Чёрные бабочки

На мир вокруг уже давно опустилась ночь, когда им позволили приехать в больницу, в которой, судя по всему, оказался Кокичи. Разумеется, приехали не все. Огромную толпу подростков сюда не пустили бы ни по какой причине. Весь класс отправили обратно. И Сайхару тоже. Но он просто заявил, что не сдвинется с места, пока не убедится, что с Кокичи всё в порядке. С безмолвным протестом в глубине глаз и невысказанным недовольством, но ему всё же позволили остаться. Но его даже близко не подпустили к палате Омы. Или... где его вообще держали? Он даже не знал, что с ним. Никто так и не дал ему внятного ответа ни на один вопрос. И полное незнание угнетало. Несколько раз его просили уйти. Но он остался. Его дядя и бывший директор всё ещё были здесь. В мрачных стенах больницы, давящей ничуть не меньше бесконечных коридоров подземных лабораторий. Сколько часов он уже находится здесь? Три? Четыре? Пару часов назад директор заставил его отправиться к одной из медсестёр и позволить обработать раны и ожоги, он повиновался лишь потому, что не нашёл в себе сил спорить. А затем вновь вернулся обратно. Коридор был пуст. За исключением редких фигур в белоснежных халатах, снующих туда-обратно и то и дело бросающих на него взгляды, полные сочувствия. Он даже думать не хотел о причине этой жалости, мыслями лишь молился, чтобы это никак не было связано с Кокичи. Издав тяжёлый вздох, он решает пойти найти дядю или директора. Просто чтобы не находиться больше одному. Это не помогает. Отнюдь. Только хуже становится. Медленными усталыми шагами он спускается на первый этаж, выходя в пустующий холл. Только у входа замечает силуэт дяди и... кого-то ещё. Директора не видать. Когда он подходит ближе, старший детектив наконец замечает его, в его голосе слышится облегчение. Хоть и ощутимо измученное. — Эй, Шуичи, а вот и ты, — слабо улыбается мужчина, и Сайхара с усилием поднимает взгляд на человека, стоящего рядом с ним. И оказывается к этому не готов. Всё тело точно прошибает молнией. — Что Вы здесь делаете? — Не вопрос. Возмущение. Он буквально каждой измотанной клеточкой тела ощущает, как кровь закипает в жилах. — Снова здравствуй, Сайхара, — произносит новый директор Пика Надежды так легко, словно ничего между ними никогда не происходило. — Я беспокоился о состоянии Омы-куна. Как-никак он всё ещё остаётся моим учеником. С трудом Шуичи сдерживает себя, чтобы не вцепиться ему в глотку, попытавшись разорвать на части. Изнутри ядом течёт гнев. Чёртов лицемер! — Как вы смеете, — рычит детектив, сжимает кулаки с силой, лишь бы не сорваться. Чувствует, что на самой грани. — В том, что произошло, только ваша вина. — Шуичи! — шипение дяди раздаётся буквально за плечом парня, а грубая тяжёлая рука ложится на его плечи, сжимая с ощутимой силой. — Простите его, он не это хотел сказать. — Я имел в виду каждое сказанное слово, — Сайхара сбрасывает чужую руку, дёрнув плечом. Когда фраза срывается с губ, голос его звенит непреклонной сталью. От сказанных слов холодит спину. Но внутри всё сильнее разгорается пламя ненависти и ярости. Такой чистой, что обжигает изнутри. Но за всей этой яркостью, где-то глубоко внутри тлеет самый настоящий страх. — Шуичи, успокойся. Тебе сейчас- Всего одна фраза. Брошенная без злого умысла. Но заставляет его буквально сорваться. В этот миг он как никогда отчётливо слышит, как внутри с оглушительным звоном ломается железная цепь, удерживающая его из последних сил. — Нет! — вспыхивает он в несдерживаемом гневе, щетинится, словно дикое животное. Кажется, словно в воздухе вдруг заискрилось. — Я не успокоюсь! Кто вообще пустил его сюда?! Всё было бы нормально, если бы наш директор остался, — буквально выплёвывает он в лицо мужчине, приблизившись угрожающе близко. В глазах его сияют тысячи солнц, но свет этот не завораживает. Пугает. — Кокичи доверился академии, доверился Вам, и посмотрите, к чему это привело! Стоит словам пронзить напряжённый воздух бледных коридоров, как что-то в нём словно идёт трещинами. Дрожь губ не сдерживается, а глаза начинает неприятно покалывать. В горле затягивается болезненный ком обиды, несправедливости, от которой хочется выть. С трудом сдерживая влагу в глазах, он отворачивается, и слова его звучат безнадёжностью и болью. — Теперь, когда даже не известно, очнётся ли он вообще... — срывается вместе с выдохом. — Так что не говорите мне успокоиться. Всё, что следует после — спешные шаги по плиточному полу. Эхо повторяет их монотонно, лениво, отзеркаливая от безликих больничных стен. Выйдя на улицу, он с шумом втягивает холодный ночной воздух, что льдом обжигает горло. Эмоции бьют через край, от них предательски дрожат ноги, трясутся руки. И Сайхара опускается на каменные ступеньки у входа, чувствуя, как внутри разрывает на куски. Он понимает, что сорвался. Понимает, что, может, не следовало выражаться так... резко. Понимает, что поступил опрометчиво. Но легче от этих осознаний не становится. Ничуть. Где-то над головой, вероятно, ярко сияет луна. Совсем как той ночью у озера. Он силится хотя бы поднять взгляд, и не может. В сухой траве шумит ветер, раскачивает деревья, и те вторят ему неторопливым гомоном. Он слышит, как за спиной раздаются неспешные шаги, останавливаются рядом. Тихие. Но знакомые. Они молчат, позволяя мраку ночи клубиться вокруг вязким дымом. Тишина не напрягает, разбавленная шумом города, она могла бы даже успокаивать. Но тревожные мысли шепчут в самое сердце о сомнениях, чувстве вины и всяких других гадостях. Шуичи встряхивает головой, пытаясь их отогнать. Из без того тяжело. — Директор, — негромко зовёт он. Подаёт голос, лишь бы тревога не терзала так сильно, лишь бы мысли неприятные не оглушали до звона в голове. Собственный голос звучит чужим, хриплым, измученным. — ...Он ведь... проснётся? Он сам удивляется, как легко даются эти слова. Ведь до этого не то что боялся просто произнести их вслух, даже мысли себе подобной не позволял. Отгонял, едва та успевала рождаться. — Конечно проснётся, — звучит словно подготовленная фраза. Но отчего-то от этих слов становится немного полегче. Совсем чуть-чуть. Но полегче. — Верь в него. Шуичи кивает едва заметно. Скорее самому себе. Устало прикрывает глаза и почти погружается в очарование холода и тьмы. Понимает, что, даже будучи большую часть жизни один, ещё никогда не чувствовал себя настолько одиноким. Так ли чувствовал себя Кокичи, вернувшись туда, откуда долгие годы мечтал сбежать? Наверняка, ему было в разы хуже. — Могу я навестить его? — в отчаянный попытке пробует он, уже заранее зная неутешительный ответ. — Прости, здесь я не могу ничего поделать, — шумно вздыхает мужчина за его спиной и, чуть помедлив, опускается рядом. — Тогда я- — Нет, — ладонь мягко ложится на его плечо. И парень только теперь понимает, что дрожит. — Возвращайся домой. Я сообщу, если будут какие-то изменения. Сегодня был непростой день, тебе нужно отдохнуть, хорошо? С усилием Сайхара заставляет себя согласно качнуть головой в ответ. Директор поднимается, уходя обратно в помещение больницы. Дверь за ним закрывается с негромким хлопком. И Шуичи вновь остаётся один. Найдя в себе крупицы сил, поднимает голову к небу. Там, среди сизых облаков, слабо мерцают редкие звёзды. В городе они совсем не такие яркие. Мысли плывут куда-то неспешным строем, совсем как эти облака. Внутри всё молчит. Ни злости, ни яростной обиды. Только тишина.

