Чёрные бабочки

Как бы Кокичи ни пытался уснуть, сомкнуть глаза дольше, чем на минуту, всё не удавалось. Часы на тумбочке отчитывали время медленно, словно издеваясь. Каждый тихий щелчок секундной стрелки отражался в голове, точно колокол. Почти оглушал. Мальчишка долго ещё ворочается в кровати, пытаясь совладать с мыслями и поступающей к самому горлу тревогой. Вязкой и неприятной. Въевшейся намертво — не избавиться. Воспоминания — горькие, мучительные — струятся в голове нескончаемым водопадом, выцарапывают хрупкое сердце под рёбрами, оставляя глубокие следы. И становится до противного тошно. — Зачем он вернулся? — шепчет хриплый голос в пустоту, словно в надежде, что пустые стены ответят. Но ответ ему давно уже известен. Только признать его, оказывается, куда сложнее, чем казалось изначально. Отметина на предплечье неприятно жжёт, напоминая о том, чего помнить никогда не хотелось бы. Ох, он многое бы отдал, чтобы забыть те годы. Забыть, как один из тех многих кошмаров, преследующих его на протяжении долгих лет. Вырвать с самым корнем, оставив в напоминание лишь безликие шрамы. "Мы ведь поклялись!" — слышится в голове чужой крик, и Ома жмурится до вспышек перед глазами и с силой стискивает одеяло здоровой рукой, словно это хоть как-то поможет. "Ты дал клятву, что будешь рядом!". Не помогает. — Клятву, да? "Чёртов лжец!" С тяжёлым вздохом мальчишка поднимается с кровати, накидывает тонкую куртку и спешно покидает собственную комнату - не может находиться тут больше, мрак стен давит не хуже мыслей. Направляется во внутренний двор академии - после отбоя там всегда тихо, никого нет. "Но, видимо, не в этот раз" — успевает мелькнуть мысль, и он не знает, как на неё реагировать. Стоит лишь ступить в глубину сада, как взгляд, чуть привыкший к темноте, различает вдали на одной из скамеек знакомый силуэт. Сайхара замечает его не сразу. Только когда Кокичи походит ближе, в страхе оборачивается. — Ома-кун, — явное сожаление дрожит в его блёклом голосе. Шуичи отводит взгляд, не в силах посмотреть ему в глаза. А Кокичи только садится рядом, забираясь на скамью вместе с ногами, и опирается на плечо детектива спиной, позвоночником ощущая, как тот вздрогнул. Ночной воздух поразительно свежий, приятный. Но прохладный, заставляет мёрзло ёжиться и прятать замёрзшие руки в глубине карманов. Всё-таки стоило одеться потеплее. — Ты... как? — совсем тихо, с очевидной опаской, шепчет Шуичи, неуверенно косясь на бинты, на которых уже немного проступила кровь. — Ерунда, бывало и хуже, — улыбается Ома, но в следующее мгновение вмиг становится серьёзнее. — Не вини себя. Твоей вины здесь нет. — Но я ведь чуть не... Голос Сайхары вздрагивает, и тот прикрывает глаза, пытаясь совладать с собой. — Эй, Сайхара-чан, — уже с привычным задорством тянет Кокичи. — Со мной всё нормально. Так что не будь зану-у-удой и перестань закапывать себя. — Мне... правда жаль, — голос его звучит надломлено, рвано. И под рёбрами душит чувство вины и глубокого сожаления, ему даже не нужно говорить об этом вслух. Ома только вздыхает устало и запрокидывает голову к самому небу, вглядываясь в бледную россыпь звёзд. Они мигают, словно пытаются передать что-то важное. Они так и останутся непонятыми. — Ты сам-то как? — Я? — Сайхара нервно сжимает руки на коленях, вопрос кажется совершенно глупым, неуместным даже - не он в этой ситуации пострадал больше всего. Но Кокичи молчит, ожидая ответа, и детектив неуверенно произносит: — Смешанные чувства. Как будто до сих пор не до конца контролирую себя. — Ничего, к утру пройдёт, — зевает Ома, устраиваясь поудобней. — Всегда проходило. — А? Что ты- — Забудь. Они молчат какое-то время. Тишину разбавляют только ветер, гуляющий среди деревьев, и собственное полусонное дыхание. Кокичи свешивает здоровую руку со скамьи, касается холодной земли кончиками пальцев, нервно перебирая сухую листву. Со странным спокойствием осознаёт, что все назойливые мысли внезапно ушли. И ничуть не удивляется. Рядом с Шуичи всегда так. — Эй, Ома-кун. Тогда... этот парень назвал тебя... "объектом", — парень