Экспериментальная лоза

      По опыту Дилюк знал, что разрывы чаще возникают на стыке ландшафтов, но понятия не имел, с чем это связано. Круто уходящие вверх склоны гигантского горного массива, очерчивающего границу Долины Ветров, были идеальным местом. Осторожно, шаг за шагом, под видом неспешной прогулки Дилюк с Кэйей осмотрели довольно продолжительный участок. Ничего подозрительно не нашли, зато к концу набрели на целый овраг отменной, душистой мяты. Бежать за корзиной было далеко, и Кэйа пожертвовал свою накидку, чтобы обмотать огромный пучок, который они собрали, ползая вдвоем по склону, ещё мягкому от сырости — в отличие от города, тут бывали дожди.       За сбором Дилюк так расслабился, что даже рассказал Кэйе несколько весёлых историй из будней винокурни, над которыми тот снова хохотал до слёз. Покончив с мятой, он бросил под дерево свой камзол, и оба присели отдохнуть, а потом и прилегли, увлекшись поцелуями.       — Господин Рагнвиндр, не разбивай мне сердце, хотя бы минет у нас не под запретом?       Дилюк всё-таки закатил глаза и услышал в ответ на это бархатистый смех, от которого мгновенно стало жарко как в сумерской пустыне.       — Если бы ты только знал, как я на самом деле хочу с тобой потрахаться.       Кэйа облизал его ухо, и у Дилюка мгновенно встало так, будто никто не ласкал его до изнеможения всего несколько часов назад.       — Такая реакция нравится мне гораздо больше.       Соблазняющий шёпот и этот самодовольный смешок… Сколько раз после такого Кэйа с наигранной грубостью брал его сзади? От шеи вниз побежали мурашки, и Дилюк едва не взвыл от осознания, что не получит этого — ни сейчас, ни в ближайшие месяцы.       — Ну-ну, тише, — не скрывая усмешки, Кэйа лизнул его снова, — всего лишь хотел убедиться, что ты сдерживаешь желания из лучших чувств.       Он сдвинулся ниже, взял в рот, и уже через несколько секунд Дилюк застонал в голос. Кэйа довёл его до вершины удовольствия и, развратно улыбаясь, заставил кончить в свои приоткрытые губы. Выпил всё до капли. И хотя они частенько так развлекались, Дилюк каждый раз задыхался от смешанных чувств. Каким же Кэйа был ненасытным до любви! Даже теперь, когда носил ребенка и готовился вскоре произвести его на свет. Словно услышав мысли, Кэйа потянулся за поцелуем и, получив самый долгий и сладкий из них, весело шепнул:       — Кто-то за нами подсматривал. С той стороны оврага.       Кэйа остался караулить мяту, а Дилюк прокрался глубже в лес и буквально через тридцать шагов учуял запах костра. Проявив ещё больше осторожности, он подкрался к лагерю достаточно близко, чтобы услышать разговор.       — Говорил же вам: его это баба! Даром что дылда костлявая без глаза и ржёт как шальная кобылица, да видать не красотой с изящными манерами взяла. А уж как ртом работала! Даже меня проняло.       — Тебя туда дрочить послали или на разведку?!       — Так я и говорю: эту надо брать. Хахаль её, видно, не из простых, пусть и ползал по оврагу. Наверное, какая-то их мондштадская забава.       — Может, лучше ту — блондиночку? — вмешался третий голос. — Больно уж она бойкая, сразу видно — большая хозяйка. И платье дорогое. А у рыжего этого невзрачное всё, поношенное.       — То-то и оно! Рыжий, одежда неброская, рожа мрачная — как пить дать, это тот их винный магнат с непроизносимой фамилией.       — Слышал, он бобыль.       — Во-во, и больше по мужикам.       — Да вы же сами дылду его видели: только пузо и торчит, а без него впотьмах от мужика и не отличишь. Говорю вам, надо её брать. Большой выкуп получим — не за бабу, так за приплод. Отцы нынче нервные пошли. Да и бабы родящие после чумы этой в цене. Даже такие страшные.       — Да что ты заладил: страшная, страшная. Баба как баба, — вступил четвертый.       — Влюбился в неё наш Бычара с первого взгляда, всех своих мужиков позабыл! Ха-ха-ха! А я говорил: пизды у него хорошей не было!       На поляне захохотали.       — Ладно, — оборвал их ещё один голос. — Дылду так дылду. Подкараулим их на обрат...       Дослушивать Дилюк не стал. Если готовилось похищение, план не имел принципиального значения. Главное, что жизни Кэйи в нём ничего не угрожало. Для отступления момент был самый подходящий — наверняка все слушали главаря. Дилюк осторожно прокрался к оврагу, нырнул в заросли гигантской мяты и вылез с другой стороны.       — Вот значит как, — Кэйа чуть нахмурился, — обдирают нервных отцов. Слышал о таких бандах в соседних землях. Выходит, теперь добрались и до Мондштадта. Что будем делать?       Дилюк тяжело вздохнул. Он думал над этим вопросом всю обратную дорогу. Можно было незаметно уйти окружным путем через лес, но оставить разбойников как есть? Чтобы они почуяли неладное, отступили и залегли на дно, а потом похитили Вивьен или другую беременную? Только по голосам Дилюк насчитал пятерых. Кто знал, сколько их на самом деле? С кем они связаны?       — Можем... — начал было Кэйа.       — Не можем!       — Архонты, просто послушай, — он перешёл на шёпот, — если их интересует мора, я буду в безопасности. Посижу у них в лагере, узнаю что как. У меня там, судя по твоему рассказу, уже есть поклонник.       — Нет, Кэйа.       — Нельзя упускать такую возможность. Закошмарим первых ласточек — и остальные сто раз подумают, совать ли нос в Мондштадт.       — Сколько раз мне повторить слово «нет»?       — Ладно. Слушаю твой план, который поможет нам решить проблему, а не сделать хуже.       План у Дилюка был один — на крайний случай — и заключался в простом: убить их всех, едва они сделают к Кэйе хоть шаг.       — Раз дельных предложений нет, то возражения не принимаются. И дослушай: сейчас ты пойдешь один, понесёшь мяту, а я останусь здесь, якобы собирать ещё. Оставь свой камзол, буду складывать в него. Когда они поймают меня, им придется отправить человека на переговоры. Выбери для обмена такое место, где можно спрятаться в случае сражения.       — Ты пообещал не высовываться.       — Постой-ка. То есть, по-твоему, я виноват, что меня хотят похитить?       — Я этого не говорю.       — Да ладно? Тогда что ты имеешь в виду, когда в такой ситуации тычешь неисполнением обещания? Теперь даже интересно услышать твою версию.       Дилюк закрыл лицо руками. Как, как он мог хоть на миг поверить, что всё пройдёт гладко, зачем согласился на эту поездку?!       — Если думаешь, что мне сейчас так хочется провести несколько часов в обществе ублюдков, то ты глубоко ошибаешься. Я всего лишь… делаю то что должен. Не смей притворяться, будто не понимаешь этого.       Из груди вырвался тяжелый вздох. Кэйа знал Дилюка как облупленного.       — И ещё.       — Что ещё?!       Кэйа отнял его руки от лица и необычайно строго сказал:       — Убедись, что Сабрине не стало хуже. От шашлычков, даже самых острых и жирных, столько не крутит. Её боли меня смущают. Спрашиваю на всякий случай: ты принимал недоношенных детей?       В горле пересохло.       — Не настолько.       — Тогда совет: не поддавайся панике, — Кэйа сжал его плечи. — И сразу отправь одного из этих остолопов — лучше Роба — за сестрой Ундиной. Она примчится откуда угодно. Если успеет — отлично, если же всё случится слишком быстро… Главное, чтобы ребёнок задышал. Потом держи его в тепле. И, несмотря на всё что будет происходить вокруг, помни: только Ундина или кто-то из монахинь может решить, безопасна ли для него телепортация. Нужно продержаться до прибытия помощи.       