The Progress of Sherlock Holmes

Отпечатки пальцев. Водяные знаки. Следы IP-адресов. Данные аналитики. Журналы базы данных. Постоянно повторяющаяся орфографическая ошибка. Мотив (слишком очевидно и неуклюже. Искать нужно в другом направлении). Длительные обмены емейлами. (Запах кофе.) Текстовые записи телефонных разговоров. Фотографии. Улики секс-скандала (как по-мещански. Не хватает слов описать, как это все скучно). Чеки. Тост. Путанная тропинка, которая сворачивает сама на себя, разветвляется и снова сливается воедино. Какое-то безумие. Не хватает ключевой улики; самый центр этой картинки упрямо пустует. (Придется идти туда самому. И искать. Вероятно, маскироваться.) Не интересно. Ради смычка, все ради смычка… Забрал бы он его, откажись я? (Это не просто возможно, а, скорее всего, так бы и было.) Типичный Майкрофт: позволить мне привыкнуть, полюбить, не представлять своей жизни без этого, а потом отнять. Как его драгоценный (будь он проклят) набор шахмат (1981). Мерзавец. С моих пяти лет он играет на мне так же, как на своем (чертовом) альте. Надавливает в нужных местах, заставляя его (и меня) звучать так, как ему нужно (очень специфическим, особым образом). Ненавижу. И все равно повинуюсь. (У меня нет выбора.) Записи денежных переводов. Доказательства мошенничества. Газета: четыре отдельные друг от друга истории, каким-то образом связаны с этим делом. Интригует. Несмотря на происхождение. Надоедливый емейл от Майкрофта. (Игнорирую.) Три сообщения от Лестрейда (нудятина). Передо мной чашка дымящегося кофе и тарелка, на которой лежит тост с джемом. Джон. Он проснулся (очевидно). И суетится на кухне, делая мне завтрак. Что-то рассказывает. Его волосы влажные, а сам он полностью одет. На нем рубашка, которую он оставил наверху лет сто назад (Миссис Хадсон ее постирала), и джинсы (подобрал их с пола в спальне). — ...глядя на него, догадаться просто невозможно, — он весело хмыкает себе под нос. Это была шутка? Анекдот? Я что, полностью пропустил разговор? Даже не знал, что мы разговариваем. Или что он вообще на кухне. (Как я мог не заметить его?) И сколько уже продолжается эта беседа? (Когда он успел проснуться?) Ему же пришлось встать, пожелать мне доброго утра, принять душ, одеться, вернуться на кухню и заварить кофе. И сделать тост. Намазать его джемом. Поставить чашку и тарелку передо мной. Когда я успел стать таким невнимательным? (Он злился? Ему неприятно? Разочарован во мне?) Джон смотрит на меня. Должно быть, на моем лице явно читается замешательство. — Ты не слышал ни слова из того, что я сказал, да? — улыбается он. Пытаюсь подобрать правильный ответ. Что сказать? (Все зависит от того, какие слова я сейчас произнесу?) Джон смеется. — Все нормально, я все равно не сказал ничего серьезного. Он ставит кружку и тарелку в раковину. Я так привык к нему, что мои собственные чувства даже не констатируют его присутствия. (Странно.) — Новое дело? Я киваю. — От Майкрофта. — И ты взялся за него? Не похоже на тебя. — Я сказал ему, что взгляну на улики. Потратил на это несколько часов. Меня мучает жажда, которую я тоже не замечал. Мозг приравнял Джона к потребностям и нуждам моего тела, которые можно игнорировать ради продуктивной работы. (Мы получили его благословение и стали единым целом. Во плоти. Уже? Серьезно? Бессловесные ночные церемонии довольно действенны.) Зажимаю кружку между ладоней (горячо) и делаю глоток (идеально). Думаю, сложившаяся ситуация имеет свои плюсы. Его присутствие, перемещение по квартире и даже бессмысленная болтовня (Джон: святая наивность) не влияют на мою способность концентрироваться целиком и полностью. — Ну, зато можешь чем-то занять себя, — он тепло улыбается мне. Я отвечаю тем же. (Ох, Джон, я в состоянии игнорировать тебя только потому, что люблю. Прими этот скромный дар.) — У Лестрейда все равно нет ничего интересного. (Пока.) Вот бы подвернулось какое-нибудь хорошенькое убийство. (Серийный убийца: давно у нас их не было.) Уж точно лучше чем расследование, где все что есть, это парочка (скучных) слитых документов. (Майкрофт: жизнь, заключённая