The Progress of Sherlock Holmes

На столе остывает ужин в бумажном пакете. Я держу в ладонях его лицо и чувствую, как язык Джона скользит по моей нижней губе. Одну руку он положил мне на поясницу и пальцами пытается залезть мне в брюки, а второй оттягивает мои волосы. Слышно только стук моего собственного сердца и наше учащенное дыхание. Мы дышим так, словно куда-то бежим или преследуем серийного убийцу. Прилив адреналина точно такой же. Я роняю руки ему на пояс, поглаживаю левое бедро. Пальцы (правой) запускаю ему под ремень, притягиваю к себе и чувствую его эрекцию. Он стонет, улыбается мне в шею и тихо смеётся. (Его дыхание обдает меня.) — Боже, — он целует мой подбородок. Его ладонь прижимается к моей пояснице так, словно она была создана именно для этого. (Поэтическая отсылка: средство выражения того, что не может быть доказано или проверено, но тем не менее, является правдой.) Пальцы поглаживают меня по копчику, заставляя сработать рудиментарный пиломоторный рефлекс. Я дрожу, по коже бегут мурашки. На лицо все признаки сексуального возбуждения. Мои чувства обострены. Я чувствую запах его кожи, слышу, как воздух проходит через его гортань. Кончиками пальцев ощущаю биение его сердца. Я начеку, ловлю каждое его движение, подмечаю каждый напряженный мускул, готов расцеловать каждую мелочь. — Черт, ты превращаешь меня в подростка, — шепчет он. Он произносит это шепотом, как будто рассказывает мне секрет. Обвиняет. Я заставляю его чувствовать. Чувствовать — что? Неловкость? Стеснение? Злость? Обиду? Эти слова описывают мой собственный подростковый период. (Как чувствуют себя нормальные подростки?) — Ты только дотрагиваешься до меня, а я уже готов спустить прямо в штаны. Это просто смешно. Ах. Сексуальное напряжение, которое приводит к преждевременной эякуляции. Комплимент? Вероятно. (Скорее всего.) Я прижимаюсь губами к его шее и слышу тихие гортанные звуки, которые он издает. Провожу руками по его (горячей) спине, чувствую изгиб позвоночника. Целую. (Ох уж этот настойчивый язык.) — Шерлок, я… Миссис Хадсон. Здесь. Ох, боже. Осмысление ситуации как будто проигрывается задом наперед: я слышал звук ее шагов на лестнице, даже то, как она постучала в дверь. Но проигнорировал их, наслаждаясь звуками, которые издает Джон, его горячим ртом, его пальцами, которые стискивают мои ягодицы. Мозг очень выборочен в своих реакциях на окружающие раздражители. Резкий вдох. — О, я… Прошу прощения, я… — миссис Хадсон. Джон замирает, а потом быстро вытаскивает свою руку из моих штанов и выпутывается из объятий. За полсекунды ее неловкость сменяется удивлением. — Джон Ватсон! — Она даже приоткрывает рот. — Э-э, я… — Он прочищает горло и тихо смеётся. — Здравствуйте. И поправляет свитер. — Полагаю, мне не следует удивляться! — она упирает руки в бока. Каждая ее клеточка транслирует гнев. — Стоило ему наконец оправиться от разбитого сердца! Топает ногой, скрещивая руки на груди. Я никогда не видел миссис Хадсон в таком состоянии. — Ты что, не можешь спокойно жить, пока окончательно все не разрушишь? Джон открывает рот, чтобы что-то ответить, но просто молча его закрывает рот и поворачивается ко мне. На его лице изумление и невысказанный вопрос. — А ты, Шерлок? Что ты теперь скажешь своему молодому человеку? — она цокает языком. Ох, господи. Надо бы все объяснить. — Миссис Хадс… — Ты не можешь жонглировать ими двумя! — она вскидывает руки, — это и тебя касается, Джон Ватсон. Примите уже решение и придерживайтесь его! С меня довольно, — она разворачивается и вылетает из комнаты, хлопая дверью. С лестницы до нас доносится ее неразборчивое ворчание. Тишина. Рука Джона снова ложится на мой пояс и сжимает его. — Твой молодой человек? (Что? Он действительно считает, что вправе ревновать меня после всего, что случилось? После собственного брака и жены?) (И все-таки это даже лестно.) Я объясняю, тяжело вздыхая: — Это про тебя. Он поднимает бровь, и я не уверен, что и думать. Не считает себя молодым? — Она слышала нас на прошлой неделе и решила, что ты — это кто-то другой. — Оправиться от… — я практически слышу, как проносятся мысли в его голове, чувствую это под его кожей, — она думает, что мы… Джон и его незавершенные предложения. — Да, — подтверждаю я, — она думает, что ты разбил мне сердце и ушел к Мэри. Он усмехается. — Ну конечно, — трясет головой, как будто это так уж смешно, невероятно, вопиюще, — рано или поздно тебе все же придется сказать ей правду, чтобы она перестала меня ненавидеть. Пауза. Прикидываю, стоит ли произносить это вслух. — Что ж… — (может, и стоит), — ты ведь сделал это. Бросил меня, ради Мэри. Точнее и не скажешь. Мне больно признаваться в этом (больнее, чем я ожидал). В груди колет, как будто снова открылись старые болячки. (Ты бросил меня, Джон.) Я думаю о пулевом ранении Джона: точка входа инородного объекта, пронзающего плоть. Открытая эмоциональная рана. Пытаюсь перевести дыхание. Как же больно. — Нет, — Джон качает головой. Он говорит это твердо, глядя прямо на меня. Я вижу, что он расстроен. (Даже не представляю, что на моем лице