Окно напротив

Пришел домой, мама, как увидела, какая на мне одежда, ахнула: - А грязнущий-то! Где ж ты лазил сутки целые? Давай в стирку отправляй, не тряси здесь бомжатскими вшами. Есть будешь, или позже? – Еще ответить не успел, она направилась на кухню готовить завтрак. Я принял совет мамы – куртку и одежду сразу запихнул в стиральную машину, заскочил на минуту в комнату за чистым бельем, Милена даже не шевельнулась, как спала, так и спит (у нее сегодня выходной), отправился под душ, смывая усталость и подвальную грязь. Когда пришел на кухню, на столе уже стояло пять блюд на выбор. Я накинулся на сырники со сметаной – обожаю их! Мама села напротив, наблюдала, как ем с жадностью. - Ты сегодня выходной, али как? - Андрей выходной дал отоспаться. - А что веселый такой, всех бандитов переловил? - Не всех, но кое-кого поймал, - ответил гордо, зная, она как никто другой поймет мое состояние. – Люба нашлась. Мама громко ахнула, схватилась за сердце, внимательно всматривалась в меня, пытаясь по лицу определить продолжение новости. О том, что Любу похитили бандиты, уже все знали. Когда хоронили тетю Веру, соседи вышли с ней прощаться, и каждый всплакнул, что она так и не дождалась возвращения младшей дочери, которая находилась в заложниках у бандитов. Попытались у мамы узнать подробности, но она сама мало что знала в тот момент. - Живая? – Спросила мама неуверенно, со слабой надеждой. - Живая, живая! – Засмеялся, видя, как она вздыхает со стоном, прикрывая глаза, готовая разрыдаться от волнения. -Живая, но не совсем здоровая. – Рассказал, не вдаваясь в подробности, как наткнулись на нее в туннеле, как потом несли назад к машине, закутанную в куртки всех, кто там был. – Николаев весь свой стратегический запас отдал, не пожалел. Привозим Любу в приемное отделение, от нее за версту водярой несет, сама в крови, грязная, вместо колготок одни дыры, врачи думали, мы им бомжиху привезли, принимать не хотели. - А что в крови-то вся? - Да у нее бок распорот был. Ничего страшного, царапина глубокая. - Вспомнил, как в больнице хирург сказал, что Любе анестезию делать не надо, она и так от водки как под наркозом. - Вера не дожила до светлого дня, так и умерла уверенная, что дочери больше нет на свете. Тасе позвонили, сказали? Как она, бедная, убивалась на похоронах, ни матери, ни сестры больше нет. - Ну, когда? Пока Любу привезли, потом в отдел отчет писать. Сегодня Андрей ей позвонит. - Никакого покоя, ни вечером, ни утром, - сказала Милена, заходя на кухню с недовольным видом. На ней была надета шелковая кружевная пижамка. Мама, взглянув на нее, покраснела и смущенно опустила взгляд. Хорошо, отец ушел на работу, и не видит сноху в подобной красоте, у него точно эрекция на пол дня была бы. – Можно не орать с самого утра, когда нормальные люди еще спят? – Продолжила Милена, с угрозой посматривая на маму. - А может, для начала надо одеться, прежде, чем выходить из спальни к людям? – Парировала мама, издалека швыряя в раковину грязную посуду. – У нас приличный дом. - А я что, голая? – Сделала Милена удивленные глаза, окидывая себя взглядом, притворяясь, будто не понимает, о чем идет речь. - Так, тихо, - сказал строго. - Миля, мама права, иди оденься нормально. Мне тоже не очень приятно смотреть твое неглиже. – Она хотела сказать что-то резкое, но я предупредил: - Но тебе же не нравится, когда я по дому разгуливаю в трусах! Милене возразить было нечем, поэтому развернулась и ушла. - Вы опять вчера без меня поругались? – Спросил маму, она гордо вскинула голову, помолчала, потом решилась: - Дим, я больше не выдержу! Как хочешь, а с ней я жить не могу, мы с ней никогда не сможем договориться… Она выбросила мои сырники в мусорное ведро. Сказала, что их невозможно есть! – Мама задохнулась от возмущения. Такого удара от невестки не могла перенести спокойно. Представляю, какой вчера здесь стоял ор. Хорошо я был на задании и не участвовал в домашних спорах. - О чем речь? – Появилась Милена в дверях кухни, завязывая на халатике поясок. И хотя она переоделась, вид ее лучше не стал, при шаге полы халата распахивались, и появлялась ее голая до белых трусиков нога. – Что-то последнее время я слишком часто слышу в этом доме имя «Люба». Это та особа, которой ты обещал жениться, но в последнюю минуту сбежал ко мне, или речь о другой Любе? - Мама демонстративно и гордо удалилась, Милена проводила взглядом, повернулась ко мне: - Что там с Любой, какие новости? - Нашли. Сейчас в больнице, она сильно перемерзла и у нее небольшие ранения. – Если честно, рассказывать Миле подробности захвата банды мне не хотелось. Она не умела так искренне и сильно переживать за других, как мама. - Миля, я устал, спасая принцессу из логова людоеда, и теперь просто хочу спокойно, без любого повода к скандалу, поесть и завалиться спать. - Догадываюсь, что принцессой с недавних пор стала Люба. – Села ко мне на колени, обняла за шею. – Раньше для тебя принцессой была я и никто другой, - напомнила томно, целуя лицо. - Ты это к чему? – Спросил, как можно равнодушнее. Главное сейчас не поддаться на ее ласку, не отозваться на поцелуй. Я шел домой, чтобы отоспаться и ничего больше, интим с женой в планы не входил. Я рассматривал ее, когда-то любимое, лицо. Возможно, живя рядом, видясь изо дня в день, и к ней привык, но я уже НЕ ВИДЕЛ ее красоты, она «приелась», я просто ЗНАЮ, что эта женщина красива. - Я беременна, - шепнула Милена в ухо, заставив меня сбросить остатки очарования и желания к ней. Скажи она эти слова полгода назад, и я принял бы новость с ликованием, счастливей меня не было бы человека на свете. Но теперь, едва услышав "я беременна", первая мысль была: от кого? - И что собираешься делать? – Я даже предположить не мог ее реакцию на такой простой вопрос. Она запросто могла кинуться в драку, или, наоборот, остаться равнодушной. - А ты что предлагаешь? – Смотрела спокойно, даже холодно. Уверен, она давно для себя все решила и точно определила судьбу будущего ребенка, и мое согласие, или возмущение роли не играли. Я бы с радостью принял этого ребенка от Милены, если бы знал, что он на сто процентов мой. С таким же успехом ребенок мог быть зачат в одну из вечеринок с друзьями, куда меня забыли пригласить: «А что тебе там делать? Там собираются