Малый сборник

Их голоса едва различимы даже для его, Даламара, ушей, уже привыкших и к едва слышному пощелкиванию разворачивающихся магических завихрений в воздухе, и даже различающих сиплое дыхание шалафи через каменные стены. Их голоса не шепчут и не поют — в шорохе страниц теряется любое слово, любой звук, который они, возможно, хотят до него донести. Все похоже на мерный шум, будто где-то на периферии, далеко-далеко и едва различимо, бьется морская волна, монотонно и неизменно; будто ветер опадает с промежутками на кроны леса, и ветви шепчут под его прикосновением. Раз за разом. Страница за страницей. Буквы, выведенные кровью, жиром, составами с магическими компонентами — знакомые и те, которые скоро станут знакомыми, Даламар видит и знает. Вчитывается, впитывает, как впитала чернила бумага. Но не понимает. Страница за страницей. Книга за книгой. Магия — не кулинария, здесь нельзя послушно и прилежно замесить указанные компоненты по часовой стрелке в нужной посуде, помешивая в три полных круга за десять секунд, а потом получить то, что указано в рецепте. Магия — это рецепт только в первую очередь. За перечнями и буквами, за перечислениями и терминами скрыто основное, то, без чего самый простой и безобидный состав может прожечь и ступки, в которых его толкли, и руки того, кто толок. Магия — это чтение по строкам, а потом, еще много раз — через строку. Магию надо чувствовать всем телом, всеми возможными и доступными способами. Слушать и видеть. Осознавать. Даламар смотрит в книгу, трогает пальцами страницы — их голоса шелестят далеко и невнятно. Слова, уже заученные наизусть, кажется, изображают неведомую ересь, а не рецептуры, ведущие к силе. Эти книги, затроганные пальцами учителя, пропахшие его лабораториями, привычные к его прикосновениям — от Даламара прячут свою суть. Не даются ему, умеющему и читать, и писать, как не дается умелому охотнику некая невиданная дичь. Даламар не знает повадок этих книг — одного уважения, вдумчивого чтения, изучения, дней и недель, потраченных над ними, этим книгам явно недостаточно. Крови Даламара, ушедшей на неудачные опыты, его физических и душевных страданий из-за невозможности постижения, видимо, тоже. Не в его правилах причинять вместилищам мудрости и силы вред — отчасти потому, что некоторые книги могут ответить на такое посягательство сторицей обидчику. Не в его правилах портить книги, злясь на них за свою собственную глупость, как и неправильно для него недооценивать свои способности, и об этой глупости думать там, где явно не в ней дело. Словно на страницах нет и половины того, что должно на них быть, и оттого наличествующее понимается еще сложнее. Даламар злится, ненавидит эти книги так, словно они насмехаются над ним. Словно они могут насмехаться над кем-то, вроде него. После стольких месяцев бесплодных усилий и потраченного, кажется, впустую времени. Он не идёт к учителю до тех пор, пока в порыве злости не опускает одну из книг мимо стола, мимо колен — прямо на пол, раскрытую, тяжелой бархатной обложкой на каменные плиты. Книга падает так, словно она не из притертых плотно друг к другу сотен листов тончайшей кожи. Грохот от ее падения сравним с громом в тихой осенней ночи. С падением камня о камень. С хлопком магического фейерверка, оглушающего и леденящего кровь. Раньше, чем вздрогнувший Даламар тянется поднять ее, книга подбирает страницы, схлопываясь, складываясь, закрываясь. Еще звенит в ушах, едва различимое мерцание магии окутывает фолиант, и Даламар осознает, уже поднеся пальцы, что касаться книги сейчас не стоит. Библиотека не дрогнула, все на своих местах — только бархатная обложка толстенной книги высится на каменном полу, и учитель, конечно же, поймет, что здесь не так. Еще одна попытка — но скрип магических разрядов над фолиантом так предостерегающе громок, когда ладонь Даламара оказывается в опасной близости, что он убирает руку. Попытки он оставляет нескоро, но уже у высоких стеллажей, потянувшись к иному яркому затертому корешку, резко подается назад, почувствовав то же, уже настолько знакомое, опасное, словно шипение змеи, покалывание враждебной магии под пальцами. Вся