Чёрные бабочки

Лабораторную комнату он покидает под шипение неохотно угасающего огня. Дверь, украшенная темнеющими пятнами копоти, со скрипом закрывается, стоит ему переступить порог. Ноги ведут его по ярко освещённым коридорам. В голове пусто. Ни единой мысли. Руки всё ещё дрожат. И он не может их успокоить. Его всего трясёт. По щекам тихо капают слёзы. Но он их словно вовсе не замечает. Они опоздали. Нет. ОН опоздал. Это только его вина. Но разве теперь есть хоть какая-то разница? Кокичи нет. ЕГО, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, БОЛЬШЕ НЕТ!.. Он мёртв?.. Кокичи Ома... мёртв... Он не должен был позволить ему уйти. Должен был остановить! Знал ведь... что ничем хорошим это не закончится. Знал! А теперь... Теперь уже поздно что-либо делать. Смысл сожалений? Смысл слёз? В какой момент всё пошло не так? Где именно была та точка невозврата? Линия, переступив которую, назад не вернёшься. Кокичи... неужели он не заслужил хоть немного счастья? Он всю жизнь существовал в страхе. И умирал тоже в страхе. Ему... наверняка было так одиноко. В логове врагов, месте, хуже самой преисподней. Без шанса на спасение. Без малейшей надежды. Какими... какими были его последние мысли? До того, как... Трясущейся ладонью Шуичи зажимает рот, силясь сдержать рвущиеся наружу всхлипы и крики. Должно быть, он был просто в ужасе. Вспоминал ли он о нём? О тех месяцах, проведённых вместе? Сожалел ли о чём-то? Шуичи бы многое отдал, лишь быть хоть на мгновение оказаться рядом. Обнять. Ощутить мягкость волос. И тихий-тихий смех услышать. Такой, какой только ему одному было позволено слышать. Искренний. Счастливый. Без единого притворства. Кокичи редко был искренним. Словно за всеми теми масками лжи и притворства пытался спрятать всю боль и разочарование. Вот только получалось из рук вон плохо. Но он научился жить с этой болью, притворяться так хорошо, что со временем эти маски вросли в его личность, впились корнями в саму его суть. Может, так было легче? За яркой улыбкой прятать страдание, а за фальшивыми театральными слезами - настоящие, полные невыносимой горечи. Шуичи помнит его взгляд... тогда, звёздной ночью у озера. Когда в глубине глаз отражались целые вселенные, а в улыбке впервые не нашлось ни капли притворства. Он помнит, как Кокичи жался к нему в поисках тепла, помнит чужой взгляд на себе, стоило лишь отвернуться, ведь и сам украдкой наблюдал, думая, что тот не замечает. Словно бы пытался сохранить эти воспоминания такими же яркими, какими они ощущались, сохранить улыбку и взгляд, полный восторга. Запечатлеть в памяти радостный смех и тихий, почти благоговейный шёпот в ночной тиши. Он так многое хотел бы сказать. О стольком мог бы поведать. И не успел. Его вина. Почему... он всегда всё делает не так? Что бы сейчас сказал Кокичи? Нет. Ничего бы не сказал! Не скажет больше! Заткнись! Заткнись! Замолчи. Это... больно. Это слишком. Перед мутным взором, едва различающим пустоту коридоров, от боли мелькают пятна. Чёрные. В форме бабочек. А может, просто кажется. На этаже выше воет сирена. Почти оглушает. Свет кроваво-красный бьёт по глазам. В нём всё кажется таким чертовски бессмысленным. Таким... ненужным. Никчёмным. Ради чего всё это? Здесь... так пусто. Наверняка, всех уже вывели. Хотел бы этого Кокичи? Чтобы со всем этим ужасом было покончено? Был бы он сейчас счастлив, узнай, что они справились? Он не знает ответа. И боится никогда больше не узнать. Куда он идёт? Зачем? Никто ведь не заметит, если он просто останется здесь? Это вообще важно? Шаг за шагом. Но куда? Бессмысленно. Всё это так чертовски бессмысленно. Блуждающий взгляд отчего-то привлекает едва заметное движение. В мрачной дали коридора, освещённого красным аварийным светом, кто-то есть. Человек едва переставляет ногами, идёт, держась рукой о стену. Вот-вот рухнет, не удержавшись. На нём что-то вроде свободной белой рубашки, такие же брюки. А по холодному полу он ступает совсем босиком. Видимо, один из подопытных, думает Шуичи. Но... почему он здесь? Разве Каэде с остальными не должны были вывести всех наружу? — Эй, — негромко окликает его Шуичи голосом надломленным, хриплым — сам его не узнаёт, словно принадлежит он кому-то в разы старше. Силуэт вздрагивает, что в прерывающейся темноте едва заметно. Останавливается к нему спиной, не