The Progress of Sherlock Holmes

Джон стоит на коленях возле тела (женщина, возраст около шестидесяти двух или трёх). Нога снова его беспокоит. Он подгибает ее под себя, не решаясь нормально на нее опереться. (Моя вина.) Наблюдаю: осторожно осматривает тело, трогает (левую) руку жертвы, поворачивает ее голову, оттягивает веки, чтобы проверить глаза. Аккуратно и уверенно. Пальцы с квадратными ногтями скрыты латексными перчатками. Он сосредоточен, но на лице — сочувствие. Ему жаль эту женщину. Она мертва и лежит прямо на траве этим туманным днем. (Ее намеренно положили здесь.) Руки вытянуты над головой, ноги согнуты под странным углом. Нелепая поза совсем не вяжется со спокойным выражением лица. (Это инсценировал тот, кто видел сердечный приступ только по телевизору.) Сильно пахнет шампунем (химозная клубника; отвратительно) и мылом (марка «Sunlight»). Волосы, лицо, руки — все тщательно вымыто. Терли так, что даже повредили кожу. В волосах и под ногтями остался еле заметный масляный (рапс) след. (Почему?) — Сердечный приступ, — Андерсон. (Идиот.) — Нет, я так не думаю, — Джон не поднимает головы. Чертовски верно. Никакой это не приступ. Лицо, руки и волосы попытались отмыть после смерти: почему? Чтобы уничтожить остатки масла. Она утонула в нем? Нет. (Джон подтвердит это.) — Нет? — Андерсон защищается. Скрестил руки. Ненавидит, когда на месте преступления есть доктор; Джон всегда понимает гораздо больше него. Заставляет чувствовать себя неполноценным. (Так и есть.) Джон мельком смотрит на меня и бросает на Андерсона неприязненный взгляд. На душе становится тепло. (Ох, Джон, я люблю тебя.) — Это смерть от удушья. — По-твоему, она утонула в траве и песке? — он смеется. (Почему это кажется ему смешным?) — Нет, — Джон трогает ее щеку, — петехиальные кровоизлияния вот здесь… Здесь. И здесь. Он поочередно указывает на подбородок и переносицу, оттягивает веки и демонстрирует лопнувшие капилляры. — Я гарантирую, что ее сердце тоже увеличено. Удушье. — Он поднимает взгляд. Да, но как? И почему? Чего-то не хватает. — Синяков у нее нет, следов на шее тоже. И подъязычная кость в порядке, — Андерсон все еще отстаивает свою позицию. Глупо и бессмысленно. — У сердечного приступа эффект точно такой же. — Нет, — Джон качает головой, — ее не душили, в этом я уверен. Но тем не менее она умерла от нехватки кислорода. Он грустно смотрит на тело. — Мне кажется, она даже не поняла, что именно происходит. И совсем не боролась. Он утешающе хлопает ее по плечу, как будто она еще жива. Не боролась. Не поняла? Ох. Конечно. Джон. Обожаю тебя. Телефон. Ищи. Рапс. Выигрыш в лотерею. Муж. Конечно же. Конечно! Убийство из-за денег. (Как примитивно.) Она собиралась уйти от него? Бракоразводный процесс был в самом разгаре? Вполне вероятно. В документах наверняка все есть. В любом случае, мотив ясен. Идеально. Нужный кусочек пазла нашелся in situ. Перекочевал из его мозга в мой. Как я справлялся без Джона? (Как я вообще могу без него обойтись?) Поворачиваюсь к Лестрейду. Он стоит, наморщив лоб и сложив на груди руки. — Джордж Саймон, — показываю ему свой телефон с открытой новостной заметкой. Мужчина сияет улыбкой на пресс-конференции. — Не покупал тот самый выигрышный лотерейный билет. (56 миллионов фунтов стерлингов.) Лицо Лестрейда вытягивается от изумления. (Обожаю эту часть.) — Продолжай. Смотрю на Джона. Предвкушение. Легкая улыбка. (Привязанность.) — Это, — я указываю на тело, — миссис Саймон. Муж опознает ее и будет утверждать, что она пропала несколько дней назад. Конечно, это все ложь. После того, как вчера она купила тот билет, он лично убил ее. Становлюсь на колени рядом с Джоном: мое бедро задевает его. Слабая дрожь. Джон. (Не отвлекайся. Сейчас не время.) Я тянусь и вытаскиваю скомканный чек на покупку билета. (До слов Джона я не мог соединить все воедино.) Разворачиваю чек и протягиваю Лестрейду. Он смотрит на него и ждёт. Слушает. — Сегодня после обеда ее муж забрал приз, — я показываю сводку новостей на своем