Экспериментальная лоза

      Ещё день назад Дилюк собирался обсудить с сестрой Виолеттой совершенно другое, но стоило ему открыть рот в компании этой радушной, царственно спокойной женщины — и слова полились как потоки лавы из жерла вулкана. Кэйа то, Кэйа там, Кэйа так сказал, а так не сказал, это сделал, а это нет, Кэйа, Кэйа, Кэйа — Кэйа был в каждой фразе. Даже Совёнок всплыл только ближе к концу. Дилюк уже и сам, без мягких замечаний сестры Виолетты, начал подозревать, что одержим. Что на месте Кэйи тоже устал бы от компании человека, настолько вторгшегося в его жизнь после долгого отсутствия — да ещё и со своими незыблемыми правилами и уникальным мнением по каждому вопросу. По правде говоря, за время этого монолога Дилюк успел утомить даже сам себя. Более того, ему вдруг стало ужасно стыдно, когда он понял, что отнял столько времени сестры Виолетты рассказом о своих худших качествах.       И эти слова Кэйи… Снова я злодей, а ты герой? Отлично! Наслаждайся, раз за столько лет не надоело! Дилюк давным-давно не ждал никакой благодарности за сверхурочную работу по ночам, но в какой момент от его чистого стремления помогать людям и приносить пользу Мондштадту в глазах окружающих осталось одно только самолюбование? Разве это было справедливо? И если Кэйа действительно озвучил неприятную правду, разве справедливость стоила таких жертв? Во вчерашнем кошмаре Дилюк не усомнился, что личное горе — достойный повод уничтожить целый мир… Разве таким человеком он хотел быть? Как и почему оказался в этой неприятной точке, если всегда думал, что сам выбирал свой путь?       Почти всё оставшееся время до конца встречи Дилюк сидел в оцепенении, глядя в чашку с остывшим чаем, и беззвучно плакал. Каждый раз он надеялся, что подобного больше никогда не случится, но сестра Виолетта с неуловимым искусством истинной мастерицы вызывала у него эти застарелые слёзы, отдающие глубокой горечью души. В конце ещё очень быстро — относительно всего остального — обсудили приступ, и монахиня мягко, с искренним чувством заметила, что Дилюк невероятно бесстрашный и способный человек даже в том, что всегда даётся людям тяжелее всего. И хотя это были просто добрые слова, из глаз снова хлынул целый водопад.       Из собора Дилюк вышел утомленным, но как будто даже свободным. Снаружи жарило как в сердце Пиро Архонта. Воздух над раскаленными камнями на площади плясал. Сегодня был день открытия фестиваля, однако из-за жары все мероприятия экстренным распоряжением отложили до позднего вечера, а до этого времени рекомендовали гостям и местным жителям беречь себя, держаться в тени и пить больше жидкости, по возможности, безалкогольной.       Улыбнувшись статуе, уже освобождённой от лесов, но ещё сокрытой тканью, Дилюк присел прямо на ступени и, сощурившись на солнце, подумал: может, жизнь не так уж и плоха. Может, что-то хорошее ещё ждёт его впереди. Совёнок, невзирая на все юридические коллизии, лепечущий ему слово «папа», и окрепшие молодые лозы, дающие новый виноград. Или даже, в самом деле, любовь Кэйи — сильнее прежней, его забота и участие. Кэйа. Несносный в своей изобретательности и жажде сильных эмоций, внезапно бьющий холодом не хуже туманного цветка и столь же хрупкий в руках того собирателя, кто обходит коварство Крио стихии. Да, Дилюк научится уважать даже его желание скрыться от всех, ускользнуть из рук, оставив после себя только отрезвляющий холодок, напоминающий послевкусие мятной воды.       Открывая дверь в комнату Кэйи, Дилюк приготовился к долгой осаде, но внутри никого не обнаружил. Однако и раскрытая книга на столе, и высокий стакан с недопитой загадочной жижей, по запаху напоминающей смесь фруктового пюре и растолченных хлопьев овса, подсказывали, что хозяин этих мест где-то рядом. Дилюк подошёл к ванной, но едва взялся за ручку, как услышал весьма уязвленное:       — Святые ветра! Ставлю на сто из десяти, что это ты, Дилюк, потому что кому ещё придёт в голову открыть эту дверь без стука?!       — Ты занят?       С той стороны в дверь прилетело что-то тяжёлое.       — Только попробуй сюда войти! Мне и так нелегко расслабиться!       — О... Кхм. Извини.       — Займи же себя чем-нибудь подальше от этой треклятой двери!       — Ладно, ладно, — Дилюк покорно отступил.       На всякий случай он отошёл к кровати. И, сняв камзол, прилёг на покрывало с затейливым узором. Вчера ничего такого не было. Наверное, Кэйа достал его из своих вещей. Подождать пришлось изрядно — Дилюк успел задремать и распахнул глаза, когда от сквозняка хлопнула дверь ванной. Кэйа стоял в одной рубашке для сна. Теперь она сидела на нём как-то иначе: гораздо свободнее. На мгновение Дилюк напрягся, вообразив худшее, но всё оказалось куда прозаичнее — это была всего лишь другая рубашка. Тоже из Снежной. Однако вышивка по вороту и рукавам, а также длина указывали на женскую модель.       — Да-да, — сказал Кэйа, опережая все вопросы, — я признал поражение и покорился судьбе. Это сорочка времён беременности Мадлен. Кларисса принесла сегодня вместе с платьем. В плечах, конечно, не так просторно, как хотелось бы, но зато здесь, — он весело кивнул на живот, — можно ещё расти и расти, ха-ха-ха!       — Отрадно слышать, — Дилюк поднялся. — Как ты себя чувствуешь?       — Как человек, успешно оседлавший горшок. Если жаждешь подробностей: думал, скорее рожу Совёнка, чем расстанусь с тем, что осталось от вчерашнего ужина, но обошлось. Малыш Рагнвиндр всё ещё на месте.       Похоже, он хохмил не только ради защиты. Дилюк подошёл ближе, и Кэйа первый нырнул в объятие. Прижался боком, чтобы склонить голову на плечо.       — Прости за вчерашнее, — прозвучало возле уха. — Мне не стоило устраивать такую сцену, тем более, посреди улицы.       — Это мне следует извиниться, — ответил Дилюк. — Я действительно ничего не знаю о Робе и о ваших отношениях.       — Роб приятный парень, но волноваться тебе не о чем.       — Вчера он был настойчив.       — Я сказал бы: самонадеян. Неужели ты правда воспринял этот маленький вызов всерьёз?       — Вызов?..       — Для кого, по-твоему, было это представление? — отстранившись, Кэйа поймал взгляд и усмехнулся. — Мне-то всё давно известно о его чувствах.       Дилюк нахмурился. Так Роб старался для него? Решил показать, что не упустит случая провести время с Кэйей? Может, он уже вообразил, как побеждает в битве за его благосклонность?!       — О это лицо. Надеюсь, ты не собираешься оставить меня без самого толкового подчинённого за последние годы? Учти, если покалечишь его, я действительно буду зол.       — По-твоему, я должен это терпеть?       — Есть много других способов показать молодому поколению своё превосходство. Он бесится, потому что плохо тебя знает и принимает наши ужасные шутки за чистую монету. Думает, ты действительно бессердечный злодей.       Дилюк не удержал тяжёлого вздоха.       — О нет, только не говори, что до сих пор препарируешь себя, я и так сожалею о сказанном!       — Альбедо сразу понял, что дело в плохом самочувствии, а мне это даже в голову не пришло, хотя…       — Дилюк, остановись. Мы повздорили, потому что оба устали. Так бывает. Это нормально. Оставим пустую ссору в прошлом и будем жить дальше, идёт?       — Идёт. Сегодня тебе точно лучше?       — Намного. Когда одежда не жмёт, больше радуюсь, что Совёнок растёт и крепнет, а не переживаю, как это выглядит, — улыбаясь, Кэйа погладил живот. — Давай приляжем? Что-то я утомился.       На кровати Дилюк снова обнял Кэйю. Поцеловал. Потом не удержался — задрал рубашку до груди, обнажая круглый живот. Руки к нему так и тянулись, а уж когда Совёнок снова отозвался на прикосновение… Это было что-то невероятное. Дилюк давно не чувствовал такой искренней, ничем не омрачённой радости. Может, с тех самых пор как мальчишкой носился по винограднику за кристальными бабочками. Когда он поднял взгляд к лицу Кэйи, то снова увидел это выражение страшного смущения.       — Перестать?       — Нет, просто... — румянец проступал даже сквозь смуглость. — Это так... странно. Совёнок обычно замирает, если кто-то другой касается живота, а ты ему нравишься. И вчера как будто расстроился, когда мы поругались. Признаюсь, читая мануал, я не особо верил, что ребенка в утробе можно ощущать как отдельную личность, — он отвёл взгляд, — а у меня там как будто правда целый человек, хотя ему всего двадцать семь недель!       Дыхание Кэйи участилось, и Совёнок тоже пришёл в возбуждение.       — Уже двадцать семь?       — Будет послезавтра. Может, он и минимальный вес успеет набрать. О-ох, — Кэйа поморщился от особо резвого движения ребёнка. — Стремится к этому изо всех сил.       Вспомнились слова Альбедо. В целом, его можно рожать. Дилюка затрясло от этой мысли. Его пугала вероятность родов раньше срока, но ещё сильнее он сожалел о том, что, выходит, пропустил всю беременность. Что мог узнать эти волшебные прикосновения Совёнка раньше — и даже ни разу не подумал о такой возможности. Мог сблизиться с Кэйей ещё полгода назад, если уже тогда тому захотелось чего-то большего, чем просто секс, но предпочёл старую, привычную схему взаимодействия, которая не предполагала никакой ответственности и — что важнее — никаких разочарований. Зажмурившись, Дилюк снова поцеловал Кэйю, продолжая гладить его живот, а потом вовсе расчувствовался — прижался губами чуть ниже пупка. На глаза вдруг навернулись слёзы. Неужели, несмотря на все провалы в этих отношениях, что-то такое происходило с ними двумя на самом деле?       — Мастер Дилюк, — нежно укорил Кэйа, — я сейчас разревусь вместе с тобой.       Так он, собственно, и сделал.       Поплакав в объятиях друг друга, чего с ними не случалось лет с четырнадцати, они снова легли и просто смотрели один на другого, тоже как в юности, в самом начале романтической части их близости, когда оба ещё толком не понимали, во что ввязались, какую черту перешли, и лишь бездумно наслаждались моментом. Дилюк хорошо помнил то лето — даже на винокурне ещё никто ничего не подозревал. Это было их секретом. Их самой сладкой и нежной подростковой тайной. Когда они обнимали друг друга, всё на свете отходило на задний план, а когда целовали — весь мир и вовсе исчезал. Дилюк не помнил ни о чём. Ни о каких обязательствах, ни о каких трудностях. Может, забывал о своей страшной тайне и Кэйа?       — Ха-ха-ха, — тот вдруг зажмурился, — что я вспомнил!       — Рассказывай, — Дилюк улыбнулся.       — Когда ты вернулся из своей первой экспедиции в должности капитана, помнишь, весь твой отряд завалился в «Долю ангелов»? Рыцарям постарше уже продавали вино, но они сокрушались, что ещё не доросли до «Полуденной смерти», и тогда я подсел к ним и подсказал, что можно взять игристое и одуванчиковое отдельно, а смешать уже за столом.       — Я в курсе, кто открыл им это запретное знание.       — Да история не о том! Помню, мы так хорошо сидели: я почти уломал Хоффмана и Дэниэла выпить один бокальчик на троих, и тут вернулся ты. Ха-ха-ха, летел через весь зал как коршун!       Дилюк фыркнул. Как ещё он должен был поступить, застав за таким непотребством своих подчинённых и брата, который тогда ещё даже не думал поступать на службу в орден?       — Помнишь свои слова?       — Наверное, я сказал что-то вроде: «Вам всем рано пить алкоголь»?       — Ах если бы! Ты взвился за их спинами и прорычал: «Вы что творите? Моему брату всего тринадцать!», — сделав свирепое лицо, Кэйа с чувством повторил: — Моему брату всего тринадцать! — и засмеялся в голос, глядя на Дилюка с восторгом. — Ха-ха-ха! Никогда не забуду их лиц, хотя они сами были не намного старше.       Дилюк всё же улыбнулся. Теперь воспоминания не вызывали ничего кроме смеха, но тогда он разозлился всерьёз. Красуясь перед рыцарями, Кэйа выпил немало, и весь масштаб бедствия проявился уже по дороге до винокурни, когда он разомлел под вечерним летним солнцем. Дилюку пришлось останавливать повозку раз восемь, и неизвестно, что было хуже: когда этого придурка выворачивало в кустах или когда он в лихорадочном состоянии пытался пить из лужи.       — Хорошо, что ты не помнишь, как мы добирались.       — Почему не помню? Алкоголь никогда не отшибает мне память. Я думал, ты оставишь меня под каким-нибудь деревом и уедешь, но ты даже почти не ворчал, — Кэйа прикрыл глаза. — Помню ещё, что лежал в повозке и то радовался, что, может, расстроил какое-нибудь твоё свидание в городе, то ненавидел себя за это.       — Свидание?..       — Я был уверен, что у тебя есть девчонка. Что ей ты пишешь письма из экспедиций, а на ответы мне времени уже не остаётся. К счастью, вскоре ты развеял все подозрения, не то я так и рыдал бы в подушку по ночам, ха-ха-ха!