Окно напротив

Лето в этом году неудачное – то жара такая, что на даче все сохнет, то дожди заливают, что такое солнце, успели забыть. Где это видано, в июле месяце по дому хожу в носках и теплой кофте. Про маму вообще молчу, она из-под одеяла не вылезает, один нос торчит. Если куда надо подняться, накидывает на голову платок, объясняя тем, что у нее мерзнет макушка, «словно лысая». - Люб, когда отопление дадут? - Тебе б еще летом топить начинали. Жди до октября. – Смеюсь в ответ, мама принимается на пальцах считать, сколько осталось до отопительного сезона: - Долго ждать, позамерзнем все. – Начинает причитывать: - Миша лежит себе, ему не холодно, ему все равно, ничего не чувствует. Мне самой из теплой постели вылезать не хочется, лежала бы до обеда. Но заставляю себя подняться, иду делать дела. На работе тоже не согреешься. В операционной особый холод, застоявшийся, окна на север, здесь даже в самую летнюю жару всегда прохладно, а работаем в одних костюмах на голое тело. Последнее время на работу хожу, как на праздник, со стороны посмотреть: какой-то праздник - при наряде, при прическе, даже педикюр сделан, чего раньше никогда не делала. А все почему? А потому, что у нас с Евгением Борисычем каждая смена на свидание похожа, он мне то шоколадный набор подарит, то духи. А недавно коробку импортного чая принес, я одну чашку выпила и думаю: лучше бы я его никогда не пробовала, потому что после этой чашки, то, что я раньше пила, был не чай. Их даже помоями назвать – польстить! Женщины у меня спрашивают, когда у нас с Борисычем свадьба, а мне и ответить нечего – ухаживать ухаживает, в театр водит, в кафе водит… а к себе домой не приглашает. Кому скажи, что за все это время между нами были только поцелуи и ничего больше, никто не поверил бы! Я иной раз думаю: может, мне ему самой сказать, что пора бы испытать друг друга в постели, чай не пятнадцать лет, чтобы скромничать… Тоня Рындина родила девочку, такая же, как мать ушастая, личико блином, а я увидела и влюбилась! Как же хочется ребеночка! Пусть некрасивый, но мой, о ком заботиться можно, для кого по выходным пироги печь… Мне тридцать лет, на меня все махнули рукой: «вековуха», даже мама больше не зудит, смирилась. Я рассказала о Наумове, Тася в один голос с мамой сказали: - Не упусти мужика, возможно, это твой последний шанс, другого больше не будет.- Мама подумала и сказала: - Если что, выходи за него замуж. – Подумала еще и добавила: - А не возьмет, так хоть с ребеночком останешься. Ты вот в Куприянове сомневалась, что ребенку обрадуется, а он чуть тебя ни прибил, когда сомневаться стал, что выкидыш получился. – Посмотрела внимательно, спросила неуверенно: - Любк, ты правда аборт от Димки не делала? - Стала бы я от любимого мужчины аборт делать. - Да где он, твой любимый? – закричали обе в один голос. Мама завела свою любимую песню: "я жила с нелюбимым, и ты поживешь". Тася ей вторит: "чем это ты лучше других?" Она беременна вторым ребенком, недавнее УЗИ показало, что это девочка, вопрос в другом: кто отец ребенка? У нее с Пузаном самый страстный период прошел, наступило затишье, как у мужа и жены, которые вместе живут лет десять. В выходные едут на рынок за картошкой, он приезжает к нам на дачу помочь вскопать грядки, она его кормит обедом и жалуется на Витальку, что тот отбился от рук. Пузан проводит воспитательные беседы с Виталькой, возит по секциям и объясняет Коле, как надо воспитывать детей. И все бы у них было прекрасно, и жили бы они счастливо, как вдруг у Таси получилась беременность. Она не могла придумать ничего лучшего, как сказать об этом Пузану. Тот на радостях побежал к своей жене, требуя развода, объясняя, что их общие дети взрослые и не нуждаются больше в родительской опеке. Жена за себя и детей обиделась, не могла придумать ничего лучшего, как прийти к Коле, чтобы рассказать, что его жена «раскладушка». Коля пришел к Тасе, наорал на нее: «Ты, когда гуляешь, гуляй по-тихому, чтобы я не знал. К тебе хоть раз мои бабы прибегали жаловаться?» Так Тася узнала, что Коля ей тоже изменял на протяжении нескольких лет. Мама, узнав, что Коля простил Тасю, вознесла Богу хвалебные молитвы, что ей достался такой зять. Но Тася охладила ее молитвы: «Ему на меня плевать, он боится, что, если уйду к Пузану, то лишится хлебного места». Но я стала терпимее к Коле и больше не изводила его своими замечаниями. Тем временем мои отношения с Женей продолжали развиваться. В больнице он для меня Евгений Борисович, но за воротами больницы мы Женя и Люба. Как-то пригласил в ресторан, где разрешил выбрать любые блюда, которые раньше не пробовала. Я ем, он мной любуется: - Люблю, когда у женщины хороший аппетит, и она не сидит на диете. – Я чуть не подавилась: если бы он знал, что я полгода уже сижу на ПП, так бы уверенно говорить о моем аппетите не стал бы. А Женя продолжает: - Когда женщина сытая, она добрая и покладистая. Я имею в виду «сытая» во всех отношениях. – Я второй раз чуть не поперхнулась, одними поцелуями «сыт» не будешь. Может, Женя, кгм, не совсем способен к постельным утехам, поэтому и с женой развелся? Но то, что он рассказывал о себе, развод был по другой причине: женился еще в институте, родился ребенок, скитались по квартирам. Через десять лет удалось зацепиться за работу в больнице, что-то подкопить, получить наследство в виде домика в деревне, купили квартиру. Казалось бы, что еще надо? Жить бы и жить, но Женя стал все чаще прикладываться к бутылке. - …Поверишь, утром просыпаюсь и сразу начинаю думать, что выпить вечером с усталости. Операцию делаю, а перед глазами рюмка маячит. И так из месяца в месяц, за полтора года допился до того, что стали руки трястись. Мне операцию делать, а руки ходуном ходят, иглу мимо ввожу. Жена не выдержала, подала на развод, квартиру пришлось разменять, она с сыном получила однокомнатную квартиру, а я переехал в коммуналку с пятью соседями. От чего ушел, к тому опять вернулся. Вот тогда и задумался: что ж я со своей жизнью делаю? Сегодня коммуналка, а завтра где окажусь, под забором? Больше всего стыдно перед сыном, обидно, что он в меня не верит, говорит: бывших алкоголиков не бывает. Люб, а ты могла бы в меня поверить? - Моя вера будет зависеть от твоей силы воли, - ответила уклончиво. А что я должна ему сказать: "Да, да, Женечка, я в тебя верю!" А завтра он напьется, и