библиотека — как плотный кокон магических нитей, защищающих книги. От него, Даламара, защищающих. Учитель смотрит на него выжидающе и внимательно. Подобрать слова не так-то просто, когда гордость почти уязвлена. "Учитель, я так глуп, что обвиняю книги в том, что не могу понять написанного в них". "Учитель, мне не дается материал потому, что книги от меня что-то скрывают". — Учитель, мне сложно высказать вам, как было на самом деле... — прикусывает изнутри щеку Даламар и, сам того не желая, пожимает плечами. Рейстлин улыбается уголками губ, прикрывает глаза. — Даже если я и знаю, что произошло, Даламар, — обращается он едва слышно, и его голос слишком тихий, чтобы понять, правда ли в нем прорезалось... озорство? Насмешка? Что? — Объяснить тебе все равно придётся. Сейчас. — Я уронил книгу. — с головой в омут бросается тот. — Уронил книгу на пол, она захлопнулась и возвела защиту. Теперь я не могу ни поднять ее, ни прикоснуться к ней. — Из твоих слов следует, что книга обиделась на тебя за косорукость, — касается пальцами губ Рейстлин, всё-таки скрывая, кажется, улыбку. — Не замечал за тобой такой вопиющей неловкости, Даламар. Всё еще не хочешь сказать мне правды? Правды. "Учитель, я зол на эти книги". "Учитель, у меня уже сил нет на них, только желание выдергивать листы - вдруг под ними что-то более ценное". — Я не могу понять, о чем они. — отворачивает голову, прерывая зрительный контакт. Чтобы только не видеть, как учитель будет смотреть со сдержанным интересом и теперь уже явной усмешкой. — Я понимаю каждую букву каждой страницы, все слова. Но... это ведь не всё, что есть в этих книгах. А мне больше ничего не даётся. Я не могу получить остального. Самого важного. — Это злит тебя, — слышит он ровный голос Рейстлина. — Ужасно злит, шалафи. Молчание прерывает стук капель о закрытые створки узких бойниц; Даламар так и стоит, вперив взгляд в стену, не зная, чего он ждёт. Расстроил он учителя? Озадачил? Разозлили? Все одинаково маловероятно. Посох касается пола почти неслышно, едва цокнув металлом о камень. — Идём, — только и говорит Рейстлин, поднимаясь. Они действительно идут — по лестницам и простуженным, холодным коридорам, которых учитель обычно избегает. Пешком, и в этом уверенном движении Даламару, глядящему на медленно перешагивающего, опираясь на посох, учителя, чудится ожидание еще каких-то слов, которые он должен отдать Рейстлину. Словно тот может ждать еще каких-то рассказов и объяснений. Библиотека потрескивает как костер — токи магии, как блестящие сетки паутин, раскинулись по полу и стенам, расползлись от книжных стеллажей по канделябрам и тяжелым ножкам массивных столов. Между камней кладки вместо темных прожилок мерно мерцают переливающиеся ручейки. Рейстлин шепчет едва слышно, ступает на прошитый сверкающими стежками пол — и вокруг складок его мантии, спадающих неровным кругом, пол становится серым, безжизненным, обнажается шершавый камень. Магия поспешно сворачивается, словно испуганные щупальца втягиваются в обшитые костями и камнями обложки, исчезает меж страниц. Рейстлин протягивает руку назад, не оборачиваясь, слепо манит Даламара за собой, в мертвую, разом опустевшую библиотеку. И только книга, оброненная им на пол, единственная еще мерцает едва заметно, словно вынутый из остывающего костра уголек. — Что ты думаешь делать с ней? — опирается на посох Рейстлин, не дойдя двух шагов до фолианта. Даламар не знает. Он смотрит на книгу, уже прокатывая по ладоням медленно холодящую защитную магию, проговаривая про себя слова заклинания. Наклоняется, тянется — и получает по запястью ощутимо больно подбитой металлом пяткой посоха. — Иногда ты, мой ученик, такой невыносимо костный в тонких вопросах, — шепчет Рейстлин. Посох он выпускает из рук, облокачивает о стол и медленно, позволив Даламару подвинуться, давая ему место, опускается на пол у книги, подтянув под себя ноги. Через тяжелые складки его мантии Даламар, тут же подобравшийся и тоже присевший на манер учителя, чувствует, как чужие пальцы касаются его рукава, нащупывают его собственные пальцы. — Извинись, — говорит Рейстлин. Его горячая, хрупкая ладонь несильно