Чёрные бабочки

Фейерверки, завершающие фестиваль, всегда длились долго. Прошло добрых минут сорок, не меньше, когда яркие всполохи света на тёмном полотне ночи стали взрываться всё реже. Их отзвук отдавался в ушах гулким набатом, прощальным эхом разносясь по округе. Люди, сидящие на лавочках вдоль побережья, постепенно расходились. На часах уже начался новый день - все спешили по домам, выспаться поскорее, чтобы с новыми силами встретить начало весны. И только два парня продолжали неизменно сидеть рядом, глядя на небо, ловя глазами последние вспышки. В воздухе - неспокойное ощущение чего-то важного. Важного, но так и не высказанного. Ома нервно искусывает губы. И Сайхара даже не заметил бы этого, если бы ненароком не поглядывал на чужое лицо, выныривающее из тьмы под редкое мерцание заканчивающегося салюта. Ему явно есть что сказать. Но Шуичи не торопит. Тихо сидит рядом, вглядывается в чарующую красоту ночи, ощущая кожей холодный ветер и запах морской воды. Тишина окружает их плотным куполом. И даже в ней голос Омы едва слышен. — Сегодня утром директора заставили уволиться, — тихо-тихо шепчет он. Обычно звонкий голос кажется чужим. В нём негромкий хрип сливается с отголоском вины. Кокичи опускает голову, и тёмные волосы скрывают тенью выражение его лица. — Это... из-за меня. Внезапная новость обрушивается, словно ведро ледяной воды. Холодом бежит по спине, путает все мысли. — П-постой, — в несмелом сомнении Сайхара наклоняется, пытаясь заглянуть в чужие глаза, но в них ни намёка на шутку. Надеется, что ему послышалось, а потому переспрашивает несмело, точно боясь убедиться, что услышал всё верно. — О чём ты?.. — Из-за того, что вытащил меня оттуда, — Кокичи отворачивается, робко шепчет в темноту, будто к ней самой и обращается. Не может справиться с собственным голосом, что предательской дрожью отражает всю тьму, скопившуюся внутри удушающим сгустком. Там, в самой глубине, вина и отчаяние играют мрачными красками, за ними плещется плохо скрываемый страх. — Потому что тебя опасности подверг... и остальных тоже. Шуичи молчит. Судорожно подбирает слова в голове, а они не подбираются. Выходит какая-то несуразица, состоящая из одних вопросов. Не то. Совсем не то. — Перед тем как уйти, — продолжает мальчишка, мнёт руками излюбленный клетчатый шарф. — Он позвал меня к себе. Рассказал обо всём, — он сглатывает тяжёлый ком, вставший поперёк горла. — Сказал, что я могу не беспокоиться, что меня не тронут. Повторял всё, что моей вины нет. Они специально сделали всё втихую. Директора многие любили, начались бы возмущения. Его просили бы вернуть. — Но мы ведь знаем! — наконец находится Сайхара, с трудом сдерживаясь, чтобы не подскочить на месте. Возмущение растёт в нём с пугающей скоростью. — Можем рассказать оста- — Нет, — прерывает его тут же одноклассник. Оборачивается наконец и смотрит прямо в глаза. Жуткая серьёзность плещется на дне его зрачков, а голос звучит почти приказом. — Мы не станем никому рассказывать. Это была единственная просьба директора. — Но... как же... — Это… — Кокичи поднимается с места, осторожными шагами приближается к низкому ограждению, заглядывает в морскую глубину, ночью в ней мало что разглядеть получается, но он как будто в отражении всю грязь мира видит. Собственное отражение глядит в ответ с презрением. — Это моя вина — Не говори так, — тихо поднявшись, Сайхара останавливается рядом, поднимает голову высоко к небу, пытаясь разглядеть звёзды, и вздыхает с тяжелеющей душой. — Мы сами приняли решение пойти за тобой. — Тогда... может, вам не стоило так рисковать ради кого-то вроде меня. Всего одна фраза, сказанная сдавленным полушёпотом, режет больнее ножа, обжигает мучительней пламени. В чужих словах столько тёмной ненависти к себе. Но Кокичи не понимает всего одной простой истины: никто и никогда не винил его больше, чем он сам. — Знаешь, Ома-кун... — Шуичи говорит медленно, с одним только желанием - донести то, что Ома сам никак понять не желает. Шепчет вслух то, что для себя уже давно решил. — Что бы ты ни говорил, я не стал бы ничего менять. Всё равно бы пошёл. Уверен, директор того же мнения. Они молчат. Ночь оплетает их тёмными лозами сомнений и страхов. У каждого на уме своё - то, о чём говорить не хочется. Но этой самой тёмной ночью, прерываемой лишь слабым светом уличных фонарей, отражающихся на неспокойной поверхности воды, хочется оказаться чуть ближе. Может, из простого желания поддержать, может, из-за чего-то иного. Разве это важно? Несмело Сайхара касается рукой ладони Кокичи, что до побелевших костяшек сжимает металлическое ограждение у воды. Его пальцы такие холодные, что почти обжигают льдом кожу. И Сайхара, не отдавая себе полного отчёта в действии, движимый лишь спонтанным безымянным чувством, берёт ладонь Омы в свои руки. Сам не понимает, с какой целью. То ли согреть, то ли в жесте немой поддержки - то самое "ты не один". Но это всё сейчас кажется совершенно неважным. Ведь ощущение чужой руки в собственной кажется таким... правильным. Таким настоящим. Словно всю жизнь он шёл неведомой тропой, едва виднеющейся в густых колючих зарослях, а сейчас внезапно ступил на дорогу, выложенную гладким камнем. Где на каждом шагу указатели нужного направления - не собьёшься с пути. Когда Кокичи, ловко закинув его руку на свои плечи, подбирается ближе, прижимаясь к самому боку, Шуичи ни слова не говорит. Просто находится рядом. В голове ни одной лишней мысли, только слабая надежда, что этого будет достаточно. Хотя бы ненадолго. Надежда, что мальчишка, ёжащийся то ли от холода, то ли от мрачного потока мыслей, хоть на мгновение перестанет чувствовать груз вины, утягивающий в глубины беспросветной тьмы.

