The Progress of Sherlock Holmes

Незнакомое маленькое бистро, крошечные садовые стулья и малюсенькие столики. Вынужденная интимная теснота и задевающие друг друга локти. Даже вилки и ножи здесь явно из разных наборов. Я чувствую себя так, словно меня усадили за детский стол в наказание за дурное поведение. Киш (спаржа со швейцарским сыром: ужас) и салат (насквозь мокрый). Пошленькие, монструозного размера чашки с чересчур сладким кофе (с пенкой). Мне пришлось принять приглашение, потому что я слишком любопытен. (Джон в курсе этого рандеву? Маловероятно.) Мэри сидит, скрестив ноги. На ней чопорная юбка из твида и шелковая блузка из секонд-хэнда. Нитка жемчуга на шее (изящно: подарок Джона). Одевается как типичный библиотекарь, хотя вырез декольте немного (намеренно) глубже положенного. Каждый раз, когда она наклоняется, чтобы сделать глоток кофе, я могу видеть ее бирюзовый бюстгальтер (почти идеальное цветовое совпадение с туфлями) и округлые формы стиснутой груди. (Умышленно? Без сомнения.) Попытка воззвать к моим базовым инстинктам. (Мои базовые инстинкты не простираются в этом направлении.) Пытается соблазнить меня? Такой вариант вообще возможен? Не уверен. Подожду и соберу больше улик. Она нервничает (или делает вид ради собственной выгоды?). Стучит пальцем по чашке, покачивает (левой) ногой. Ее лицо открыто и дружелюбно, и на нем невозможно что-нибудь прочитать. И все же даже через ее безупречный самоконтроль кое-что можно разглядеть. Почему? (Она знает.) Разумеется, она знает все. Когда я пришел, она поцеловала воздух у моих щек, крепко держа за руку. (Странные социальные условности.) Спросила, как дела на работе, и, к моему ужасу, о моем брате. «Тот, который в правительстве, верно?» Я никогда не умел вести эти вежливые разговоры ни о чем. Скучно, бессмысленно, утомительно. Поэтому ответил так честно, как только мог. Про работу сказал, что она помогает мне отвлечься, а про Майкрофта (он засунул свой нос в дела Джона гораздо дальше, чем я предполагал? Видимо, да), что не имею никакого понятия, где он и как, и мне откровенно все равно. Я не стал спрашивать про ее работу, про Джеймса Карстейрса, про книжный клуб, волонтерство и ее ночные смены. Не стал спрашивать про новое имя на клочке бумаги, который передали мои ребята из бездомной агентуры. Марк Джонсон. Адвокат, разведен, долгая история алкогольной зависимости. (Когда она видится с ним, то снимает обручальное кольцо.) Она меняет положение, крепко прижимая колени друг к другу. Выверенное выражение на ее лице. Даже отсюда я могу почувствовать запах ее (дешевого) лака для волос. — Ты делаешь ему больно, и ты знаешь об этом, — Мэри улыбается, словно и не произнесла сейчас ничего крамольного. Я? И как же именно? Оставляя одного посреди ресторанов и мест преступлений? Что ж, так и есть. И он тысячу раз прощал меня, хотя, полагаю, это не меняет сути вопроса. Да, я делал и делаю ему больно. (Потому что это то, чем занимаются люди.) Как будто он не проделывал со мной то же самое. (Он бросил меня ради нее ещё до того, как у меня появился хотя бы шанс. Я даже не успел понять, что вообще происходит, и разобраться, как мне вести себя. Собрать хоть какие-то значимые улики.) Ты делаешь ему больно, и ты знаешь об этом. Да, я знаю об этом. И все таки. — Ты тоже. Немного по-детски, вот так переводить стрелки, но это ничего не меняет. Она ранит его ещё больше, чем я, в этом нет сомнения. Я видел это на его лице. Она позволяет себе флиртовать, соблазнять, контролировать и манипулировать. И проделывает это все и с самим Джоном, и с другими мужчинами. Это никогда