творческие люди, элита нашего города, и грубый опер там не уместен». До сих пор то, что я опер, Миля тщательно скрывает, говорит расплывчато, что я занимаюсь юриспруденцией. Раньше это обижало, теперь оставляет равнодушным, я ее друзей тоже не жалую, отношения со всеми поверхностные: здрасти-здрасти, и разошлись в стороны. - Миля, о каком ребенке может идти речь, когда ты сама видишь, как мы живем. У меня работа, сутки дома, двое в засаде, и жить в двухкомнатной квартире вчетвером с грудничком… Миля посмотрела на меня внимательно. Села через стол, взяв из вазочки печенье, откусывая мелко, как мышка, рассматривала меня с интересом, словно примериваясь. - Да, ладно, Дим, можешь не пыжиться, придумывая причину. - Разрешила милостиво и я сразу заткнулся, представляя, как это гадко и ничтожно выглядит со стороны. – Дим, а если бы на моем месте была Люба, ты сказал бы ей эти слова? Я помню, как бесился, думая, что Люба без твоего разрешения сделала аборт… Честное слово, я словно под гипнозом сказал то, что не хотел говорить. Может мне хотелось сделать Миле больно? - Когда Люба была беременной, я знал на сто процентов, что этот ребенок мой. А здесь я не знаю, кто поработал в мое отсутствие. - Что? – Она отвела печенье от губ, на которых остались крошки, и они меня раздражали, так и хотелось вытереть ладонью, грубо раздавливая их. – Ты хочешь сказать, что сомневаешься, что этот ребенок твой? Твоя женщина настолько порочна, доступна для других мужчин, что ложится с любым, кто ей это предложит? Хорошего ты обо мне мнения. – Она швырнула в вазочку надкушенное печенье, вышла из кухни. Когда пришел в комнату, Милена что-то смотрела в ноутбуке, забравшись в кресло с ногами. Я лег на до сих пор разобранную кровать, не удосужась снять одежду, видимо, Миля нарочно не стала ее заправлять, зная, что я сейчас лягу спать… Раньше мы засыпали обнявшись, теперь все чаще отворачивались друг от друга, мешая, толкаясь, пытаясь занять место побольше. У нас обоих накопилось столько негатива, что все чаще хотелось остаться наедине с собой, отгородившись разными одеялами. - Миля, почему мы до сих пор вместе? – Спросил, не надеясь услышать ответ. Но он последовал, Милена усмехнулась: - Что, уже насытился? Душа замены просит? Запомни, Димася, меня мужчины не бросают, это Я даю им отставку. - Ну, так оставь меня, если тебе от этого станет легче. - А зачем? – Она наконец-то оторвала взгляд от ноутбука. – Я же прекрасно понимаю, как только мы с тобой расстанемся, ты тут же побежишь к Любке каяться и просить прощение. И она тебя, как всегда, благородно примет и простит. Пройдет год-два, тебе с ней станет скучно, тогда ты прибежишь ко мне. Будешь ненавидеть и любить, презирать и обожать. – Засмеялась тихо: - Все мы это проходили и не раз. - Чего ты ко мне-то прицепилась? – Удивился ее непоследовательности. – Найди себе другого мужика и ставь на нем эксперименты. - Дима, - прикрикнула строго, - мы столько лет вместе, втроем, что стали одним целым… Наверное, ты единственный из мужчин, которого люблю. - Я настороженно покосился в ее сторону: что ей надо от меня? - Да, у меня немного другой взгляд на семейные ценности, и я могу признаться, что, если у тебя появится любовница в лице Любы, то постараюсь понять это и простить. - Она в одном прыжке оказалась на кровати, нависла надо мной. - Дима, пожалуйста, давай уедем отсюда! Я не могу здесь больше находиться, я задыхаюсь рядом с твоими родителями. Они меня ненавидят! Даже если между нами тихо и спокойно, твоя мать относится ко мне настороженно, все время в чем-то подозревая. Вчера она нарочно подала сырые сырники, а, когда я сказала, что их невозможно есть, она демонстративно выбросила их в мусорное ведро, сказав, что в ее доме либо едят то, что она готовит, либо не едят вовсе! Дима, уведи меня отсюда, мы заберем Юльку и станем жить одной семьей… Родители, узнав, что мы хотим переехать, высказались дружно: - Баба с воза, кобыле легче, - сказал папа. - Может, у вас и правда жизнь наладится, когда станете жить отдельно, - согласилась мама. – И нам с Костей легче, не гадать, где вечерами пропадает сношенька, пока ее муж за бандитом бегает. Парни на работе, узнав, что Милена официально разрешила мне иметь любовницу, открыли рты: ЭТО КАК?! Прохоров сказал: - Великая женщина! Таких бы побольше, а то чуть посмотришь в сторону, сразу орать начинают: бабник, козел! На развод подают… Андрей задумчиво произнес: - Чтобы моя Варвара, да добровольно согласилась на любовницу?! Да она бы мне отстрелила все сразу. – Посмотрел на меня внимательно: – А тебе не кажется, что ее доброта неспроста? Она что-то задумала. Я бы ей не стал доверять. - Точно, - согласился Прохоров. - Ты, когда спать ложишься, на всякий случай пистолет под подушку клади. – Мы расхохотались, а он обиделся. – Что вы гогочите?! У нас сосед к соседке ходил года два, и жена его знала, и молчала, с соседкой здоровалась, друг к другу за солью забегали. А потом на жену что-то нашло, она взяла ночью бритву и РАЗ! Отрезала мужу, все, что у него было! Все, нет мужика, киборгом стал с железным наконечником. Я представил, подумал, согласился: - Милена может! Тут пришел Миша, и мы замолчали, не желая при нем обсуждать детали семейной жизни, чтобы не вспугнуть – у него свадьба скоро, что заранее настраивать на негатив. Переезд назначили на субботу, Андрей клятвенно обещал меня не тревожить, что бы ни произошло. Миля принялась с таким энтузиазмом собирать и упаковывать вещи, словно мы переезжали во дворец, а на самом деле к ее матери. Снимать отдельную квартиру у меня, как всегда, не хватало денег, да и времени искать ее не было. Решили временно пожить с тещей, а там я что-нибудь придумаю – на лето можно снять дачный дом, они сдавались в аренду в любом кооперативе, как говорится "и дешево, и сердито". Елена Антоновна встретила нас не любезно, оглядела сумки, что я внес в прихожую, подвела итог: - Прибыли, вас только не хватало! Жили спокойно, прощай покой. - Елена Антоновна, вы сама любезность, - не утерпел, съязвил. - Дим, к тебе никаких претензий, тебя всегда рада видеть. Во теща дает! Но Милена остудила мое воображение: - Конечно, рада, ты всегда предпочитала чужого мужика родной дочери. - Прошла в комнату, сгребла из шкафа вещи Юлика, отнесла