***

На оставшиеся дни выходных Сайхара решает не возвращаться в общежитие. Пожить какое-то время в пустующей квартире, давным-давно оставленной родителями. Так он ближе к агентству: дорога туда и обратно занимает не больше получаса. А потому пользы от него наверняка будет куда больше. Но все его планы идут крахом, когда дядя беспощадно гонит его прочь, приказывая отдохнуть хотя бы на заслуженных выходных. Но парочку дел он всё же успевает по-тихому стащить. Не без помощи некоторых работников, конечно. Те охотно всучили лишнюю работу прямо ему в руки без единого угрызения совести на лицах. Всего за пару часов когда-то уютная гостиная родительского дома превращается в его собственный кабинет, захламлённый кучами бумаг, бесконечными стопками папок и разноцветными листами заметок, на которых торопливым почерком написано чёрт пойми что. Очередное дело захватывает с головой, всё строится в почти идеальную цепочку. И это волшебное ощущение приближающейся разгадки дарит чувство, близкое к восторгу. Громкий треск грома. Резкий порыв ветра распахивает настежь окно. Со стола со звонким шелестом взмывают в воздух листы и документы. Сайхара тут же подскакивает с пригретого кресла, бросается к окну. С громким щелчком закрывает его, недовольным взглядом прожигая ненастную погоду снаружи. Там деревья мечутся под ледяными каплями настоящего ливня, земля стремительно тонет в широких лужах, покрывающихся частой рябью. И когда только погода успела так испортиться? С усталым вздохом Шуичи возвращается к столу, подбирает с пола разлетевшиеся бумаги, собирает разбросанные ручки и карандаши. Часы на стене рядом отстукивают уже пятый час вечера. Парень постукивает собранной стопкой по столу, выравнивая листы, откладывает в сторону, не сдержав сонный зевок. Довольный выполненной работой, решает, что на сегодня достаточно. Когда он с измученным видом падает на диван, из прихожей громкой трелью раздаётся дверной звонок. Взгляд, полный полнейшего замешательства, вновь скользит к широкому окну. За ним - всё тот же дождь, всё та же сырость. А дверь не затыкается ни на секунду, нескончаемый звон режет по слуху. И по нервам тоже режет. Хмурясь путаным мыслям, парень нехотя поднимается с мягкого дивана. Босые ноги осторожно ступают по гладкой холодной плитке, которой выстлан пол прихожей. В два коротких щелчка отворяется дверь. А за ней из глубины серого дождя на него глядят два блестящих сапфира. Сияют ярче горного хрусталя, не иначе. Кокичи даже не нужно приглашение в дом. Он врывается в помещение шустрым вихрем, ничуть не уступающим погодному хаосу снаружи. — О-ома-кун, т-ты что здесь делаешь? — ошеломлённый внезапным появлением одноклассника, Шуичи не сразу понимает, что по-хорошему надо бы обратно закрыть дверь. Но как только нужная мысль долетает до него, та с громким стуком захлопывается. Взгляд, тут же метнувшийся к нежданному гостю, оглядывает промокшую фигуру с недоумением. И выражение его лица в этот момент, вероятно, настолько озадаченное, что Кокичи даже не сдерживает смеха. Его волосы в полнейшем беспорядке, по лицу стекает унылыми струйками дождевая вода. Ома выглядит буквально как олицетворение