничего не говорит, только папиросой пыхтит, как паровоз, сизый дым выпускает. На другой день прихожу, мама из кухни выглянула, раздеться не дала, сразу приказала: - Давай быстрее помоги нам, не успеваем. На кухонном столе выстроились рюмки и стаканы, графин с наливкой стоит, тарелки из серванта, которые мама достает только по большим праздникам. Тася овощи стругает для салата, мама в духовке курицу запекает, картошку обжаривает с луком. - Что случилось, придет, что ли, кто? В ответ опять загадочное молчание, только мама сказала, чтобы я накрывала стол в большой комнате. Папа, надев новую рубаху, ходил по комнате, что-то недовольно бурча себе под нос. На мой вопрос "что происходит?", поморщился, с досадой махнул рукой: - Отстань ты, Любка, без тебя тошно. В шесть часов все было готово, мама заставила меня переодеться в «нормальное» платье. В половине седьмого раздался звонок в дверь. Тася побежала открывать, я, съедаемая любопытством, вышла в коридор и увидела незнакомого парня. Он мне сразу не понравился – ростом невысокий, щупленький, зато нос такой, про который говорят: "на пятерых рос, одному достался". Оглядел нас с тоской, вздохнул печально, словно сожалея, что ему придется с нами общаться весь вечер, представился вяло: - Николай. Мама выступила вперед, будто роза расцвела перед ним: - Здрасти, Вера Александровна я. Миш, иди знакомиться. Теперь я поняла, кто стоит передо мной – Тасин жених. Он учился в том же институте, что и Тася, только на два курса старше, несколько раз провожал ее до дома после пар. Так вот о ком мама с Тасей шепчутся вечерами. Я смотрела на Колю, чувствуя обиду за сестру: она красивая, волосы распустит - мужики вслед языками цокают, цыганкой называют, а выбрала какого-то заморыша носатого. Мама посматривает в мою сторону грозно, но Коле улыбается заискивающе. Папа тоже был разочарован выбором, с тоской смотрел в сторону включенного телевизора, у которого отключили звук. Выпил две рюмки наливки, поморщился, потирая живот, сказал: - Пойду, полежу, что-то мне нехорошо. - Иди-иди, - заботливо сказала мама, а Коле пояснила. - Болеет он у нас, язва желудка у него. Два раза операцию делали, вот опять предлагают ложиться. Коля рассеянно кивнул, посмотрел на свои жирные пальцы от курицы, перевел неуверенный взгляд на Тасю: - Мне бы салфеточку. Мама с Тасей вскочили, принялись искать полотенца, сетуя, что забыли купить бумажные салфетки. Мама принесла вафельное полотенце, Тася махровое. Коля вытер пальцы о махровое. Мама нервно сглотнула (кто ж жирные пальцы о махровое полотенце вытирает?!), но выдавила из себя улыбку, со стоном произнесла: - Коля, вы его на колени постелите, вдруг брюки испачкаете. Коля, кем же вы работаете? Коля с важностью рассказал, что сейчас он мастер, но начальник цеха обещал, как только получит институтскую корочку, сразу переведет в свои замы. Так что у него карьерный рост, и в будущем неплохие деньги. И вообще он завидный жених, так говорит его мама. И Тася не прогадает, если выберет его в мужья. Я решительно поднялась – смотреть противно, как этот выпендрежник нахваливает сам себя, чувствуя себя в центре внимания. - Пойду, конспект почитаю, у нас завтра зачет. - Иди-иди, - радостно поддакнула мама, избавившись от меня. Пояснила Коле. - Люба у нас в колледже учится на медсестру. Коля, за весь вечер не взглянувший ни разу в мою сторону, удивленно перевел взгляд, словно только увидев, сказал задумчиво: - В семье всегда свой медик пригодится, уколы там сделать, капельницу поставить, давление померить… Я прошла в свою комнату, плотно закрыла за собой дверь. На кровати лежал папа, заложив руку за голову, другую на живот. Взглянул на меня равнодушно, спросил без всякого интереса: - И как тебе Таськин жених? - Могла бы и получше найти. - Я тоже так думаю. Куда спешить, молодая, успела бы еще найти. Это мать толкает, боится, что за Юрку замуж выйдет. - Перевернулся на бок, поджав под себя ноги, сказал устало. - Делайте, что хотите. Перед Юркой стыдно, из-за нас сел, а мы его предали… Интересно, кровать так заберет или деньги за нее потребует? А кольца? Все ж золотые… - Тебя только это волнует? - вспылила зло. - Не