Экспериментальная лоза

      Кэйа снял с себя всё кроме рубашки, едва они отплыли от берега достаточно далеко, и нахлобучил на голову огромную плетёную шляпу — явно из гардероба Моны.       — Как я тебе? — весело спросил он, повернувшись в профиль. — Похож на милашку, которая упрямо отрицает, что вот-вот подарит наследника господину Рагнвиндру?       Дилюк только фыркнул, налегая на вёсла. Он ограничился тем, что снял камзол и сапоги. Воздух над водой был в самый раз для прогулки на лодке, но не более.       — Видит Барбатос, — Кэйа приподнял рубашку до пупка, — господин Рагнвиндр нагнул меня всего разок — это, наверное, какая-то другая беда. Ах, — он прижал руку к щеке в театральном смущении, — рдею каждый раз как вижу.       Дилюк зажмурился от смеха, хотя шутка и была ужасная.       — Помню, его семя всё лилось и лилось. Может, оно там забродило.       — Кэйа!       — Всего лишь развлекаю тебя представлением.       — Я не могу грести и хохотать разом!       — Но мне так скучно, — он выпятил губу. — И разве ты не хочешь узнать, что бедняжка расскажет ещё?       — Бедняжка? — Дилюк хмыкнул. — Помнится, она текла как молочная река.       — Какой пошляк, — прошептал Кэйа. — Ах, неудивительно, с таким-то достоинством. О чём я только думала, когда ему отдалась... — он шире расставил ноги. — А-ах, кажется, начинаю припоминать!       Дилюк метнул взгляд в сторону города, но стены были уже далеко, а пристань и вовсе скрылась за обломком исполинского крыла.       — Господин Рагнвиндр! — Кэйа картинно заломил руки, и шляпа упала на дно лодки. — Умоляю! Сжалься над моей бедой!       — Милашка, — кашлянул Дилюк и задумался, не зная, какой образ выбрать.       Последний раз он так дурачился с Кэйей ещё подростком, но тогда их возбуждало всё без разбора.       — Будь негодяем, — шепнул Кэйа. — Но сластолюбивым.       — Милашка, — повторил Дилюк, — что ты там щебечешь? Не припомню, чтобы был знаком с такой красавицей. У тебя стряслась беда?       — И большая. Просто... огромная.       — Огромная? Покажи-ка ещё разок.       — Ах, — задрав рубашку снова, Кэйа выпятил живот. — Вот она, моя беда.       Смуглая кожа, казалось, притягивала к себе солнце, только внутри пупка лежала крошечная тень. Дилюка снова заворожил этот вид. Он бросил вёсла и, продолжая игру, сдвинулся к Кэйе.       — Ну и ну, — сказал Дилюк, прижав ладони с обеих сторон живота. — И впрямь велика. Как же тебя угораздило?       — Сама не знаю. Только присела на что-то твердое разок, когда собирала ночью виноград — и как опьянела. Господин Рагнвиндр, что со мной? Меня как будто распирает изнутри. Я как бочка.       — Ох, негодница, так вот в чём дело, — Дилюк опустил руки ниже, на бёдра Кэйи. — Ты объелась винограда. Разве взрослые не говорили тебе, что нельзя бегать по ночам в виноградник?       — Но мне так хотелось, — Кэйа опустил взгляд.       Он начал теребить волосы, словно и впрямь был нашкодившей девицей. Эта история становилась всё хуже с каждой секундой — и будоражила всё сильнее. Может, потому что в обычной жизни Дилюк сжёг бы на месте любого сластолюбца, который совратил бы девушку в его винограднике — да и за пределами виноградника тоже.       — Господин Рагнвиндр, что же теперь делать?       — Ждать когда добродит, милашка.       — Но мне уже совсем невмоготу, — Кэйа сполз на дно лодки, широко расставив колени, и оперся локтями на скамью. — Такая тяжесть. Господин Рагнвиндр, ты же искусный... а-ах... винодел. Облегчи мою участь!       — Дай-ка проверю кое-что, — сняв перчатку, Дилюк погладил его промежность, снова влажную, и покачал головой. — Нет, милашка, придется подождать. Виноград ещё бродит.       Кэйа взвыл, на этот раз натурально. Но соитие в лодке явно было не из тех видов близости, которые следовало практиковать за шесть недель до родов.       — Ну-ну, тише, милашка, дай-ка я тебя поцелую, чтобы стало легче.       Дилюк уже потянулся к губам, как Кэйа его подловил:       — Но беда-то вот здесь, — он снова схватился за живот. — Ой-ой-ой, как сильно бродит! А-ах, да что же это… Я ведь съела совсем чуть-чуть! Господин Рагнвиндр, — голос Кэйи вдруг стал медовым, — может, нужно взять пробу поглубже? Проверь-ка ещё разок.       — Ладно, негодница.       — Повернусь-ка я, чтобы было лучше видно.       И не успел Дилюк возразить, как Кэйа развернулся и, уперевшись локтями в скамью, отставил зад, а лёгкий ветерок, как специально налетевший именно сейчас, подхватил край тонкой рубашки и откинул до самых плеч, открывая солнцу смуглую спину. Какой же Кэйа был красивый! В штанах стало тесно.       — Милашка, — прошептал Дилюк севшим голосом, — начинаю припоминать нашу встречу.       — Хорошо ли всё видно, господин Рагнвиндр? — Кэйа ещё расставил ноги, и узкая щелочка на промежности разошлась.       Дилюк смог в подробностях рассмотреть работу Альбедо при свете дня. Бордовый вход в вагину, в самом деле, не отличался от женского. Но вместо нежных лепестков и бусины удовольствия в пространстве между губами, повторяя их изгиб, тянулись лишь две пурпурные складки кожи.       — Более чем, — сглотнул Дилюк, прижимаясь к ним в поцелуе.       До разрядки он довел Кэйю руками. Два пальца вошли в вагину, а третий — в узкий, уже не такой податливый зад.       — Господин Рагнвиндр, — шептал Кэйа, ахая от каждого движения руки, — нужно, наверное, что-то побольше.       Но Дилюк остался непреклонен.       После близости, когда они отдыхали, лёжа в обнимку на дне лодки, Кэйа сказал:       — Я всё ждал шутку про готовое вино, которое хлынет из милашки, когда добродит.       Дилюк хлопнул рукой по лицу.       — Ха-ха-ха! — Кэйа рассмеялся. — Думаешь, это уже было бы слишком?       — Не думал, что вино способно стать в моих глазах ещё хуже.       — Надеюсь, только розовое?       — Кэйа!       — Ладно, ладно, закрываем тему. Хотя подожди, — он даже приподнялся на локте. — Как-то раз я преследовал в Шепчущем лесу похитительницу сокровищ, уже глубоко беременную. И вот на одной поляне след оборвался: вдоль и поперек там всё обнюхал — ничего. А на деревьях искать не догадался. Наивен был и юн. Так бы и упустил её, если бы в последний момент...       — Архонты, — простонал Дилюк, — замолчи! Ты прямо сейчас это выдумал.       — Клянусь, прямо мне на голову. Целым водопадом! — он снова рассмеялся. — Так что, господин Рагнвиндр, твоя милашка ещё паинька.       На уединенном берегу они всё же не утерпели. Дилюк взял Кэйю сзади, одной рукой лаская его шею, а другой — по возможности удерживая живот от лишней тряски. Двигаться приходилось медленнее и нежнее привычного, но тем слаще казалась эта близость. Дилюк наконец-то добрался до желанного зада! И когда, после долгой прелюдии, вошёл в него до конца первый раз, Кэйа издал низкое протяжное «о-о-о», которое прокатилось, кажется, по всему лесу.       Потом они купались. Но даже холодная вода не остудила всей страсти Дилюка. В озере он мог легко подхватить Кэйю под бёдра и поднять без риска уронить. Кэйа в ответ смеялся, обнимая за плечи. Его живот упирался Дилюку под грудь. И, закрывая глаза, можно было забыться: представить, что всех этих ужасов, что пришлось пережить им обоим, просто не случилось. Что жизнь всегда полнилась лишь этим: счастьем, горячим солнцем на плечах, лёгкостью после близости.       Когда Дилюк вылез греться под солнцем, Кэйа ещё долго плескался возле берега, а когда устал — тоже выбрался на берег, расстелил полотенце в густой тени кустарника и, устроившись на боку, мгновенно уснул. Дилюк улыбался, глядя на него. Он не собирался будить его раньше, чем тот сам откроет глаза. Место было тихое, хорошее. Кэйа мог наслаждаться прохладой тени, а Дилюк — сидеть под палящим солнцем, в кои-то веки без одежды. Сила Пиро не давала ему сгореть. Он уже и не помнил, каким был в детстве его загар. Загорал ли он вообще или сразу, как многие обладатели светлой кожи, превращался сначала в подобие красного рака, а потом в бедолагу, страдающего всей поверхностью тела.       Однако чем дальше уходило солнце, миновав зенит, тем сильнее Дилюк вслушивался в царящую вокруг тишину. Его терзало предчувствие, что там, в чаще, кто-то есть. Что кто-то за ними следит. Но время шло, а неизвестный так и не являл себя. Не двигался, не шевелился, а может и вовсе — не дышал. Ноздри Дилюка раздувались всё шире: запахи раскаленных камней, холодного озера и сопревшего от жары густого леса — к каждому из них примешивалась нотка тревоги. Кто-то был здесь. Кто-то точно был. Он не столько вызывал опасение, сколько нервировал своим присутствием. Это было только их с Кэйей и маленьким Совёнком место, только их жаркий мартовский день.       Дилюк не сразу заметил, что Кэйа уже не спит и, приподняв голову, тоже вслушивается в тишину. Его брови сошлись к переносице, как перед моментами, когда он готовился отразить едва уловимую опасность. Поймав настороженный взгляд, Дилюк знаком сообщил: «уходим». И сразу следом: «я прикрою».       