в комнату матери, свалила на диван: - Юлик будет жить у тебя. Мы молодые, нам по ночам сексом заниматься надо, нечего мальчишку раньше времени развращать. А твой возраст – сиди носки вяжи. - Сейчас, разбежалась! – Оскорбилась Елена Антоновна. Схватила вещи, потащила их в комнату дочери. Миля стала у нее на пути, загородила собой дверь, не пуская мать в комнату. У них началась перебранка, принялись швыряться друг в друга вещами Юлика. Я решил не вмешиваться в их разборки, потом крайним окажусь, ушел на кухню заварить себе чай или кофе, что найдется. Там, под открытой форточкой, курил Арчил Давидович, скрежеща зубами… - Была бы у меня такая дочь, я бы ее убил, так разговаривать с матерью, - сказал мне доверительно. - Хорошо, что Миля не ваша дочь, а то бы получили срок. У нее уже был папашка в детстве, который лупил за малейшую провинность, и вот что получилось из его строгого воспитания. – Я показал себе за спину, где шум стал стихать, видимо, женщины выдохлись. - Дима, где тебя носит? – Крикнула Милена. – Иди сюда! - Я обреченно пошел в комнату. Миля прямо на пол выбрасывала вещи сына, вытряхивая из ящиков стола тетради, карандаши и краски. - Неси отсюда игрушки, чтобы ни одной вещи его здесь не было! Из школы пришел Юлий, увидев мать, испуганно остановился на пороге, прижимая к груди рюкзак. Милена выглянула из комнаты, увидела сына, пошла ему навстречу, излучая материнскую любовь, отчего Юлий попятился, втянув голову в плечи. - Юлик! – Протянула к нему с нежностью руки, но вовремя остановилась: - Почему ты весь в снегу и потный?! Опять со шпаной с горки на рюкзаках катался? Сколько раз говорить, чтобы не водил с ними дружбу? Фу, не буду тебя целовать, не достоин. - Сердито отвернулась от него, Юлик облегченно выдохнул, и тут увидел меня. - Дядя Дима, вы будете жить с нами?! - Да. Ты как, рад, или расстроился? - Рад, я очень рад! – Глазенки его заискрились, в порыве нежности и признания обнял меня. - Я так боялся, что мама приедет одна! В освободившемся шкафу мне выделили целую полку! На остальных аккуратными стопками лежали вещи Милены. Я всегда поражался, как в Миле уживаются два характера – с одной стороны склочная баба, готовая закатить скандал по любому поводу, не задумываясь броситься в драку; с другой – внимательная, заботливая хозяйка, у которой все вычищено и выглажено. Постельное белье такое, что скрипит; в пьяном виде спать не ляжет, пока не вымоет сапоги и туфли. За мной она так же внимательно следила, рубашки отглажены, на брюках острые «стрелочки». Короче, не женщина, а сплошная загадка. …Я-то думал: что это Миля рванула с насиженного места, к сыну ближе? Оказывается, Донцов написал заявление в опеку: Юлик живет с бабушкой, мать видит раз в месяц, когда та с полученных алиментов привозит кулек конфет с пряниками. Донцов просил пересмотреть проживание сына, желая забрать его себе. Пока суд да дело, Милена, по совету Деккера, быстро смекнула и приехала к матери – получи фашист гранату, сына все равно не получишь! Первым делом она изгнала из дома Арчила Давидовича, пригрозив, что если он еще раз появится в их доме, с моей помощью депортирует его «обратно, откуда приехал». - Как устроился удобно, - кричала Миля на Арчила Давидовича, когда тому надоело слушать в свой адрес оскорбления, и он сделал замечание: «женщина, закрой свой рот». Лучше бы он молчал! – Езжай в свой аул и там командуй! Я тебе устрою веселую жизнь, ты у меня каждую ночь будешь ночевать в полиции, в обезьяннике, среди своих собратьев-чурок! Елена Антоновна пыталась возразить против изгнания любимого, объясняя… мне, что Арчил Давидович не претендует на квадратные метры в квартире, как думает Милена: - Он купил участок, строит дом. Как только все будет готово, мы переедем к нему, оставив квартиру полностью Милене. Надо подождать год. Но Милена ждать не хотела, ей надо было получить сразу все и сейчас. Следом за Арчилом Давидовичем из дома ушла Елена Антоновна, обещая внуку навещать его часто-часто, не бояться мамы и, если что, искать от нее защиты у меня. В доме наступила благоприятная тишина, наконец-то я приходил с работы в него, чтобы отдыхать, у нас действительно была настоящая семья – я, Миля и наш сын Юлий. Утром, прежде чем ехать в управление, заехал к Любе в больницу. С того дня, как ее нашли, у нее еще не брали показания. Она то лежала с высочайшей температурой и ее слова были больше похожи на бред, то была настолько слаба, что после двух-трех фраз покрывалась потом и могла уснуть посреди предложения. Ее недавно перевели из хирургии в терапевтическое отделение, лечили от пневмонии – последствия долгого лежания на ледяном полу в туннеле. Мама договорилась с Тасей, по очереди приходили к Любе практически каждый день, носили ей куриный бульон в термосах для подкрепления организма. Захожу в палату, Люба одна в ней, как королева, под особым наблюдением, с особым питанием. На тумбочке стоят бутылки с минеральной водой, в тарелке горкой фрукты. Люба лежала под капельницей, то ли просто с закрытыми глазами, то ли дремала, дышала хрипло, со свистом. - Привет, - сказал ей, присаживаясь на стул рядом с кроватью. Достал из портфеля йогурта несколько коробок, поставил на тумбочку, знал, что она их любит, за раз могла две-три штуки съесть. - Долго идешь, - прохрипела слабо, - ваши уже все перебывали, думали, показания дам, а я то без сознания, то с температурой. - Да всё дела, вот вырвался. – Достал папку, из нее блокнот, приготовился записывать показания. - Расскажи, что было. - Куприянов, - взглянула с упреком, - ты хоть бы ради приличия вид сделал, что пришел ко мне из-за меня, а не для того, чтобы показания взять. Что ж я дура, зная тебя, как облупленного, продолжаю надеяться, что ты изменишься? Идеалистка, правильно Милена говорит, ничто меня не исправит. – Устроилась удобнее, я помог ей подушку приподнять. – Ладно, записывай, может, с моей помощью медаль получишь. Как кого зовут по-настоящему, не знаю, я им свои прозвища дала. Сынок старший у них, его слушались… - Долго вспоминала подробности, описывая каждого, с кем пришлось общаться. Только об одном человеке не упомянула даже вскользь. - Люб, а куда Сынок делся, когда перестрелка началась? - Ушел, - сказала сразу. – Он люк открыл, первый туда спустился, я за