ори! Я Таську к Коле не толкаю, она сама так решила! Нам-то с матерью что! Мы с бока припека, а Таське ответ держать. Юрка придет, убьет ее за предательство. - И ты так спокойно об этом говоришь?! – Опешила от его хладнокровного равнодушия. Неужели ему все равно, что будет с Тасей? Папа ничего не ответил, сделал вид, что хочет спать. Он всегда, когда надо решить сложный вопрос, самоустраняется. Я вышла из комнаты только когда услышала, что Коля ушел, мама и Тася убирали со стола молча и хмуро. - Таська, как ты можешь так поступать с Юрой?! – напала на нее сходу. Честное слово, хотелось ее измутузить! - Не лезь ко мне! – Бросила в сердцах махровое полотенце на пол, еще и ногой его поддала. – Тебе хорошо говорить, ты свободная, у тебя жених в тюрьме не сидит! А я замуж хочу, мне двадцать один год, я ребенка родить хочу. Мне перед бывшими подругами стыдно, невеста урки! – Она отчаянно разрыдалась, мама принялась ее утешать, накричав на меня, чтобы не совала нос не в свои дела. Ночью на цыпочках прошмыгнула в комнату Таси, позвала: - Тась, ты спишь? – Она не шевельнулась, но я почувствовала, что нет. - Ты хоть чуть-чуть любишь этого Колю? Она долго молчала, потом ответила глухо, словно зажимая себе рот: - Нет. Ни одной минуты… - Тогда почему именно он? - Потому что первый, кто подошел из всех, кто окружал. Мы с ним один раз в кино сходили, и он сразу замуж позвал… Я его родителям понравилась. - Еще бы ты и не понравилась! Ты такая красавица! Помнишь, как Юра называл: цыганка Кармен. Тебе бы розу в волосы, юбку красную с оборками! А Коля заморыш носастый. Тася тихо засмеялась, ничуть не обидевшись за жениха: - Я его Буратишкой называю. – Застонала с мукой в голосе. - Как он мне иногда противен, может, правда отказаться от свадьбы? Дверь резко распахнулась, мама выросла на пороге, грозно приказала разойтись, ложиться спать. Тася отвернулась к стене, укрылась с головой – она с детства была послушной девочкой.   В выходные опять генеральная уборка, в этот раз ждали родителей Коли, они должны прийти свататься. Я сразу заявила, что не буду участвовать в подобном фарсе, и ушла из дома. Меня никто не стал удерживать, наоборот показалось, что мама с Тасей вздохнули с облегчением. Шла по улице и едва удерживалась от слез, не понимая, зачем Тася делает так, словно нарочно хочет испортить будущее. Как она собирается жить с человеком, ложиться с ним каждый вечер в одну постель, если уже сейчас он ей противен? Нет, я никогда не выйду замуж за человека, которого не люблю и презираю. Домой я вернулась поздно, все уже разошлись. Тася мыла посуду, мама убирала в комнате, я принялась ей помогать. Мама, не желая, чтобы ее кто услышал, тихо посоветовала мне: - Ты к Тасе не лезь с советами, ей и так тяжело. Мы свадьбу решили сразу играть, не тянуть… - Мне все равно, - ответила холодно. - Ты маленькая еще, многого не понимаешь. – Помолчала, ожидая, что я отвечу, добавила. - Не суди других, не побывав в их шкуре… - Может я и маленькая, и многого не понимаю, только одно знаю наверняка: нельзя всаживать человеку нож в спину, который тебе доверился и взял вашу обоюдную вину на себя. Мама застыла, осмысливая мои слова, не зная, как правильно ответить, чтобы не пострадал ее авторитет. - Таська беременная. Теперь в любом случае ей с Юркой не быть. Он ее нетронутую оставил… Так вот оно что! Умница-разумница Таська попала в такую западню, что не сразу разберешься, как и чем можно помочь. Теперь уже и я понимала, что свадьба с Колей была единственным выходом из создавшегося положения. В доме началась подготовка к свадьбе, мама достала свою кубышку, папа срочно продавал сети соседям и друзьям-рыбакам, беря заказы на новые. Тася заявила, что ей нужно новое свадебное платье, в «старом» выходить не хочет, оно не для этой свадьбы было куплено. Мама поругалась с ней, накричала, что не миллионерша, покупать на каждую ее свадьбу по платью, она и так уже из Юркиных денег в долг взяла, и не собирается из-за ее капризов в кабалу влезать, у нее еще одна дочь на выданье. Тася в ответ закричала, что я никогда замуж не выйду, потому что «дюже умная и правильная», всех учу, как жить, а у самой ни