Чёрные бабочки

Они с Кокичи безмолвно сидят на полу у кровати уже минут десять. Растерянный взгляд аметистовых глаз направлен в тёмную ночь за окном. Бледное лицо очерчено холодным серебром луны. Свет выключен, вокруг тишина, нарушить которую никто так и не решился. Кокичи... Сегодня что-то в нём необратимо изменилось. Треснуло и разбилось на мириады осколков. Шуичи не знает, что именно, но чувствует — что-то очень важное. Поначалу это кажется неправильным: словно механизм, что исправно работал долгие годы, внезапно дал сбой. Кокичи Ома всегда казался человеком без проблем, бесконечно радостным, неугомонным. За ним всюду следовал шум, куда бы он ни пошёл. Его многие недолюбливали, ещё больше людей просто не понимали, а может и не хотели никогда понимать. Но, казалось, его это ничуть не волнует. С его лица никогда не сходила улыбка, порою дерзкая, иногда самодовольная. А глаза всегда искрились детской беспечностью и чем-то, поразительно напоминающим настоящее счастье. А сейчас... Он кажется абсолютно брошенным. Маска разбилась, но под ней не оказалось ни дерзких улыбок, ни искрящихся глаз. И ни малейшего намёка на счастье. Шуичи и рад бы помочь. Но не знает как. Ведь человека, которого, как он думал, он знал, на деле словно никогда не существовало. И ему бы почувствовать себя обманутым, но никак не выходит. Хочется лишь обнять, защитить и сказать, что всё будет хорошо. — Ома-кун, — пробует Сайхара. Собственный голос звучит непривычно сдавленно. — Ты... как? Кокичи молчит, устало прикрывает глаза, словно пытаясь понять собственные чувства. Трёт рукой лицо – нехарактерный жест для него, – а затем просто вздыхает. — Я напуган. Нет, я... Просто в ужасе, — коротко невесело хмыкает он. Губы дрожат в нервной улыбке, и мальчишка словно пытается объясниться: — Ну, понимаешь, мне удавалось чувствовать себя в безопасности абсолютно в любом месте и любой ситуации благодаря своей способности, которая буквально делает меня всемогущим в глазах других людей. Но... — запнувшись, Кокичи с трудом сглатывает ком в горле и, подтянув колени к груди, опускает на них голову. В отчаянном бессилии прячет взгляд. — Я, как никто другой, знаю о каждой своей слабости. И в том месте с одной из них мне пришлось столкнуться лицом к лицу. — Ты ведь о тех подпространствах, в которых не работают способности? — осторожно предполагает Сайхара, говорит чуть ли не шёпотом, боясь спугнуть момент искренности. Ома кивает, так и не подняв головы, крепко сжимает пальцами ткань своей пижамы. — Тогда я подумал, что лишился дара. Хотя... — его голос внезапно становится таким тихим, что Шуичи с трудом разбирает следующие слова. — Может, так было бы даже лучше. — Что ты имеешь в виду? — Я ненавижу свою способность, — легко говорит Кокичи, как будто это самая очевидная вещь. — Всей своей прогнившей душой, — и без того негромкий голос срывается на шёпот, тонет в густой темноте комнаты. Вот-вот растворится. — Была бы возможность избавиться от неё, с радостью бы это сделал. Сайхара думает, что ему послышалось. Мальчишка, который при любом удобном и неудобном случае хвастался своим необычным даром, теперь так просто говорит о том, что без сожалений отказался бы от него? Это кажется просто немыслимым. — Как только мои способности проявились, вся жизнь пошла крахом, — продолжает Ома, по-своему интерпретировав чужое молчание. — Наивно думал, что теперь-то меня точно ждёт безоблачное будущее, а в итоге... лишился всего, что имел. Слова замирают, вместе с ними и время, кажется, и вселенная. Ома больше ничего не говорит. В воздухе повисает недосказанность, вязкая, она сквозит в каждом неровном вздохе. Шуичи не смеет прервать молчание первым. Чувствует, что должен сказать что-то. Но не говорит. Мысли в ступоре, голова кругом. Проходят минуты, удушающая тишина вьётся вокруг них темнеющими клубами дыма, и проходит немало времени, прежде чем Кокичи решается