ним. Но, когда спускалась, упала, ноги сильно разбила, поэтому он пошел вперед, а я, как могла, за ним. - Как же он мог уйти один, когда ты сама говорила, был еще слаб, еле ходил. У туннеля мы нашли капли крови – твои и еще одного человека, принадлежащие Лобанову Алексею Романовичу. - Алексей, - произнесла Люба с такой нежностью и мечтательной улыбкой, что я подумал, она опять влюбилась. Я дал ей возможность осмыслить новость, потом продолжил: - Люб, кто был с вами третий, кто на себе нес Лобанова? В туннели в нескольких местах земля сырая, на ней четко отпечатался каблук обуви. Давление каблука на сырую землю было таким, словно человек нес на себе другого человека… - Люба молча смотрела в окно на серое небо. – На люке мы нашли пальчики… Знаешь, кому принадлежат? Юрке Соколову. – Люба не шелохнулась, будто не слышала. – Ты о нем молчишь, чтобы не подставлять? Жалеешь в память о прошлом, о его любви к Тасе? - Он мне жизнь спас, - ответила глухо. Приступ кашля помешал ей продолжить, она буквально зашлась им. Я налил в стакан воды, помог сделать глоток. Она тяжело опустила голову на подушку, тяжело дышала. – Это он толкнул меня в яму, когда из двери делали решето. То, что я осталась жива, мне Юру благодарить надо… - Он закрыл за собой люк, когда вылез наружу. Не хотел, чтобы ты видела, на какой машине, в какую сторону уедет с Сынком. Он не собирался тебе помогать и вывозить из леса. - Говори, что хочешь, но Юра не мог так со мной поступить! Ты его не знаешь. Возможно, люк просто захлопнулся, возможно, еще какая причина, но если он не хотел мне помочь, оставил бы в комнате. - Посмотрела с отчаянием, взмолилась: - Не отнимай ни у меня, ни у него веру в человека. Я против Юры ни одного слова не скажу, на очной ставке скажу, что при встрече не узнала. – Вновь закашляла, придерживая иголку капельницы, чтобы не выскочила из руки, попросила: - Отключи капельницу, мне не дотянуться. - Люб, я не смогу промолчать о Соколове. - Делай свою работу, но меня предавать не заставляй. Я ему обещала ничего не говорить о нем. Если он узнает, что я его предала, окончательно разочаруется в людях. – Опять закашляла, кровать под ней буквально ходила ходуном. Помог отпить воды, придерживая ей голову, Люба с тяжелым вздохом промокнула выступившие слезы. Разговаривать, когда она в таком состоянии, бесполезно, Люба сосредоточена на своей болезни, настроена на защиту Соколова и питает к Сынку сострадание. Даже если что-то знает, сейчас будет молчать. Захлопнул блокнот, кинул его в портфель. - Ладно, давай выздоравливай. Зайду в следующий раз, когда будешь способна давать показания. Люба только хотела вновь закашлять, услышав мои слова, оторопело уставилась на меня, зажимая рот пододеяльником. - Значит, так просто, проведать по дружбе ко мне ты зайти не можешь, да? – Спросила с вызовом. – Я лежу здесь, возможно, умираю, а ты из-за каких-то показаний пришел, если бы не служба, вообще обо мне забыл?! - Мстительно сощурила глаза: - Знаешь, Куприянов, я освобождаю тебя от такого ярма, можешь больше ко мне не приходить, все равно ничего не скажу… Пусть Прохоров приходит, с ним, по крайней мере, весело, и насчет него в заблуждение не впадаю, точно знаю, что ему от меня надо. И Фукачев пусть приходит, ему расскажу, а тебе не стану, чтобы за мой счет еще и повышение получил! Вали отсюда, а то врача позову, скажу, что от твоих расспросов мне хуже стало и давление поднялось! Я покорно пошел от нее, как пес, которому дали под хвост пинка. Сам не знал, что хочу получить от Любы – понимал, между нами ничего быть не может, но и полностью отпускать от себя не хотел. Я эгоист? Да. Признаюсь. Ругать себя и обвинять могу долго, но что есть, то есть. С каждым разом отпускать ее от себя мне тяжелее, порой, казалось, настанет время, когда оставлю возле себя навсегда. Возможно, предложение Мили насчет постоянной любовницы не такой уж и бред… А не случайно ли мы переехали от родителей к Любе ближе? Неужели переезд в старый двор - часть плана Мили, и Донцов со своими угрозами ни при чем? Милена еще раньше предупредила, что, когда пойдет на аборт, понадобится моя помощь, в чем она будет заключаться, не объяснила, но я очень удивился, когда она подошла: - Давай деньги, врач принимает только наличкой. И еще, завтра ночью не планируй никаких дел, едем делать аборт. - Почему ночью? Подпольный аборт? – Какую ночь нормально выспаться не удается, уже как лошадь в стойле, стоя засыпаю. - Куприянов, почему подпольный? Просто ночью другие расценки, намного дешевле, чем если делать днем. - Почему? – Уставился на нее, прикидывая варианты. - Потому что днем надо делиться с завотделением, медсестрой и санитаркой. А ночью только с медсестрой! В десять часов вечера повез Милену в больницу, оставив на всякий случай Андрею свои координаты, чтобы знал, где искать, если случится что-то экстраординарное, а телефон окажется разряжен. Когда она уже выходила из машины, не удержался, окликнул: - Миля, а если бы это был мой ребенок, ты бы его тоже убила? - А ты докажи, что он не твой. – Она не уходила, смотрела на меня с легкой улыбкой, будто что-то ждала. Но я молчал, тогда она усмехнулась, решительно направилась в сторону больницы. Едва за ней закрылась дверь, надвинул на глаза шапку и сразу же уснул… Проснулся от стука в окно, думал, пришла Милена, но это стоял лейтенант ДПС, на противоположной стороне стояла машина, за нами наблюдал водитель. - Почему стоите здесь третий час, - спросил лейтенант. – Ваши документы. – Полистал, прочитал, виновато козырнул: - Простите, показалось подозрительно, что стоит машина под окнами роддома. Мы ехали, вы стоите, возвращаемся через три часа, опять стоите. У нас недавно звонок был, объявился эксгибиционист, караулит женщин, пугает их. Одна прямо здесь, на порожках, чуть от страха ни родила. Дверь открылась, из больницы вышла Милена, ее шатало, как пьяную, она едва спустилась, держась за поручни лестницы. Я подбежал к ней, подхватил на руки, она безвольно откинула голову, тихо через зубы произнесла: - Домой, быстрее. Мне надо лечь… - Миля, тебе же плохо, а если дома станет хуже? – Но уже нес к машине, лейтенант услужливо придерживал открытой заднюю дверцу. Пока ехал, все время смотрел на Милю, как она лежит без движения на сидении – жива