в бесполезную бумажную работу.) Я бы с большим удовольствием вернул Майкрофту его бумажки, нырнул бы под полицейское ограждение с Джоном под руку и наслаждался бы спешкой, которую всегда гарантирует серийное убийство. Все эти мельчайшие детали, которые рассказывают историю. Наблюдаю за Джоном, который моет руки в раковине. (На руке нет кольца.) Вытирает ладони о маленькое полотенце (относительно чистое). — Это ведь не опасно? — Он прислоняется поясницей к раковине. — Не особо, — что ж, в теории. Все может быть потенциально опасным. Выходить из дома потенциально опасно. Оставаться внутри — тоже. Кусаю свой тост и пью кофе, пока копаюсь в декларациях о доходах. Краем глаза я наблюдаю, как Джон запускает руку в карман и что-то достает оттуда. Вижу, как он глядит на свою ладонь. Кольцо (золото поблескивает в тусклом утреннем свете). Он смотрит на него, потерянный в своих мыслях. Шуршу бумагами, чтобы отвлечь его. (Мне неловко. Некомфортно. Я отчего-то смущен.) (Он снял его не потому, что захотел. Это было мое решение. Предложение, а не требование. Скорее, даже объяснение, ответ на его вопрос. Я чувствую, как горит мое лицо, и прячусь, отпивая еще кофе.) Не надевай его, Джон. Пожалуйста. И ничего не говори. Это же просто символ. Обычная побрякушка, которая ничего не значит. Он убирает его в карман и прочищает горло. — Мне нужно отойти по делам, — он поднимает взгляд и улыбается. Я вижу, что он устал. Даже спал дольше обычного. — Ты ведь не ввяжешься в неприятности с этим расследованием? (Забота.) — Разумеется, нет. Просто немного пройдусь. * Мы сплетается ногами, руками, сопротивляемся друг другу изо всех сил и валимся на пол. Рука сдавливает мне горло. Он (почти) полностью перекрыл доступ кислорода, и меня захлестывает паника. Потребность тела в кислороде сильнее, чем (почти) все остальное. Слегка просчитался. (Райт. Госслужащий. Не думал, что он будет здесь. Торговать правительственными секретами среди белого дня. Все верно, он и есть та «утечка», которую искал Майкрофт.) Ничем не выдающийся менеджер среднего звена (большие пальцы впиваются в мою глотку). Не было никаких упоминаний о склонности к насилию. Тем более, об убийствах. Он застал меня врасплох. (Не думал, что он будет здесь. Не думал, что он вообще способен на такое. Не думал.) Поймал меня без моего осторожного защитника и его верного пистолета. Территориальные войска (был в резерве). Гораздо сильнее, чем можно было ожидать. Руки сжимают мое горло словно тиски. Он давит еще сильнее. (Проклятье.) Он матерится, и его лицо такое красное, как будто душат его самого. (Одышка: потеря контроля над мелкой моторикой.) Брыкаюсь и извиваюсь, в ход идет все — колени, кулаки, но мне все равно не стряхнуть его с себя. Я не прекращаю попыток, потому что недостаток кислорода довел меня до крайней степени ожесточения. Он снова проклинает меня, брызжа слюной прямо в лицо. Меняет положение рук… Все. Доступ кислорода перекрыт окончательно. Я едва ли могу думать о чем-то, кроме как о глотке воздуха. В моем кармане вибрирует телефон. Джон. Он отвечает на мое последнее (короткое) сообщение: Опасно. Он здесь. Джон. Найди меня. Спаси. Хватай свой пистолет и застрели этого человека, чтобы он наконец отпустил мое горло. Пусть он забрызгает меня своей кровью. Убей его. Убей без сожаления (он все равно довольно неприятный тип) и сделай вид, что не виновен. Я буду хранить твой секрет целую вечность. Телефон вибрирует снова. И снова. Где же ты, Джон? Уже поздно, слишком поздно. Меньше чем через две минуты я потеряю сознание. (Как у настоящей викторианской девы у меня будет обморок. А потом я умру. Какая ирония.) Я все еще борюсь, и мне удается сдвинуть его руки. Крошечный глоток воздуха. (Оттягиваю неизбежное.) Больно. Грудь словно наполнена жидким пламенем. Потребность тела в кислороде перебивает все остальные ощущения (боль в том числе). Пальцы немеют. Грудь сдавливает. Я хочу кричать, но не издаю ни звука — не хватает воздуха. Нечем дышать. По лестнице кто-то поднимается. Джон. (Он здесь.) Бежит, и ни следа хромоты. (Опасность. Мне