решаясь обернуться. Боится. Сайхара подходит ближе, собирая по крупицам остатки сил, протягивает руку и осторожно касается чужого тонкого плеча. И человек боязливо оборачивается. Течение времени искажается в тот же миг. И всего единственное мгновение перетекает в вечность. Глаза. Первое, что притягивает внимание — его глаза. Тусклые, измотанные, но не потерявшие своего неповторимого аметистового цвета. Слишком узнаваемые, такие не забыть. Сердце обрывается. Застывает вместе со временем вокруг. — Ко... кичи... Чужое имя горчит на языке. Под рёбрами что-то вздрагивает. Нерешительно. Но ощутимо. Почти болью растекается под кожей. Шуичи судорожно пытается понять, вымысел ли это его повреждённого сознания. Злая ли шутка. Или предсмертное видение... Кокичи... стоит прямо здесь. Смотрит на него этими невероятными глазами. С лёгким испугом и... с неверием. И тоже молчит. Он выглядит напуганным и потерянным. Совсем как тогда, в конце осени. Казалось, в прошлой жизни. Две вечности назад. Мгновение. И Сайхара ощущает, как аккуратные тонкие руки резко обвивают его. Кокичи бросается на него с объятиями, хотя скорее падает в бессилии. Такой тёплый. Совсем как живой. Так не похоже на галлюцинацию. — Я... так рад, что это ты, — тихо шепчет знакомый до боли голос. Слабый совсем, но такой узнаваемый, такой родной. — Кокичи... — внутри снова что-то дёргается больно, колется у самого горла вязкий ком. — Это... правда ты? Ома кивает, продолжая прятать лицо, уткнувшись в его грудь, словно бы и не чувствует стойкого запаха гари, словно не пачкает светлое лицо разводами сажи. Спиной детектив чувствует, как дрожат чужие ладони, с усилием сжимающие ткань его одежды. Кокичи цепляется за него так крепко, будто он может исчезнуть в любой миг и не вернуться больше. И тогда. Наверное, именно в тот самый момент. Приходит осознание. Вспыхивает яркой искрой, почти ослепляет. Это действительно Кокичи. Настоящий. Не иллюзия. Не галлюцинация. Не шутка. Он тёплый. Его голос хоть и тихий, до невозможности слабый и дрожащий, но всё такой же, каким он его помнит. От него пахнет антисептиком и стерильностью. Но запах волос, в которые Сайхара бережно зарывается носом, наконец обнимая в ответ, всё тот же. — Н-но как? — чуть отстраняется он, глядит с искренним непониманием в чужие глаза, что за мгновение, кажется, стали чуть живее. — Т-ты ведь- Твоя способность... Она... — Её больше нет. — Но ведь... — Шуичи встряхивает головой, пытаясь привести себя в чувство. Не время для ненужных вопросов. Они все кажутся такими неважными, совершенно пустыми. Кокичи здесь, рядом, и только это имеет значение. — К-как ты? — Не... очень, — честно отвечает мальчишка и, кажется, пытается засмеяться, но из горла вырываются лишь слабые рваные выдохи. — Но я жив. Вроде. Разве ты не рад, Сайхара-чан? Вопрос звучит совсем не так, как он планировал. Нет той инфантильной наигранно-обидчивой интонации. Только бесконечная усталость. — Чт-то за глупости? — собственный голос дрожит. А руки так крепко прижимают хрупкое тело к себе, как будто стоить отпустить — и эфемерный образ исчезнет, оказавшись просто болезненным видением. — Я... так боялся, что потерял тебя... Кокичи, я- я бы не смог так... просто не знаю, что бы я делал, не стань тебя... Слова льются из него несдерживаемой лавиной. Вместе с эмоциями. Срываются то на шёпот, то на тихий плач. Он в таком ужасном беспорядке. — Эй, — тонкая бледная рука тянется к его лицу, стирает влажную дорожку с щеки. — Ну не реви. Совсем расклеился. — К-кто бы говорил! — чуть посмеиваясь, Шуичи стирает чужие слёзы с бледного лица. Кокичи смеётся. Так нежно. Тихо совсем. Но этого достаточно, чтобы убедиться — это действительно он. Его Кокичи. Прямо здесь, с ним. На тонком запястье нить белоснежная. Притягивает взгляд. И вызывает слабую улыбку. На собственном — такая же, только красная. Сайхара аккуратно переплетает их пальцы, в его ладони рука мальчишки кажется маленькой совсем, и едва ощутимо касается губами выпирающей косточки. Ома ластится к нему, покрепче сжимая в объятиях, и Сайхара готов стоять так, наверное, вечность. И плевать, что место для этого совершенно неподходящее. Но чужая хватка в одно мгновение ослабляется, ноги подкашиваются, и детективу приходится сильнее прижать мальчишку к себе, не позволяя упасть. — К-Кокичи? — с