не изменится. Она постоянно скрывает правду и лжет. Мэри сжимает губы. Очевидно, это был неверный ответ, и он ее не впечатлил. (Смутил?) Аргумент и контраргумент. В большинстве случаев, мне трудно сказать наверняка, что думают люди, но я могу предположить. А с Мэри мне не сделать и этого. Постоянно теряюсь, потому что не знаю, что вижу сам, а что она позволяет мне увидеть. С ней так всегда. Коварно и конгениально. — Не так, как ты, — она накалывает на вилку кусочек салатного листа и подносит к губам, — я знаю, что ты не из тех, кто… Она замирает вместе со своим салатом. — Что ты… Не особо чувствителен. Но все таки тебе стоит быть с ним поосторожнее. Если ты не хочешь, чтобы он умер от разбитого сердца. Она наконец кладет в рот салат, и позволяет мне проглотить ее утверждение. От разбитого сердца? (Я помню, как звучит стук его сердца. Как жар его тела греет мою кожу. Его сердце не разбито, а очень даже целое. И оно стучит, разгоняя кровь по его телу.) Почему оно вообще должно разбиться? Разве я не был с ним предельно честен? Разве у него нет жены (какой бы она не была) и любовника (меня), чтобы наполнять его сердце любовью под завязку? Как ни крути, он залюблен с ног до головы. И разве я не был с ним настолько осторожен, как только могу? — Если ты хочешь и дальше спать с ним, без проблем. (Говорит с полным ртом.) Она знает. (Знает или это блеф? Нет. Все таки первое.) Я предполагал, что она в курсе. И видимо, не особо возражает. Как такое возможно? Пытаюсь прочитать ее лицо: бесполезно. Как чистый лист. Приятное, открытое, спокойное. Ненастоящее. Она спряталась за стеной из доброжелательности и не демонстрирует ни одного признака душевных страданий или хотя бы удивления. (Только лёгкая тревога, которая подтачивает края ее вежливого барьера.) Странно и неожиданно. У Мэри с Джоном есть какие-то договоренности? (По всей видимости.) Какие? Мэри может и дальше жонглировать своими секретами, о которых всем известно? (Серьезно, Джон?) Молчаливое принятие того факта, что она просто не может обеспечить верность в браке? (А что с компульсивным враньем?) Загадка. А Джону позволено одно исключение. Я. В любом возможном варианте. (Это правда?) Что я точно знаю: Джон увлечен мной (физически, интеллектуально). Он влюблен в меня. (Джон меня любит.) А Мэри привлекают эмоционально скомпрометированные мужчины. Они верили, что я асексуален. (Он сам признал это.) Она знала с самого начала, что он любит меня. С самой первой их встречи. Они думали, что я недоступен для него, эдакая безопасная отдушина для (специфических) потребностей Джона. Думали, что я не потребую и не приму ни его тела, ни его привязанности, ни любви. (Джон, конечно же, сомневался в этом. Я представляю эти разговоры. Мэри, наверное, пыталась убедить его, что он мне не нужен. Что я — обычный асексуал. При чем здесь застенчивость, неопытность? Неуверенность? Нет. Не ждёт, не собирает доказательства, не взвешивает все опции. Нет, просто асексуален. Джону оставалось только подтвердить или опровергнуть ее позицию. Что он и сделал. Ты молодец, Джон.) И она приняла меня, третьего в их отношениях. Точно так же, как она сама постоянно тащила кого-то третьего в их брак. Я — потенциальная угроза, которой она была рада. Что-то, что перетягивает на себя время и внимание Джона. Физический компромисс (Джон мечется от нее ко мне, обратно к ней, снова ко мне). Почему она пошла на все это? Потому что ее собственная психика не оставила ей выбора. Ей это нужно: постоянная вереница секретных любовников, вынужденная борьба за Джона. А ему нужен я (и только я). Это