чувствует, как после этих слов Ома заметно напрягается всем телом, но всё же продолжает, понимая, что не может больше ходить вокруг да около: — И этот номер. Значит ли это... Несмотря на секундную решительность, ему так и не удаётся закончить вопрос. То ли от чувства вины, то ли от чего-то другого. Мальчишка хмурится — это движение удаётся уловить даже в темноте ночи, долго взвешивает в голове все за и против и, видимо, придя в конце концов к какому-то выводу, вздыхает устало. Полностью ложится на скамью, укладывая голову на колени детектива и неуверенно начинает рассказывать, теряясь взглядом под куполом неба: — Да. Мы были в одной лаборатории. Каждому, кто попадает туда, выдаётся собственный номер. Тот, что ты слышал — принадлежал мне. — Тот парень, он... — У него нет имени. В отличие от большинства детей, он был рождён там. Поэтому ему с самого рождения был присвоен номер, — Кокичи прикрывает глаза, словно погружаясь в прошлое. В выражении его бледного лица мелькает что-то, отдалённо напоминающее ностальгию. Но воспоминания эти радости никакой не несут. Только разочарование и тёмную тоску. Мальчишка шепчет тихо, едва шевеля губами. — 028. Так его зовут. Тогда, в лабораториях, мы были... друзьями. Он был сыном одного из тех, кто ответственен за всё это. Но над ним тоже проводили опыты. Разница между нами была лишь в том, что его жизни ничто не угрожало. Повзрослев, он должен был продолжить дело своего отца. А я... наивно думал, что смогу покончить со всем этим раньше, чем... Он запинается, сглатывает нервно тугой ком, вставший поперёк горла. Говорить о подобном сложно. Кокичи никогда не нравилось вспоминать об этом. Но Шуичи отчего-то хочется доверять. А потому он продолжает, совсем не замечая, как над ними кружит уже около сотни чёрных бабочек. — Знаешь, они всё-таки нашли способ извлечь способность, но тогда её первоначальный обладатель умирал. Это означало, что способность может существовать только в одном экземпляре, так что к подобным методам прибегали крайне редко - только если цена была достаточно высокой. Они годами работали над способом умножать способности. Это могло бы принести невероятные доходы. И мы с 028 дали клятву, что прекратим это и вместе уничтожим лаборатории, когда вырастем. Тогда и оставили друг другу те шрамы. Вот только... Казалось, что в эти хрупкие секунды даже шелест ветра вокруг тотчас стих, прислушиваясь к тихому голосу, не смея перебить. Кокичи старался говорить спокойно, не позволять голосу вздрогнуть, но было видно, каждое слово вскрывает ещё не затянувшиеся раны, причиняя боль. Его прикрытые веки чуть подрагивают, когда память подкидывает одни из самых мучительных воспоминаний былых дней. — В тот вечер я узнал, что какой-то чокнутый богач готов отдать огромные деньги за способность иллюзий. Для меня это значило только одно... — интонация дрожит едва уловимой тоской, веет чувством вины. — У меня не было выбора и при первой возможности я сбежал. Я знал, что 028 ничего не угрожает, и думал, что он всё поймёт, но... На этих словах Кокичи замолкает. Его взгляд наконец улавливает движение сотен пар чёрных полупрозрачных крыльев над их головами. Те в тот же миг исчезают, вновь открывая взору блёклое свечение звёзд. Мысли Шуичи путаются. Вьются бесконечным клубком нитей. В услышанное всё ещё сложно поверить. Не хочется признавать всю жестокость мира, порой бывающего до боли беспощадным. — Эй, Сайхара-чан, — негромко зовёт его Ома, обращая ускользнувшее внимание обратно к себе. Не отрывает аметистовых глаз от звёздного неба. — Способность контроля разума крайне сильная. В лабораториях мы с 028 часто тренировали свои способности друг на друге. И мне не раз приходилось испытывать контроль на себе, поэтому я знаю о последствиях и тому подобное. Но... — Мальчишка сжимает губы и сводит тёмные брови, словно не желая высказывать опасения, терзающие изнутри. С тихим выдохом всё же продолжает. — У этой способности есть определённые условия. Кровь. Шуичи вмиг бледнеет. В то же мгновение припоминается случай в начале весны. — Тот