телефоне, — мистер Саймон работает дальнобойщиком в масляной компании в Тоттенхэме. А ты знал, Андерсон, — встаю и поворачиваюсь к нему, — что грузовики для перевозки продовольственного масла оборудованы емкостями, которые позволяют перевозить это масло без доступа кислорода? Это сделано для того, чтобы соблюсти условия хранения. Он сверлит меня взглядом, скрестив руки. Ухмыляюсь. (Триумф.) — Мистер Саймон запер свою жену в такой емкости. Она умерла за считанные минуты, не осознавая, что в воздухе, который она вдыхает, нет кислорода. На дне были остатки масла, в которые она, очевидно, упала. Испачкала руки, лицо и волосы. Отсюда и сильный запах мыла и шампуня, — поворачиваю ее голову и дотрагиваюсь до масляного пятна на виске, — которыми ее муж пытался смыть масло с тела. — Ах, — Джон отклоняется назад, опираясь на пятки, — чистейший дефицит кислорода. Это всё объясняет. Он смотрит на меня. У него такое экспрессивное лицо, что я всегда могу прочитать эмоции по его глазам, по тому, как напряжен его рот. (Могу ли? Правда? Всегда считал, что да, но я ошибаюсь гораздо чаще, чем хотелось бы. Всегда есть что-то, что я упускаю.) Джон смотрит на меня с восхищением. С восторгом. С лёгким удивлением. С теплотой. (Он хочет меня.) — Необыкновенно, — он так считает. Как и всегда. Джон не говорит того, во что не верит. Даже спустя все это время он озвучивает все эти вещи. Фантастика! Потрясающе! Невероятно! Я ничего не могу с собой поделать и улыбаюсь ему, а он улыбается в ответ. Чувствую, как мои зубы прикусывают нижнюю губу (и вспоминаю, как его зубы впивались в меня, как мои руки сжимали его поясницу и бедра, как звучали его бессловесные поощрения). — Так значит, это сделал муж? — Лестрейд. Я резко оборачиваюсь. Почти позабыл, что он все еще здесь. (Меня так легко отвлечь.) Салли стоит рядом с ним, уткнувшись в телефон. — Очевидно. В ее волосах и под ногтями все еще видны остатки масла. И, как заметил Джон, на лицо дефицит кислорода и отсутствие других повреждений. Обычная аутопсия покажет это. Осматриваюсь вокруг. — Скорее всего, кто-нибудь мог видеть, как мужчина на… — бросаю взгляд на следы колес на земле, — Форд «Фокус» ночью подъезжал к парку. — Лотерейной компании это не понравится, — Салли качает головой. Лестрейд убирает чек в пакет для улик и делает знак остальным вернуться к телу, а сам идёт к машине. Я следую за ним, потому что он точно упустит что-нибудь. (Квитанцию, отпечатки пальцев; у меня есть теория.) Так. Стоп. Оборачиваюсь. Джон. Он все ещё на коленях, пытается встать без помощи трости. (Кто-то отбросил ее в сторону, и ему не дотянуться. Скорее всего, Андерсон.) Джон снимает перчатки и оставляет их рядом с телом. Лестрейд может подождать. Остались только мелочи, он справится. — Джон. — Я подхожу ближе и протягиваю ему руку. Он бросает на меня удивленный взгляд. (Неужели я никогда не думаю о нем и бросаю вот так? Скорее всего, да.) Он берется за мою руку, и я помогаю ему встать. Рука проскальзывает под нижний край его пиджака. Я тру его бедро, и его дыхание немного ускоряется. (Как и мое.) Интимные прикосновения при дневном свете. Опасно. — Это было потрясающе. Его голос: нарочито ровный. Нога: уже лучше? Тяжело сказать. Он подается ко мне, и мои пальцы забираются под его ремень. Чувствую его теплую кожу. — Ты разгадал это все всего лишь по пятну масла в волосах? — И по твоему диагнозу, — меня переполняет желание поцеловать его, но это не кажется допустимым. Сейчас день, вокруг люди. Я не уверен. (Он женат.) — Это было… Идеально, — мой голос не такой спокойный, как его. Он улыбается. Моя (левая) рука лежит на его горячей пояснице всю дорогу до Бейкер Стрит. (В такси слабо пахнет одеколоном предыдущего пассажира.) Кончики моих пальцев пробираются под пояс его джинсов, и ремень впивается в мои костяшки. Каждый поворот руля и изгиб дороги заставляют нас еле заметно прижиматься друг к другу. Его пальцы теребят внутренний шов моих брюк, пока ладонь (правая) лежит на бедре. Он еле ощутимо