The Progress of Sherlock Holmes

Неловкие разговоры на личные темы: совсем не моя специализация. Джон сидит за кухонным столом, в его руке чашка кофе. В поношенной футболке и пижамных штанах; на ногах тапочки. Джон никогда не делал этого; всегда был таким собранным, даже с самого раннего утра. Принять душ, одеться перед тем, как спуститься вниз. Влажные волосы причесаны, ботинки надеты, шнурки завязаны, складки выглажены. (Больше армейских привычек: больничная койка никуда не делась, и я по-прежнему нарушаю порядок.) Джон теперь более обыденный, более расслабленный. (Минус его трость, его хромота, его постоянное отчаяние.) Его футболка так заношена, что следующая стирка начнет раздирать ее вдоль нижнего края. Я могу видеть краешек его шрама сквозь ткань; красноватая кожа, неровная, неравномерно окрашенная.   (Чем больше он бывает здесь, тем сильнее изношены его футболки, когда он сидит по утрам на кухне. Тем чаще он носит на ногах тапочки: это мерило его счастья? Если так: он кажется очень счастливым.) Перед ним раскрыта газета. (Он всегда сначала читает международные новости, все, что есть, даже те части, которые расположены на последних страницах. Особое внимание уделяет Афганистану (конечно) и местной преступности (естественно). После этого постепенно теряет концентрацию. Мельком просматривает в следующем порядке: британская политика, спорт, некрологи. Остальное игнорирует.) В середине сегодняшней газеты он найдет ещё одну из статей, что я выбрал для него и разложил по квартире. Разнообразные тезисы этих работ должны красочно продемонстрировать мою точку зрения без каких-либо моих собственных путаных слов, без эпического скандала, в который бы это все вылилось. Конкретно эту статью я нашел в библиотеке, скопировал, степлером скрепил страницы. Подчеркнул ключевые моменты, сделал заметки на полях. «Влияние социосексуальности и стиля привязанности на реакцию на эмоциональную и сексуальную неверность», Трегер, Журнал Сексуальных Исследований (2010). Когда он закончит читать сообщения о последних новостях, то перевернет страницу и увидит это. Это будет четвертая статья, которую он обнаружит сегодня утром, подталкивающая его к выводу, что неверность Мэри нативная, неизменная и неизбежная. И все это без того, чтобы я произнес хоть слово.  Первая статья (нашел в библиотеке экономической школы, иронично) лежала прямо на туалете (Эзрар, «Взгляд реляционной семейной терапии на взрослую отстраненность», Журнал Семейной Психотерапии (2010): слишком много отсылок к категориальным данным и абсурдным теориям, но основной тезис донесет суть), вторая оставлена на столике возле кресла (Хокинс, «Определение близости в различных азиатских культурах», Исследования Выпускников (2010): может быть, немного не по теме, но содержит некоторые идеи относительно интима в целом, которые довольно актуальны), и, наконец, та, что у микроволновки, выбранная мной, чтобы добавить немного лёгкости в это непростое дело и передать мое тонкое остроумие и сочувствие (Финчем, «Вера и неверность: может ли молитва за вашего партнера уменьшить неверность?» Журнал Личности и Социальной Психологии (2010), очень банальна и не стоит потраченной на нее бумаги, но тем не менее забавна и подчеркивает основную точку зрения). Он перевернет страницу, увидит мои заметки и тогда все поймет.  Солнечный свет падает на его макушку; его блестящие волосы. Золотые. Ниточки седины. Я хочу дотронуться до них, ощутить, отличаются ли светлые волосы от серых (они мягче? Тоньше?), но вместо этого держу руки неподвижно. Ладони прижаты друг к другу. Жду. Он перевернет страницу. Он поймет. Кончики моих пальцев прижимаются к моим губам. Держу рот закрытым. Он глубоко вдыхает; потом медленно выдыхает. Делает глоток из своей чашки. Смотрю, как его глаза бегают туда-сюда, пока он читает крошечные колонки; вниз по странице, а потом вверх; туда-сюда, туда-сюда.  — Я действительно настолько интересен? — спрашивает он, не поднимая взгляда. Переворачивает страницу.  Полагаю, я пялюсь на него. Возможно, это не очень хорошая идея. Ох, ладно.  — Разумеется.  — Серьезно. — он поднимает взгляд на меня и несколько секунд просто смотрит.  Улыбается. Теплота в его взгляде; он не против, на самом деле. Может, ему даже нравится. Смотрит на меня в ответ, его глаза в крапинку; странная интимность в этом процессе. Между нами препятствие — стол и вес неправильных слов, неправильных решений. Легко отодвинуть в сторону. Тру пальцами свои губы, представляя, как касаюсь его губ.  — Что тебе удалось выяснить обо мне сегодня?  — Твой левый глаз немного слабее правого, — говорю это автоматически.  Это правда, но я пришел к этому выводу месяцы назад, а не только сейчас. Почему я лгу? Выходит естественно. И хочу, и нет, начинать этот разговор. Про Мэри, и про то, что он собирается сделать. Что ему следует знать. Странный внутренний конфликт о том, чтобы спровоцировать внешний. (Совесть? Страх? Желание сохранить перемирие? Без понятия.) Жду.  — Правда? — он находит это забавным.  — Да, — сплетаю пальцы.  Он все ещё смотрит на меня, на его лице слабая улыбка.  — А ещё: твои волосы разных цветов. Светлые, более темные, некоторые серые. Я хочу знать, какие они на ощупь.  Эта часть — правда. Это неприлично, так говорить?  Он снова улыбается. Человеческое лицо крайне пластично, эволюционная черта, чтобы поддержать социальное создание, нуждающееся в отношениях. Лицо Джона исключительно экспрессивно (и он исключительно сильно нуждается в отношениях: эти факты связаны?). Его привязанность ко мне: очевидна. (Это чувство, своего рода счастье, что-то приятное внутри меня, перевешивает горечь в моем сердце, когда он улыбается мне вот так. Успокаивает; и возбуждает. Интересно.) Он наклоняется немного вперёд.  — Давай. Кем бы я был, если бы стоял на пути у науки.  Стол вовсе и не препятствие. Я запускаю пальцы в его волосы; на макушке теплое место, куда светило солнце; светлые, темные, серые. Тяжело различить их, но у каждого цвета слегка другая текстура. Светлые самые тонкие и мягкие (конечно), серые толще, грубее. Когда он станет старше, у него будет шевелюра, полная жёстких, серых волос; уровень тестостерона в его теле достаточно высок, чтобы обеспечить ему здоровое сексуальное влечение (очевидно), но недостаточен, чтобы проявилась склонность к облысению.  Позволяю одной руке скользнуть назад, на его шею; большой палец замирает за его ухом. Тепло. Чувствую его пульс, жар, исходящий от его кожи. Чувствую, как слегка ускоряется его дыхание. Признаки возбуждения. Всплеск удовольствия. Приходится закрыть глаза, чтобы побороть это. Джон пахнет мылом и сном. Я не чувствую запаха прогорклого жира из кулинарии рядом с квартирой Мэри или тошнотворные запахи дешёвых моющих средств из ее подъезда. Сегодня утром он пахнет только Бейкер Стрит и собой.  Я касаюсь его волос, его шеи, его самого уже на несколько мгновений дольше, чем следовало бы. Знаю это. И могу сказать, что он знает тоже, но, кажется, не протестует. Я наклоняюсь ближе и трусь щекой о его волосы. Легонько касаюсь губами его лба сквозь челку. Отражение поцелуя, который он подарил мне. А потом я отпускаю его. В моем животе странная дрожь. Снова сплетаю пальцы, дышу.  Джон отстраняется, делает глоток из своей чашки. Он смотрит на меня изучающе, его лицо спокойное и расслабленное.  — Ну, и?  — Я напишу тебе отчёт, если хочешь.  Он смеется. Не переворачивает страницу и не видит статью, которую я напечатал для него. Могу только догадываться, что именно поэтому этим утром он не видит того, что я пытаюсь сказать ему о Мэри.  Поэтому я пробую снова после обеда.  Два стратегически расположенных учебника по психологии на кофейном столике (учитывая мою неприязнь к этой, так называемой, науке, мне пришлось постараться, чтобы добыть их: оба нашел в магазине подержанных книг рядом с Имперским колледжем; тот, что про созависимость, открыт на крайне актуальной теме, предложения выделены своим прежним владельцем (слишком щедро, студентам не хватает сдержанности, как только у них в руках оказывается ярко-желтый маркер), а другой освещает странное, но нередкое явление, смешение проблем с близостью и неверности). Сложил учебники друг напротив друга таким образом, что угол одной книги намеренно указывает на особенно броский абзац во второй. Точность.  Примерно через двадцать пять минут по телевизору начнется документальный фильм о социально деструктивном сексуальном поведении приматов бонобо. Джон, скорее всего, не станет смотреть до конца, но поскольку начало основного тезиса будет упомянуто во вступлении, это задаст необходимый тон. Джон сидит на диване со мной, ест яблоко, смотрит какое-то ток-шоу. Я просматриваю отчёт, который лежит у меня на коленях.  (Безусловно: могу смотреть документальный фильм и проверять лабораторные результаты в одно и то же время). Он поднимается, чтобы выбросить огрызок, а когда садится назад, то почти усаживается на мои пальцы. Я шевелю ими. Он возвращается к просмотру своего шоу, но рассеянно накрывает правой рукой мою голень и водит большим пальцем туда-сюда по подъему моей стопы, по мягкой точке между таранной и пяточной костью. Застаёт меня врасплох; не ожидал этого. Странно интимное прикосновение. (Дыши. Дыши.) Чувствую, как вибрирует мой телефон: сообщение. Мне все равно.  В китайской традиции эту точку нужно задействовать, чтобы стимулировать паховую область. И хотя я отлично знаю, что органы не нанесены на ноги, как на карту, какие-то физиологические причины явно имели место, когда конкретно эта зона связывалось с пахом; позже нужно будет провести исследование по данному феномену. Концентрация на нуле. Зрение становится немного мутным. Контролирую себя достаточно, чтобы не пускать слюни. Притворяюсь, что по-прежнему поглощен отчетом. Блаженство. Когда он останавливается, замечаю, что он переключил канал без моего ведома. Джон мог видеть, а мог и вовсе не заметить документальный фильм.  Проверяю входящие сообщения: только одно. От Майкрофта. Игнорирую его (пока, по крайней мере). Едва ли нуждаюсь в том, чтобы он испортил мне вечер (снова). Внизу моего живота все ещё гудит что-то теплое. Не думаю, что Джон уловил намек документального фильма или учебников. Слишком тонко?  Во время обеда собираюсь спросить: ищу способ сформулировать. Слова, которые люди используют, когда у них есть вопрос, и они не знают, как подойти к нему, не вызвав ссору. Что-то, о чем они спрашивают не потому, что хотят знать ответ, а просто чтобы поднять нужную тему. Хочу спросить: «она сказала тебе?», в то время, когда реальный вопрос это: «ты ведь в курсе, что твой брак закончится так же, как предыдущие браки Мэри, потому что невозможно, чтобы в этот раз что-то пошло по-другому? Ты уверен, что хочешь этого?» Не вижу способа построить фразу так, чтобы он мгновенно не начал бы защищаться. Наслаждаюсь его расслабленной позой, его мягкостью. Не хочу, чтобы прекратились частые прикосновения, его теплые улыбки. Он счастлив. Раздумываю над десятками вариантов: «она уже была замужем, верно?» (изображать идиота не идёт мне; подразумевает в ответ только да или нет), «у Мэри такое насыщенное прошлое, не так ли?» (граничит с оскорблением, ужасная формулировка, избито, скучно) или «она ещё общается с бывшими мужьями?». (Дерзко.) Ничто из этого не подходит. Не говорить об этом проще и приятнее. Это буквально на кончике моего языка, застыло там, мешает обеду, но никак не сорвётся. Медля, проверяю сообщение Майкрофта. Пророческое, разумеется: Если ты скажешь ему — и она неверна, он будет винить тебя.  Раздражен. Мне не нравится, как хорошо он угадывает ход моих мыслей даже на расстоянии. Сбивает с толку. Но это работает. Я перестаю обдумывать. Не могу поспорить, что в его словах нет здравого смысла. Чувствую, что я каким-то образом подвожу Джона. Не готов жертвовать собой (моими отношениями с ним, моими будущими отношениями с ним, какую бы форму они ни приняли) ради того, чтобы предотвратить его боль. Не мое дело. Его решение. Майкрофту необходим очень специфический ответ: Отвали. ШХ Ночью перед свадьбой я засыпаю, облокотившись о косяк приоткрытой двери Джона. Наверное: помню, как стоял на пороге, глядя, как он спит, ожидая кошмара, ожидая, когда верхний правый угол простыни будет выдернут. Потом вдруг Джон стоит надо мной, рука на моем плече. Я упал. Скорее всего, завалился назад. Он молча поднимает меня на ноги, подталкивая к своей кровати. Укладывает. Забирается на левую половину (почему всегда левая сторона? Какое преимущество?) и сворачивается вокруг меня. Его лоб прижат к моей шее сзади, рука на моем бедре сжимается, как будто он пытается мне что-то сказать. (Рука, бедро: примитивный язык). Не думаю, что у меня получится, но я засыпаю.  Гарри и я — свидетели. Две хихикающие подруги Мэри наблюдают за церемонией и делают фото. Джон выглядит сдержанно и строго в своем темном костюме; Мэри выглядит счастливой в зелёном платье (у нее хватило достоинства не надевать белый, который в любом случае ужасен). Гарри выглядит слегка возмущенной. Либо она одобряет это не больше, чем я (и если так: может быть, я встретил нового друга), либо беспокоится о том, сколько времени осталось до ее следующей выпивки. (Она выглядит как Джон; тот же внимательный взгляд, пластичное, бесконечно открытое лицо).  Что-то, что замечаю только я (и, вероятно, заметил бы Майкрофт, черт его дери): Джон идёт к машине, готовый начать свое семейное счастье с уик-энда в гостинице (Уитстейбл в Кенте), чуть прихрамывая. Почти незаметно. Но все же.