ли? Может, потеряла сознание? Но дыхание было ровное, только редкое постанывание говорило о том, что она стоически переносит боль. Ночью боялся за нее, она то впадала в забытье, то стонала, просила пить, сделав полглотка, затихала… Губы у нее потрескались, щеки потеряли свой розовый цвет и ввалились, под глазами появились серые тени – аборт явно дался ей очень тяжело, я даже подумал: стоит ли минутное удовольствие таких мук? Утром, прежде чем уйти, попросил Елену Антоновну последить за дочерью, и, если будет хуже, чем сейчас, или откроется кровотечение, пусть позвонит мне и вызовет скорою помощь, даже если Миля начнет возражать. - Да что вы так переживаете, Дима? – Удивилась беспечно. - Обычный аборт, не первый и не последний. Сейчас оклемается, встряхнется, и опять пойдет гулять. Миля всегда была блудливой кошкой. Меня ее слова просто взбесили! Повернулся к ней, с большим желанием дать хорошую пощечину, чтобы привести в чувство: - Она ваша родная дочь. Какой вы ее воспитали, такой она и стала. Может, пора пересмотреть свое отношение к дочери, которой испоганили жизнь, с самого рождения выливая на нее свой негатив? Думаете, мои слова ее как-то задели? Елена Антоновна выслушала мою пламенную речь… и рассмеялась, ни слова не отвечая, пошла будить Юлика, ему пора было в школу. Внук единственный, кого искренне любила эта женщина, не чая в нем души, с легкостью возведя в ранг божества. С каким бы удовольствием она забрала его себе, желая стать ему не бабушкой, а матерью. Сколько раз просила Милену: «Он тебе не нужен, отдай его мне. Готова выкупить Юлика у тебя за любую цену». Я видел, что сын Милену интересовал, как средство наживы, могла с ним играть, покрасоваться перед подругами, показав, какой хорошей матерью является, но как только «спектакль» заканчивался, сын отодвигался в сторону: уйди, не мешай. Еще можно было позвонить Донцову: «Ребенку нужен отдых, на каникулах он едет на неделю в детский лагерь, оплати путевку»; могла пригрозить матери: «Или ты сделаешь, как я говорю, или больше не увидишь своего внука! Я уеду из этого чертового города и заберу его с собой!» И все сразу менялось – Донцов оплачивал путевки, увеличивал алименты, Елена Антоновна делала все, как говорила дочь. Юлий мать не любил, он ее боялся, не тянулся к ней детской душой, не ища в ней тепла. В ее присутствии старался быть как можно менее заметным – сядет в уголочке с книжкой в руках и его не слышно больше. Обожал свою бабушку, к ней тянулся, рассказывая случаи из школьной жизни, делясь впечатлениями от выставки, на которую ходил с отцом: «Мама Лена, давай, когда Арчил построит дом, мы с тобой на участке посадим цветы. Я видел на выставке, они такие красивые, яркие, и запах приятный». Отец сына тоже баловал: хочешь компьютер – пожалуйста. Хочешь научиться кататься на лыжах при личном тренере – да ради Бога! Ребенок захотел выходные провести возле моря, тут же берутся билеты, и отец вылетает с сыном в субботу, возвращаются с воскресенье вечером, бабушка от внука получает сувенир, родная мама кукиш. Вот уже новый скандал: «Бездушный выродок, надо было сделать аборт, чтобы не рожался очередной моральный урод!» Доставалось Донцову: от такого негодяя и подлеца, никто путный родиться не может. А Донцов брал с собой сына, увозил его в лес, строили шалаш, ловили рыбу. А потом отпускали её в речку, сочиняли истории у костра, и каждый день звонил, говорил: "я очень люблю тебя, мой мальчик. Ты самое дорогое, что есть у меня". Милену злило даже то, что я относился к Донцову нейтрально, не пытался с ним бороться, противостоять, не настраивать сына против отца. Ее буквально бесило, когда я спокойно относился к тому, что Юлик уезжал куда-либо с отцом. У меня с Юликом дружеские отношения, могли вместе строить корабли, потом в ванной устроить морской бой. Он показывал, чем занимался в кружке по роботостроению. У него в музыкальной школе концерт: «Дядя Дима, придете послушать, как я играю на скрипке со сцены?» - «А маму пригласить не хочешь?» - «Нет, ей это не интересно». В школе был трудный диктант, Юлик написал его на «пять», вечером мы решили отметить победу, сели за стол, но Милена пошла звонить подруге – у той вышла книжка со стихами, надо поздравить с очередным успех. …Сынок и Немой словно сквозь землю провалились! У них была заранее подготовлена машина, находившаяся недалеко от люка. Они доехали до центральной дороги и неизвестно куда повернули - то ли в город, то ли, наоборот, в обратную сторону. Сынок истекает кровью, у него открытая рана, которую надо обработать, в больницу обращаться нельзя, значит, что надо делать? Остановиться в спокойном месте, обработать рану и дать отдых больному. Возможно, у них есть еще одно место укрытия, куда они и устремились на машине. Подельники на следствии показали, что Сынок был «головой, модератором идей». Немой его заместителем, в его руках находился общак. У Немого золотые руки, любой сейф вскроет на раз-два, придумал такую штуку, которая взрывается при нагреве на солнце. Сынок прислушивался к мнению Немого, тот единственный, кто мог спорить и отстаивать перед ним свою точку зрения. О запасных квартирах, где парочка могла бы укрыться, никто не знал. Но поговаривали, что у Немого где-то имеется шикарная дача, в которой можно жить год, никуда не выходя: «погреб забит консервами на случай атомной войны». - Ты сам эту дачу видел? Хоть раз на ней был? - Не, он на нее никого не водил. Сынок один раз был, потом подтрунивал над Немым, говорил, у того на огороде вырыт бункер. Спросили у родных Немого, где его дача – брат вытаращил глаза, пробормотал: «Я Юрку сто лет не видел, может, и есть у него дача, а может, и нет. Говорят, он черный риелтор, каждый месяц что-то покупает и продает». Опа, вот это поворот! А у нас как раз Мишка занимается черными риелторами, которые квартиры скупают и бабок с дедами в леса жить отправляют. Как раз там появилось новое лицо, случайно засветилось, по описанию на Соколова походит. Проверили любовниц двух друзей. Сынок по большей части пользовался услугами проститутки. Немой тоже ходил к ним, но относился к ним пренебрежительно, был с ними груб, пытался оскорбить, унизить, не раз говорил, что: «среди десятка найдется одна, ради которой можно совершить что-то доброе». Между