поглаживает меня, и это почти невесомое движение пробирает меня до самых костей. Прошло меньше недели. (А как же Мэри?) Не хочу спрашивать. Какой смысл? Мне все равно. (Но любопытно, что же он сказал ей? А она ему?) Какая разница? Возбуждение работает как переключатель; из рационального состояния в иррациональное. Он облизывает губы. И мне приходится сжать зубы, чтобы спрятать собственный язык. (Дневной свет, приличия, камеры наружного наблюдения, нерешительность — мои враги.) Джону не нужна моя помощь, чтобы забраться по ступенькам. (Трость оставил в такси.) Он ведет меня, легонько сжимая указательный и средний пальцы. Заводит в квартиру, захлопывает за нами дверь, а потом кладет руку мне на шею и целует. Горячо. Влажно. С лёгким привкусом кофе. Джон. Знакомая текстура языка. Знакомый тембр голоса угадывается в тихих звуках, которые замирают где-то в его горле. Мир темнеет. (Мои глаза закрылись. Почему?) Какая-то последовательность наших действий заставляет меня закрывать глаза. Эволюционное преимущество? Вероятно. Заслониться от неприятной правды: обязательства, время, сложности и промахи. Все, что было «до». Дневной свет. Вопросы, которые постоянно задает ему мой рациональный ум. Сейчас: все свелось к нервным окончаниям и повышенному болевому порогу, к приливу эндорфинов и постоянной тоске по нему. Джон: настойчив. Губы и языки (зубы) говорят на своем собственном языке, постоянно требуя ещё, ещё, ещё. Мы оба хотим этого и даже не думаем останавливаться. Мое желание (выражается в легком треморе тела, в немой мольбе, в том, как ненасытен мой рот) заставляет его хотеть меня ещё сильнее (его эрекция прижимается к моему бедру, руки тянут меня за волосы, прижимая к себе; язык неутомим). Его возбуждение усиливает мое. Восхитительный замкнутый круг. Стягиваю его пиджак и запускаю руки ему под рубашку, прижимаясь ладонями к пояснице. Я должен заглушить все его воспоминания о Мэри, о прошлом, о моих ошибках. (О моем высокомерии и холодности. О безрассудстве. О том, каким непредсказуемым я могу быть и как легко отвлекаюсь.) (Языком чувствую его зубы.) Я хочу. Требую и беру. Он дышит, постанывая, потому что не может больше сдерживаться. Слишком много барьеров. Расстегивая его ремень, пуговицу, молнию: одна моя рука запуталась в его волосах, а другая пробирается в его джинсы. Его пенис горячий, твердый и влажный в моей ладони. Он стонет прямо мне в рот и пытается глотнуть воздуха, отстраняясь. Когда я слышу его тяжелое дыхание, то открываю глаза. (Хочу видеть). Джон зажмурился и приоткрыл рот. Его лицо покраснело. И он стонет, стоит мне хотя бы немного пошевелить рукой, сжать, надавить. Когда я целую уголок его рта, прижимаясь носом к щеке, он еле слышно выдыхает что-то обсценное и снова и снова повторяет мое имя. Я потираюсь об него, но этого недостаточно. Сейчас это не важно. Слежу за (экспрессивным) лицом Джона. Оно такое выразительное, что я практически чувствую все то же, что и он. Он облизывает губы и стонет, и я даю ему то, что он хочет: грубо, твердо, быстро. Ещё. И ещё. Посасываю мочки, оттягивая его волосы (он опять ругается). Сжимаю зубами челюсть, и он напрягается, стонет и эякулирует на мое бедро и пальцы. Его глаза закрыты, и он слегка подрагивает. Я не хочу его отпускать. Он делает вдох, другой. У него влажные ресницы. Рукой проводит по моему животу и груди, и напряжение в моем паху терпеть уже невозможно. Жар окутывает меня, и я вот-вот вспыхну. Я расстёгиваю брюки и крепко хватаюсь за свой пенис (мои пальцы перепачканы его семенем). Подушечки его пальцев кружат по моему соску. Такое незначительное движение, всего лишь пальцы. Его пальцы и мои эректильные ткани. Его (левая) рука спускается по спине ниже и грубо сжимает мои ягодицы, вырывая из меня хриплый стон. Он целует меня, и мир снова накрывает темнота, а меня — блаженство. Я приглушенно вскрикиваю, запрокидывая голову. Пик наслаждения. Наши руки соприкасаются. Он целует мою шею, и я кожей чувствую, как подрагивают его ресницы. Рваное