снова нужна его помощь.) Как в замедленной съёмке, я слышу каждый его шаг по деревянным ступенькам. Один, другой. Кажется, будто ему потребуются месяцы, чтобы добраться до меня, открыть дверь, направить пистолет, увидеть меня, мои синеющие (наверняка) губы, ослабевшие руки, которые пытаются ухватиться за что-нибудь, оценить ситуацию (преступник и я на пороге смерти), прицелиться и спустить курок. Мы настолько близко друг к другу, что лицо Райта практически прижато к моему. Это неважно, потому что Джон все равно не заденет меня (он великолепный стрелок). Я бы все равно его простил, даже если бы он попал в меня. Лежал бы в крови, вглядываясь в его обеспокоенное лицо, полное сожаления, сжимал его руку (без кольца), и он был бы последним, что я бы видел перед собой. Эта мысль утешает. Больше нечего сказать. Убей меня, Джон, только дай взглянуть на тебя еще раз. Дверь распахивается. Перед глазами все плывет, руки и ноги непроизвольно дергаются. Джон что-то кричит, но я ничего не могу разобрать. Он срывается с места. (Пристрели его, Джон. Нас обоих, если будет нужно.) Я слышу звук столкновения металла и живого тела: Джон бьет его в висок. Сию же секунду руки исчезают, и я с шумом втягиваю воздух, давлюсь им, дышу, вдыхаю. Тело скручивает от боли, моя глотка пульсирует, сердце колотится в груди. Кровь стремится к онемевшим конечностям. Как же больно. Дыши. (Слишком быстро, слишком быстро.) Начинаю кашлять и стонать. Меня рвет, и я захлебываюсь жидкостью. Джон отправляет Райта на пол ударом в лицо. Из его рта течет кровь. (Дыши. Нельзя допустить гипервентиляции. Ничего не получается.) Перед моим лицом на пол ложится пистолет. (Он хорошо мне знаком: это словно продолжение самого Джона. Я ощущаю прилив нежности к обоим.) Предохранитель снят (он был готов выстрелить, отправить еще одного преступника на тот свет). Отполированный металл. (На нем немного крови. У Джона тяжёлая рука, когда он сам этого хочет.) Райт лежит поодаль (в отключке). Моя голова лежит на полу, и шея согнута под странным углом. У меня не осталось сил. На уровне моих глаз сначала только ботинки Джона, а потом его колени. — Ты идиот, — слышу, что он взволнован. А ещё в его голосе отчётливо читается облегчение. Смотрю на него: волнение, страх. (Не хочет потерять меня, свой персональный хаос.) Моргаю. Он ощупывает мою грудь на предмет переломов, проверяет подъязычную кость (сломана? Надеюсь, что нет), перстневидный хрящ, потом яремную впадину. У него очень нежные пальцы. (Руки Джона такие универсальные. Как голос с диапазоном в четыре октавы.) — Синяк будет знатный. Снаружи доносится звук сирен. Лестрейд. Не так быстро, как Джон. Он дотрагивается до моего лица. Я чувствую его дыхание — оно ускорено из-за выброса адреналина. Пытаюсь сглотнуть (мне больно) и начинаю кашлять. Джон переворачивает меня на бок (правильная позиция в таких случаях). Наклоняется, чтобы поднять пистолет и включить предохранитель, а потом убирает его за пояс джинсов. — О чем ты только думал? — он гладит меня по волосам, — и даже не пытайся отвечать, Шерлок. Боже… Не то, чтобы я был не в состоянии догадаться. Я улыбаюсь, потому что, разумеется, он все понимает. Мое любопытство. И мою постоянную жажду. (Дыши. Дыши.) Я упираюсь ладонями в пол (мои пальцы кажутся мне опухшими и толстыми) и сажусь. — Осторожнее, — Джон придерживает меня. Его колено упирается мне в спину, а рука касается шеи. Я слышу, как внизу открывается дверь. Лестрейд привел своих людей. Звук шагов по ковру, потом на лестнице. Он выкрикивает мое имя. Джон наклоняется ко мне и (нежно) целует в висок. — Напугал меня, — шепчет он так тихо, словно полиция, которая прочесывает здание, может его услышать. Я подаюсь навстречу, упираясь в него лбом. — Знал, что ты появишься, — хриплю я. В ответ он только мягко смеется. На пороге появляется Лестрейд и осматривает развернувшуюся сцену: на полу окровавленное тело и рядом я. Хватаю ртом воздух и еле могу пошевелиться. Джон подпирает меня, предусмотрительно придерживая за грудь (правой) рукой. — Какого черта вы натворили на этот раз?