***

Когда он добирается к общежитию, небо окончательно затягивает серыми облаками. Здесь темно. Ни в одном из окон не горит свет, так что, вероятно, все давно уже спят. Что ж... они заслужили отдых. Шуичи даже не утруждает себя зайти внутрь. В этом нет необходимости, нет смысла. Просто присаживается на ступеньки у главной двери, устало оперевшись плечом о перила. Бинты на разбитом затылке неприятно стягивают голову, но это — меньшая из проблем. Его взгляд устремлён в беззвёздное небо. Даже луны не видно. Лишь лёгкое свечение за блёклыми облаками намекает на её незримое присутствие. Вдалеке, почти у самого горизонта, слабо сверкают молнии. Может, к утру начнётся гроза. Он не думает. Старается не думать. Мысли о произошедшем и без того мучают его. Единственный выход — стараться избавиться от них. Но похоже его методы не работают, потому что образы из лабораторий то и дело мелькают в измотанном сознании, как остатки ночного кошмара. Каэде находит его как нельзя кстати. Сайхара вздрагивает, слыша скрип двери и шаги за спиной. — Это я, — спешит успокоить его Акамацу. — Прости, не хотела тебя напугать. — Почему ты... не спишь? Такой странный вопрос. Неуместный даже, учитывая, что ему и самому совсем не до сна. — Беспокоюсь, — тихо произносит она, присаживаясь рядом. Её, кажется, даже не волнует, что светло-розовая атласная пижама может испачкаться. Как не волнует и то, что Сайхара всё ещё с ног до головы покрыт сажей, лицо усыпано ссадинами и царапинами, хоть и обработанными после больницы. А ещё от него вовсю несёт гарью и химикатами. — Не только об Оме-куне. О тебе тоже. — Я... в порядке, — вытягивает из себя детектив, понимая, что звучит совсем не убедительно. Каэде вздыхает шумно и тихо-тихо посмеивается: — Ома-кун сотни раз говорил, что из тебя плохой лжец. Сайхара негромко мычит что-то в ответ, когда девушка осторожно касается рукой его головы и притягивает ближе, укладывая на своё плечо. Ненадолго парень позволяет себе прикрыть глаза. И спустя минуту чувствует тонкие музыкальные пальцы, бережно смахивающие влагу с его щёк. Он не знает, сколько времени проходит, когда дверь тихо приоткрывается вновь и приближаются шаркающие шаги. Что-то тёплое оказывается накинуто на их с Акамацу плечи, а на ступеньки рядом присаживается кто-то ещё, плечом касается его плеча. Чуть хриплый вздох Кайто он узнает из тысячи. Ночь смыкается вокруг них невидимым куполом. Ему даже не нужно открывать глаза, чтобы убедиться в этом. Чувства говорят куда яснее. Мысли всё ещё неспокойные. Кружат роем встревоженным, покоя ни на секунду не дают. Но на какое-то мгновение удаётся обмануть себя, что всё в порядке. В кои-то веки это срабатывает. Вероятно, он просто слишком устал. Так много событий за один день. Столько потрясений. Он не был готов к этому. Да. Он правда просто слишком сильно устал.