Экспериментальная лоза

      Кэйа лёг ещё подремать, а Дилюк оделся и вышел в город, чтобы проведать, как дела у Чарльза, взять ужин, размять ноги и проветрить голову, которую после всего произошедшего разрывало от мыслей. Первым делом он отправился в «Хорошего охотника» и не прогадал. Дилюк подошёл к стойке ровно в тот момент, когда Сара ставила на неё большую табличку «Заказы не принимаем». При виде гостя в её глазах отразилась тоска. Она быстро стрельнула взглядом в сторону, и Дилюк, глянув туда, понял, что дело совсем плохо: невдалеке стояли три недовольных рыцаря. Видимо, их уже отправили восвояси, но они ещё на что-то надеялись. Любимый сорт посетителей.       — Прости, мастер Дилюк, — Сара выглядела бесконечно уставшей. — Слишком уж жаркий был день, вот все и пришли на закате. Кухня не справляется.       — Ничего страшного, попытаю счастья в другом месте. Кэйа...       — Ох! — она всполошились и крикнула громче обычного: — Так это заказ для сэра Кэйи? Конечно, для него я сделаю исключение! В его положении ни в коем случае нельзя игнорировать приемы пищи. И он наверняка страшно соскучился по любимым блюдам. Но всё же придется подождать час или даже больше.       — Ничего страшного, — пробормотал Дилюк, смущённый её звонким голосом, на который обернулась почти вся площадь. — Кэйа ещё отдыхает после дороги. Но к полуночи точно захочет ужин.       — Отлично, — обрадовалась Сара и, сделав пометку, спросила: — Его вкусы не изменились?       — М-м-м...       Правда была в том, что Дилюк понятия не имел, чем и как Кэйа питался последние десять лет.       — Может, какие-то запахи стали раздражать? Или ему теперь что-то нельзя? Мастер Альбедо такой строгий, наверняка посадил его на диету, — она задумалась. — Или, может быть, Кэйа захочет сладкого? Или некое необычное блюдо?..       С каждой фразой Дилюк чувствовал, что всё сильнее закипает. Отдельно этому способствовал интерес рыцарей, которые, отчаявшись получить еду, припали хотя бы к зрелищу.       — Полагаю, — мрачно сказал Дилюк, — Кэйа всё так же ненавидит стейки с кровью. Насчёт всего остального не уведомлен.       — Мужчины, — Сара закатила глаза. — Ладно, сделаем ему несколько разных блюд. И «Расти гору» для мастера Дилюка, который хотя бы не притворяется знатоком в том чего не знает. В отличие от некоторых!!!       Заслышав это, рыцари как по команде развернулись и стремительно затерялись в вечерней толпе.       Оставив трактир позади, Дилюк неспешно поднялся до площади перед собором. Новую статую уже установили, но её до сих пор скрывали леса, по которым сновали камнетесы, завершая последние штрихи. Она была меньше старой — камня нужного размера в Ли Юэ просто не нашли, — но тоже внушала трепет.       Закат уже догорал, город окутывали сумерки. Дилюк остановился под одной из колонн и устремил взгляд на озеро, из глубин которого так и торчало исполинское каменное крыло. Сам он этого не видел, но говорили, когда шип Селестии устремился к Мондштадту, поднялся невиданный вихрь, и Барбатос швырнул свою статую навстречу. Столкновение произошло достаточно высоко, чтобы город уцелел. Шип рассыпался в пыль, но и сама статуя критически пострадала — бессчетные обломки разлетелись по всем предместьям. Мнения о том, выжил ли сам Барбатос, разделились. Дилюк не видел пьяницу-барда ни на прощальном пиру, ни за всё время после, хотя прошло уже почти полтора года. Кристальные бабочки не исчезли, как и сила Анемо, но, возможно, появился новый Архонт?       С воцарением близнецов старые боги отступили в тень. Говорят, с тех пор кто-то всё же получил Глаз Бога, однако мир полнился слухами, что нынешние обладатели этих артефактов — последние, кому дано повелевать стихиями. И хотя Дилюк прекрасно знал, что подобные домыслы не более чем собачья чушь, но всё же его не покидало чувство, будто что-то навсегда ушло из Тейвата. Что-то, с чем, может быть, стоило исчезнуть и ему самому. Дилюк хватался за любое дело, лишь бы не думать об этом, и боялся, что в конце концов сестра Виолетта за душевной беседой выведет его на тяжёлый разговор. Она была доброй женщиной и помогла ему влиться в мирную жизнь, без ужаса ходить среди людей, почти каждого из которых он видел восставшим из мертвых. В ту последнюю секунду перед свержением Асмодей, растянувшуюся на тысячи веков страдания, он, захлебываясь скверной, успел увидеть столько всего, что до сих пор временами чувствовал липкий ужас от мысли, что всё вокруг — ненастоящее. К счастью или к сожалению, но чума, рождённая бедствием, не забрала его, как не сломал однажды Глаз Порчи.       