Кэйа кивнул. Несмотря на живот, он плавным движением встал на четвереньки и беззвучно отполз к лодке. Дилюк порадовался, что вытащил её на берег ровно настолько, чтобы она не болталась, но при этом довольно легко могла скользнуть обратно в воду. Кэйа благополучно забрался внутрь и лёг на дно. Только тогда Дилюк поднялся и, быстро подхватив его полотенце, отступил следом. Хорошо, что они оба не имели привычки разбрасывать вещи, и всё лежало в лодке! Уже через несколько мгновений она отошла от берега на расстояние прыжка.       Дилюк налег на вёсла и выдохнул лишь после того как расстояние до леса превысило дальность выстрела из фатуйской винтовки. Он всё всматривался в уже далёкую чащу, но ничего не происходило. В душе шевельнулось поганое чувство: может, ничего там и не было? После войны нервы стали подводить его. Нечасто, однако для мрачных рассуждений о собственной адекватности хватало и этого.       — Дилюк, — шепнул Кэйа, — уже можно подняться?       — Да. Да, конечно, — бросив вёсла, он помог ему сесть на скамью. — Прости. Похоже, зря тебя переполошил.       — Нет, — Кэйа покачал головой, тоже всматриваясь в безмолвный берег. — Я тоже что-то слышал. Точнее, не слышал. Меня разбудила тишина. В Мондштадте такой не бывает. Давай подальше отойдём.       Сразу возвращаться в город не стали. Солнце уже не жгло, и Кэйа захотел позагорать. Сидел на скамье чуть откинувшись, нагой и расслабленный. Дилюк любовался им. Сам он, несмотря на возражения, надел исподнее и накинул рубашку. Здесь уже можно было встретить других отдыхающих. Смущать их шрамами не хотелось.       — Как думаешь, что это было? — вдруг спросил Кэйа.       — Без понятия. Как будто человек, но я даже дыхания не различил.       — Да, и мне так показалось. Странно. Поблизости нигде не замечали разрывов?       — Нет, — Дилюк покачал головой. — Последний был ещё в феврале. В другой стороне совсем.       — Списал бы на свою нынешнюю впечатлительность, но не могло же нам обоим показаться одно и то же?       Дилюк вздохнул. Сейчас им только не хватало явления какой-нибудь неведомой твари извне! Он опустил взгляд на круглый смуглый живот. Что бы там ни говорил Альбедо о ловкости и отчаянности каэнрийских беременных, но с таким животом всё в разы тяжелее. Не говоря уже о страхе за ребёнка, который у Кэйи, определенно, имелся. Нет, отпускать его обратно на Драконий Хребет в компании одного только алхимика было нельзя.       — Дилюк?       — Извини, задумался.       — О том, могло ли нам обоим показаться? — удивился он.       — Это вряд ли. Тут согласен, — Дилюк вдруг улыбнулся. — Ты так ловко отступил.       — Эй! Я всё-таки капитан рыцарей Ордо Фавониус, пусть и беременный. Кстати о рыцарях... Ха-ха-ха! Дилюк, видел бы ты лицо Хоффмана! Мне кажется, он так и не пришёл в себя за всё время, что мы разговаривали в холле.       — Он в фаворитах на роль отца.       Кэйа изобразил приступ тошноты.       — Вам давно приписывают роман.       — Пару раз он напивался достаточно сильно, чтобы зажать меня в переулке. Или подробности тебе не интересны?       — Расскажи, если хочешь, — Дилюк пожал плечами. Сам он не очень любил случайные связи и в глубине души был рад, когда снова начал кувыркаться с одним только Кэйей, но осуждать подобное было просто... странно. В Мондштадте уже давно царили свободные нравы. Кому-то больше нравилась умеренность, а кто-то был как отец. Дилюк с трудом представлял, как тому хватало сил так искренне увлекаться множеством абсолютно не похожих друг на друга людей. О таких как Крепус Рагнвиндр добродушно говорили: широкая, любящая душа. Дилюку душа досталась скромная и со временем словно... усыхала? Только Кэйе теперь и удавалось тронуть её до мягкого нутра. Кэйе — и Совёнку.       — Рассказывать особо нечего. Я, конечно, не упустил случая пососаться с ним в шаге от главной улицы, это всегда заводит. Поерзал так, чтобы он кончил в штаны, но что-то большее... — Кэйа своенравно вздернул подбородок. — Не с человеком, который боится своих желаний, когда трезв.       — Неудивительно, что Хоффман считает тебя бессердечным.       — Как и многие, кому я не дал, — он вдруг хмыкнул, чуть прикрыв глаза, и это не сулило бедному рыцарю ничего хорошего. — Сильно расстроишься, если я снова его поцелую?       — Кэйа...       — Да ладно тебе! Будет весело. И нужно же как-то душу отвести, раз уж теперь почти ничего нельзя.       Дилюк покачал головой, но всё равно не смог скрыть дурацкой улыбки. Затея была глупейшая. Недостойная взрослого человека, будущего отца. И всё-таки он до смерти хотел увидеть, какое в этот момент у Хоффмана будет лицо.