прижимает ладонь Даламара к фолианту. Даламар открывает было рот, собираясь с мыслями, думая, что он может и готов высказать книге и в чем он, собственно, раскаивается, но Рейстлин сжимает пальцы, перехватывая Даламара поверх ладони, кончиками скользя меж его, Даламара, пальцами, обхватывая. — Не вслух. Он больше думает о горячем прикосновении, о сухой шершавой коже учителя, грубых мозолях на хрупких пальцах. "Простите за несдержанность". "За глупость". "За нетерпение". "За то, что посмел алкать того, о чем еще, видимо, рано и думать." — Хорошо, — шепчет Рейстлин, и его хриплый тихий голос заставляет погрузившегося в свои размышления, в ощущение шершавого батиста чужой кожи и бархата обложки фолианта Даламара вздрогнуть. Так и держа его руку, ведя ее, Рейстлин крепче зажимает собственные пальцы между пальцами Даламара. Он — они — открывают книгу, и рыхлые желтоватые страницы, испещренные темными знаками, переливаются так же, как несколько минут назад переливалась вся библиотека. — Если бы хотел узнать что-то, о чем я не говорю тебе, — шепчет Рейстлин, придвигаясь ближе. — Как бы ты обратился ко мне, чтобы узнать? "Попросил" — хочет сказать Даламар. Если бы хватило смелости и наглости. А их, наверняка, хватило бы. — Вряд ли бы ты стал бродить вокруг, слушая раз за разом уже мною сказанное, а потом, обозлившись, кидать меня об пол. Верно, Даламар? — Конечно, нет, — оборачивается, вздрогнув, тот. — Я бы никогда... — Ну еще бы, — кивает Рейстлин, прижимая его ладонь к листу из выделанной тонкой кожи. — Так как ты смел бросить книгу? Книги учат тебя не хуже, чем я. — Хуже, — выдыхает Даламар, не подумав, и захлопывает рот. Книга едва ощутимо вздрагивает под их ладонями — ток силы пробивается под кожу, причиняет слабую, зудящую больше боль. Но пальцы Рейстлина сжимают его руку точно так же, горячо и властно. — Не буду же я читать тебе вслух, право, — вдруг отвечает Рейстлин, и в этот раз в его голосе веселые нотки звучат вполне отчетливо. — Но на вопросы твои я отвечу. — Спасибо, шалафи, — шепчет Даламар, заставляя себя не отрывать взгляда от страницы открытого фолианта. От их с учителем сложенных рук. Рейстлин ждет, поднявшись, вновь оперевшись о посох, пока Даламар медленно, с почтением и осторожностью, как и полагается общаться с бесценной вещью, переносит книгу за стол. Ждёт, пока Даламар, подобрав полы мантии, садится, поборов нежелание даже начинать, вновь ведет пальцами по страницам, проходится взглядом по строкам, уже десятки раз читанным. Буквы те же, всё то же, что было раньше — Даламар читает, перебирая про себя мысленно слова. Шелест на периферии звучит все так же. За строкой идёт строка, все давно вызубренное и заученное звучит в голове, как и десятки раз до того — и неотличимо иначе. Шелест на периферии разрастается, словно море, которое раньше шумело недостижимо далеко, приблизилось. Словно теперь можно разобрать отдельные звуки в монотонном звучании этого чистого, непонятного шума. Ощущение от книги меняется, так, будто теперь Даламар открыл те страницы, которых не касался раньше. Заклинания складываются, как узор, слова читаются просто, влет, и Даламар сам не понимает, откуда берется всё то, что ощущает сейчас. Слова становятся понятными. Будто он раньше читал на незнакомом языке. Будто раньше он читал через строку. Ощущение странное, оно захлестывает, наполняет, растекается от горла по телу странной негой. Покоем. Позволив себе закончить несколько страниц, Даламар с трудом отрывается, чтобы поблагодарить Рейстлина. Перекидывает прочитанный лист на подставленные пальцы, и понимает, что прочел уже много, намного больше, чем мог подумать. Что Рейстлин уже ушёл. Библиотека безмолвна и пуста, но когда Даламар обращается взглядом от опустевшего зала к открытой книге — ее голос властно, осторожно нашептывает дальше, притягивая взгляд, давая читать за страницей страницу. Он понимает так много, что скоро начинает волноваться, будет ли что спросить у Рейстлина, когда он прочтет книгу от корки до корки. Волнуется до тех пор, пока не вспоминает, что может спросить и о том, что понял. Потому что Рейстлин пообещал ответить на его вопросы.