правда? Доказательства подтверждают этот тезис? Да, все становится на свои места. Когда я пишу ему, он отвечает. Когда настаиваю на его присутствии, он появляется. Когда я целую его, он целует меня в ответ. Когда он прижимается ко мне абсолютно обнаженный, то не чувствует никакой вины. Я — исключение. Я прошу его остаться, и он остается. (Так что, Джон, ты уже мой?) — Не то, чтобы тебе было нужно мое разрешение, конечно же, — Мэри смеется. Ей смешно? Это что, такая шутка (опять)? Она же сама знает, что ее разрешение никому не нужно. Она и так его уже дала. (Какое странное стечение обстоятельств.) — Но ты очень сильно его запутал. — Запутал? — Я как будто стою в зыбучих песках. Правда не настолько прозрачна, как я предполагал. Все гораздо сложнее. С другой стороны, все может оказаться предельно простым. (Джон, во что ты нас втянул?) Она опять коротко смеётся. — Конечно. — наклоняется к своему кофе. (Бирюзовый.) — Не понимаю, с чего бы это. Единственное, что мне остаётся, это копать дальше. Информация. Улики. Мэри вздыхает. — Ты же знаешь, что он настоящий романтик. — Вообще-то, не знаю. — Конечно, знаешь! Или ты что, забыл его сообщения? Она видела его сообщения? Которые он писал мне? С признаниями? И те, где он разочарован? (Мои ответы она тоже видела?) Мои ответы. Ох. Она думает, что чувства Джона не взаимны? Я пытаюсь взглянуть на все со стороны, отстраненно. Трость: я считал ее продуманным подарком. Может быть, с точки зрения Мэри, это попытка пошутить? Насмешка? (Как и ее собственные шутки.) Сообщения: сухие? Я смотрю на экран телефона, отматывая назад и перечитывая то, что он писал мне. То, что я отвечал ему. Мэри сидит с довольным выражением лица. Он говорит мне, что любит меня, и я отшучиваюсь, а потом и вовсе пропускаю нашу встречу. Если посмотреть на это под другим углом… Если бы я не знал, как оно было на самом деле... С точки зрения кого-то, кто считает меня не способным ни на какие эмоции. Да, теперь я это вижу. Ее аргументы, доказательства и ложные выводы. Джон: чего ты хочешь от меня? Этот вопрос вытекает из его разговоров с Мэри? Где Джон пытается понять, люблю ли я его (конечно, конечно да, Джон, ты прав), а Мэри настаивает на обратном? И в качестве аргументов использует эти дигитальные (и не только) доказательства, указывая на мои промахи? Недостаточные указания ведут к ошибочным суждениям. — Теперь ты понимаешь? — она скрещивает руки на груди. — Да, теперь — да. — Я понимаю, только совсем не то, что она пытается мне продемонстрировать. — И что ты хочешь, чтобы я сделал? — Скажи ему правду, — она пожимает плечами, — если ты хочешь и дальше спать с ним, с моей стороны с этим проблем нет. Я бы даже предпочла, чтобы так и было. Но скажи ему, что ты не хочешь… Чего я не хочу, Мэри? — Никаких романтических отношений. Ты ведь не хочешь, чтобы он приходил к тебе каждую ночь за обнимашками? Она закатывает глаза, как будто это что-то само по себе возмутительное. Какая-то странная слабость Джона, которая покажется мне немыслимой. Если бы Джон возвращался ко мне, а не к ней… Хотел бы я этого? (Да я мечтаю об этом.) Меня захлестывает восторг. Восхищение! Едва могу сдержаться. Я старался даже не думать в этом направлении, чтобы избежать неизбежной агонии. А что, если бы Джон ушел от Мэри? Насовсем? И вернулся бы ко мне? Стоит признать, что Джон и его кожа (губы, язык, зубы, руки, пах, бедра, и это не говоря о других частях его тела) очень отвлекают. Если бы он был со мной (целиком и полностью), а не с Мэри, если бы он приходил за лаской ко мне, а не к ней, это потенциально могло бы стать