Если план Кэйи заключался в том, чтобы перенаправить тревогу Дилюка в другое русло, то он сработал на тысячу из десяти. Очнувшись с пучком мяты в нескольких шагах от аэростата, тот с трудом смог вспомнить свой путь от злосчастного оврага.       Будучи рыцарем, Дилюк всегда храбрился, даже перед Кэйей, и говорил, что принятие родов такая же забота стража Мондштадта как стычка с хиличурлами или преследование похитителей сокровищ. Но правда заключалась в том, что принятие родов было худшим, что случалось с Дилюком в жизни, кроме смерти отца. Наверное, даже ссора с Кэйей не дотягивала до того самого первого раза, когда на его глазах сморщенное фиолетовое дитя, всё будто покрытое слизью, выскользнуло в мир из кричащей женщины. И ему, четырнадцатилетнему капитану, пришлось дрожащими руками прочистить ребёнку нос и в ужасе хлопнуть его по щуплой спинке, чтобы тот, наконец, заорал как резанный на всю округу. Потом настал черёд разборок с пуповиной, тоже не самой приятной в мире штукой.       В тот раз сёстры в соборе похвалили Дилюка за следование инструкциям, составленным как раз для подобных случаев, и сам магистр с удивлением отметил необычайную осведомленность столь молодого рыцаря в таком довольно щекотливом вопросе. Дилюк тогда что-то проблеял о тех же инструкциях. Он просто не набрался духу сказать, что его заслуги в этом было немного. Что благодарить следовало Кэйю, неожиданно вспылившего, когда Дилюк отказался вчитываться в раздел учебника, где описание помощи роженицам сопровождалось множеством отталкивающих иллюстраций. Закончилось всё тем, что Кэйа от души влепил ему этой толстенной книгой и в гневе закричал: «Да как ты будешь жить, если по твоей вине умрёт ребёнок?! Люди тебе такого не простят!». Пришлось вызубрить и помощь в родах. Только годы спустя Дилюк узнал, что у каэнрийцев с оказанием такой помощи действительно очень строго, и обязанность эта не женская или мужская, а человеческая — и кто боится принять на руки дитя, тот сам не достоин получить продолжение.       В аэростате, пожевывая травинку, сидел один только Роб. Дилюк глянул по сторонам, но больше никого не увидел.       — Где дамы?       — Удалились в лес, — ответил рыцарь. — Для якобы загадочных дамских дел. Взяли с собой Гая, чтобы посторожил. Сказали, что уж это задание ему точно по плечу.       — Вивьен... — вздохнул Дилюк и вдруг нахмурился: — Они не говорили, это их обычные нужды или у кого-то прихватило живот?       — Вроде, обычные. Может, они и не столько отправились туда по нужде, сколько из желания пошутить над Гаем, — Роб фыркнул. — Моя сестра очень достоверно изображает рёв митачурла.       Усмехнувшись, Дилюк положил мяту в кузов аэростата.       — Где сэр Кэйа?       — Остался собирать. Там много.       — Один?       — Здесь безопасно.       — Забавно, — сказал Роб. — Если здесь настолько безопасно, что в его положении он может гулять по лесу один, то зачем с нами ты?       — Это допрос?       Но, по правде говоря, подозрительность Роба согрела Дилюку сердце, а направление мыслей заставило принять всерьез слова Кэйи о толковом подчинённом и провести линию дальше, увидеть в пареньке с побережья хорошего ученика и, возможно, даже приемника.       — Всего лишь интерес. С тех пор как сэр Кэйа вернулся в город, ты не отходишь от него ни на шаг. Люди шутят, он слишком много задолжал за старое вино.       — Не без того.       Роб бросил всего один взгляд, но какой! Всё-таки он был ещё молод, но больше — неопытен, особенно, в делах где присутствовал личный интерес. Мало кто в Мондштадте имел достаточно смелости, чтобы бросать вызов Дилюку, учить его жизни и уж тем более — лезть в отношения с Кэйей. Даже Аделинда касалась этого вопроса в самых крайних случаях. И, положа руку на сердце, если Робу не нравились ужасные шутки, то на что он вообще надеялся?       