друзьями было одно общее, что сблизило в тюрьме, но что именно это «общее», никто не знал… Еду на службу, солнце ярко светит, женщины кругом красивые, всем улыбаются, воздух пахнет весной – он буквально пропитан запахом обновления… Прихожу в отдел, у Прохорова вовсю открыта форточка, по комнате гуляет ветерок, шевеля листы на столах. Он расслабленно сидел в кресле, пил из большой кружки кофе, задумчиво рассматривая перед собой картину Перова «Охотники». Откуда у нас появилась эта картина, уже никто не помнил, но недавно ее поставили в реестр, и теперь она числилась за кабинетом. Мишка сосредоточенно всматривался в компьютер, активно крутя колесико «мышки», что-то хмуро подсчитывая на листе. - Где начальство? – Кивнул на стол Андрея, который был непривычно пуст. - К твоей поехал в больницу, она вспомнила что-то важное. - Отозвался Прохоров. Посмотрел на меня хитро, уточнил: - Условие поставила: кто угодно, но чтобы тебя близко к больнице не подпускали. Так и сказала: видеть его не хочу. Диман, ты чем ее достал? Мишка озадаченно оторвался от компьютера: - Мужики, вы уже решили, что будете дарить женщинам на восьмое марта? Всего неделя осталась… Читаю статью: "Что подарить жене, маме, бабушке". Для бабки нашел – тапки. Теплые, с опушкой, дорогие, но они того стоят, для бабки тапок не жалко, она меня в детстве воспитывала. Для матери нашел – платок. Шелковый, с кистями и какой-то там нитью. Стоит дороже, чем тапки, но мать - это святое, для матери можно последнее отдать. Самое сложное найти подарок жене, мы только поженились, она еще как девушка для меня, сколько статей прочитал, одно говно предлагают. Вот, пожалуйста: «Каждая девушка в душе остается маленькой девочкой, а все девушки любят мягкие игрушки»… - С осуждением посмотрел на нас, словно это мы написали подобную статью. - Моей Флере, если и нужна игрушка, то силиконовая из секс-шопа, но не плюшевый мишка. - Вот и подари ей силиконовую игрушку, - загоготал Прохоров. В кабинет вошел Андрей, Прохоров тут же принял сосредоточенный вид, Миша скрыл страницу со статьёй, а я, пользуясь льготами, поставил греть чайник. - Я смотрю, у вас тут весело, - сказал Андрей, проходя к столу, снимая куртку, ослабевая воротник рубашки: - На улице настоящая весна! Так и хочется послать все и всех на хрен, но долг перед Родиной обязывает переться в кабинет. Сделай мне кофе, - попросил меня, обратился к остальным участникам: - Я не понял, а что мы такие расслабленные, работы больше нет? Все дела раскрыты, преступники пойманы? У Миши тут же находятся срочные дела, он убегает на неотложную встречу с пострадавшим от риелтора. Прохоров «вспоминает», что на сегодня у него запланировано просмотреть несколько старых дел, отправился в архив. Мы с Андреем остались вдвоем, налили воды в кружки, сыпанули растворимого кофе, разбавили сахаром и принялись совещаться. - Люба вспомнила один интересный разговор с Сынком. Он как-то разоткровенничался, сказал, что в девятом классе был влюблен в свою одноклассницу. По имени не называл, но несколько раз промелькнуло «Зая». Любовь была сильной, но родители девочки были против, отец занимал какую-то должность, и по своим связям посадил Сынка на какой-то срок, а девчонку отправили в другой город к бабке. Прошло столько-то лет, и осенью он ее случайно встретил возле магазинов с сумками. Так вот Сынок спрашивал у Любы совета: завязать с этой Заей отношения заново, или наказать за папашку. Люба посоветовала забыть обиду и простить, тем более, что дети за родителей не отвечают. «Вас разлучили насильно, девочка не виновата, что ты не нравился ее отцу. А вдруг она и есть твоя настоящая любовь, которую можешь упустить?». То, что Любе удалось разговорить Сынка на любовную тему, не удивляло, она так умела слушать, восторженно ахать и сопереживать влюбленным (тем более, которых насильно разлучили изверги родители), что любой расколется. Она же каждую историю в свои романы вставляет, чтобы было о чем писать. - Человек в бессознательном состоянии еще не в таком может признаться, - согласился я. – Он же был все время на уколах, вот и рассказывал все подряд. - Потом, когда очнулся, в отказ пошел, сказал, что все это придумал, чтобы ее повеселить, и, если Люба начинала расспрашивать про Заю, злился, говорил, что это плод ее фантазии. Вот что связывало Сынка и Немого, они оба попали в тюрьму из-за женщины, обоих предали, но… Сынок встречает Заю через столько лет, и чувства вспыхивают заново, они взрослые люди, родители своими запретами не помешают. - И ты считаешь, что заявиться к любимой женщине через столько лет с дыркой в боку - это нормально? – Уставился на него, представляя картину встречи. – И как ей объяснить, почему он не пошел в больницу, почему даже домой нельзя вызвать врача? Это насколько надо любить мужчину, чтобы не включить здравый смысл и не побеспокоиться о своей безопасности? - Вот это и выясни: кто такая и почему никому не сказала, если впустила, – распорядился Андрей, со стуком ставя пустую кружку на стол. – Ноги в руки и пошел. - Ну а кто ж еще, - усмехнулся на приказ. – Я даже не сомневался. Когда был в дверях, Андрей окликнул: - Представь: вы с Любой не виделись десять лет, и ты приходишь к ней ночью окровавленный, говоришь, что тебе надо спрятаться, чтобы об этом никто не знал. Как думаешь, она бы тебя приняла? Я растерялся: вот это вопрос! Действительно стоит задуматься… - Думаю, приняла бы. Потом выпытала подробности и уговорила пойти сдаться. Пока сидел, посылала бы мне посылки и ездила на свиданки… Мы бы еще пожениться успели до конца срока. - А хочешь знать, что она мне на это ответила? - усмехнулся Андрей. - Слово в слово, что ты сейчас. Иди и помни: одинокие женщины способны на многое. Первым делом поехал к матери Сынка, расспросить о школьных годах ее сына. Женщина была рада поговорить с кем-нибудь, охотно выложила подробности: и как учился, и как был активистом, и как учителя обещали, что «мальчик далеко пойдет». - Лешенька добрый, мухи не обидит, заботливый, внимательный, денег на лекарство дает, – покосилась на бутылку водки, что стояла в углу стола. – Рос интеллигентным мальчиком, дружил с Леночкой Зайцевой, звал ее так смешно: «Моя Зая». Но родители Леночки его невзлюбили, Лешеньку подставили под грабеж, киоск