парень на фестивале… Кокичи кивает, и Шуичи даже не нужно заканчивать фразу, чтобы быть понятым. — Я тоже подумал об этом. Стоило догадаться раньше, кто за этим стоит, — с легко читаемой досадой выдыхает Ома и, прежде чем Сайхара успеет занервничать, сообщает. — Можешь не беспокоиться, повторно взять контроль можно только если ты сам согласишься. В этом плане способность 028 немного... сломанная. Его взгляд на секунду мажет по лицу детектива — по сосредоточенному выражению буквально видно, как в голове медленно вращаются шестерёнки. Почти беззаботно брошенная чуть ранее фраза "часто тренировали свои способности друг на друге" вдруг приобретает ещё более мрачный смысл. — Согласиться... Постой! З-значит ли это, что ты всё то время добровольно- — Ага, — легко прерывает его мальчишка в таком небрежном жесте, словно это совершенно ничего не значит. — Но! В своё оправдание скажу, что он был... моим первым и единственным другом. — Ома-кун... — слетает с сожалением осторожный выдох. Под рёбрами что-то мучительно стягивает тугим узлом. Кокичи устало зевает и снова ёжится под прохладным ночным ветром, поплотнее заворачиваясь в куртку, что ничуть не греет. Всё на мгновение кажется обманом, иллюзией, злой шуткой. Обычным сном, слишком хорошим, чтобы быть реальным. Точно стоит лишь на тон повысить голос, и всё вокруг рассыпется искрами. А вокруг снова только стены и тошнотворный запах химикатов – кажется, он до сих пор чувствует его горечь на корне языка. Ему приходится ненавязчиво сжать руку Сайхары – чужое тепло напоминает о реальности происходящего. Неидеальной реальности, но куда лучшей, чем та, от которой даже спустя годы не удавалось сбежать. — На самом деле, меня ещё кое-что интересует. Как я и говорил, мне часто приходилось испытывать контроль на себе, но также я много раз видел, как это работает на других. И до этого дня ещё никому не удавалось разорвать контроль по собственной воле. Но тебе это удалось. Я даже восхищён. Последняя фраза бросается так беззаботно, растягиваясь в небрежном тоне. И не может не пугать, как мальчишка может так быстро переключиться со всего того ужаса, что пришлось пережить однажды. Но в этом и был весь Кокичи. За беспечными смешками, лениво брошенными фразами и инфантильной интонацией часто скрывалось что-то глубоко личное, затаённое. — Я... не знаю. Это просто случилось как-то само. В тот момент, когда я осознал, что буквально собственными руками убиваю тебя, — Шуичи отводит взгляд, но на его лице читается явное выражение боли и сожаления. А в груди дыра всё больше расползается. — Я... — Спасибо, — тихо прерывает Кокичи, заглядывая в глубину чужих глаз, поблёскивающих в несмелом свете луны Детектив вздрагивает, встречается взглядом с сиянием сиреневых глаз и выдыхает едва слышимое "прости" подрагивающими губами. И тут Ома неожиданно тянется рукой к его лицу. Холодными, почти ледяными пальцами осторожно касается ссадины на чуть припухшей скуле Сайхары, а во взгляде мелькает немой вопрос. — А, это... — Шуичи неуверенно отводит взгляд, край губ изгибается в неловкой усмешке. — Момота-кун перестарался, пытаясь привести меня в чувство. Кокичи забавно фыркает, закатывает глаза и поднимается со скамьи, останавливаясь прямо напротив детектива. А Сайхара только и может, что заинтересованно следить за каждым его действием, когда мальчишка ловко отцепляет от лица один из многочисленных цветастых пластырей и осторожно заклеивает ссадину на лице Шуичи. Этот жест такой... невинный. Детский и по-своему... ценный. По щекам льётся неконтролируемый жар, а пульс заходится в бешеном ритме - вот-вот выскочит. А на губах Омы только расцветает довольная улыбка, всё ещё слабая, но куда более искренняя, чем раньше. — Пошли, Сайхара-чан, тут холодно, — с привычным задорством он тянет парня за рукав пиджака, заставляя подняться. Тот только тепло улыбается и послушно следует за потрёпанным одноклассником в сторону общежитий. Душу всё ещё истерзывают горькие сожаления. Чувство вины всё не расцепляет крепкой хватки. Но становится чуть легче. Значительно легче.