я буду его «спасать», продолжая верить… пока у самой терпение не закончится, или здоровье. Почему я должна давать ложные обещания быть рядом и в здравии, и болезни? Не для того я столько лет ждала своего «прынца», чтобы в минуту отчаяния выскочить за алкоголика. - Любаш, ты не обижаешься, что я тебя не приглашаю к себе домой? Не хочу вести тебя в этот клоповник, мне там самому противно находиться. Скоро куплю квартиру, сделаю евроремонт, тогда вместе отметим новоселье. Я про новую квартиру все лето слушала, уже стала сомневаться в его словах. Бывают такие люди: слов много, дел мало, обещают бочку золота, а до дела дойдет, сразу пф! - и ничего нет. Вдруг приходит на смену, приносит бутылку коньяка: поужинаем вместе, дружным коллективом. Женщины сделали удивленные лица, в течении дня выдвигали всевозможные предположения. Сели ужинать, женщины прижали его к стенке: - Борисыч, признавайся, что за торжество? День рождения у тебя не скоро, мы уже личное дело посмотрели. Премию не выдавали. Если хотел выпить, мы бы спиртик развели до нужной консистенции. - Спирт выпьем в другой раз, а сегодня благородного коньячку, обмоем мою покупку. – На меня смотрит и улыбается: - Вчера получил документы, теперь я единоличный владелец отдельной, однокомнатной квартиры в новом доме. Женщины наши восторженно-завистливо ахнули: - Борисыч, так мы что же, новоселье отмечаем? - Пока еще покупку! Там ничего нет, голые стены, вместо унитаза дырка в полу, вместо ванны трубы торчат, никаких дверей нет. Вот сделаю ремонт, завезу мебель, тогда и отметим новоселье. – И опять на меня смотрит: - Любовь Михайловна, поможете мне в выборе строительного материала? - Я?! А что я понимаю в строительстве? - Конечно поможет, - закричали дружно женщины. - Любовь Михална, да ты что, как можно мужчине доверить такое важное дело? Как может мужчина без женского глаза выбирать обои, кафель в ванную! А унитаз?! Его же примерить под себя надо, чтоб сиделось удобно. К таким вопросам надо подходить серьезно. - Короче, - прервала хор голосов Полина Семеновна, - от лица травматологического отделения направляем Любу Гущину в помощники Евгению Борисовичу. – Подняла рюмку с коньяком, выпила одним глотком. Она всегда была на моей стороне и всячески пыталась сосватать с Женей. В отделении ажиотаж – надо же, какого я жениха подцепила, и хирург хороший, и денежный, и теперь еще квартиру имеет. Оленька, съедаемая завистью и ревностью, сказала: «Не понимаю я вкусы некоторых мужчин, рядом нормальные женщины ходят, а они смотрят на каких-то рыжих коров». Я с ней в этом вопросе не согласна, возможно, во мне еще и есть лишние килограммы, но назвать коровой – это уж слишком! Выхожу вечером из больницы (девочку подменяла на полсмены), мысленно составляю план на ближайшие выходные, как поедем с Женей выбирать ламинат, лоджию застеклить и присмотреться к «кухне». Он хочет что-то яркое, а мне, наоборот, приглушенного тона… вот уже два дня с ним спорим на эту тему. Подхожу к остановке, смотрю, стоит тетя Клава, а ведь ей в другую сторону, зачем она на мою остановку пришла? Она меня увидела, изобразила улыбку, окинула внимательным взглядом: - Люба, сто лет, сто зим! Выглядишь прекрасно. Как она рассмотрела под плащом, что выгляжу прекрасно, не знаю, но комплимент приняла, поблагодарила искренне. В свою очередь поинтересовалась, куда это она едет в обратную сторону от своего дома? У тети Клавы сразу слезы на глазах: - Ой, Любочка, и не спрашивай, - отвернулась в сторону, вздохнула протяжно, со стоном. Пришел автобус, мы сели в него. Тетя Клава тихо, чтобы не привлекать к себе внимание, стала рассказывать: - Виню я себя, Люба, за то, что сына своего неправильно воспитала, не научила видеть что хорошо, а от чего бежать надо без оглядки. Сколько раз думала, не случись у тебя тогда выкидыша, все было бы по-другому, не появись Миленка в Диминой жизни, и вы бы давно были вместе, детишек растили, жили дружно… Еду я, Любочка, на поклон к своей невестке, Милочке. Приеду, упаду перед ней на колени, скажу: «Прости, дуру старую, что по своей глупости лезу к тебе со своими нравоучениями. Никогда больше слова тебе не скажу, ничем не упрекну». Она к нам в дом пришла, с первого дня нас с Костей строить стала, как что делать. Вот летом Диме дали отпуск, за два года первый раз, он так этому радовался, мечтал, как отдохнет с удочкой в руках. Милена отгула или подмену взяла, Юлик с ними был. Собирались ехать на две недели, а через полторы недели домой вернулись. Не знаю, что там случилось у них, дверь в комнату закрыли, как начали ругаться! Вот с этого дня у них и началось: гыр-гыр-гыр друг на друга! То она его нарочно заденет, то он ее. Где Милка задержится, Димка сразу всех ее друзей обзванивает. Если самого дома нет, звонит мне: Миля дома? А какой дома, когда его нет, и она неизвестно где пропадает. Домой прибежит, глаза бешеные, от нее спиртным несет, на диван упадет, вроде как весь вечер пролежала, журнал пролистала. – Тетя Клава вытерла слезы, достала пузырек с таблетками, забросила одну в рот. - А недавно Дима приходит с работы раньше, Мили дома нет, он ей звонить на телефон: «Ты где?», а она ему: «Дома, не слышишь, мать твоя кастрюлями гремит?» Ну, он за ее вранье обозлился, ей пока прийти, он уже себя накрутил. Появляется в одиннадцать часов вечера, опять пьяная, юбка помятая, задом наперед надетая. Он ее, как такой увидел, в комнату пихнул и давай ей вычитывать. Вдруг слышу шлепок, да такой громкий и звонкий, я подпрыгнула, сердце оборвалось: он сейчас не сдержится, на шлепок ответит, от нее же мокрого места не останется. Он как-то отцу рассказывал, в армии борьбу какую-то изучал, двумя пальцами человека удавить можно. А мне надо, чтобы мой сын из-за этой заразы в тюрьме оказался? Костя не выдержал, пошел к ним, Миленка его увидела, набросилась с кулаками: «Куда, старый хрен лезешь?! Иди к своей бабке, сиди тихо, а то тебе сейчас достанется». Люба, ты бы видела Милену в этот момент, ее щелчком прибить можно, а она сама в драку кидается. Диме глаз чуть не выбила, у него пол лица в крови. Выскакивает на кухню, а меня черт за язык дернул, стала ей выговаривать: пока муж жизнью рискует, ты с мужиками развлекаешься. Ни совести, ни морали в тебе нет. Она ко мне поворачивается: лохматая, вся в Димкиной крови, глаза красные – ну, дьявол! – поворачивается