Thinness

Джисон больше недели чувствовал себя трупом. На это были причины. Весомые. Он и раньше таковым себя считал, но сейчас всё изменилось. Сердце стало переодически болеть, ноги – подкашиваться, а глаза часто озаряла темнота. Отвес в пять килограмм и исчезающие на глазах, как и весь Хан, щёки. То, к чему он так стремился, не доставляло ни капли удовольствия и гордости. Только наоборот, ещё большую ненависть к себе и своей слабости. Умирать на глазах у друзей – такой себе прощальный подарок. Хан ходил по дому в тёплых кофтах, что были схожи с куртками. Не снимал шапку и уже был готов надевать перчатки. Холодный, значит, точно труп. Отличие составлял лишь еле заметный пульс. Он отключился перед Феликсом, когда шёл с чашкой кофе, из-за чего сильно ошпарился. Ликс чуть не забил тревогу, но Джисон пришёл в себя раньше вызова скорой. Скинул на усталость и недосып, ничего не менялось. Да и скорая максимум увезёт в психушку, если не перестроит маршрут до морга. Феликс заплакал, когда Хан вновь пошёл на кухню и заварил ещё кофе, вместо пролитого. Он сел рядом и ждал, пока все слёзы друга не впитаются в его толстовку. Ему тоже хотелось плакать, но было нечем. Обмороки случались пару раз в неделю, хоть когда-то Джисон спал. Он отключался в гостиной, в ванной, в гостях у Чонина и один раз в магазине. Тут без врачей не обошлось, забрали и на следующий день выпустили. Зачем лечить мёртвого? Он выблевал сигаретный дым, после продолжая курить. Псевдотерапия помогала, по крайней мере, Хан в это искренне верил. Самовнушение, не больше, но работало. Он попробовал рисовать, получались какие-то каракули, что летели в мусорное ведро. Чонин попросил нарисовать его, но реакция на безголового мальчика, перенесённого на лист бумаги, была неоднозначной. Если говорить вкратце, то все сохранили на свои телефоны номер психиатрической больницы. Джисон любил Минхо, проводил с ним время и иногда даже улыбался. Они сидели в обнимку, смотрели не смешные комедии и нестрашные ужастики. Хан закусывал сигаретами, а Хо порцией рамёна, чей запах для Джисона был схож с помоями. Он клал голову на его колени, получал поцелуй в нос, а дальше в губы. В такие моменты действительно забываешь, что умираешь под боком у своих близких. Но боль в груди вскоре напоминала об этом. Он посадил сердце, но мозг убил раньше. Поход ко врачу откладывался, хотя Минхо принудительно на том настаивал. Смысла нет, сломанное вдребезги не починить. Не хотелось лишь уйти так, чтобы о тебе вспоминали, вытирая слёзы. Они любят его, хотят прижать к себе и не отпускать. Все любят Хан Джисона, абсолютно все, кроме самого Хан Джисона. Ему всё равно на своё гниющее тело, в котором пока можно услышать слабое биение сердце. Но можно, значит живой. Ненадолго. — Руки такие холодные, — сказал Минхо, крепко держащий их. — Как у ледышки. — Согрей меня. Хо прижался ближе, укутав его ещё одним одеялом. Джисон пил чай, малиновый, с косточками, они попадали на язык и застревали в зубах. Согреться и вправду получилось, жаль, что всего на несколько минут. — Хо, мне снова холодно. — Иди сюда, снеговик,— он обнял его ещё крепче. — Теплее? — Угу, — он прищурил глаза, став похожим на котёнка. — Врёшь? — Да. — Тебе нужно своё личное солнце, что будет греть тебя. — Сейчас зима, оно не греет. — Тогда купим батарейки. — Солнечные? — Обязательно. Этого не хватало раньше, очень не хватало. Хан переливался лунным светом, солнечный не воспринимал, поэтому и мёрз. Тонкие, длинные пальцы обхватили руку Минхо. Хо стал его луной, а Феликс солнцем, от которого Джисон успел отвыкнуть. На улицу днём не выходит, а ночью холодает. Он и вовсе так превратится в сосульку. Одеял в доме не осталось, Минхо принёс своё, со звёздами. Лунный Хан и звёздное покрывало дополняли друг друга. — У тебя глаза мокрые, — Джисон лежал на его коленях, закутавшись во всё, что было в комнате. — Только не плачь. — Я стараюсь, — слеза предательски стекла по щеке. Хан смахнул её большим пальцем, почувствовав горение его кожи. — Ты такой тёплый, я сейчас обожгусь. — Зато согреешься, — он улыбнулся, пытаясь остановить поток слёз. — Ты обещал не плакать. — Это тяжело. — Верю. — Я тебя люблю, чудаковатый Джисон, что похож на осень и чашку кофе. — Я люблю тебя, странный Минхо, что полюбил меня.