И только сегодня, обнимая уснувшего Кэйю и чувствуя слабые толчки Совёнка, Дилюк ощутил что-то вроде глотка свежего воздуха. Он был уверен, весь этот эксперимент — если уж не прихоть Кэйи, то его желание приблизить собственную эксцентричность к абсолюту и отвратить от себя немногих каэнрийских старейшин, до сих пор маниакально желающих вернуть себе короля, но теперь вдруг подумал: что если Кэйей двигало ещё и сочувствие? Что если он не меньше остальных хотел вернуть Дилюка к жизни?..       ...И если Кэйа ничего не забыл, то что теперь думал о том глупом обещании, которое они дали друг другу подростками? Отец, известный лёгким нравом, тогда поворчал, что воспитал их обоих в надежде собрать по всем окрестным деревням, как минимум, шестерых внуков, а вместо этого получил двух амбарных голубков. Так в Мондштадте ласково называли пары, когда двое, не будучи родственниками по крови, росли в одной семье или по соседству и потом заключали брак. Однако даже для Дилюка, всегда боявшегося разочаровать отца, было очевидно, что тот одобрял их союз.       «Что он сделал бы, узнав о нашем общем ребенке?»       Ответ был предсказуем: пирушка по этому поводу исчерпала бы последние запасы старого вина.       Старое вино напомнило Дилюку о таверне. Кажется, там ещё оставались миниатюры из недавней поставки. Раньше их щедро раздавали на дегустациях, а теперь продавали по цене целой бутылки — а то и бочки, если старые лозы этого винограда уже не плодоносили совсем. Кэйа любил смаковать изысканные сорта, и как бы сам Дилюк не относился к алкоголю, немного хорошего выдержанного вина за ужином едва ли могло навредить ребёнку.       К тому времени как Дилюк заглянул в «Долю ангелов» и после забрал в «Хорошем охотнике» корзину с ужином, мысли унесли его уже далеко. Он то вспоминал юные годы, полные любви и взаимопонимания, то возвращался ко временам неприязни, когда раз за разом твердил себе, что Кэйа — предатель, обманщик, лицемер. И за последнее было совестно. Пусть после той единственной ссоры Дилюк не опускался до оскорблений в его адрес, однако не упускал случая подчеркнуть: всё общее закончилось вместе с юностью, ты для меня больше никто. Не брат и уж тем более не...       Дилюк остановился за несколько шагов до двери.       «Смог бы я простить человека, который столько раз меня отталкивал?»       Разве все его попытки быть галантным и даже искренний интерес к ребенку могли окупить годы равнодушия?       — Дилюк?       Он вздрогнул. Со стороны лестницы к нему спешил Альбедо.       — Как удачно, что мы встретились. Хочу обсудить с тобой кое-что насчёт экспериментальных лоз. Хм, — алхимик принюхался. — Это ужин для Кэйи? Пахнет как что-то жирное. Ему не следует налегать на подобное, тем более в такую жару.       — Жирное — для меня.       — Что же, — Альбедо скрестил руки на груди. — По моему опыту, ты не так часто прибегаешь к прямой лжи. Но учти это замечание на будущее. Жару обещают до конца недели, если не до конца фестиваля.       И, не меняясь в лице, он жестом дружелюбного хозяина пригласил Дилюка в дом.       Кое-что насчёт экспериментальных лоз оказалось перечнем советов, которые Альбедо невозмутимо излагал не менее десяти минут.       — К сожалению, — сказал он в конце, — в ордене скопилось много работы. До нашего отъезда я почти всё время буду занят, так что надеюсь на твоё благоразумие. Очень кстати, что ты всюду будешь с Кэйей. Он слишком опрометчив и самонадеян для человека, который родит через шесть недель.       — Через… сколько? — опешил Дилюк.       — Возможно, семь или пять, — Альбедо задумался. — Точнее сказать пока не могу. В любом случае, переживать не о чем. Как я и надеялся, беременность пошла по каэнрийскому типу. Жизненно важная часть внутриутробного развития уже позади.       Дилюка не на шутку обдало ужасом.       — Едва ли роды начнутся раньше срока, ничто на это не указывает, но необходимо соблюдать умеренную осторожность. Что с твоим лицом?       — Совё... Ребенок сегодня сильно толкался.       — Это нормально. Он активный. И, видимо, в отличие от Кэйи, не любит болтовню. Что-то ещё?       — М-м-м, — Дилюк кашлянул, — Кэйа сказал, близость не под запретом, и мы...       — Не под запретом, — лицо Альбедо стало скучающим, словно он бесконечно устал от этой темы. — Но если вас обоих так сильно интересует секс друг с другом, то почему вы ведёте себя точно противоположным образом?       — Воздержусь от ответа на этот вопрос!       — Ладно, последнее — и отпущу тебя. Завтра ты идёшь с нами к сестре Ундине?       — Если она пустит меня на порог.       — Постараюсь это уладить.       Кэйа ещё лежал в постели, но не спал.       — Думал, ты уже не вернёшься.       — В «Охотнике» был аншлаг. Сара приняла заказ только из-за Совёнка.       — Ты слышал? — Кэйа погладил живот. — Папочка уже использует тебя в корыстных целях.       Хмыкнув, Дилюк поставил корзину на стол и занялся распаковкой.       — Ого, — Кэйа повёл носом и сел. — Пахнет как что-то, чего злой алхимик лишает меня на ледяной горе!       — Я его задобрил. Сказал, съем всё сам.       — Но ты ведь съешь не всё, правда? — Кэйа молниеносно для беременного оказался рядом и прижался сбоку, начав сладко ворковать: — Оставишь мне кусочек? Совёнку тоже понравится.       — И кто использует его в корыстных целях?       Мягкий смех обжёг ухо, и в другое время Дилюк уже подхватил бы Кэйю под бёдра и...       — Почему ты не сказал, что осталось шесть недель?       — Потому что, наверное, сам не так давно узнал?       — Кэйа! — Дилюк повернулся и тут же смутился своего раздражения, увидев как тот отшатнулся. — Прости, я имею в виду... Уже так скоро. Я растерялся, когда это услышал. Проклятье, — он потёр лицо. — Альбедо ведь что-то такое говорил в самом начале. Что так может быть.       — Дилюк, — Кэйа положил руку ему на плечо. — Ладно, признаюсь: я смолчал, чтобы ты не носился со мной как с драгоценным яйцом.       — Пойду вместе с вами к сестре Ундине.       — Она пускает в кабинет только отцов. Ну и Альбедо, потому что он — кладезь бесценных знаний.       — Но я — отец!       — Ладно, скажешь ей — и, может быть, она проявит милость.       — Архонты, да почему это вообще должно быть тайной?!       Кэйа удивлённо распахнул глаза. Ещё немного сонный, всклоченный, в этой рубашке, обтягивающей живот... Дилюк хотел обнять его и никогда больше не отпускать.       — Почему? — повторил Кэйа. — Не знаю. Мне казалось, тебе так спокойнее. Разве нет?       Худшим его недостатком была проницательность. И ещё, пожалуй, умение вечно оставаться в тени. Кэйа всё обо всех знал, легко угадывал даже с первого взгляда, а сам всегда оставался шкатулкой с сюрпризом. И хорошо если просто неприятным, а не смертельным. Вздохнув, Дилюк опустил взгляд. На массивном деревянном столе между ним и Кэйей тянулась череда зарубок. Он понятия не имел, что они значили. Мог лишь предположить, что Кэйа приходил сюда, падал в кресло и, минуту посидев в тишине, делал эти отметки. Когда — незадолго до войны — Дилюк впервые побывал в его комнате, их было семьдесят шесть. Потом — за пару дней до — стало на одну больше. И вот с тех пор прибавилось ещё две.       Последнее блюдо отправилось из корзины на стол, и рядом с тремя бутылками яблочного сидра Дилюк поставил миниатюру с вином.       — «Летняя ночь», — сказал он.       Изысканное сухое красное, идеально подходящее к мясу. Любимое вино отца.       — Похоже на подкуп, — Кэйа сложил руки на груди. — В чем ещё я должен сознаться?       Он смотрел лукаво, шутил, но стало тягостно от мысли, что теперь только так и будут выглядеть в его глазах все знаки внимания.       — Это просто вино, — сказал Дилюк. — Твоего любимого в таверне сейчас не осталось, но «Летнюю ночь» ты тоже уважал, разве нет?       — Просто вино. И просто ужин, состоящий из всех моих любимых блюд?       — Их выбрала Сара, чтобы порадовать тебя. Я не знаю, что ты теперь любишь есть.       — Архонты, Дилюк, — простонал Кэйа и вдруг обнял, уткнувшись носом в шею, как обнимал давным-давно, — это противозаконно — быть таким милым!       — Это кажется тебе милым?..       — Весьма, — он не спешил выпускать из объятий. — Но так хлопотать не обязательно. Я начинаю думать всякие глу... Ай! — страдальчески кривясь, Кэйа потёр живот: — Не любит, когда я много болтаю. Весь в тебя!