и говорит: «Заткнись, дура хромая, а то вообще без ног останешься». Ну я ей и выложила про ее пьянки, про загулы, что Димке жизнь испоганила. Она руки в бока уперла, тихо так спрашивает: "Значит, я ему жизнь испоганила? Ему со мной плохо? Ну, так без меня еще хуже будет", собрала свои манатки и дверь за собой захлопнула. И вот уже вторую неделю пропадает неизвестно где. Я смотрю, а Димке без нее и правда плохо, по квартире зверем мечется, за вечер всех друзей ее обойдет, разыскивает. Придет домой, первым делом на вешалку смотрит, весит плащ Миленки или нет. Мне ничего не говорит, а вижу, переживает, как привороженный ею. Попыталась с ним поговорить, чтобы он набрался сил, оставил Миленку, нашел себе другую женщину. Разве ей такой муж нужен, как Дима? А он одно твердит: «Не хочу я другую женщину, ни к одной желания нет». А сегодня Юлик позвонил, предупредил: «Бабушка, мама к нам придет, если хочешь с ней встретиться, приезжай. Только бабушка, не зли маму, она, когда злая, дерется со всеми». Мы вышли на остановке, прошли во двор, остановились возле подъезда Милены. Тетя Клава задумчиво вздохнула: - А может, это тоже своего рода любовь? С драками, скандалами. Ничего в их отношениях не понимаю… Пойду ради сына к Милене, за всех нас прощение просить, только бы вернулась назад. Пришла я домой морально избитая, легла на кровать, не в силах шевельнуться больше. Так себя жалко стало: я со своей нежной любовью Димке не нужна, а Милена всего в кровь изодрала, родителей его оскорбила, унизила, поступи так любая другая женщина, да ей на земле жить осталось бы последние минуты, и все равно Миля лучшая из лучших. Видимо, она права, говоря: пока наш треугольник ни соединиться, мы все трое не познаем радости и покоя. За месяц до Нового года, после очередной операции, когда пили чай в комнате отдыха, Евгений Борисович спросил, где я буду отмечать праздник. Я рассмеялась, сослалась на график, который должны вывесить в конце недели: - У нас в праздники работают только незамужние и бездетные, так что мои праздники известно, где проходят, на боевом посту. - Мы с тобой в этом году на праздниках переработали, двадцать третьего февраля работали? Восьмого марта работали? Даже первого и девятого мая работали, чтобы другие картошку посадили. Надо уметь отстаивать свои интересы. Обещаю, этот Новый год мы проведем вместе у меня дома, под елкой за праздничным столом. Меня его самоуверенность позабавила, но спорить с ним не стала, решив посмотреть, что будет дальше, и как он будет оправдываться, когда получится не по его… И что же? Выхожу на смену, смотрю свою фамилию и вижу: Гущина, Наумов - 2 января. Ничего себе! Даже не первого числа, второго! А 31 работала Оленька, которая всем уши прожужжала, что едет со свои богатым любовником на три дня в Тунис. Едва она увидела, что вместо романтической ночи в Тунисе ей придется стоять у операционного стола, такой вопль подняла, что все попрятались. Она побежала к заведующей, та подняла старые графики и выяснилось, что Оленька за два года ни одного праздника не работала, каждый раз находя уважительную причину. Тогда Оленька кинулась меняться сменами, но какой же дурак согласиться работать 31 числа? Женя сразу меня предупредил, чтобы ни на какие условия Оленьки я не соглашалась: - Вот на таких мягкотелых, как ты, ездят всякие хабалки и халды. Оленька, поняв, что меня ее причитания не пробивают, ударила по больному: «Думаешь, я не в курсе, из-за чего тебя из хирургии вытурили? Там до сих пор вспоминают, как ты подралась с сыном Куприяновой». Честно, я едва сдержалась, чтобы не пожелать ей того же, но про себя подумала: НИКОГДА, что бы ни случилось, я для нее не сделаю ничего доброго. За неделю до Нового года, когда Женя провожал меня до остановки, сделал короткий отчет по закупкам: - Я елку купил, на лоджию поставил, там прохладно. Мясо купил, кету засолил. Из спиртного шампанское и вино. - Сбрасываться будем, или делаем блюда по ровному счету? - Да что там сбрасываться, сделай пару салатов, чтобы сильно не утруждаться и хватит на этом. А то я не знаю, какая у тебя зарплата. Тася, как узнала, что я иду праздновать к Наумову, сразу прибежала к нам, потребовала показать, в каком платье пойду, в каком белье. Мама поставила на нее изумленные глаза. - Какая разница, какое на ней будет белье, мужику разве это надо? - Не слушай ее, она по-старинке живет, - шепнула Тася, чтобы мама не услышала, как учит меня премудростям соблазнения. – Для любого мужчины красивое белье на женщине действует, как красная тряпка на быка. Я вспомнила Диму, как он просил приходить к нему в розовых трусах, и чтобы я, стоя перед ним, медленно-медленно поднимала по бедру юбку. По-моему, остальное мое белье его вообще не волновало, он даже его не помнил. - Красивое белье для мужчины надо надевать, когда он импотент, – возразила я. – Когда у него все функционирует, можно обойтись без него. - Тогда надень заштопанный лифчик и растянутые трусы! – ехидно посоветовала Тася. 31 числа я запихнула в сумку салаты в банках, поставила поверх них блюдо с «шубой», заливное, и двинулась в путь к моему новому счастью… Пока ехала, представляла, что блюдо с «шубой» перевернулось, заливное растаяло, и теперь все растекается по дну сумки. Только порог дома переступила, быстрее проверять сумку, и, наконец, вздохнула облегченно – ничего не перевернулось и не растеклось, все стояло так, как поставила! Женя помог снять пуховик, сделал комплимент платью, моему внешнему виду и предложил: - Идем смотреть квартиру. Он раньше не допускал меня в нее, отговариваясь тем, что там полный раскардаш, обещая показать квартиру, когда та будет полностью готова. Я рассматривала в ванной ровно выложенную плитку, в туалете унитаз, который посоветовала Жене, «фартук» и кухонный гарнитур, который с ним выбирали, подсчитывая, во что он нам обойдется. Комната была оклеена обоями, которые я одобрила, на полу лежал ламинат, выбранный мною. Квартира была отделана под мой вкус, она изначально «принимала» меня своей хозяйкой. В комнате стояла широкая кровать, рядом с ней журнальный стол, который сегодня нам заменит обеденный, в углу "голая" елка, распространяя смолянистый запах. Напротив стояла вместительная «стенка», с пока еще пустыми полками, которые предполагалось позже мне заполнить – Женя уже намекнул, чтобы я присматривалась