вновь заговорить: — Знаешь, Сайхара-чан, — зовёт он, стараясь придать голосу привычный фальшиво беспечный тон. Но с треском проваливается, звуча до невозможного уязвлённым. Понимает это. И больше не пытается. — Я не думал, что вы придёте за мной. Даже мечтать об этом не мог. Как-никак, большую часть сознательной жизни я справлялся в одиночку. — Мы бы не бросили тебя, — Шуичи искренен, говоря это. Знает, окажись он снова в прошлой ночи, поступил бы точно так же. Даже если бы знал, что живым ему оттуда не выйти. Эта мысль такая странная, как будто даже глупая совсем, но отчего-то она кажется единственно верной. Мимо бесшумно что-то проносится. С огромным удивлением он понимает, что это бабочка. Изящное насекомое неспокойно кружит под самым потолком, тонкие чёрные крылышки беззвучно трепещут, поблёскивая в холодном свете луны. Завораживает. Кокичи всё ещё прячет взгляд, головы не поднимает. Шуичи обдумывает чужие слова. Почему-то даже не получается сомневаться, что всё сказанное - правда. — Эй, Ома-кун, — робко начинает он. Где-то под рёбрами просыпается необъяснимое желание помочь. — Как долго ты был один? Ома усмехается, в голосе сквозит подступающая паника: — Н-ну... — Сколько тебе было, когда проявились твои способности? — Это слишком личное, Сайхара-чан! Неужели тебя не волнуют мои чувства?! — чересчур наигранно возмущается Кокичи, наконец взглянув на него, и ухмыляется картонно ярко – безнадёжная попытка натянуть маску обратно. — А? — Сайхару словно что-то в один миг одёргивает, приводя в чувство. — Т-ты прав... прости. Комнату охватывает тяжёлое молчание. Шуичи понимает, что перешёл незримую границу, затронув то, что трогать было нельзя. И, видимо, поплатился за это доверием. Чувство вины давит куда хуже тишины, он вновь хочет извиниться, лишь бы давило не так сильно, но Ома неожиданно произносит тихо-тихо: — Одиннадцать. Его интонация, абсолютно бесцветная на первый взгляд, но пронизанная насквозь чем-то знакомо тревожным, заставляет сердце вздрогнуть в несмелой надежде, что не всё ещё потеряно. — Мне было одиннадцать, когда это началось, — отсутствующим голосом начинает Кокичи. — Поначалу иллюзии были незначительными, я даже не придавал им особого значения. А родители были в восторге, я думал, они рады за меня, но... — он сжимает пальцы до побеления костяшек, погружаясь в болезненные воспоминания. Слова даются с трудом, голос дрожит и часто запинается, но не останавливается. — Оказалось, моя способность очень редкая. Однажды они представили меня какому-то незнакомцу и попросили показать, на что я способен. Видел бы ты его рожу, — рычит он сквозь стиснутые зубы, старается сдержать слёзы. Непозабытая злость царапает изнутри острыми шипами, ощущается ярко и так болезненно, как будто было всё только вчера. — Счастью этого ублюдка не было предела. Сказал, что обучит меня всему и потащил куда-то. Спустя месяц я узнал, что получили те твари, называвшие себя моими родителями. Чемодан с грёбаными деньгами. Они продали меня! Как породистую шавку! Кокичи едва не срывается на крик, с трудом подавляет вспышку яростной обиды и ненависти, утирая глаза рукавом рубашки. Даже спустя столько лет отпустить не получалось. Он выдерживает паузу. Не ждёт ответа, ему не нужны слова утешения, вовсе нет. Впервые в жизни он просто хочет быть услышанным. И Шуичи слушает. Впитывает каждое слово, каждую интонацию. Чувствуя, как с каждым чужим словом внутри него самого что-то неминуемо ломается. Словно на мгновение ему довелось увидеть обратную сторону идеального мира - беспощадную, жестокую, пропитанную чужой болью и слезами. Идеальному миру уже не быть прежним. — Моя жизнь стала настоящим адом. Сбежать удалось только спустя три года. Приходилось выживать в одиночку. Всё это время. Но даже такая судьба до скончания дней казалась мечтой по сравнению с тем, что происходило в лабораториях. Способность помогла мне