видит он.) Кусает губы. Берет меня за руки, притягивая к себе и заключая в объятия. — Нет, нет, все не так… — Его голова лежит на моем плече, он прижимает меня ещё сильнее и гладит по спине. Я обхватываю его руками, зарываюсь носом ему в шею. Вдыхаю его запах и не отпускаю. (Да, Джон, да. Ты оставил меня.) Он отклоняется, чтобы взглянуть на меня. — Я не думал… — он вздыхает (чувствую подбородком теплый воздух), — я пытался поговорить с тобой об этом, но... — Знаю. Это правда. Но это был не вопрос, а утверждение. И оно казалось таким разумным. (Откуда? Откуда мне было знать, что это был вопрос?) Ошибка дедукции. Это те самые пробелы в моей картине мира, о которых всегда говорит Джон. Мое невежество настолько же феерично, насколько и мои знания. Из крайности в крайность. — Я не знал, что ты… Он замолкает. Что я — что? — Заинтересован, в чем-то, как… Как это? Нет. Как то, что есть между ним и Мэри. (У нас с ним этого нет, ведь так? Пока, по крайней мере. Но, может, будет? Сейчас? Позже?) А я заинтересован? Конечно, да. (А был ли я заинтересован тогда? Не думаю. Не знал того, что знаю сейчас, не знал самого себя.) — Я не знал, что ты хотел быть романтически связан. Со мной. Я не знаю. Может, я и хотел. В любом случае, я бы захотел, появись у меня шанс. Понял бы все. Наверное. Минус разбитое сердце. Чувство в моей груди, когда я видел его с Мэри, видел, что он счастлив с ней, это и есть разбитое сердце? Подозреваю, что да. Сейчас, когда это в прошлом, я понимаю, какие сильные ощущения это были. Так всегда: дотрагиваешься до горячего, а по-настоящему больно становится после. — Я уже знал тогда, — он неотрывно смотрит на меня. Как будто ждёт, что я отвернусь, но я не делаю этого. — Что люблю тебя. Знал, чего я хочу. Но все это выглядело таким маловероятным… Закрывает глаза. (Слишком? Слишком сложно быть честным? Озвучивать это? Или говорить мне?) — Я хотел дать тебе именно то, что тебе нужно от меня, понимаешь? Как я мог оставаться рядом с тобой и хотеть… Он открывает глаза, и его руки возвращаются на мою поясницу, скользят ниже по копчику и сжимают мышцы. Стон. (Мой.) — Хотеть тебя вот так? Как чертов подросток? Зная, что тебе это не нужно. Это бы убило меня. — Ты оставил меня. (Это его единственный эгоистичный поступок.) Объективная правда, ведь я остался один. Мои руки скользят по его коже. Он снова вздыхает. — Думаю, да. Часть меня, которая была тебе не нужна… Она ушла. Та часть, что приносила нам обоим только проблемы. Остальное осталось. Разве нет? Какой-то метафизический нонсенс. Джона нельзя разделить на какие-то части, которые то уходят, то остаются, то женятся на Мэри, то выбирают меня. — Я бы никогда не оставил тебя целиком и полностью. Я бы не смог. Не захотел. Ты нужен мне. Я привлекаю его к себе, придерживая за подбородок, и целую. Все это не важно. Не могу его винить, ведь даже спроси он меня, не констатируя факт, я бы ответил неверно. Сказал ему что-нибудь совершенно противоположное (теперь я знаю) правде. И оставшуюся жизнь провел бы, сожалея об этих словах (без сомнения). Сказал бы, не сказал, какая разница? — Я люблю тебя, — выдыхаю я ему в губы. * Джон почти уснул, тесно прижавшись ко мне (мы насытились нервными переживаниями и разогретой китайской едой). Я рассматриваю его. Плечи расслаблены, глаза закрыты. Медленный вдох, выдох. (Левая) рука лежит на моем животе. Свет из окна подсвечивает его обручальное кольцо (золотое, потертое). Оно сидит слишком свободно и высоко, почти у самого сустава. Ох. Внезапное озарение: вот почему он, левша, всегда ложится на левую сторону, правую оставляя для меня. Это привычка сексуально активного человека. Надежда. Если он спит на левой половине, а потом поворачивается к своему партнеру (я, сейчас, теперь, в этой реальности и в его мечтах — это я), его левая, рабочая рука остаётся свободной. Как и моя правая. Чтобы я мог дотронуться до него, погладить. Он всегда выбирает левую сторону, оставляя правую пустой. Приглашение. Просьба. Неутомимое воображение. Джон. Я понимаю, что так и не ответил на его вопрос. (Чего ты хочешь от меня?) Обещал, хотел, собирался. Теперь никаких недомолвок. Я кладу правую руку на его левую ладонь и пальцами ощущаю твердую текстуру его обручального кольца. Берусь за него, тяну, и оно чуть тормозит вначале, а потом соскальзывает. Оно такое маленькое, почти ничего не весит. (Разве может привязанность быть такой пустышкой, таким пустяком? Кусочек металла, от которого так просто избавиться.) Я кладу его на тумбочку, и металл тихо стукается о дерево. Накрываю мизинцем то место, где было кольцо. Я создаю свое: из плоти и костей. Из себя самого. Новое, замена старому. (Джон, ты понимаешь?) Предложение. Просьба. Ещё один вопрос. Это то, что я хочу от тебя, Джон. Яснее и быть не может. (Да?) Он легко сжимает мой кулак. Подносит наши (его, мою) руки к губам и целует мой мизинец. Он все понимает. (Это значит «да»?) Поглаживает меня, прижимая ладонь к своей груди. Стучит его сердце. Я наклоняюсь к нему и целую губы, потом лоб. И слушаю его дыхание, пока он засыпает. Джон (мой).