к красивой посуде: - Хочу, чтобы в моем доме было все самое красивое. И чтобы хозяйкой этой красоты была ты. – С этими словами аккуратно поцеловал. Мы нарядили елку игрушками и дождиком, сели за столик проводить Старый Новый год. Женя, сдержанно волнуясь, произнес тост: - Любаш, я очень рад, что мы с тобой встретились, и, если раньше я еще сомневался, то теперь твердо знаю: ты единственная женщина на сегодняшний момент, которую всегда хотел бы видеть рядом с собой. Любочка, если я привлекаю тебя, как мужчина, хотела бы рассматривать наши отношения в более тесном контексте? Я-то подумала о ночи любви, поэтому ответила согласием, не молоденькая девочка, чтобы ломаться, знала, на что иду, когда тащила сюда салаты. Женя продолжил: - Что, если после этой ночи мы станем жить вместе? Поживем, присмотримся друг к другу получше, а к лету оформим наши отношения официально. Как раз я подсоберу на свадьбу, устроим ее в самом лучшем ресторане… У меня голова кругом пошла – вот это да, наконец-то дождалась настоящего предложения на замужество. И у меня будет все по-настоящему, со свадебным платьем, гостями и рестораном! Но чего до лета ждать, я уже готова! Но потом подумала: куда мне торопиться, тридцать лет ждала, а уж полгода как-нибудь переживу. Вечер получился простым, веселым и добрым. Я напилась шампанского, принялась танцевать, чем развеселила Женю, он признался, что никогда не подумал, что такая серьезная женщина, как я, способна на подобные поступки. Потом мы с ним вместе делали вид, что танцуем, целуясь и топчась на месте под музыку из телевизора. Раньше, когда показывали сцены романтического ужина, где мужчина приглашает женщину на танец, и они, как два дурака, топчутся на месте, делая вид, что получают от этого удовольствие, только смеялась: какая глупость! А тут с удовольствием приняла от Жени обучающий урок танца кизомба, о котором никогда не слышала. - Признайся, сам название придумал, - хохотала, сбиваясь с ритма. - Ты что, это танец страсти! Двигай бедрами плавно, как змея, которая плывет по реке. И в постели у нас получилось все легко, словно не раз уже ложились вместе, только одно меня смущало – я все время сравнивала Женю с Димой. Обнимаю Женю и вдруг ловлю себя на мысли: «А у Димки мышцы крепче, руки в плечах, как камень»… Конечно, Женя в сравнении проигрывал, у Димки постельный опыт какой, да еще его главным учителем была Милена. Но я старалась на это внимание не обращать – и без большого опыта прожить можно, главное, как мама скажет, «чтобы не пил и не бил». Если честно, окажись Женя импотентом, я бы с этим смирилась. Мне всегда было как-то не очень важно телесное сближение, предпочитая ему духовное. Из меня получилась бы хорошая и преданная жена капитана дальнего плавания и дальнобойщика, во мне муж мог не сомневаться, оставляя на три месяца или полгода – изменять я ему НИКОГДА не стала бы. Поэтому до двадцати восьми лет девственницей с легкостью просидела! Утром проснулись поздно, где-то после десяти, позавтракали вместе, закрепили урок «любви», и я стала собираться домой – надо было готовиться к завтрашнему дню. Ходила по квартире, деловито собирая вещи, укладывая в сумку, Женя наблюдал за моими сборами с тихой грустью, сказал: - Люб, когда ты меня со своими родными познакомишь? - Давай соберемся у меня на Старый Новый год, как раз успею подготовиться… Ехала домой, думала почему-то о Тасе, которая говорила, что Коля ее не любил, потому равнодушно отдавал другому, только бы не лишиться своего благополучия. Коле удобно ничего не менять и выяснять, не нарушать привычный ритм жизни. Ребенок должен родиться, ну что ж, Тася клятвенно заверила, что его папочка Коля. Новый член семьи ему безразличен, как если бы Тася привела в дом собаку – сама завела, сама ухаживай и корми за свой счет. Прихожу домой, там уже Тася со своим семейством, Коля (в кои-то веки!) при деле, колонку на кухне чинит, Владик смотрит телевизор, поедая чипсы, усыпая крошками диван вокруг себя. - Ну, рассказывай подробности, - потребовала Тася, и мама с ней согласилась, с жадностью впиваясь в меня взглядом. Я представила, как рассказываю подробности постельных сцен при маме, и какое лицо у нее после этого будет! - Для начала предложил просто сойтись, пожить полгода, а там посмотрим по обстоятельствам. - Как это «пожить»? – удивилась мама, неуверенно взглянув на Тасю, ища у нее поддержки. – Этак он с ней поживет полгода, потом она ему надоест, он ее выгонит, и Любка с вещами, опозоренная, домой придет? А соседи узнают? Димка тебе много что обещал, что из обещанного выполнил? Наигрался, натешился и к Милке ушел. Меня каждый второй до сих пор по глазам стегает. - Не слушай ее, сейчас вначале живут, только потом женятся. – Не согласилась Тася. - Надо идти в ногу со временем, а ты в дореволюционной эпохе осталась. – Сказала мне назидательно: - Сходись и не думай! Ну а как мужчина он как? – приподняла хитро бровки. Мама затаилась, только глазами блестела. - Ну, на четыре с минусом сойдет. - Ничего, обучишь, - заявила уверенно Тася, мама осуждающе поджала губы – ее дочь порядочная женщина! - Ты Колю обучила, - не утерпела, хихикнула, представляя «любимого» зятя в замысловатой позе. - Ты что, Коля необучаемый, он особенный, - засмеялась Тася. - Связался с каким-то Лёником в гараже, бегает за ним, как за бабой. Спрашиваю его: если бы Лёник был женщиной, женился бы на нем? У того глаза сразу масляные, улыбка томная: ага, отвечает. Коля у меня не мужик, он баба! Полы мою, каждый угол за мной проверит, нет, чтобы самому помыть, ведь видит, что мне трудно наклоняться. Есть готовлю, на кухню влетает: что у тебя плита заляпанная? Как можно готовить на грязной плите?! А ничего, что я рыбу жарю, и от нее масло брызгает во все стороны? – Вся скривилась: - Один Господь знает, как я его терплю, и еще не прибила! Слушаю Тасю, сама думаю: вдруг Женя во мне такое же раздражение вызывать будет? Одно утешает, что я его уважаю безмерно, как прекрасного хирурга и горжусь, что он обратил на меня внимание. Люблю работать в праздники – в транспорте малолюдно, до работы всегда сидя едешь, никому место уступать не надо. В отделении тишина – начальство еще празднует дома, больные, кто мог, сбежал, палаты полупустые. Нас, медперсонала, если не считать двух санитарок и раздатчицу, дежурило всего трое. Мы с Еленой сразу