***
— Давай, это ради Чонина… — Хан положил в рот ложку каши, сваренной им утром, затем ещё одну и ещё, с трудом проглотив. Две секунды и Джисон выблёвывает содержимое в унитаз. Вместе с тремя ложками склизкой массы там же оказалась желчь. Внутренности слиплись в единый комок, опустились на дно желудка, и стали переваривать сами себя. Живот адски скрутило, казалось, что ещё немного, и он выплюнет почки вместе с ещё несколькими жизненно необходимыми органами. Рвота не прекращалась, он изгибался над унитазом, как человек, приговорённый к экзорцизму. Спустя несколько минут мучений блевать было нечем, он сел между раковиной и стеной и начал безудержно плакать. Ему больше ничего не оставалось. Он сам довёл себя до такого состояния и был вынужден расплачиваться собственными страданиями. Желудок просто перестал воспринимать пищу. Это финиш. Хан стоял у зеркала и смотрел на себя, опухшего от слёз, убитого недавно физически и уже давно морально. — Ничтожество. Он потянулся за ножом, лежащим в шкафчике за зеркалом, и долго смотрел на него. В голове Чонин, говорящий ему остановиться, но Джисон был слишком слаб для этого. Истощение достигло не только его тела, но и разума. Кровавые следы на свежих шрамах. Это переносится ещё тяжелее и в разы больнее, чем увечия по давно зажившей коже. От его ног не осталось и живого места. Всё покрыто красными и розовыми оттенками. В голове одно — «ты слишком слаб и жалок, чтобы прекратить это». Из глаз всё ещё текут слёзы. Он поднялся выше, решив, что одной порции наказания ему мало. Один, два, три пореза на руке. Пять, шесть, семь на другой. Легче бы сразу вскрыть вены, но Феликс будет не особо рад увиденному, когда вернётся домой. Ещё одно движение лезвием по левому плечу, два — по правому. Остановиться действительно трудно. Это стало наркотиком для Хана, тем, без чего он не представлял свою жизнь. Стимул жить, пока не заживут шрамы — это то, что держало его в этом мире. К этому списку можно ещё приписать сигареты и растворимый кофе. Далее — холодный душ, после «сеанса терапии Хана Джисона». Всё по классике, ничего не меняется. После — рассматривание своего тела, искалеченного собственными руками. В конце — сон, теперь уже в полностью закрытой пижаме.***
— Джисон-а, вставай уже, —пытался разбудить его Ли. — Ты не умер там? Он перевернулся на спину, потёр опухшие глаза и приподнялся с кровати. — Сколько времени? — Мамочки… — он ужаснулся от увиденного. — Ты выглядишь так, будто тебя кто-то высрал. — Спасибо, времени-то сколько? — Почти восемь, уже на пары давно нужно выходить. Иди быстренько в душ, а я твою сумку соберу. — К чему такая забота? —поднявшись с постели спросил тот. — Позже поговорим, иди уже. — Окей, — Хан закинул полотенце на плечо и направился в ванную, пока Ли складывал в его шоппер тетради и бутылку воды, без которой Джисон не выходил в универ. Они тихо зашли в аудиторию, пытаясь не привлекать внимание. Хан досыпал по дороге, даже холодный душ ему не помог. Он и вправду выглядел ужасно. Глаза опухли, как и фиолетовые мешки под ними, волосы были взъерошены в разные стороны, а одежда на нём была первой попавшейся под руку. Поднимаясь по ступеням на задние ряды они успели словить на себе пристальный взгляд Сынмина, у которого на лбу было написано: «Вам пизда». Феликс тихонько достал всё, что у него было в сумке, включая шоколадный батончик, который он протянул Киму, пытаясь загладить вину. Вскоре он прилетел Ли в лицо. — Я вас сейчас тр… — Джентельмены, мне вас рассадить или сразу исключить?! — возмутился профессор. — Извините, — уважительно поклонился ему Сынмин, после чего тот продолжил занятие. — Прости, — протянул Феликс. — Вы — ахуевшие мрази, — Ким стал что-то записывать в тетрадь, чтобы хоть как-то соответствовать своему статусу старосты. — А я-то что?! Это вот, соня наш, — он указал на Хана, который молча конспектировал то, что говорил лектор. — Джисон, ничего сказать не хочешь? — поинтересовался Сынмин. — Нет, — отрезал тот. — А если подумать? — Нет. Они стали перекидываться взглядами, Чонину стало по-настоящему страшно. Он не знал, что Хан мог вытворить на этот раз, и даже хорошо, что не догадывался. — Джисон, всё нормально? — тыкнул его в плечо Ким. — Да. — Не трогай его, — сказал Феликс, принявшись делать записи впервые за два месяца. Это была первая лекция, где вся их четвёрка реально училась, а не страдала хернёй и разговаривала друг с другом. Это даже напрягло профессора и он спросил, не вкололи ли им чего-нибудь перед занятием. После предположений однокурсников, которые начинались с лошадиной дозы успокоительных и заканчивались наркотиками, лекция проходила тихо. — Я так устал… — простонал Феликс. — Давайте поедим, мне нужно силы восстановить. — Ты первую пару за два курса отучился. Конечно, устанешь тут. — Я же не знал, что на медицинском так тяжело! Ещё и физ-ра потом… — Ничего, выживешь, — похлопал его по плечу Чонин. — Так что, мы идём есть? — Да, давайте, — поддержал его Сынмин. — Вы с нами, ребят? — Я иду, — Ян посмотрел на Хана, у того на лице не было ни единой эмоции. — Джисон, ты как, согласен? — Я пойду в кофейню, там что-нибудь возьму, так что без меня. — Ладно, — расстроено протянул Чонин. — Тогда встретимся в зале, — они пошли в сторону столовой. Ян постоянно оборачивал взгляд на Джисона, уходящего за пределы универа. Хан заказал себе холодный Американо со льдом, после чего не замедляясь пошёл на оставшиеся пары. Возвращаясь он вспомнил, что его освобождение закончилось, он давно не заходил к врачу за новой справкой. Ему выписывали её без особо труда, Джисону достаточно было снять верх, как бумажка о непригодности к занятиям была у него в руках. Но в последнее время было не до походов по больницам, так что придётся заниматься со всеми. Сил не было от слова совсем, он шёл в зал как на смертную казнь, уже предполагая, какую фотографию ребята выберут для его надгробия. Хан зашёл в раздевалку, где его встретили, словно мировую звезду. Такого появления не ожидал никто. Благо то, что нацепил Джисон утром, хоть как-то походило на спортивную форму, переодеваться было ни к чему, да и особо не во что. Появившись в строю Хан поймал на себе удивлённый взгляд физрука. Пропустив мимо ушей его речь о знаменательном событии, когда «сам Хан Джисон соизволил заниматься со всеми», они стали наматывать круги по залу. Как Хан и думал, пробежав всего пару сотен метров, его ноги стали ватными, а в глазах потемнело настолько, что измученный организм парня чуть не отказался функционировать. Он держался как мог, свисток прозвучал, словно знак свыше. Ещё немного и Хан бы оказался на полу, лёжа без сознания. Разминка оказалась не самым страшным делом. Далее шёл кросс. Это смертный приговор не только для него, но и для других однокурсников. Подошла очередь Джисона. Дистанция была не короткой, он понял, чем всё закончится и не прогадал. Рядом с ним собралась толпа, пытающаяся привести его в чувства. Организм Хана был слишком ослаблен, чтобы вытерпеть такие нагрузки. Он упал на середине дистанции, перед отключкой ударившись головой об пол.