***

— Прости, Ома-кун, но с этим действительно не стоит шутить. В ответ — недовольное сонное ворчание. Сайхара осторожно стучит в дверь медкабинета, в очередной раз терпеливо выслушивая, как жестоко с его стороны тащить куда-то человека в такую рань из-за "простой царапины". Ома трёт красные от недосыпа глаза, еле сдерживает четвёртый подряд зевок. За дверью слышится приглушённое "войдите", и они заходят в просторный светлый кабинет. — Явился-таки, — недовольный голос Хирай встречает их на самом пороге. Взгляд её глаз, куда более сердитый, чем обычно, тут же обращается на Шуичи. — Дай угадаю, ты его сюда силком притащил? — Ну, можно и так сказать... — мнётся Сайхара, чувствуя себя неуютно под этим пристальным взором. — А я тебе говорил, Шумай, твою жестокую душонку насквозь видно, — злорадствует Ома, с очередным зевком приземляясь на кушетку. — Кажется, кое-кто должен был ко мне ещё вчера вечером зайти, — едва ли не шипит девушка, прожигая мальчишку сердитым взглядом прищуренных глаз — в них едва не мечутся молнии. — Сам ведь знаешь, с таким не шутят. Кокичи на это только закатывает глаза: — Да вы сговорились. Сайхара не уходит. Мирно стоит в стороне, наблюдая, как тонкие руки с очевидным знанием своего дела меняют бинты на чужих ранах. ИМ нанесённых. От этого осознания на душе снова становится так паршиво, что хочется сбежать. Трусливо оправдаться внезапно объявившимися делами и сбежать. Чтобы не видеть тёмную кровь на белой ткани. Чтобы не видеть, как Ома незаметно стискивает здоровой ладонью простынь на кушетке, лишь бы не вскрикнуть и даже мельком не показать слабины. Чтобы не помнить, как он всю ночь ворочался, не в силах уснуть от ноющей боли, сумев сомкнуть глаза лишь под утро. Парень встряхивает головой, прогоняя навязчивые мысли. Эхом расплываются в голове слова Кокичи. "Твоей вины здесь нет". В них отчаянно хочется верить. Но не получается. Слишком свежи ощущения чужой крови на собственных руках и вида задыхающегося одноклассника, чудом оставшегося в живых. — Готово, — устало выдыхает медсестра. Её голос - словно спасательный круг - позволяет вынырнуть из глубины самобичевания. И хотя бы попытаться сделать вид, что всё в порядке. Хирай отпускает невыносимого пациента, которому всё никак не сидится на месте, и Ома только бросает спешное "Ну, наконец-то!" и ураганом выскакивает за дверь. Шуичи хочет было последовать за ним, но не успевает. — А тебя, Сайхара, я бы попросила задержаться. — А? — стоит парню обернуться на голос, как ссадины на щеке тут же касается кусочек ваты, смоченной в каком-то лекарстве. Девушка аккуратно наклеивает сверху пластырь — совсем обычный на этот раз, и после отстраняется, довольно оглядывая работу. А затем, точно что-то вспомнив, тянется к карману белоснежного медицинского халата и, достав небольшой тюбик, протягивает его парню. — Это от синяков, — спокойно бросает она, быстрым небрежным жестом указывая на шею. — К-как вы- — Я не первый год работаю. А он от каждого движения головой морщится. Несложно догадаться, в чём дело, — объясняет она, убирая всё по шкафчикам. — А с ним самим говорить бесполезно. Упрямый ведь, как шестилетка, — шипит она сквозь зубы. Шуичи не может сдержать слабой улыбки. Забавное сравнение. — Ну, всё, иди давай. А то опять сейчас разноется. А мне и без того головной боли хватает. — Да, спасибо, — успевает произнести Сайхара, прежде чем Хирай бесцеремонно выпроваживает его за дверь своего кабинета, буквально выталкивая за порог.