ограбили, кто-то из пацанов на Лешу показал, что он их на этот киоск навел. А он ни сном, ни духом! Пока суд да дело, взяли Леночку, отправили к бабке в другой город, чтобы, значит, она свидетельницей не пошла, что в день грабежа они вместе были. Разлучили молодых, думали, если не будут видеться, то любовь пройдет. - Женщина радостно хихикнула: - Может, любовь и прошла, да только последствия остались! - Что вы имеете ввиду? – Замер, догадываясь, что сейчас услышу: - У Леночки Зайцевой родился ребенок от вашего сына?! - Да!! – Женщина победно расхохоталась. – Лешенька совершенно случайно встретил ее, идет с двумя сумками, он решил ей помочь, поговорить о жизни, вспомнить молодость. Подходят к подъезду, а из него выходит мать Леночки и ведет мальчика за руку. Лешенька мальчика увидел, сразу все понял – вылитый он в детстве! - Женщина показала на стену, где висели две фотографии в самодельных рамочках: - Ну, где здесь Леша, а где Матюша? - Вы адрес Лены знаете? - Новый нет, а родители ее жили напротив школы, где раньше учились Леночка с Лешей. Чтобы не было разговоров, родители купили дочери квартиру, а Матюша ходит в школу, где учились мать с отцом. Я раньше приходила Матюшу проведать к Леночке, но она недавно позвонила, сказала, что у нее дома начался ремонт, Матюшу отвела к своим родителям, чтобы ребенок не дышал краской, а я с ее родителями до сих пор не в ладах. Не могу простить, что они Лешу за просто так посадили, всю жизнь ему испоганили из-за этой чертовой любви! Ну, вот все и сошлось! Ищем Сынка у Зайцевой. В машине позвонил Андрею, попросил пробить адрес Зайцевой… Представил ее: с косой до пояса, зеленые глаза, но можно голубые, тоже не плохо. Божественная грудь, ноги, талия…аах!... И каково же было мое разочарование, когда увидел эту самую Зайцеву – обычная женщина старше своего возраста, какая-то стрижка а-ля «я современная женщина», уставшие серые глаза учительницы средних классов. К такой не подойдешь, не спросишь: «У тебя живет Сынок?». Такая пошлет так далеко, что назад дорогу не сразу найдешь. Сынок с Немым знают, что их ищут, Зайцева для них находка – живет отдельно от родителей, сын у бабки с дедом, у нее можно перекантоваться до лучших времен. Значит, надо торопиться, как только Сынку станет немного лучше, Немой попробует вывезти его из города. Вечером в подъезде Зайцевой пьяные ребята подняли шум, стучали в двери, просились в туалет, угрожая, если их не пустят, справить нужду между этажами. Жители принялись звонить в полицию, требуя немедленного прибытия, принять меры. И только из квартиры Зайцевой не раздалось ни звука. Кто бы утерпел, кто бы не испугался, когда в квартиру к одинокой женщине ночью ломятся пьяные мужики, угрожая выломать дверь? И она не сделала ни одного звонка в полицию, когда под рукой находятся городской и сотовый телефоны. Да тут любой сорвется, и высказал по «02», все, что думает по поводу работы полиции, а она молчит! Позже Прохоров доложил: - Когда приехала полиция, ходили по соседям, опрашивая их. Зайцева дверь открыла, но в квартиру не пустила, разговаривала через порог. Но я заметил в прихожей мужскую обувь, одну пару. За Зайцевой замечено: последнее время носит большие сумки с продуктами, в основном покупает мясо, а мясо нынче дорогое, на учительскую зарплату много не купишь. Еще ее несколько раз встречали в аптеке, покупала шприцы и бинты. - Немой мужик хитрый и умный, да и Сынок не дурак, - рассудил Андрей, - вряд ли они поверят, что пьяные мужики ломились к ним просто так, хотя до этого момента подобных инцидентов не было. Они постараются уехать в ближайшее время. - Днем рисковать не станут, значит, уедут ночью, - подсказал я. - И, думаю, именно сегодня, пока стало тихо, и у нас у всех передышка. - Да, будем брать сегодня, вызывай группу захвата. – Решился Андрей. - Предупреди, что они могут взять женщину в заложники, и у них оружие. Позвонила мама, сказала, что надо помочь Любе с сумками – ее сегодня выписывают, как она тяжелые сумки домой понесет? А Таська прийти не может, лежит в больнице на сохранении. - У Любы две сумки, как она с ними двумя пересадками будет прыгать? – Продолжала внушать мама, хотя я не очень отказывался. - Место в автобусе не уступят, а она попросить постесняется, будет стоять до самого дома, трястись. Последний шанс тебе с ней помириться, другого долго ждать придется. Андрей сразу разрешил за Любой заехать, только предупредил: - Езжай, но быстро, не на полдня. Обратно поедешь, позвони, у меня для тебя задание будет, я пока справки наведу… Подгадал, чтобы ближе к выписке подъехать, не ждать долго, Люба уже сидела в холле с вещами, меня увидела, удивилась: - Ты что приехал? Все, что вспомнила, давно Андрею и Прохорову рассказала, нового ничего не узнаешь. - Домой тебя отвезу, чтобы по маршруткам не тряслась. – Подхватил сумки, пошел на выход, она за мной побежала. - Ой, да ладно уж, я бы такси вызвала, деньги есть, Таська на всякий случай дала. - На ней были старые сапоги, потертое пальтишко, едва застегивающееся на животе. Люба мельком взглянула на себя в зеркало, вздохнула сокрушенно: - Мне бы до апреля дотянуть, в весеннее переоденусь, а то на бомжиху похожа… Сапоги жалко, итальянские, новые, всего один сезон проносила… Тетя Клава надоумила с сумками помочь, или сам догадался? - Тебе-то какая разница, - с облегчением поставил сумки в багажник (они и правда тяжелые, интересно, что она в них напихала?) – Мне, может, не терпелось последние новости рассказать. – Подождал, когда усядется на переднее сидение, застегнет ремень, тогда захлопнул дверцу, для надежности проверил, не открылась бы во время езды. Сел за руль, и только когда выехали с больничной стоянки, продолжил: - Вчера Сынка с Немым взяли. – Наблюдал, как Люба напряглась, смотрела выжидающе. – Соколов у нас, дает показания, Лобанов убит. - Убит?! – Вскрикнула с болью в голосе. – Ой, как жалко, сколько труда в него было вложено, такую сложную операцию сделали, я его выхаживала, как за ребенком ходила. И все напрасно, все напрасно… - Повернулась ко мне: - А не убивать нельзя было? - Они первые начали, их предупреждали, чтобы не сопротивлялись. С ними была беззащитная женщина, они ее не пожалели… Люба взглянула на меня так, что почувствовал весь ее негатив. Потом