беспокойством зовёт тихий голос, ответа не следует. — Ты дрожишь, всё в порядке? Молчание. Сайхара чуть отстраняет его от себя, замечая пугающе нездоровую бледность лица. Ома дышит прерывисто и часто, дрожит, как в лихорадке, на лице — болезненная испарина. — Эй, Кокичи! Мальчишка прикрывает глаза, силится что-то сказать, но дрожащие губы не поддаются. Он едва может выдавить хотя бы тихий хрип. — Всё хорошо, хорошо, — испуганно шепчет Шуичи, пытаясь успокоить то ли Ому, то ли самого себя. — Я отведу тебя наверх. Тебе помогут. Обязательно. Только п-потерпи немного. Всё будет хорошо, только постарайся не терять сознание, ладно? Сайхара подхватывает мальчишку на руки и устремляется к выходу так быстро, как только может. Ноги переставляет с трудом. Но не позволяет себе остановиться, движимый ледяным страхом за чужую жизнь, так ощутимо ускользающую сквозь пальцы, точно мелкий песок. Так не вовремя дают о себе знать все раны. Ожоги и ссадины, осколки стекла, впившиеся под кожу. Даже маленькие царапины, казалось, ноют нестерпимо, проходясь волнами по всему телу. Когда он бежит бесконечными коридорами наружу, следуя лишь интуиции, безвольное тело Омы в его руках кажется таким... хрупким. Небрежное касание — и он рассыпется на сотни сияющих искр. Дыхание заметно слабеет с каждым поворотом, рука, с силой сжимающая его рубашку, невольно опускается. А бледность лица кажется совершенно невозможной. Сайхара что-то говорит, уже не вспомнит, что именно, но продолжает о чём-то спрашивать, успокаивать. Собственный голос как будто помогает не впасть в панику. Когда впереди мелькает выход, Кокичи дышит едва-едва, и Сайхара с силой стискивает зубы, лишь бы не завыть от чистого отчаяния. — Шуичи! — в голосе дяди слышится явное облегчение, стоит им подняться из тайных подземных лабораторий. Сотни взглядов тут же обращаются к ним — он чувствует каждый. Свежий холодный воздух бьёт в лицо. Неприятно ноют ожоги. Но это неважно. Совершенно неважно. Сайхара спешно приближается к нему, и Кокичи в его руках болезненно корчится. Мелкая дрожь всё не утихает, напротив, кажется, становится только сильнее. — Это... Ома? — в тихом неверии старший детектив окидывает сжавшуюся в чужих руках фигуру растерянным взглядом. — Он же... Шумный выдох слетает с дрожащих губ Сайхары, а бледные пальцы лишь крепче сжимают чужие тонкие плечи. — П-пожалуйста, ему нужна помощь, — голос подводит его, срываясь на полушёпот. Дядя только кивает, жестом подзывает медиков, что снуют вокруг. А он медлит. Медлит, но с тяжёлым сердцем всё же передаёт Ому в руки врачей, провожая их немигающим от беспокойства взглядом до самой кареты скорой помощи. Они помогут ему, обязательно помогут, пытается успокоить себя Шуичи. Но ничего не выходит. Безразмерное беспокойство только сильнее разрастается где-то в глубине тревожащегося сердца. Душит. Отравляет. И он с ужасом понимает, что совершенно не знает, что с этим делать. Тонет в темнеющих водах тревожного страха и не может выбраться. Вокруг так много людей. Почти все — дети или подростки, облачённые в такие же белоснежные пижамы, напуганные и растерянные. Около них суетятся доктора. Машин скорой помощи больше десятка. И полиция тоже здесь. Возле их машин целая куча людей в белых халатах, закованных в наручники. Видимо, работники лабораторий, вяло размышляет Сайхара. Но странно, даже отвращения к этим людям не испытывает. Раздавшийся рядом голос обращает внимание на себя. — Мы обнаружили склад со способностями, — сообщает дядя, коснувшись ладонью его напряжённого плеча. — Там же нашли и журнал заведующего им, и, чёрт возьми, Шуичи, там была его способность. Запись об операции совсем свежая. Не больше суток. Мы все думали, что он мёртв. — Я не знаю подробностей, — нервно выдыхает Сайхара, стараясь скрыть дрожь собственных рук. Но голос всё ещё не удаётся усмирить. — Может... может, они нашли другой способ изъять способность или- или что-то в этом роде, я не знаю- Н-не знаю. Может... я не- Слова мешаются, рвутся бессвязным неконтролируемым потоком. Голова кругом. Дышать становится трудно, словно воздух вокруг раскалён до предела. — Шуичи, — грозный тон заставляет его поднять блуждающий взгляд, когда чужие крепкие руки с силой стискивают его плечи. — Успокойся. Всё будет хорошо. Слышишь? Сейчас не время и не место