договорились: я – в операционной и перевязочной, она – на посту и в процедурной. С утра быстро разделались с оставшимися больными – кому уколы, кому перевязку, кому капельницу. Пользуясь моментом, что нет новых поступлений, сели в комнате отдыха за стол, выставив принесенные из дома угощения. Женя, на правах единственного мужчины, произнес тост: - За спокойное дежурство до конца года. - Ой, Евгений Борисович, не сглазьте, - сказала Елена. Только мы хотели выпить, как у Жени зазвонил сотовый. Он взглянул на экран, нахмурился, торопливо поднялся и отошел к окну. Говорил коротко: "да", "нет", потом улыбнулся нам: - Девочки, продолжайте без меня, я скоро вернусь. Надо поздравить коллег из соседнего отделения. Мы ответить ничего не успели, как за ним закрылась дверь. Пошутили между собой: был один мужчина, и того соседи переманили. Принялись обсуждать Женю, хороший он мужик, или нет, если с женой развелся, с сыном виделся несколько месяцев назад. Я, конечно, Женю стала защищать, но мне рот сразу закрыли: - Ты в него влюблена, потому и защищаешь, а вот осталась бы одна, с ребенком на руках, по-другому на эту ситуацию посмотрела бы. Спорили долго, чайник два раза ставили греть! Неизвестно, до чего бы мы договорились, только на посту зазвонил телефон. На правах самой молодой, я побежала к телефону, поднимаю трубку и слышу незнакомый мужской голос: - Готовьте операционную, сейчас к вам клиента поднимут. Я кликнула девчонок, предупредила о поступающем, сама же прямым ходом в операционную, слыша за своей спиной, как двери лифта открылись, каталка громыхнула колесиками, и палатная санитарка заругалась: - Куда одетыми в отделение претесь? Почему без бахил? Я уже мысленно была в операционной, меня больше ничего не могло отвлечь, действуя и двигаясь на автомате, не давая отчета последовательности. Надела шапочку, маску, принялась мыть руки, слыша за дверями неясный шум и споры, видя краем глаза, как в операционную провезли больного… Пришла Елена, стала рядом у мойки, тщательно намыливая руки. - Что там случилось? – Спросила ее. - Представляешь, подняли больного одетым, следом приперлись два бугая, сказали, что родственники, и без их присутствия операцию делать не разрешат. Борисыч их быстро на место поставил, убедил, что им в операционной не место. Евгений Борисович стал рядом, намыливая руки, посматривал на меня поверх маски, спросил тихо: - Поработаем, Любовь Михайловна? - Поработаем, - улыбнулась в ответ. Вымыла руки, Елена, бывшая сегодня на подхвате, помогла одеть халат и перчатки, я пошла готовить стол, она распечатала запаянные пакеты, я достала из них простыни, инструменты, выложила по порядку на столе. Когда стол был готов, Елена пошла помогать готовиться хирургу, я в это время готовила клиента, накрытого простыней, на которой выступали кровавые пятна на груди и в области живота, невольно удивляясь: с каких это пор с огнестрельными ранениями направляют в наше травматологическое отделение? Может, они этажом ошиблись? Ну, ладно, не мое это дело. Пришел анестезиолог, подключил больного к приборам, ввел внутривенный раствор. Подошел Евгений Борисович, держа руки вверх, словно сдавался в плен, взглянул без интереса на пациента. Я не сдержала своего любопытства, спросила: - Почему его к нам, а не в хирургию? - Там все столы заняты, а он ждать не может. Не волнуйтесь, Любовь Михайловна, и не с таким справлялись. – Шагнул к столу, еще ногу не успел поставить, как включается бестеневая лампа, на мгновение все замираем. - Все, приступаем, скальпель… Наумов хозяин в операционной, без его разрешения никто лишний раз не посмеет с ноги на ногу переступить. Приказы он отдает коротко, резко, словно чем-то недовольный, не любит повторять по два раза, считая, что операционная сестра должна предугадывать его мысли, безошибочно подавать нужный инструмент. - Зажим, еще зажим, - не глядя протягивает в мою сторону руку, я вкладываю инструмент. Руки делают за меня быстрее, чем успевает сработать мозг. В кино использованный инструмент с грохотом бросают в таз - вранье! Инструмент передается, в таз опускают, где лежит свернутая пеленка в несколько слоев, чтобы ни один посторонний звук не мог напугать или раздражать хирурга. - Тампон, отсос, еще тампон. - Я четко знаю, какие будут следующие действия, держу инструмент наготове. Мысленно считаю: «Пять тампонов положили, вынули четыре, где пятый? Ага, вот он». Звучит долгожданная команда: - Шьем. Я знаю какую иглу подать, какие должны быть нитки, но спрашиваю, снимая с себя ответственность: - Пять нулей нормально? - Переходим к следующему, - и опять по новой: - Скальпель, зажим, зажим, крючок, ножницы. – Мои руки мелькают, я вижу только кровавые перчатки… Начинает болеть спина, делаю незаметные движения бедрами, сбрасывая напряжение. – Люба, помоги мне, подержи крючки… Перехвати крючок, мне не дотянуться… Еще… Под маской жарко, у меня чешется нос. Лена тампоном промокает Евгению Борисовичу потный лоб. Несколько минут тишины нарушает наше сопение… Звучит команда: - Шьем. …Из операционной Наумов уходит первым – его миссия выполнена, остальная забота о пациенте ложится на наши плечи. Откатываем каталку в сторону от стола, начинаю пересчитывать инструмент. - Люб, я побегу, мне сейчас инъекции делать, - говорит Елена. - Беги, сама справлюсь, - ответила машинально. Из операционной вышла немного усталая, но усталость эта была приятная, томная. Иду в комнату отдыха, сама думаю: сейчас передышку сделаю, чая крепкого, с двумя ложками сахара выпью, чтобы взбодриться, и сразу в норму приду… Еще чайник не успел закипеть, бежит Елена: готовим операционную, больной поступил… Попила чайку с двумя ложками сахара! Но делать нечего, пошла мыться, готовить операционную… Эту операцию сделали, не проходит и часа, как новое поступление! Ну, Борисыч, все же сглазил! Не будет теперь нам покоя целый год. Вот так прошла моя «праздничная» смена. И только поздно вечером удалось передохнуть в тишине. Прежде чем лечь спать, пошла проверить своих подопечных, особенно меня беспокоил «подстрелянный». Двое последних оперированных мирно спали, подключенные к приборам. Возле «срелка» сидели родственники, похожие на уголовников, пахло от них, помимо одеколона, скрытой агрессии. Честное слово, не хотела бы я с ними встретиться в темном переулке… и в светлом тоже. Посмотрели на меня