проблемой. Расследования требуют моего неразделимого внимания. Смог бы я сконцентрироваться? Скорее всего, я бы привык к нему. Со временем у меня бы получилось отвлекаться не так сильно. Или я научился бы с этим справляться, отделять информационные и дедуктивные потоки от удовольствия, которое гарантируют его (мои) ласки. Это интересный вызов. Присутствие Джона ведёт скорее к расширению окружающего пространства, а не к его сужению. Доказательства подтверждают, что без него я бы многое упускал. Да. У меня получиться не отвлекаться. Он понимает, когда у меня не выходит это, и помогает. Да. (Проблема, которую я буду более чем счастлив решить.) Тон Мэри саркастический и неприятный. (Она действительно думает, что я социопат. Многие так считают. Очень многие, но Джон — никогда.) — Ты ведь не хочешь каждый вечер тереть ему спинку и спрашивать, как прошел его день? Не хочу? Я никогда не спрашивал Джона про его день. Мне казалось, что если он захочет, то расскажет сам. Если будет что-нибудь интересное, чем он захочет поделиться. (Проявлять интерес в отношении жизни других людей: форма демонстрации симпатии. Не просто вопрос ради получения информации, а проявление заботы. Это очень полезное откровение.) Она снова смеется. (Нервничает. Подозревает, что ошибается? Видит что-то на моем лице, что заставляет ее сомневаться? Может быть. Может нет. Я не уверен.) — Он очень запутался. Думает, что ты хочешь чего-то большего. Это что-то вроде… Фантазии для него. Ну, ты понимаешь. — Ах. — Да, такая заветная мечта. Ты наверное и так уже это понял, с этим твоим большим мозгом. Только, пожалуйста, не держи на него зла за это, — она снисходительно улыбается. (Несмотря на все это, на все ошибки и компромиссы, она любит его и хочет, чтобы он был счастлив, чтобы получил то, что ему нужно. Но считает что у меня не получится сделать его счастливым. Что единственное, на что способен я — это запутать, причинить боль, разбить сердце. Она пытается защитить его. И вместе с тем — себя саму.) Я знал, что у Джона есть какая-то фантазия, но думал, что он хочет так все и оставить. Что он сделал свой выбор. У меня не было достаточно улик и информации, которые подтверждали бы обратное. Но (очевидно) у меня ещё есть время. Можно повернуть все вспять, вернуться на крышу и ответить на его вопрос (тогда я даже не понял, что это был вопрос). Тебе это не понравится. Ты возненавидишь это. Я тогда ничего не понял, не знал всей правды: я ни в коем случае не ненавижу то, что он влюблен в меня. Я жажду этого. Точно так, как он жаждет подвергать себя опасности. Ему нужно чувствовать дуло пистолета, направленное на него. Без него у меня тоже может развиться психосоматическое расстройство. Его порядку нужен мой хаос (я); моему хаосу — его порядок (он). Симметрия. — Фантазии — это просто мечты. Пусть они будут. В конце концов, мы всегда хотим чего-то, что не можем получить. Это ведь одно из человеческих состояний, правда? Ее способность прощать поражает. Ну, разумеется, ведь ему приходится в равной степени делать то же самое. Она позволяет ему частичное воплощение его мечтаний (совместная жизнь, наши взаимные чувства, минус похлопывания по спинке и уютный домашний комфорт, которые он оставляет для нее), чтобы он был счастлив. Чтобы он был счастлив настолько, чтобы оставаться в этих отношениях, построенных на компромиссах. Она приходит на помощь там, где я ошибаюсь. Их брак — как натянутый канат. Всего одно дуновение ветра, и все рухнет. (И это дуновение — я.) — Насколько я знаю, человек может быть либо живым, либо мертвым. Это единственные состояния, о которых я