отвернулась, но не выдержала, выговорила: - Вы же могли что-то сделать, вас там было много и все в бронежилетах. А их двое, один истекает кровью, из последних сил цепляясь за жизнь. Они боялись, им было страшно, они чувствовали себя загнанными зверями, попавшими при отстреле в капкан. Господи, как мне их обоих жалко, у обоих жизнь переломана: у одного из-за любящего папочки, а у другого из-за любви к взбалмошной девочке. - Пожалела? А женщину тебе не жалко, ту самую, у которой любящий папа? Она поверила Лобанову, приняла его в свой дом, а он ее жизнью рискнул не задумываясь. И если бы ее при захвате случайно убили, у нее остался бы малолетний сын, кстати, от Лобанова. У Любы на глазах сверкнули недоверчивые слезы, отвернулась к окну. Молчала недолго, сказала глухо: - Юру жалко до боли. Он хороший… Жил мальчик с чистой душой, мечтал о добром и светлом, как встретит девочку, полюбит ее, создаст с ней семью с двумя детишками. Вырос, встретил, полюбил. Полюбил так, что ради нее пошел на воровство. Из доброго и чистого превратился в вора, а остальные, кого за руку не поймали, тут же от него отвернулись… - У него своя голова на плечах! У каждого человека есть выбор делать или нет, и каждый для себя выбирает свою судьбу. - А знаешь, кто надоумил Юру своровать колбы? – Повернулась ко мне с вызовом, смотрела с презрением, словно этим человеком был я. – Мой отец. До конца своей жизни, каждый день проклинал себя, что сделал с Юрой… Где-то читала, параллельно нашей жизни в другом измерении есть другая жизнь, в которой все наоборот – если здесь страдаем, то там счастливы. Вот я и думаю: вдруг там Юра с Тасей вместе, у них двое детей, как и мечтали. И я замужем за любимым мужчиной, у меня семья и есть к кому возвращаться домой… - Она тихо заплакала. - Я с Тасей поругалась из-за Юры, она меня обозвала «ненормальной дурой». Можно подумать, дураки бывают нормальные… Сколько Юре могут дать? - Лет двадцать, наверное. Там много статей. - Оойй! - воскликнула Люба, закрывая лицо. Потом безвольно опустила руки на колени: - Хорошо сейчас расстрел не дают. Это сколько же ему будет, когда он опять выйдет, если выйдет?... Ооойй! - Что, посылочки слать будешь? – Усмехнулся жестко, ничуть не сопереживая ее страданиям. – Или трогательные письма писать? Ладно, по молодости, из-за любви пошел на воровство, но отсидел срок, вышел с чистой совестью на свободу, начинай жить заново, воплощай свои мечты, строй семью, рожай детей. Нет, он этого не хотел, он пошел грабить, убивать таких, как ты, как Елену Зайцеву, которые жалели и сочувствовали. – Умолк, сосредоточенно глядя на дорогу, пережидая светофор. – Ты не о Соколове, о себе подумай, как дальше будешь жить. Мы тебе, конечно, справку дадим, что была задействована в спецоперации по поимке опасного преступника, но заведующая может заартачиться… Мама предлагает на первое время пожить у нас, в моей комнате. Или Тасю к себе пригласи, у тебя места много, все поместитесь… - Я не поняла, - повернулась ко мне Люба. - Как это я поживу в твоей комнате, а ты, вы с Миленой куда? - Мы с Милей давно уже переехали к ее матери. - Попытался пошутить: - Так что теперь часто будем видеться во дворе… Люба всем корпусом повернулась ко мне, уставившись во все глаза, потом всплеснула руками и расхохоталась, словно ее пощекотали: - Вот это поворот! Час от часа не легче! А я-то лежу в больнице, планирую, как жизнь заново начну, без воспоминаний из прошлого. Из больницы уволюсь, чтобы с тетей Клавой больше не встречаться, чтобы о тебе ничего не слышать, о Милене не знать, словно вас не было в моей жизни. И что узнаю?! Ты с ней в моем дворе, окнами в мои окна, чтобы знать, чем вы занимаетесь вечерами. Каждый раз сталкиваться на одной остановке, в один магазин за хлебом ходить… Господи, как же вы мне оба надоели, как я устала от тебя за эти годы! И почему ты встал на моем пути?! - Что ты разоралась, - не выдержал, рявкнул на нее. - Не хочешь в Милины окна смотреть, не смотри, я на твое внимание не претендую. Можем вообще договориться: ты меня не знаешь, я тебя. Можешь даже не здороваться при встречах, не обижусь! - Очень хорошо, просто замечательно! Останови машину, лучше я пешком дойду, чем с тобой ехать! - Да пожалуйста! – Остановил машину возле Любиного подъезда. – Тем более, мы уже приехали. Любка выскочила, сама сумки из багажника похватала, спасибо не сказала, ускакала, хлопая за собой дверями… Удивительный человек, никакой благодарности, всегда найдет к чему придраться. И почему я выбираю женщин одного характера – могут вспыхивать от любого пустяка на ровном месте! Сколько же терпения с ними надо! Позвонил Андрею, тот дал очередную команду. Уже хотел положить трубку, как он задал вопрос: - Вы с Любой договорились о дальнейшем существовании? - Договорились, домой теперь будем ходить через подвал и чердак, чтобы во дворе случайно не встретиться. Завтра с утра придет за справкой, что выполняла наше задание, я с утра уезжаю на задание, чтобы ее не видеть, - предупредил на всякий случай, слыша, как Андрей засмеялся. Его всегда забавляли наши с Любой отношения. …Вечером пришел домой, Милена встретила с усмешкой: - Не успела я во двор войти, соседи доложили: пока я на работе, ты Любу Гущину на машине катаешь, в подъезду подвозишь средь бела дня. – Нарочито нахмурилась: - Опять любовь-морковь началась, никак не отлипнете друг от друга? - Боже, Миля, - не поверил ей, - да ты, поди, ревнуешь? Миля подошла к окну, смотрела во двор, на плотно зашторенные окна напротив. Я нарочно, желая позлить Любку, с надеждой, что она подсматривает за нами, обнял Милю, принялся с ней целоваться. Она отозвалась с таким трепетом и жаром, которого давно уже не было в наших отношениях. - Интересно, что она сейчас делает, - спросила Миля, тихо постанывая под поцелуями. – Как думаешь, она подсматривает за нами? - Тебя это тоже заводит? - Еще как! – Она сама меня поцеловала, как делала это раньше, когда хотела, чтобы я был полностью ее. – Меня это заводит намного больше, чем ты думаешь, даже больше, чем простой секс с мужчиной. - И вновь поцеловала так, что через минуту я обо всем забыл. Такого секса, как в этот вечер, у нас с ней никогда еще не было, я даже предположить не мог, что в Миле осталось что-то неизведанное мною.