***

Головные боли усиливались, ходить становилось всё труднее. Ноги просто не держали, Хан тут же падал на пол и полз обратно до кровати. Он садился, закуривал, заполонял комнату дымом и ложился спать. Выходные закончились, Минхо, Феликс, Сынмин и Чонин готовились к сессии, так что им было не до него. Хотя было, конечно, но они не горели желанием вылететь из университета. Джисон понял, что не доживёт до Рождества. Оставалось меньше полумесяца, но его заржавевшее сердце вряд ли проработает так долго. Жизни нет, как и смысла её продлевать. Так думал и Хан и его организм. Но подготовить подарки явно надо, чтобы сделать хоть что-то хорошее. Тело гниёт. Разлагается. Пожирает себя изнутри. Такие себе симптомы, если честно. Заключение болезни при вскрытии будет выявить нетрудно. Анорексия, что с неё взять. Хотя и органы смотреть не придётся, они давно склеились между собой, пытаясь хоть как-то функционировать. К нему пришли все. Зачем? Сами не знают. Проверить, провести время вместе, только и всего. Это всё, что было нужно. Это то, что Хану нужно было нужно раньше. Были бы силы, он бы выпер всех за дверь, но встать с кровати уже казалось для него недостижимой целью. — Джисон, ты так одет, отопление же включили, — сказал Чонин, стоя со стаканчиком какао. — Ему холодно, — вступился Минхо, пододвинувшись к нему ближе. Пусть забирает его тепло, хоть всё, ему не жалко. — Хочешь? Это должно согреть, — Ян протянул ему горячий напиток, но Хан лишь помотал головой в разные стороны. Говорить тоже не хотелось, голос осип. Может от холода, может от сигарет, а может от приближающийся смерти. — Давайте как-нибудь развлечёмся? — предложил Сынмин, отставив в сторонку чашку с малиновым чаем. — Джисон-а, ты ведь хотел играть на гитаре, так? Я могу научить тебя паре аккордов. — Не хочу, — выдавил охрипшим голосом он. — Хо, заваришь мне тоже? — поняв, что речь идёт о чае, тот пошёл на кухню и вскипятил чайник уже третий раз за вечер. — Странно, ты раньше готов был все свои вещи за гитару продать. — Да у меня вещей-то особо не осталось. — Куда ты их дел? — Неважно. Хо вручил ему чашку с чаем, сел рядом, Хан поцеловал его в щёку и сделал глоток. Феликс засиял, Чонин и Сынмин перекинулись солнечными зайчиками, что исходили от Ликса. Джисон рассчитывал на более бурную реакцию, но так даже лучше. Он положил голову на грудь Хо и закрыл глаза, ощущая приближающийся сон. — Я им всё рассказал, Джисон, — прощебетал Минхо над его ухом. — Хорошо, — не открывая глаз сказал он, зевнул и засопел. «Вот бы это длилось вечно…», — подумал про себя Хо. Хотелось защитить крошечного Хана от всего мира, положить в кармашек и унести куда-то очень далеко. Но с каждым днём его желание становилось всё менее реальным. Любовь крепчает, а состояние Джисона ухудшается. Он тает на глазах, как сахар или снеговик. Похоже, Хан действительно не доживёт до Рождества. Время шло, Джисон больше не убивал себя, его организм умирал самостоятельно. После того, как он проснулся, в доме остался только Сынмин. Остальные ушли в магазин, сказав, чтобы он присматривал за Ханом. Ушли давно, так что скоро должны были вернуться. Джисон проспал несколько часов, появились хоть какие-то силы, чтобы дожить этот день. Он потёр глаза и посмотрел на Кима, втыкающего в телефон. — А где все? — прошептал он. — Ушли за едой и сказали, что купят ягод. Минхо хочет попробовать заварить чаи с разными вкусами. — Есть хочется. — Что? — он подумал, что послышалось. — Ты хочешь есть? — Да, я голодный. — Сейчас я позвоню ребятам, — он стал быстро просматривать контакты и набрал Ликса, чуть не выронив телефон из рук. Казалось, что он сейчас мог закричать от радости, как и Феликс на том конце провода. — Они придут через несколько минут, потерпи. — Я ж не кровью истекаю, подожду. Феликс воровался в дверь так, что чуть не вышиб её с петель. Он спросил у Джисона, чего бы тот хотел. Хаг ответил, что обычной лапши будет предостаточно. Они вскипятили чайник четвёртый раз за вечер. Чонин принялся заваривать еду для Джисона. Ему стало ещё холоднее, он закутался в две толстовки и юркнул обратно под одеяло. Минхо взял тарелку с лапшой и отдал Джисону. — Только аккуратно, не обожгись. Хан закрутил её на палочки два раза, съев меньше половины пачки. Стало немного теплее, но стало тошнить. — Вкусно? — Да, но меня сейчас вырвет. — Пойдём, — Хо помог ему подняться и добраться до ванной. Джисон стал выблёвывать еду, которую только что съел, дальше желчь и кровь, ничего нового. Минхо сел на край ванной и поглаживал Хана по волосам, от этого становилось чуть лучше. Когда желудок был полностью пуст, он опустил крышку унитаза и облокотился на ванну, пытаясь отдышаться. Джисон вытер накопившиеся слёзы и посмотрел на Хо. — Сейчас принесу воды. — Спасибо.