непогоды. Но глаза горят ослепительнее августовского солнца, а смех льётся по небольшой комнате звонкостью песен цикад в летний зной. — Какая неожиданная встреча, Сайхара-чан, — лыбится мальчишка по-кошачьи игриво. — Часто здесь бываешь? — Это... мой дом, — непонятливо выгибает бровь Шуичи. А мысленно соглашается, встреча-то и вправду неожиданная. — Вот так сюрприз, — смеётся Ома, лукавого взгляда не отводит. Быстрыми смазанными движениями пытается с себя влагу стряхнуть. Не помогает. Но выглядит забавно. — Эй, Сайхара-чан, я тут как бы мокну, — с напускным недовольством возмущается он. — Полотенечка не найдётся? — А? Д-да, конечно, — выйдя из ступора, Сайхара скрывается в глубине дома. В голове звучит отчётливое "Какого хрена?". Почему-то голосом Кайто. Чайник на плите медленно закипает, издавая негромкий свист. Ома, сидя на высоком стуле, игриво болтает ногами, пока Сайхара возится с полотенцем на его голове. На нём уже сухая одежда, что явно велика. Но того это как будто вообще не волнует. — Ты так и не ответил, — как бы невзначай напоминает Шуичи. — Что ты делаешь так далеко от общежитий? — Ну, знаешь, — начинает Кокичи, в голосе его читается улыбка, хотя лица не видно. — Я решил немного прогуляться. И случайно забрёл куда-то не туда. — Он шмыгает носом, трёт ладони друг об друга в попытке поскорее отогреть, и выпаливает, чуть подскакивая на месте. — А потом, представляешь, наткнулся на твоего дядю! Такой хороший человек. Угостил меня чаем и разрешил остановиться ненадолго у тебя! — У м-меня? — замирает на месте детектив. — Что? Неужели ты против?! — восклицает мальчишка и резко оборачивается на месте. В уголках его глаз стремительно скапливается влага, грозясь обрушиться настоящим потоком слёз, губы подрагивают в чистом разочаровании. — Ты разбиваешь мне сердце, Сайхара-чан!!! — Я н-не против! — тут же исправляется Шуичи, и Ома сразу замолкает, явно довольный своей выходкой и полученной реакцией. Сайхара одной рукой поворачивает его голову обратно, накрывая всё ещё мокрые волосы пушистым полотенцем. — Правда. Просто... не ожидал тебя здесь увидеть.

***

Где-то в глубине кухонных шкафчиков удаётся раздобыть попкорн. Пара минут в микроволновке, и сладкий аромат карамели стелется по всей квартире. Уже через полчаса они вместе сидят на диване с широкими мисками в руках. На экране ярко мелькает какой-то недавно вышедший фильм. На столе остывает чай. За окном всё ещё гремит, вспыхивают редкие молнии, грохочет крупными каплями дождь. Фильм, по правде, уже давно никого не волнует. Шуичи мыслями где-то между нерешённым делом и приятным ощущением тепла под боком. А Кокичи, укутавшись в бесконечно огромный плед, судя по всему, заснул на первых двадцати минутах. Стараясь его не разбудить, Сайхара осторожно забирает из чужих рук тарелку с почти нетронутым попкорном, убирает на кофейный столик неподалёку. Нащупывает рядом пульт и выключает скучное кино, погружая комнату в полную темноту. Слушая тихое сопение рядом и ощущая уютное тепло, он прикрывает глаза. Когда сон оплетает его сознание вязким маревом, он не противится. На грани сна чувствует, как тонкие пальцы переплетаются с его собственными.