Вспомнив об ужасных шутках, Дилюк не сдержал усмешки. Может, было самое время немного пощекотать нервы самонадеянного рыцаря, чтобы успокоить остатки своих? Без спешки отряхнув накидку от лепестков мяты и лесного сора, он аккуратно свернул её, тоже положил в кузов и сел на лавку. Для верности Дилюк закинул ногу на ногу, демонстрируя Робу подошву сапога, испачканную во влажной земле. Прошла секунда, другая...       — Что с Кэйей?!       — Я же сказал, он остался...       — Что ты с ним сделал?!       Роб кинулся с кулаками и, может, будь на месте Дилюка кто-то другой, парню бы повезло — дрался он отчаянно. Чтобы усмирить его пыл, пришлось приложить гораздо больше усилий, чем казалось вначале. Но даже зажатый под мышкой, обездвиженный опытным противником, он продолжал брыкаться и рычать от злости, а потом — вдруг горько-горько заплакал. Как же он был влюблён! На мгновение Дилюку даже стало совестно за свою выходку.       — Архонты, да всё в порядке с твоим Кэйей. Просто наметилось одно… дельце.       — Дельце? Дельце?! — забыв о слезах, Роб снова яростно задергался. — Он же... У него ребёнок! Неужели у тебя совсем нет сердца? Да ты ещё хуже, чем о тебе говорят!       Дилюка начала утомлять эта сцена. Он и так чувствовал достаточно вины, чтобы выслушивать ещё и упрёки от молодого рыцаря. Много ли Роб в этом понимал? Всего раз покувыркался с Кэйей, а уже вообразил о себе невесть что!       — Выпущу из захвата, если прекратишь истерику.       Роб запыхтел, но в конце концов сдался. Получив свободу, он метнулся на другой конец лавки и уже оттуда пронзил таким уничижительным взглядом, что в Дилюке едва не взыграла вся былая дурь. Кашлянув, он поправил шейный платок, после чего изложил суть дела, а также озвучил план дальнейших действий.       — Да как ты мог согласиться на это?! — Роб снова сжал кулаки.       — Ладно, — Дилюк пустил в ход уловки Кэйи, — если ты сам смог бы его отговорить, можешь ударить меня прямо сейчас. Я не буду сопротивляться.       Но Роб мгновенно как-то сник.       — Давай-давай, ты ведь уже давно под его началом. Знаешь все слабости капитана Кэйи. Переспорить его или обвести вокруг пальца — раз плюнуть.       — Достаточно! — огрызнулся Роб. — Что там дальше по плану, на чем ты остановился?       — Я закончил. Теперь ждём парламентеров. И дам с Гаем.       — Что-то долго их нет, — рыцарь хмуро глянул в сторону леса. — Надеюсь, они всё же пошли в другую сторону от засады.       Дилюк вздохнул. Он уже ни на что в жизни не надеялся, но не хотел расстраивать Роба ещё и этим. Повисло молчание. Стало тихо-тихо. Только шелестели травы на ветру да в развалинах мерно покачивались красные астры. Пели, как порой говорилось. Без слов и без звука, но если долго смотреть, можно было различить в глубине своих мыслей тихий-тихий, немного тоскливый напев.       — Я зря вспылил, мастер Дилюк, — сказал Роб. — Прости.       — Пустое. Забудем. Я в твои годы был таким же.       — Всё никак не смирюсь, что жизнь несправедлива, — помолчав, он дрожащим голосом прошептал: — Если бы только сэр Кэйа хоть раз глянул на меня так же, как на тебя смотрит.       Дилюк снова повернулся к Робу, но тот, раздавленный горем, отрешённо скользил взглядом по древним развалинам.       — Одного раза никогда не хватает.       — Но лучше, когда он всё-таки был.       Снова повисла тишина. И теперь она давила, словно требовала слов. Дилюк не стал сопротивляться, сказал вслух:       — Я люблю Кэйю. И люблю нашего ребёнка. Может, стоило выйти к костру и убить всех этих разбойников. До войны так бы и сделал. Но после неё я сказал себе: на моей душе уже достаточно грехов, а этому миру — достаточно однобокой справедливости.