выжить. Хах, иронично, не находишь? Ведь именно из-за неё моя жизнь и пошла ко дну. Несколько раз меня ловили на мелких преступлениях, пытались пристроить в детские дома. Тогда о моих способностях узнала сначала вся Япония, а затем и весь мир. Я никуда не мог обратиться. Некого было просить о помощи. Даже полиция была в сговоре с этими уродами. Под видом розыска на меня объявили охоту. Скрываться стало куда сложнее, когда твоё лицо светится чуть ли не на каждом сайте рядом с огромной суммой денег. Я знал, что это не может продолжаться вечно. Больше трёх лет прошло... Мои силы были на исходе. И тогда меня нашли те люди из академии. Они предоставили мне возможность обучаться у них. Но самое главное, они обещали мне безопасность. То, чего я не ощущал так давно. Я не знал, могу ли доверять им, при иных обстоятельствах я бы никогда не согласился на подобное, но у меня не было иного выбора: если меня нашли эти люди, то и другие, вероятно, уже знали, где я. А я знал, что не могу так больше. Последние шесть лет я только и делал, что жил в страхе. Я... просто устал. Это слишком. Даже для меня. Потому и согласился. Кокичи кривится, как от боли, вцепляется ногтями в плечи и смиренно прикрывает глаза. А Шуичи... и сам с трудом подавляет слёзы. Услышанное выбивает последний воздух из лёгких, холодит спину неприятным ознобом. Вьётся в голове тёмными змеями, не желая укладываться. Подобное совсем не сочетается с той улыбкой, что впервые встретилась ему два месяца назад. От этой мысли становится так невыносимо. — Ома-кун, — выдавливает он. Тянет ладонь к чужой спине, но одёргивает, отводит взгляд, чувствуя, что не выдержит, если не отвернётся. — То, что произошло с тобой действительно ужасно. Даже не представляю, сколько тебе пришлось вынести. Но прошлого не изменить, как бы ни хотелось. И... вероятно, ты не захочешь задерживаться здесь, после того, как... — закончить он не решается. — Просто... пожалуйста, не принимай поспешных решений. — Не жалей меня, мне это не нужно, — прерывает его Ома, смотрит на него этими невероятными глазами, искрящимися, словно не видели предательств, боли, всего несовершенства жестокого мира. — И не думай, что от меня так легко избавиться. В конце концов... возвращаться мне некуда, — он устало прикрывает глаза. — Не думаю, что во всём мире найдётся место, где меня ждут. И тогда Сайхара пересиливает себя, вновь тянет руку и касается чужого плеча – жест поддержки и чуть неловкой заботы. Немое напоминание – "я рядом". — Ты можешь быть уверен, — тихо шепчет он, боясь разрушить тишину. — Теперь у тебя появилось такое место. Кокичи вздрагивает, поднимает на него блестящие аметистовые глаза, и во взгляде этом столько всего, что и не разобрать. А Шуичи лишь хочет, чтобы среди всех этих эмоций было доверие. Хочет, чтобы Кокичи поверил ему. Поверил, что нужен, что не бросят, не предадут, как раньше предавали. Дрожащая улыбка трогает чужие губы, заставляя сердце Сайхары дёрнуться в каком-то лишь ему одному известном ритме. Кокичи утыкается лбом в его плечо, хватается пальцами за рукав его ночной рубашки так крепко-крепко. Тонкие плечи дрожат, и Шуичи на мгновение кажется, что он плачет. Но понимает, что ошибся, когда слуха касается мягкий смех, едва различимый даже в полной тишине комнаты. Не зная, куда деть руки, он бережно проводит пальцами по тёмно-фиолетовым волосам, неожиданно мягким на ощупь. Он почти готов растаять, когда чувствует, как тонкие руки Омы несмело обвивают его. Обнимает в ответ, нежно прижимаясь щекой к тёмной макушке. Та ночь была полна откровений. Раны, что, казалось, уже давно затянулись, напомнили о себе ноющей болью. Такой нестерпимой, что хотелось кричать. Рвать глотку, лишь бы отпустило. Но присутствие рядом кого-то, кому хотелось довериться, было... приятным. Кокичи уже не так страшно. Впервые за долгие годы стало чуточку легче. Впервые за долгие годы он осознаёт: его услышали.