осведомлен. Все остальное под знаком вопроса. — Я просто… — она нервно дёргает коленкой под столом. Она видит, что я понимаю ее (это действительно так), и на ее лице облегчение. — Я хочу вернуться назад к статусу кво. — Мэри трет висок. — Он сам не свой, и между нами… Между нами все не так, как должно быть. Нам нужно с этим разобраться. Романтические мечтания Джона и его сомнения влияют на их брак. (Бесспорно. Разве может быть иначе?) Ох. Он провел черту. (Не удивительно, что она втихаря предложила мне встретиться; ей нужно как-то повлиять на мои действия, потому что влиять на Джона она больше не может. Ей нужно, чтобы я снова облажался. По-своему подвёл его, и тогда она сможет сделать то же самое, но только в своей собственной интерпретации. Равновесие.) Он не спит с ней. И не будет. Конечно, нет. Он ждёт мой ответ и придерживается намеченной стратегии поведения. Как и Мэри. Краеугольный камень (это я). Все замерло, пока их отношения снова не прояснятся, и тогда все вернется на свои места. Снова я устраиваю беспорядок, раздирая на части его больничную койку. И он льнет к этому бардаку, жаждет его. Идёт за ним. Забирается к нему в кровать и занимается с ним (со мной) любовью. Чего ты хочешь от меня? — Я поговорю с ним. Ох, я совершенно точно это сделаю. Ещё не знаю, что именно скажу, но я найду нужные слова. Пишу сообщение Джону. Я твой хаос. Ты мой порядок, и ты нужен мне. ШХ Отправить. Сжимаю телефон в руке, прижимая экраном к бедру. И жду. — Замечательно! — Мэри выглядит счастливой. Она допивает кофе и поудобнее устраивается на крошечном стуле, опираясь на спинку. Неверно поняла меня (как и всегда). Не знаю, как объяснить ей все. Не здесь. Какие слова использовать? — Я знала, что мы поймём друг друга. Последнее время Джон был каким-то… Отвлеченным. С тех пор, как между вами все это началось. Я переживала. И подумала, что нам двоим давно было пора все обсудить. — Конечно. Я чувствую ногой вибрацию, и на меня накатывает страх (почему?). Джон. Проверяю экран. Где ты? На месте преступления? Тебе нужно, чтобы я пришел? Или ты просишь меня заняться твоей стиркой? Я улыбаюсь, глядя на телефон. Джон. Поднимаю взгляд на Мэри. — Тебе стоит знать, — (ее бровь дёргается), — про Марка Джонсона. Она бледнеет. Руки, которые до этого расслабленно лежали на столе, сжимаются в кулаки, и она кладет их на колени. Мэри ещё не сказала Джону про Марка Джонсона. Это новое, очень новое. Она закрутила с ним в тот момент, когда Джон сказал ей про меня, про то, что он спит со мной. Марк Джонсон: ее месть, ее зуб за зуб. Попытка сохранить равновесие. (При всем умении договариваться, при всей их заботе друг о друге, этот брак — уродливая штука.) Эмоции прорываются сквозь ее аккуратную маску (страх, стыд, злость, смущение, гнев, сожаление). Через секунду все возвращается на свои места. Она делает вдох, улыбается и не произносит ничего. — У него генитальный герпес. Моргает. Таращится на меня. — Я нашел ацикловир в пакете с его мусором. Прямая улика. Несколько упаковок. Никакого лишая у него в обозримом прошлом не было, так что это герпес (и скорее всего, генитальный). Не активная фаза, или Мэри бы заметила. И он не стал бы заводить новые отношения посреди обострения. С другой стороны, все возможно. Она прикрывает рот ладонью, глядя на меня во все глаза. (Что?) — Тебе стоит сходить провериться у своего доктора. — Встаю. — Удостовериться, что с тобой все в порядке. Надеваю пальто. Сегодня как-то прохладно. У меня такое чувство, что наступил новый день. Джон.       — Спасибо за ланч, — улыбаюсь я, — это было очень познавательно.