напряженно, как на скрытого врага, от которой можно ожидать любой подлянки, когда я вошла в палату, наблюдали внимательно за моими действиями. Следом за мной зашел Евгений Борисович, спросил: - Ты чего здесь? Иди, отдыхай, на сегодня с тебя хватит, и так целый день на ногах. – Вывел из палаты, за плечи направил в сторону комнаты отдыха, предупредив: - Умей расслабляться и отдыхать при первой возможности. В комнате отдыха, на одном из диванов уже лежала Елена. - Ты уже спишь? – спросила ее, расстилая простынь. - Почти. Ты журнал заполнила? - Завтра утром заполню, вдруг кого еще привезут, потом переписывать придется. А ты? - Тоже на утро оставила, сил ни на что нет… Голова еще не успела коснуться подушки, как уже спала без всяких сновидений. У меня никогда проблем со сном не было, главное, чтобы свет в глаза не светил, остальное – движение, разговор, хоть сваи рядом забивай – ничего не слышу. Но полноценного сна так и не получилось, под утро привезли еще одного порезанного. Этого подлатали, через час уже в общую палату перевезли. Не успели выдохнуть, еще одного везут! Новая смена пришла, мы еще в операционной стоим, про себя на чем свет Наумова кроем: не мог другой тост сказать, теперь точно, каждая смена такая вот будет! После операции нет бы домой собираться, я только села заполнять журнал, ругая себя, почему не сделала это вчера. Торопилась, желая поскорее разделаться с нудной работой, не обращая внимания на то, как санитарка моет операционную, сестры обсуждают проведенные выходные… Поставив последнюю точку, вновь прошлась по своим оперированным, заметив, что «родственников» в коридоре уже нет, видимо, их выпроводила утром новая смена. Только хотела зайти в палату, из нее вышел Евгений Борисович. - Люб, ты что? Почему до сих пор не дома, не отдыхаешь? Я уже всех «наших» проверил, все нормально, спят, будем переводить в палаты. Только вот заштопанный мне не нравится, - нахмурился озабоченно, - какой-то он беспокойный. Надо обратить на него особое внимание. – Оглянулся по сторонам, нет ли кого поблизости, приобнял меня за талию, почмокал в голову. – Давай, собирайся, жду тебя у выхода, заедем в кафе, выпьем кофе и по домам. Дорогой и в кафе разговаривали о «заштопанном» - вот тебе и легкая операция. Не всегда то, что легко, проходит без осложнений, сколько таких случаев было. И хирург вроде бы в этом не виноват, это реакция организма на вмешательство в целостность тела. НО почему-то у одного все заживает без последствий, а у другого аналогичная операция, а он месяц с постели подняться не может. Прихожу домой, мама испуганно: где была, что случилось?! Рассказала, что ночь беспокойная – пять операций, да тут любой чокнется, потом еще журнал заполняла, каждый инструмент перечислила. - А я думала, к своему Женьке поехала с ночевкой, про мать забыла, даже не позвонила… Дурака бы не строили, женились бы, как нормальные люди, и жили. Соседи что скажут: Любка по мужикам ходить стала, как проститутка. - Господи, люди-то откуда знают, куда я хожу? - Люди все знают. Думаешь, они не видят: смена в больнице закончилась, а ты домой не пришла, значит, где ты есть? У своего хирурга. И чем вы там занимаетесь? Вот попробуй докажи ей что-нибудь? Господи, неужели и я в старости такой же буду? Правильно Тася сказала: мама осталась в семнадцатом году прошлого века. Прихожу на смену, первым делом ознакомилась с плановыми операциями, получила у старшей медсестры перевязочный материал, инструмент, маски, одежду. Подготовила малую операционную, составила список очередников. Приказала санитарке готовить больных на двух столах – пока одного осматриваем вместе с хирургом, второй больной раздевается, проходит, ложится на стол. За столько лет работы у меня все выстроено, четко отлажено, идет как по-конвейеру. Мне нравится моя работа, я получаю истинное удовольствие от нее. И вообще, последнее время мне везет во всем, еще бы зарплату повысили, и было бы совсем кайф. До обеда работала в заведенном порядке, после обеда села заполнять журналы. Пока заполняла, вспомнила предыдущую смену, случайно открываю страницу, и первое, что вижу – нашего «заштопанного» перевели в хирургию, оказывается, дело у него совсем швах! Думала, самый тяжелый «стрелок», а о нем в журнале ни слова. Все поступившие второго числа записаны, кого в палату перевели, кто еще в реанимации лежит, а про «стрелка» ничего, словно его не было! Может, умер? Вот гад, сколько на него времени потратили, сил положили, а он, вместо благодарности, умер! Вот так вот спасай человеку жизнь, сейчас начнется разбор полетов - объяснительные, обвинения родственников, Жене лишняя нервотрепка. Интересно, он уже знает? Сама не зная зачем, еще раз перелистала журнал поступления, который заполняла Елена утром. Было пять поступивших, я хорошо помню каждую операцию, «стрелок» был самым первым, а тут первым записан пациент с открытым переломом ноги, и получается, что оперированных всего четыре. Если Елена его забыла записать, ей достанется по первое число! Иду к ней, стараясь не пугать, осторожно выспрашиваю, сколько больных она записала, работая в нашу смену. Она на меня поставила изумленные глаза: - Люба, это ты сутки отработала и трое дома, а я через день хожу. Я сегодня с утра не помню, сколько приняла: то ли троих, то ли три с половиной. Они у меня все на одно лицо с одним диагнозом. Понятно, с ней каши не сваришь, ей лишь бы смену отработать и домой. А у меня азарт, я уже ноздри раздула, во мне проснулся сыскной дух – не сошла же я с ума, что галлюцинации начались, и в сознании путаюсь, не отличаю пять от четырех. Спустилась в приемное отделение, тетя Клава увидела меня, удивилась – сто лет у нее не была. Я сразу ей рассказала коротко: второго числа поступил пациент, в наших журналах нигде не учтен, а он возьми, да и умри. Не-не, не в мою смену, я уже ушла… Хорошо еще заведующая не в курсе, что его не записали, сейчас всем достанется… Вместе с ней нашли второе января, вели пальцем по строчкам: второе отделение, третье, четвертое... Вот наше: четверо поступивших, первый с ногой, последний с пустяком, а «стрелка» и здесь нет. О, как! А может, его записали в третье, хирургическое? Но и там никого подобного. Тетя Клава взглянула на меня с сомнением. - Но я же четко помню, как нам звонили из приемной, я сама трубку взяла. Не из воздуха же он появился, а потом