для паники. Мы ещё не закончили. Так что соберись, приятель, твоя помощь ещё понадобится. Твёрдая рука хлопает его по спине — знакомый жест поддержки. Сжав зубы, он всё же заставляет себя кивнуть. Дядю подобный ответ, кажется, более чем устраивает. Потому он отступает, удаляется куда-то в сторону полицейских машин. — Эй, Шуичи! — тут же вновь окликают его. Несколько его одноклассников несутся к нему с другого конца площадки. И чьи-то руки вновь смыкаются на его плечах, с силой встряхивая. Голос Кайто словно гром звучит у самого его лица. — Мы слышали взрывы внизу! Что, чёрт возьми, там произошло!? Сайхару будто током прошибает. — 028, — тут же окликает он дядю. — Он в одной из лабораторных комнат на нижнем ярусе. Дядя кивает своим людям и несколько человек следуют обратно вниз. — Вы всё слышали, — грохочет его голос. — Убедитесь, что этот паршивец не сбежит. Дальше идут голоса. Взволнованные. Беспокойные. Каэде. Кибо. Кайто. Сайхара поднимает на них мутный взгляд, ведёт по знакомым силуэтам. У Кайто на щеке цветёт синяк, расплывается фиолетовым и тёмно-синим, словно акварель на бумаге. У Кайто бровь разбита — кровь стекает ему на правый глаз, и парню то и дело приходится стирать её рукавом куртки. И остальным, судя по всему, тоже досталось. Тенко морщится от боли — её запястье вывихнуто под странным углом, рядом Химико, вся перепачканная сажей, мнётся нервно, над её головой парит тёмная тучка, посверкивая опасными молниями. Когда Каэде заботливо осматривает его ожоги, Сайхара краем глаза замечает россыпь глубоких порезов на её коже и одежде, но не похоже, что её они волнуют. Неподалёку стоит Кируми, по её бледным щекам расползаются морозные узоры, завораживающие своей необычной красотой — результат долгого использования дара. Девушка трёт руки друг об друга в тщетных попытках согреть, дрожит от любого незначительного дуновения ветра. Кибо стоит чуть поодаль — у робота по всему телу ползут синеватые вспышки электричества, от чего тот вздрагивает время от времени. Все его друзья что-то говорят. Волнуются, спрашивают. И он правда чувствует вину за то, что эти слова пролетают мимо него. Он просто не находит в себе сил улавливать смысл сказанного и тем более чем-то отвечать. Свинцовая усталость наваливается на него всем весом, давит к самой земле, но голос разума твердит, что расслабляться рано. Директор — тоже пострадавший, с немного вспухшей и раскрасневшейся щекой и опалёнными предплечьями — направляет их к ближайшей карете скорой помощи — хотя бы с наиболее серьёзными ранами что-то решить. Шуичи бросает тихо что-то вроде: "Я... подойду чуть позже", оставаясь наедине с собственными неумолимыми мыслями и ужасным чувством, опаляющим рёбра изнутри. Краем глаза он замечает, как к ним приближается около пяти грузовых машин. Со знакомым символом Академии. Автомобили останавливаются стройным рядом и из первой выходит незнакомый человек. Рядом вновь оказывается дядя. — Что ОНИ здесь делают? — хмурится Сайхара, напрягаясь всем телом. Отвращения в голосе даже сдержать не пытается. — Они из исследовательского центра Пика Надежды, всё в порядке. Отвезут капсулы с изъятыми способностями в хранилище академии. Там они будут в безопасности, пока не решат, что с ними делать дальше. Верится в это с трудом. Особенно учитывая последние события и человека, ответственного за всё это. От чужого образа, возникающего в голове, откровенно говоря, тянет что-нибудь разбить. Но, признаться, даже ярость эта гаснет под тяжестью измотанности. — Думаю, тебе стоит на это взглянуть. Что думаешь? — предлагает дядя, очевидно пытается хоть как-то отвлечь его от мрака мыслей. И Шуичи не находит в себе сил возразить. А ком нарастающей тревоги в области груди продолжает неизбежно расти. Его не унять. И игнорировать не получается. Ощущение гадкое, мерзкое. Не утихает никак. Беспокойство. Страх. Между ними много общего. Вытягивают из тебя все силы, оставляя на месте пустоту. Машина скорой помощи, в которой был Кокичи, уехала пару минут назад. Сайхара проводил её взглядом таким отчаянным, словно готов был броситься следом. Видимо, всё куда более серьёзно. Всё будет хорошо. Он обязательно поправится. Слова утешений больше не помогают. На самом деле, никогда не помогали. Беспокойство... и страх... между ними и правда слишком много общего.