дыхание (его, мое). Мои ноги трясутся, и удовольствие волнами накрывает мое тело. Он легко целует меня, перебираясь пальцами с шеи выше, поглаживая по волосам. Каждое движение, каждое касание: идеально. Он ухмыляется мне в ухо. — Иногда, — Джон аккуратно помогает мне вернуть уже мягкий пенис обратно в брюки. Пальцы дёргают мою ширинку, застегивая молнию, и он целует меня в губы. — Это действительно может длиться немного дольше. Веришь или нет. Он возится с молнией на своих джинсах, все ещё прислоняясь ко мне. Левой рукой я пожимаю его плечо. — Я подожду доказательств. Он смеется. Мы заказали доставку (китайскую еду). Сейчас он смотрит телевизор, иногда переключаясь на свой блог. Моя голова лежит на его коленях, и я читаю журнал по международной криминалистике («Судебно-медицинский анализ крови, полученной из дыхательных путей», Д. Дэнисон, А. Портер и М. Миллс). Он играет с моими волосами, держит руку сначала на моем бедре, а потом на колене. Солнце садится. Это переходное состояние. Из одного в другое, изо дня в ночь, из напряжения в покой. В полутьме ещё видно заходящее красное солнце. Благодать. Тайм-аут. Пробегает пальцами по моим волосам, и это безумно приятно. Настолько, что по спине бегут мурашки. Зажмуриваюсь, откладывая журнал себе же на грудь. — Ты сбиваешь меня с толку. Он говорит это мягко и с такой нежностью, что я не сразу улавливаю смысл. (Играет с моими волосами, и это отвлекает.) — Правда? Разумеется, да. Не думаю, что это такой уж сюрприз. — Постоянно. Улыбаюсь этому, не открывая глаз. Он меняет положение ног, вытягивая их на кофейный столик, и я засовываю руку под его колено. — Мне нужно спросить тебя кое о чем. — Да? — Пауза. Я вожу указательным пальцем туда-сюда. Джинсовая ткань нагрелась от его тепла. — Ты можешь не отвечать прямо сейчас, просто подумай об этом. — Он меняет положение. Ему неудобно. (Почему?) Протяжный выдох. (Что такое?) — Да, не отвечай мне сейчас. Подумай над этим. Жду. Он все еще перебирает мои волосы. Отвлекает и убаюкивает. Я жду, закрыв глаза. — Я хочу знать… Мне это нужно… — ещё больше неоконченных предложений. Что ты хочешь знать, Джон? Разве осталось ещё что-нибудь, чего ты не знаешь? — Мне нужно знать, чего ты хочешь. Чего хочу? Это легко. Его пальцы в моих волосах. Лёгкую атмосферу (которая быстро исчезает). Обещание того, что ночь мы проведем вместе (он — на левой половине моей кровати, я справа, и его тело целиком и полностью мое). Чтобы он остался следующим утром и сидел бы напротив меня за столом (кофе, тост, джем). Проще простого. — От меня. Чего ты хочешь от меня. Более обширный вопрос. Чего я хочу от Джона? Его время. Его участие (физическое и не только). Его (неразделенное) внимание. Какой вопрос прячется под тем, что он озвучил? (Все это так запутанно. Целая куча противоречивых улик и двойных значений. Простые вопросы за которыми стоят более сложные. И так много возможностей ошибиться. Какой ответ будет верным? (Чего он хочет от меня? Прямо сейчас? В чем еще я должен признаться?) Я сделаю то, что он просит. Это демонстрация моей готовности и моего понимания эмоциональной лестницы Пенроуза, на которой я стою. — Я подумаю над этим. Он вздыхает, потирая колено, и снова возвращается к своему блогу. Открываю глаза и вижу, как напряжено его лицо. (Я ответил неверно?) Он видит, что я смотрю на него, и улыбается, поглаживая меня по голове. (Совершенное блаженство.) Я дочитываю статью, еле улавливая смысл. Потом нужно будет перечитать, потому что я понял ее процентов на восемьдесят. Передача по телевизору заканчивается. Его руки по-прежнему в моих волосах. — Мне пора идти, — это прозвучало странно тоскливо. (Почему?) (Не уходи, Джон.) Сажусь и поворачиваюсь к нему. — Джон. Его лицо: подчёркнуто нейтральное. Он что-то скрывает от меня. (Почему? Что я сделал?) — Я подумаю над твоим вопросом, как ты и просил, но я точно… — подцепил его привычку не заканчивать предложения? — Очень бы хотел, чтобы ты остался. (Не уходи.) Он улыбается. И остаётся.