Экспериментальная лоза

      Кэйа собрал своеобразное ассорти, положив на большую тарелку по трети от каждого блюда. Устроившись в кресле, он начал есть прямо руками, с таким наслаждением, словно Альбедо, в самом деле, ничего ему не разрешал.       — Знал бы ты, как я устал от его полезной рыбы и всех иных питательных блюд! — пожаловался Кэйа между делом. — Альбедо отлично готовит, но у нас совершенно разные вкусы. И он запретил мне есть острую курицу! Это подло с его стороны.       Дилюк только хмыкнул. Хотелось для начала утолить голод, а уже потом болтать. Прикончив «Расти гору», он взял немного медового мяса и той запретной курицы. Кэйа проводил поджаристую ножку ревнивым взглядом, но промолчал. Несколько минут в комнате царила та особенная тишина, которую можно услышать только за хорошим обедом или ужином. Разделавшись с едой на своей тарелке, Кэйа потянулся за добавкой. Его аппетиту оставалось только позавидовать!       Подумав о растущем в утробе Совёнке, Дилюк окинул взглядом комнату. Без вещей она казалась больше, но всё же это была холостяцкая берлога.       — Ты намерен как-то готовиться? Или по-прежнему считаешь, что сначала нужно родить?       — Если бы я мог вернуться назад и дать себе пинка, поверь, так бы и сделал. Но увы.       — Это место не подходит для жизни с ребёнком.       — Можно открыть ещё пару комнат, — Кэйа пожал плечами. — Это был мой запасной план. На первое время.       — Внизу алхимическая лаборатория.       — Совёнку придется немного подрасти, чтобы её разрушить.       Дилюк вздохнул. Тема Кэйе не нравилась, раз тот юлил. Однако следовало с чего-то начинать и, кашлянув, он предложил:       — Знаю, винокурня тоже не лучшее место, но, возможно, первое время ты захочешь провести там? Пока не найдется что-то подходящее в городе.       — Очень благородно с твоей стороны.       — Кэйа, мне жаль, что тебе пришлось покинуть дом, в котором мы выросли.       — Мне пришлось покинуть этот дом, потому что ты меня оттуда выгнал, — он не злился, но выглядел неприятно серьезным.       — Там сохранилась моя детская. И многие вещи, которые понадобятся ребёнку. Освежить и подлатать их проще, чем сейчас найти новые. Не хотелось бы, чтобы ты беспокоился об этом вместо того чтобы праздновать.       Кэйа тяжело вздохнул.       — Мне, правда, жаль, что тогда так вышло, — сказал Дилюк.       — Я подумаю об этом, идёт?       После ужина они прошлись до озера. Улицы уже затихли, город засыпал. Желудок и голова были тяжёлыми, Дилюк чувствовал одну только усталость. Он с трудом представлял, откуда у Кэйи силы идти таким бодрым шагом. Видно, ночная прохлада сказалась на нём лучшим образом. Оба молчали, только на берегу Кэйа сказал:       — Не пойми неправильно, я тронут твоим предложением, но винокурня... Это тяжело. Там осталось столько воспоминаний, — он вздохнул. — Думаю, мне нужно смириться с этой мыслью. Совёнку там точно будет лучше чем в городе. Да и мне не помешает вернуться в форму где-то в более уединенном месте.       — Я не тороплю, — Дилюк взял его за руку.       Наверное, нужно было как-то иначе подвести разговор к этому предложению. Может, выбрать что-то из тех фраз, что всегда подкупали Кэйю в юности? С другой стороны, быть осмеянным за такой убогий финт не хотелось тоже. Словно уловив эти сомнения, Кэйа прильнул. Его нежность, от которой Дилюк давным-давно отвык, снова и снова сбивала с толку. И нравилась — до дрожи в пальцах. За объятием последовал поцелуй — глубокий, влажный, от которого по венам растёкся огонь.       — Кэйа...       — Это всё Совёнок, — тихо рассмеявшись, он поцеловал снова. — С тех пор как чувствую его, всё время хочется прикосновений.       — Прости за тот раз, — шепнул Дилюк.       — Какой «тот раз»?       — Когда Альбедо дал нам то проклятое зелье.       — Тогда ты, наверное, хотел сказать «прости за те восемь раз»?       — Перестань. Мне и так стыдно.       — Мы оба были не в себе, — Кэйа улыбнулся. — Но извинения приняты. Сегодня мне понравилось гораздо больше, чем тогда. Жаль, я уже так устал.       — Я и не собирался...       — Да-да, — он щекотно фыркнул в ухо. — Шесть недель. Не нужно об этом лишний раз вспоминать, умоляю! Хотя бы на празднике.       — Не буду, — пообещал Дилюк, снова целуя.       Запах трав и плеск волн будили ответную нежность, которую он в первый раз за долгие годы не сдерживал. После сладких поцелуев они ещё долго стояли в тени прибрежной рощи. Дилюк опирался на дерево и, распахнув камзол, обнимал Кэйю со спины, а вместе с ним и Совёнка, который будто тоже чувствовал, какая пришла прекрасная и тёмная ночь, и радовался ей.       — Он всегда такой резвый?       — Ночь от ночи всё резвее. Альбедо говорит, это хорошо. Конечно, он-то не получает изнутри под дых.       Несмотря на ворчание, Кэйа не переставал нежно наглаживать место, где Совёнок явил себя последний раз. Сдвинув носом ворот рубашки, Дилюк поцеловал смуглое плечо, потом провёл губами по шее.       — Вы вдвоем с ума меня сведете, — выдохнул Кэйа.       Идиллию прервал тихий всплеск. Оба напряглись. Судя по звуку, на воду спустили лодку. Следом зашуршала галька на берегу.       — Тс-с! — шикнула женщина. — Ходишь как медведь.       — Да нет здесь никого, — буркнул мужчина. — Я уже околел под причалом торчать.       — Согреешься, когда этот треклятый герой подожжет твой зад!       Громыхнули весла.       — Твою мать! — судя по звуку, женщина отвесила сообщнику леща. — Тише! Греби скорее, нужно вернуться пока темно.       — Стой здесь, — сказал Дилюк. — Посмотрю хотя бы, куда они поплыли.       Он прокрался к берегу и остановился у ближайших к воде деревьев. Разглядеть отчалившую лодку в такой темноте не представлялось возможным. Вдали белели смутные очертания крыла, из-за которого медленно выплывал туман. Скорее всего, это была обычная контрабанда к фестивалю. Дилюка разозлило даже не то что дельцы ускользнули, а что испортили свидание.       — Причалили у Шепчущего леса.       Кэйа произнес это точно над ухом, и только чудом Дилюк не ответил ему кулаком в челюсть.       — Я что тебе сказал?!       — Там скучно стоять одному. И, в отличие от тебя, я что-то вижу в такой темноте, — Кэйа фривольно оперся на его плечо. — Отправишься наносить добро или здесь их подождем?       Дилюк чуть не задохнулся.       — Ладно, ладно, — Кэйа рассмеялся. — Я пошутил. Было бы на что тратить время. Наверняка, опять везут какую-нибудь ерунду на фестиваль. Кажется, я узнал голос Канавы, а она — мелкая сошка.       — Пообещай, — Дилюк сжал кулаки, — что не ввяжешься ни в какую историю. Пожалуйста. Хотя бы ради...       Кэйа накрыл его губы ладонью, не дав закончить фразу, и холодно сказал:       — Только если ты пообещаешь, что перестанешь думать обо мне как о человеке, которому наплевать на собственного ребёнка.       На этом ссора закончилась, но в город вернулись в тягостном молчании. Дилюк всё пытался вспомнить — как им удавалось почти не пререкаться в юности? Кэйа выглядел... подавленным. Шёл, погружённый в свои мысли. Уже возле дома Дилюк тронул его за локоть, и он вздрогнул словно очнулся.       — Пришли.       — Не зайдешь?       — Если нужно.       — Заходи, если тебе нужно.       Дилюк сжал кулаки. Ладно, перемены настроения Кэйи можно было объяснить беременностью, но какое оправдание он мог найти своему раздражению? Эта ссора не стоила выеденного яйца. Она выглядела такой... детской! Почему Дилюк вёлся на это каждый раз?       — Не отказался бы посидеть с тобой ещё, — сказал он, стараясь не сильно рычать.       В комнате Кэйа не спешил затевать разговор. Сев в кресло, он снова о чём-то задумался. Дилюк чувствовал себя чужим, лишним, но всячески гнал это ощущение прочь. Наконец, вопрос прозвучал:       — Зачем мне возвращаться на винокурню, если ты не изменил своё мнение обо мне?       — Я изменил.       — Видимо, в худшую сторону?       Кэйа не язвил, сейчас он выглядел бесконечно уставшим. Сделав над собой титаническое усилие, Дилюк произнес:       — Извини, что я так сказал. Не все твои шутки понятны сразу. Ты любишь рисковать, и не только собой. Но если благополучие Совёнка для тебя — главное, то я больше всех на свете рад это слышать.       Кэйа кивнул. Принял извинения. Помолчав, он сказал:       — Обещаю, я сделаю всё, чтобы он появился на свет. Можешь быть спо...       — Кэйа! — оборвал Дилюк. — Разве мы сейчас говорим об этом?       — Проверить не помешает, — он отвёл взгляд. — Но неужели тебе, в самом деле, нужно что-то ещё? Весь день ведёшь себя так, будто хочешь снова сблизиться.       — Если это ещё возможно.       Кэйа едва слышно вздохнул. Повисла тишина. Он так и смотрел в сторону, и это молчание всё сильнее нервировало Дилюка. Неужели в планах был отказ? Неужели… Внутри разом взметнулось столько старых страхов и обид, что, опасаясь вновь потерять в них себя, он немедленно открыл рот и поспешил озвучить свои немногочисленные доводы:       — Знаю, когда-то мы плохо расстались, но раз уж мир уцелел... И ты сам сказал, нужно что-то решить.       — Когда-то... Кто мы друг другу теперь, мастер Дилюк? Чем больше я думаю об этом, тем меньше понимаю.       Это прозвучало так горько, что к глазам против воли подступили слёзы. Дилюк стиснул зубы. Почему раз за разом он оказывался рядом с Кэйей? Почему не мог оставить его в прошлом, как оставлял других? Почему всё равно тянулся к нему? Будто они, и впрямь, были амбарными голубками из народных выдумок! Будто в день встречи их навсегда связали одной нитью. И стоило хоть немного открыться друг перед другом, как всё возвращалось: общие мысли, понимание без слов, чувства, которые словно перетекали из одного в другого. Такого больше не было ни с кем. Может, потому что больше ни с кем Дилюк не провел столько времени наедине, никому столько всего не доверял, никого так искренне и пылко не обожал.       — Дело не только в ребенке.       — Вот как, — Кэйа усмехнулся. — Если необходимость обрести наследника не единственное, то позволь спросить, по какой ещё причине ты согласился? — его рука легла на живот. — Потрясающе своевременный вопрос, но раз уж мы начали этот разговор… Помнится, вначале моё предложение тебя не впечатлило.       — Я подумал, ты разыгрываешь меня. Но потом Альбедо подтвердил твои слова.       — То есть, в этом заслуга Альбедо?       — Нет, — Дилюк тяжело вздохнул. — Дело было в другом.       Он не хотел об этом распространяться. Не хотел, чтобы кто-то ещё на свете знал, насколько его решение в конечном итоге оказалось импульсивным, продиктованным скорее гневом, чем иными чувствами. Однако Кэйа ждал ответа.       — Я чуть всё не сжёг, когда представил, что что-то свяжет тебя с другим человеком настолько сильно. Что ты, может даже, будешь жить с ним как…       «…как будто вы одна семья».       Дилюк не смог произнести это вслух, как ни старался, и в конце концов пробормотал:       — Я подумал: если вам с Альбедо так сдался этот эксперимент, пусть ребенок будет от меня.       Надо отдать должное, Кэйа попытался сдержать хохот, но надолго его не хватило. Он смеялся так, что в конце концов длинные ресницы намокли от влаги.       — Дилюк... Ха-ха-ха! Не могу… Ха-ха-ха! В этом весь ты.       Дилюк всё-таки улыбнулся. Теперь, когда он рассказал об этом Кэйе и услышал искреннее удовольствие в его смехе, на душе стало как-то... спокойно. Легко. Может, это решение и было импульсивным. Но разве от этого оно стало менее правильным?       Отсмеявшись, Кэйа сказал:       — Когда ты что-то такое откалываешь, я начинаю думать, что не всё ещё потеряно.