бесследно исчез. - Люба, мой тебе совет, не лезь ты в это дело. Умер, значит, судьба его такая. Родственники претензии предъявляют? Нет. Ты с хирургом сделала все, что было в ваших силах, оказала помощь, твоя совесть чиста. Не вороши осиное гнездо, только хуже сделаешь. Мне бы прислушаться к совету умной женщины, но я уже закусила удила, понеслась навстречу судьбе, вскидывая голову, полоща на ветру рыжей гривой (хорошее сравнение, надо использовать фразу в каком-нибудь своем романе). Вечером, после ужина разбрелись по отделению – санитарки, вымыв палаты, туалеты и отдраив операционную, смотрели кино, медсестры обсуждали домашние проблемы. Мы с Женей уединились в ординаторской, пили кофе, строили планы на ближайшие выходные – он должен прийти ко мне домой с визитом, знакомиться с моей родней, и подробно выспрашивал, что подарить при знакомстве. Но меня волновало другое. - Жень, ты детективы любишь? Где не просто стреляют, а надо прилагать логическое мышление, математический расчет. - Да, мне поэтому Маринина очень нравится. - А я тебе расскажу историю из жизни. Помнишь, второго числа привезли «стрелка» с ранениями в грудь и живот? Женя, до этой минуты сидевший расслабленно, с благодушной улыбкой, напрягся, смотрел на меня настороженно. Я еще удивилась: почему у него такая реакция, он же еще не знает ЧТО я хочу сказать… или знает? Почему в его взгляде мелькнуло что-то вроде неприязни? Он сделал движение вперед, усаживаясь удобнее. - И что в этом детективного? - А то, что «стрелок» исчез. – Я коротко рассказала результаты своих поисков. - Он нигде не фигурирует. Ладно мы закрутились, у нас после него сразу две операции, Елена сразу не записала в журнал, но в приемном отделении, когда распределяют больных по отделениям, их сразу записывают в журнал. Женя меня внимательно выслушал, тяжело вздохнул. - Люб, не лезь в эту историю, не ищи на свою голову приключений. Не хотел тебе говорить, чтобы не напугать, но я сам в легком недоумении и большом испуге. Утром, перед тем, как уйти домой, прошелся по оперированным, его уже не было. Я потому тебя в палату не пустил, испугавшись, что ты поднимешь лишний шум, наведешь панику. Сама понимаешь, если узнают, что у нас исчез больной из реанимации, что здесь начнется. И первому достанется мне. Появился человек с огнестрелом, мы должны были сразу сообщить о нем в полицию, Елена закрутилась, видимо, забыла это сделать. Начнутся вопросы, почему с ним не было сопроводительной карты, почему не было звонка с приемного отделения. - Звонок был, но звонили не из приемной. Звонил незнакомый мужской голос, а в приемной работают одни женщины. – И я рассказала, как ходила к тете Клаве проверять журнал. – Думаю, надо сходить в морг, узнать, не поступал ли к ним клиент с огнестрелом. И, если там о нем никто ничего не знает, значит, он… фантом. Женя нервно сглотнул, пробормотал: - Это даже хуже, чем я думал. Хорошо, давай договоримся так: я сам осторожно разузнаю, попытаюсь разобраться в этом деле. С кем ты еще успела поделиться своими выводами? - Ну, тете Клаве рассказала, Елена в курсе… Ой, я когда от тети Клавы шла, Роксану встретила из гинекологического, с ней поделилась своими сомнениями. Женя посмотрел на меня тяжелым взглядом, сказал жестко: - Люба, ты слишком болтлива, и в этом вся твоя беда. Его слова почему-то обидели, я сама знаю все свои пороки и незачем их мне лишний раз подчеркивать. И вообще, ты мне еще никто, чтобы чем-то упрекать. Я же не подчеркиваю, что мне не нравится в тебе… Мог бы и промолчать… А Женя продолжал: - Ты не знаешь кто этот «стрелок», зато ты видела его «родственников», и не хотел бы я с ними иметь какое-то дело. А вдруг это они украли собрата? Если от них не поступает никаких претензий, значит, и нам надо молчать. И еще не известно, не подставила ли ты своей болтовней тетю Клаву и Роксану… - он смотрел на меня выжидающе, чтобы его слова дошли до моего сознания. Слова «дошли», я решительно сказала: - За тетю Клаву бояться нечего, у нее сын в полиции работает, если с ней что случится, он землю взроет, но найдет тех, кто это сделал. – Сама не зная зачем, решила похвастаться: - Мы с Димкой в одном классе учились, одно время дружили тесно. Женя припечатал меня тяжелым взглядом, но на это ничего не ответил. После нашего разговора он был задумчивым и расстроенным. Делал вид, что занят делом, листал истории болезни. Утром, сославшись на занятость, не проводил меня до остановки, как было всегда, а на вопрос: не передумал ли он знакомиться с моей родней, пообещал позвонить ближе ко дню встречи. Странно, что он не предложил встретиться в эти три дня, но я не обратила на это внимание. Короче, прихожу домой, сделала свои дела, днем поспала часа два, ближе к вечеру раздался звонок. Ничего не подозревая, подняла трубку, звонил Женя: - Люба, слушай меня внимательно и не перебивай: сейчас собираешь вещи, необходимые на первое время, утром заеду за тобой и отвезу в безопасное место. Сейчас разговаривал с одним компетентным товарищем, он посоветовал нам обоим спрятаться и некоторое время не высовываться. Дело оказывается намного серьезнее, чем мы думали. - То есть как это мы с тобой спрячемся, а как же на работе? - Люба, ты сама-то понимаешь, о чем говоришь? Твоя жизнь в опасности, ты влезла туда, куда лезть не надо было, втянув за собой еще несколько человек, а теперь волнуешься, как на работе обойдутся без тебя? Не переживай, у нас в запасе еще два дня, за эти два дня что-то решится… - Женя, - прервала его решительно, - я думаю, надо идти к Диме! Все ему рассказать, а он точно скажет, что нам с тобой делать. - Какому еще Диме? – Опешил Женя. - Он мне должен по жизни! Пусть отрабатывает! Женя простонал, а я положила трубку, кипя праведным гневом против Куприянова: «Спас когда-то Миленку, пусть и меня спасает, потрудится, а то слишком спокойно живет». Позвонила ему домой, он трубку не брал, наверное, опять в засаде сидит. Звонить домой побоялась, вдруг Милена отзовется, потом ведь не отвяжешься, не докажешь, что звонила по делу, а не за тем, чтобы ее мужу о себе напомнить. Придется ехать к Димкиному дому и караулить его возле подъезда. - Мам, я к Куприянову съезжу и вернусь. - А чего тебе у Куприяновых делать? – Строго удивилась мама, а потом постучала кулаком по столу: - Любка, чтобы на Димке не висла! Он с Миленкой живет, влезешь