***

Банка с окурками вновь была переполнена до краёв. Джисон опустошал её только перед приходом ребят, так как в комнате стоял невыносимый трупный запах. Феликс принёс ему конфеты с разными вкусами, прекрасно понимая, что он к ним даже не притронется. Они были невероятно красивыми, хотелось поставить в рамочку и любоваться. Конфеты ромашки, ракушки, в виде домиков и зверушек успокаивали. Чонин понемногу подъедал их с разрешения Джисона, он попросил оставить только четыре штуки разной формы и вкуса. Хан положил их в коробку с надписью :«Мир. Дружба. Любовь.», завернул в записку. Он долго собирал эту коробочку, чтобы оставить её ребятам, после его ухода. Там были памятные, хоть и бесполезные вещи. Ластик, который Чонин одолжил ему парах, так и познакомились; вкладыш из жвачки Love is, подаренный Сынмином; листок, на котором было нарисовано солнышко. Феликс часто таким образом подбадривал Джисона, когда у него не было настроения. На дне коробки лежала фотография, на которой были запечатлены улыбающиеся Хан и Минхо. Её сделал Хо в тот день, когда они поехали в поле. На обратной стороне Джисон оставил надпись: «Наверняка в тот момент ты думал, что всё будет хорошо. Спасибо за прекрасное время, проведённое вместе». Хан положил коробку в шкаф, взял сигарету и сделал долгую затяжку. Уже светало, а спать совсем не хотелось. Он ждал. Ждал, когда смерть заберёт его из этого мира, где он не жил, а выживал. Сам был виноват, так что не жаловался. Ему осталось недели две, не больше. Джисон понимал это сам, без заключения врачей, статистик и прогнозов. Всё гниёт. Даже кактус на подоконнике сдох от тоски. Грустно. Он взял в руки альбом, открыл пустую страницу и стал возить по ней бычком. Хан нарисовал лёгкие из пепла, оставив в углу подпись: «Страшно за близких, не за себя». Джисон позвал Минхо к себе. Просто так, без повода. Тот быстро домчал на своём белом коне, названым KIA. Заехал в аптеку по просьбе Хана, купил таблетки для сердца и от головных болей. Пришёл к нему, поставил лекарства на стол и сел рядом. Он принёс ему ещё одеяло, на этот раз с подсолнухами. Пускай греют и напоминают о лете. Джисон положил голову на его плечо, она казалась крошечной, как и весь Хан в целом. Вот бы провести так остаток жизни. Рядом с Хо, в тёплом одеяле с цветами и чашкой чая в руках, на этот раз с ежевикой. — Что ты хочешь на Рождество? — спросил Минхо, увидев хлопья снега в окне. — Мне ничего не нужно. — Совсем ничего? — Нет, не нужно что-то покупать. — А я присмотрел такой крутой свитер, как раз нашёл твой размерчик. — Ты в детском магазине смотрел? — Возможно. Слишком много боли в этом возможно. Он, конечно, был не из детского отдела, но размера меньше просто не нашлось. Даже если купит, на Джисоне будет висеть, как мешок. — Ты можешь завтра не приходить? — Почему? — Боюсь, что ты испугаешься. — С чего это вдруг? — Мне кажется, что я не проснусь.