одного парня нормального нет, только вымышленные. Я обиделась и обозвала ее коллаборационистской. Мама с Тасей переглянулись, не поняв, что я сказала. Тася на всякий случай заревела и убежала к себе в комнату, мама пригрозила мне, что я сейчас дождусь, и пошла утешать Тасю. Но главное, на этом ссора утихла. Сразу после свадьбы Тася сразу должна была переехать к Коле. У них дом был «под снос», а так как в одной квартире жили три семьи (родители и Колина сестра-разведенка с ребенком), им должны были дать три отдельных квартиры, или одну, но такую большую, что позже можно было опять же разделить на квартирки. У моих родителей была своя стратегия – чем дальше Тася от нашего двора, тем лучше и спокойнее будет ее семейная жизнь. И хотя она свекровь и свёкра заранее не любила, обзывая их жлобами, это лучше, чем встречаться каждый раз с семейкой Соколовых. Если они узнают, что Тася вышла замуж, так и не дождавшись их сына, они могли специально ее подкараулить, избить, опозорив на весь двор. Мне строго-настрого запретили кому-либо рассказывать о предстоящей свадьбе, даже Диме не писать, хотя у нас переписка и так заморозилась. В связи с Тасиной беременностью, им срок дали один месяц, так что в последний день апреля должно было совершиться «радостное» событие. Приданное перевозили на квартиру свекров под покровом ночи, чтобы соседи о свадьбе не узнали раньше времени и не успели доложить Соколовым. Как воры грузили мешки с вещами, бегая по подъезду на цыпочках. Но на другой день тетя Соня спросила маму: - Вер, что вы вчера за мешки в машину грузили? Любку что ли замуж выдаете? Ну что ж, надо-надо, а то две девки и обе засиделки. Мама залепетала что-то в оправдание, сославшись на неотложные дела, побежала домой, ругая досужую соседку… На свадьбе веселилась только родня и друзья жениха, Тася сидела, как в воду опущенная, мама с грустью и пониманием смотрела на нее, мне было скучно, а у папы опять болел желудок. Какая-то пьяная тетка подскочила к Тасе, желая ее растормошить, закричала: - Что-то невеста грустная, даже горько становится. Тася кисло ей улыбнулась, неохотно поцеловалась с Колей и под предлогом, что ее тошнит, вышла из-за стола в туалет. Мама побежала за ней следом, упрекая, что та ведет себя «ненормально»: - Люди подумают, что не на свою свадьбу, а на похороны пришла. Выбежала из туалета, подскочила к какому-то мужчине, подхватила его: - Что ж я не танцую, дочь замуж выдаю. – Принялась лихо шаркать ногами, каждый раз подскакивая, шаг влево – прыжок, шаг вправо – прыжок. Я первый раз видела, как мама танцует, и мне было стыдно за нее, она настолько была пьяна, что забыла о своей обычной сдержанности. Меня пригласил один из Колиных друзей и, пока танцевали, успела рассмотреть, что у него нет половины зубов. Он подробно расспрашивал меня, с кем я живу и сколько комнат у нас в квартире… Еще одна новость, которая ввела в легкий шок – Кристина выходила замуж, предложила мне быть ее свидетельницей. В группе пытались ее вразумить: выходить замуж за человека, которого знаешь всего четыре месяца – это неразумно! Может, она беременная? Нет, у них все еще невинные поцелуи, им еще ни разу не удавалось остаться один на один, потому что все увольнения они проводили либо в кино на последнем ряду, целуясь, либо в Макдоналдсе, где полно народа. Ну что сказать об их свадьбе… было весело, просто и настолько свободно, что не чувствовали никакого стеснения перед родителями жениха и невесты. Кстати, свидетелем со стороны жениха был Кеша (почему-то я в этом не сомневалась). Мы с ним встретились во Дворце Бракосочетания, он подошел ко мне первый, сказал, что рад видеть, что со дня расставания постоянно думал обо мне… Но я строго предупредила, что все остается по-прежнему, никаких сантиментов, дружим на расстоянии вытянутой руки. Кеша охотно согласился, но все время смотрел на меня, когда видел, что я смотрю в его сторону. Мы танцевали только друг с другом, пили за здоровье молодых, за новую семью и за любовь. Потом стояли за шторами на окнах и целовались, думая, что нас никто не видит, а оказывается, шторы были тюлевые, и Кристина с Роксаной одобрительно орали нам «горько!».