между ними, тебе же и достанется! - Да не собираюсь я к нему лезть, мне с ним поговорить надо. - А позвонить? - Ты подслушивать станешь, потом Таське расскажешь. - Кто, я подслушивать стану?! – Мама задохнулась от несправедливого навета. – Да нужна ты мне! Никогда не подслушивала. О, что придумала, наговаривает на мать! – Распаляясь все больше, хлопнула дверью, не дожидаясь, когда уйду, залезла на кровать, тяжело проскрипев ею. Пока ехала, думала о том, что у Димы рабочий день ненормированный, он может сутками дома не появляться, и что тогда мне делать? Подняться к нему домой, ждать там? А если Милена будет против? Встречаться с ней не хотелось, она любую мою серьезную проблему может высмеять, приняв за очередной параноидный бред, ищущей повод, чтобы встретиться с ее мужем… От остановки словно кто-то в спину толкал, почему-то не могла остановиться, отдышаться как следует. На ходу еще раз позвонила Диме, и он отозвался немного удивленно, что-то жуя, находясь в благодушном расположении духа: - Слушаю. - Дим, ты где? Дим, мне срочно надо с тобой встретиться. - Эээм, я дома, ужинаю… - Дим, спустись во двор, я стою возле твоего подъезда… Дима, меня могут убить, я боюсь, и мне требуется твоя помощь. - О, Господи, - то ли испугался за меня, то ли удивился моему напору. Буквально через минуту вышел из подъезда, на ходу натягивая шапку на голову, застегивая куртку. Подошел близко, вглядываясь в меня, желая что-то рассмотреть в лице… Честное слово, минуту назад я думала только о своей безопасности, а увидев его рядом, так близко от себя, обо всем забыла и осознание того, что вижу его, ввергло в какую-то истому. - Что там у тебя случилось? – Напомнил Дима цель встречи. – Кто тебя может убить, за что? – Взял меня под руку, неторопливо повел по расчищенным дорожкам. - Может тебе покажется пустяком, но мне действительно не по себе, - начала я свой рассказ. Вначале выложила, как обстояло дело, потом уже принялась делиться своими размышлениями: - Меня сразу удивило, что с огнестрельными ранениями отправили в наше отделение, мы не делаем операции подобного рода, у нас травма: руки, ноги, голова, но не брюшная полость. Каким бы Наумов ни был великим хирургом, у него другая квалификация, его никто не мог заставить делать эту операцию, а он стал к столу без сопротивления… Подобную операцию делают четверо человек, а нас, не считая анестезиолога, было трое – хирург и две медсестры. Если бы что-то пошло не так, нас посадили бы только за то, что взялись за операцию не подходящей нашей категории… - Потом поделилась своими впечатлениями насчет «родственников». – Они явно бандиты! От них так и прет, что-то звериное, злое, настороженное… - Расскажи подробно, как к вам в отделение поступают больные? Я, стараясь не упустить детали, подробно обрисовала поступление больного, что сопроводительную карту кладут больному на грудь, чтобы санитарка, которая его поднимает на этаж, видела ее, и не забыла в приемном отделении на столе (были такие случаи). В конце повествовании добавила то, о чем уже успела забыть: - В отделение больного поднимает санитарка, а в этот раз никакой санитарки не было, больной приехал в сопровождении родственников. Наша санитарка кричала, что ОНИ приехали в ЛИФТЕ без бахил. Их не могли пустить в лифт! Родственники в любом случает поднимаются в отделение по лестнице, и не одетыми в верхнюю одежду. Возникает вопрос: как из приемной могли направить к нам больного без осмотра, оставив на нем свитер, рубашку… - Ты сказала, вам позвонили, предупредили, что поднимают больного, вы пошли готовиться. А где Наумов в это время находился? Как он узнал, что привезли больного, ему позвонили, кто-то сказал? - Я не знаю, - ответила недоуменно. – Я не звонила, я сразу в операционную пошла, мыться, Лена за мной следом, а Женя, Евгений Борисович к нам присоединился минут через пять-семь… - Женя, да? – Улыбнулся ехидненько. – Ты всех хирургов по имени называешь? Или у тебя с ним что-то личное? - Какое твое дело! – Вспыхнула я негодованием. – Я не лезу в твою личную жизнь, вот и ты не лезь. Давай по делу! - По делу, так по делу, - вздохнул сокрушенно. – Сейчас едешь домой, сидишь тихо и никуда не высовываешься. Завтра утром заеду за тобой, отвезу в отделение, напишешь подробно, что произошло. - Задумчиво посмотрел в глубину двора: - Мне интересно, какую роль здесь играет Наумов… - Женя сам пострадавшая сторона, он сам напуган и предлагает спрятаться на неопределенное время, пока все не утихнет. - Разберемся, - пообещал мрачно Дима. Достал телефон, сказал: - Андрей, есть интересный случай, кажется, след разваловских ребят засветился. – Придал голосу кокетство, хитро покосившись в мою сторону: - Завтра с утра привезу Любашу, пообщаетесь, наговоритесь вволю. Она что-то интересненькое расскажет. - Тут же перезвонил, вызвал такси по своему адресу. Прошло минут десять, как возле подъезда остановилось такси, я еще удивилась: как они быстро приехали. Но из такси вышла Милена, при этом кто-то, сидящий в машине, тянул ее за руку назад. Она смеялась, отбиваясь от настойчивого ухажера, обернулась и тут увидела нас, сразу став серьезной, захлопнула дверцу, пошла к нам навстречу. Дима смотрел напряженно, как она приближается, не произнося ни звука. - Ба, какая встреча! – Воскликнула Милена, наконец-то узнав меня в темноте. - Пока жены нет дома, муж прогуливается с бывшей подружкой? Любаш, или ты наконец-то прислушалась к моим советам насчет тройственного союза? - Это ты о чем? – Насторожился Димка. – Опять шерочка с машерочкой заговор затеваете? Никак не расстанетесь?! – Спросил с подозрением и таким тоном, что я невольно покосилась в его сторону: с каких это пор он стал разговаривать подобным тоном? Если бы он разговаривал так со мной, я бы побоялась с ним спорить, а Милену наоборот разбирало, она словно повод искала для ссоры. - Рот захлопни, - посоветовала спокойно Милена. - Смотрю, смелым стал, к чему бы это? Наверное, к дождю. - Ты что, опять пьяная? - Дима наклонился к ней, принюхиваясь. – Это кто тебя подвозил? Ты где опять была? Иди домой, сейчас Любу провожу только. - Во двор въехало такси, мы пошли к нему, Дима открыл дверцу, ожидая, когда я сяду, предупредил: - Завтра в девять утра заеду, будь готова… - Захлопнул дверцу, и, пока мы не выехали со двора, смотрел вслед. Рядом с ним стояла Милена…