Экспериментальная лоза

      Откровение Кэйи глубоко тронуло Дилюка. Они давно переместились в спальню и улеглись, а он всё думал о критериях того, что можно считать унижением. В мрачных местах о Кэйе, и впрямь, говорили как о человеке, который не гнушается почти ничем. Но корни этого, выходит, лежали вовсе не в презрении к простым людям? Варка, при всех его недостатках, был дальновидным человеком. Сложно поверить, чтобы он этого не понимал. Выходит, использовал Кэйю все эти годы? Заставлял решать грязные дела лишь потому, что тот мало что воспринимал как унижение?..       От таких размышлений против воли сжимались кулаки.       Кэйа завозился на своей стороне кровати. С горестным вздохом прижал колени к животу, свернулся. Голова совсем сползла с подушки. Он спал без одежды и даже без одеяла, и в слабом мерцании от букета светяшек Дилюк мог различить каждый позвонок на его спине, каждое движение мышц.       — Совёнок беспокоит?       — Нет, — отозвался Кэйа, не меняя позы. — Она угомонилась. Это мне не спится.       — Что-то болит?       — Всё в пределах нормы. Просто... тяжело. Могу лечь в кабинете, если мешаю тебе.       — Ты мне не мешаешь. И я сам уже ушёл бы туда, будь иначе.       — Почему тогда не спишь?       — Тоже не спится.       Кэйа с усилием перевалился на другой бок, лицом к Дилюку. Снова скрючился, поджав колени так высоко как мог. Одну руку он сунул под голову, а вторую положил на живот, легонько поглаживая его возле пупка.       — Опять растёт.       — И долго ещё будет расти? Кхм… Я имею в виду, расти так быстро.       — Полагаю, пока Совёнок не вырастет до обещанных двух с половиной килограммов, — Кэйа нервно рассмеялся. — Боюсь вообразить, как это будет выглядеть под конец и что вообще на меня налезет. Наверное, возьму на Драконий Хребет пару платьев госпожи Хельмы, если ты не против.       — Бери всё что нужно.       Дилюк подвинулся ближе, взял за руку. Кэйа сжал его ладонь в ответ, улыбнулся. Если не считать Совёнка, это так напоминало юношеские ночные бдения, когда обоих мучила бессонница.       — Сделать тебе тот расслабляющий массаж?       — Давай потом. Нет сил стоять раком. Меня будто лавачурл раскатал, — устало вздохнув, Кэйа вдруг сказал: — Ложись к ней поближе, если хочешь.       — Она же проснётся и будет тебя пинать.       — Зато порадуется приятному обществу.       Дилюк сполз ниже, прижался щекой к животу — и выдохнул с гораздо большим облегчением, чем рассчитывал. Кэйа только добродушно посмеялся. Его рука взъерошила волосы Дилюка, да так и осталась там. Минуту или даже две ничего не происходило, но потом ребёнок пришёл в движение. Дилюк прижался ещё теснее, потёрся носом, поцеловал местечко под пупком — и почти сразу уловил прикосновение с той стороны. Совёнок! Неужели она, правда, откликалась на отцовскую ласку? Сердце забилось чаще. В груди закончился воздух. Теперь невозможно было представить, что ещё пару недель назад Дилюк думал о ребёнке почти с таким же равнодушием, как об очередной выходке Кэйи. Представлял себе новую ответственность, а не это умопомрачительное чувство, охватившее его сейчас.       Кэйа вдруг горестно охнул, крепче прижимая колени к животу. Это неприятно отрезвило Дилюка. Он приподнял голову, оценивая выражение муки на его лице, и прислушался к дыханию. Оно было глубоким, на удивление спокойным, но ещё секунду спустя Кэйа стиснул зубы и впился пальцами в место над тазовой костью, справа под животом.       — О-о-ох, курочка, мы так не договаривались.       — Ты же съёл всего половину цыплёнка.       — Да, — лицо Кэйи стало по-настоящему несчастным, — и теперь жалею, что не стал есть вторую. Всё равно страдаю как за целого!       Не терпя возражений, Дилюк поднялся с кровати, дошёл до столика и вернулся с полным стаканом воды. Питьё принесло Кэйе небольшое облегчение.       — Прости, — сказал он виновато. — Так его хотел, что чуть не умер. Думал, обойдётся. И где я теперь? Ни дня без мучений… Надеюсь, до утра отпустит. Не хотелось бы возвращаться в таком печальном состоянии.       — Разве обязательно возвращаться завтра? Отдохни здесь ещё.       — Ты точно не будешь против?       — Кэйа, — Дилюк сжал его ладонь. — Я ведь уже говорил, что сожалею о том решении. Оставайся на винокурне сколько нужно.       — Но вдруг завтра у тебя в планах был вечер в городе?       — Не был. Я хотел провести время только с тобой и, по возможности, без приключений.       — Я, знаешь ли, тоже!       — Значит, решено, — сказал Дилюк. — Но утром мне всё же нужно будет отлучиться. Полагаю, все взрослые мужчины в округе немедленно напились, едва я сказал за ужином, что сопровожу в город завтрашний аэростат с вином. И Дювье с Шарлем уже настроились на прогулку по предместьям Мондштадта в моей компании. Не хочу переносить это ещё раз. Думаю, управлюсь со всем до полудня.       Кэйа вздохнул:       — Мне, наверное, следует всё равно выйти к завтраку и попрощаться с гостями?       — Если не хочешь, я скажу, что тебе не до того. Они тут до конца фестиваля. Обменяться вежливостями можно и потом, в городе, когда ты отдохнёшь.       — Пожалуй, так и сделаю. Спасибо, — помолчав, он спросил с долей смущения: — Ещё не сильно хочешь спать?       — Говори что нужно.       — Знаю, вид у меня сейчас не самый возбуждающий, но, может, хотя бы поцелуемся?       — У тебя есть настроение?..       — Немного, — признался Кэйа. — Нужно как-то отвлечься.       От такого спокойного обсуждения близости тоже веяло прошлым — временами, когда они уже не столько бросались друг на друга, умирая от жадности и подросткового нетерпения, сколько нежничали в полной уверенности, что уж этого у них всегда будет в достатке. Отказываться Дилюк не стал, но целовал неспешно, чтобы со своей стороны никаким образом не намекать на возможное продолжение. Он только подобрался ближе, чтобы соприкасаться обнаженными телами. Кэйа сладко постанывал, принимая ласки. Оживал под поцелуями. Просил ещё.       — Дилюк, — он задышал чаще, — сделаешь мне одолжение? О-о-ох, там снова так мокро. Можно просто рукой, если не хочешь...       — Хочу!       Дилюк опустился к его разведённым ногам и ткнулся лицом в промежность. Кэйа счастливо охнул. Целовать его там, лизать языком — приятное волнение от этого только росло. Член Кэйи тоже набух больше обычного, увеличился почти до привычного размера. Не прекращая лобызать влажную вульву, Дилюк ласкал его рукой, большим пальцем обводя головку. Кэйа стонал уже в голос, желал движения, но только устало охал под тяжестью живота, когда вдруг сильнее заваливался на спину.       Тогда Дилюк сменил тактику: развёл нежный вход в вагину пальцами, а губами переместился к члену, взял головку в рот. Свободной рукой он обхватил основание и начал надрачивать. Дилюк не был столь искусен в минетах, как Кэйа, но кое-что не забыл и теперь. Он работал усердно, и в конце концов семя похолодило ему рот. Кэйа излился скромно, его член мгновенно обмяк. Вагина вокруг пальцев тоже расслабилась.       — Я... кончил? — он тяжело дышал, весь мокрый от возбуждения.       Дилюк высунул язык, демонстрируя добычу.       — О-ох, вот это да, — Кэйа счастливо рассмеялся. — Уже не помню, когда последний раз что-то из себя выдрочил.       Проглотив семя, Дилюк выпрямился. У него самого стояло так, что было страшно глянуть вниз.       — Дай-ка его поближе.       Дилюк подвинулся, и облегчённо выдохнул, когда член знакомо обхватила сильная рука Кэйи. Он дрочил умело и неспешно, даже при таком сильном возбуждении растягивая удовольствие. Второй рукой Кэйа круговыми движениями гладил свой живот. Его это явно заводило. Дилюк присоединился тоже, повторяя за ним. Кэйа снова задышал чаще. Чем ближе был финал, тем громче становились вздохи. Дилюк хотел бы продлить эту близость на часы, но кончил, не выдержав и минуты. Семя выстрелило Кэйе в руку, и тот немедля прижал её к животу, размазывая от пупка вниз.       — О-о-ох! — всхлипнул он, сводя дрожащие бёдра.       Не удержавшись, Дилюк склонился к животу и покрыл его множеством поцелуев, а когда услышал очередной всхлип, то метнулся к лицу Кэйи и ещё долго целовал его губы. Пусть любовная игра и вышла странной, но если им обоим так понравилось, разве это имело значение? В юности они постоянно что-то выдумывали, исследуя пределы своей страсти. И ни с кем после Дилюк не заходил так далеко. С Кэйей он не боялся сделать что-то не так. С Кэйей он словно скользил по самой грани того, о чём порой не смел мечтать даже в одиночку.       — Дилюк, — прошептал Кэйа. — Дилюк... Как хорошо. Поцелуй живот ещё. Я... Я от этого умираю.       — Дилюк, — позвал Кэйа. — Уже утро. Аделинда заходила, чтобы разбудить тебя.       Дилюк кое-как разлепил веки, с трудом понимая, на каком свете находится и сколько вообще проспал. Последним, что сохранилось в памяти, был ностальгический разговор с Кэйей незадолго до рассвета.       — Дилю-у-ук.       — Я же открыл глаза, — зевнул тот.       — Но не было похоже, что проснулся.       — Который час?       — Около девяти.       В город вчера условились выдвинуться в десять. Дилюк потёр лицо и зевнул ещё раз, потом глянул на Кэйю. Тот сидел на краю кровати. Ночной сорочкой госпожи Хельмы он сегодня пренебрег, оставил только халат, который идеально сидел на его плечах. Ширины тоже хватало, чтобы запахнуть полы внахлёст. В этом шёлковом халате Кэйа выглядел на удивление изящно, даже несмотря на большой живот. Но вот лицо снова было усталым, под глазами залегли тени.       — Ты не спал? — догадался Дилюк.       — Подремал немного. Так и колет, — Кэйа со вздохом потёр место под животом с правой стороны. — Даже сильнее, чем ночью. Как будто камней наелся, а не курицы.       Сон как ветром сдуло.       — Да почему ты каждый раз думаешь, что я рожаю?!       — Я переживаю. После истории с Сабриной, тем более.       Дилюк тоже сел, откинув волосы с лица. Вчера после ванны он их даже не расчесал, и теперь не хотел представлять, на что они похожи.       — Не думаю, что начинается, — сказал Кэйа без особой уверенности в голосе. — Схваток нет. Больше похоже на запор. Уж извини за подробности, но последний раз я испражнялся ещё в городе.       Мотнув головой, он с усилием поднялся и, поправив халат на животе, сказал:       — Ладно, хватит об этом. А то, правда, увлекусь твоей паранойей и начну рожать. Иди завтракать. И в городе загляни к Альбедо. Мне нужна новая мазь от растяжек, раз уж я сегодня останусь здесь. Всё остальное ещё есть. И не задерживайся с ней нигде, она эффективнее свежая!       До города добрались без приключений. Всю дорогу фонтейнцы неспешно шагали позади аэростата. Дювье наслаждался видами, а Шарль откровенно зевал. Дилюк как мог держал вежливое лицо, разрываясь между паническими мыслями о возможно рожающем Кэйе и физическим раздражением, которое неизменно вызывала почти любая новая одежда. По необъяснимой причине сильнее это проявлялось, если визуально она выглядела иначе, чем старая. Обычно Дилюк шёл на хитрость: менял вещи постепенно, по одной. Но нездешние твари спутали ему все карты. Как назло от их миазмов погибла именно та пара, которую последние несколько месяцев он бессменно носил, выбираясь в Мондштадт.       Отчего-то Дилюк был уверен, что в сундуках хранится ещё, как минимум, один комплект с невзрачными — но идеальными, пошитыми из плотной шерстяной ткани — штанами и бежевой жилеткой. Увы! Пришлось срочно искать им замену. И почивший камзол… Не мог же Дилюк надеть в город один из тех потёртых сюртуков, в которых с удовольствием расхаживал по виноградникам и порой, к отчаянию всех горничных, даже встречал в неформальной обстановке гостей и деловых партнёров. Повезло, что Аделинда столь бережно сохранила всё то, что отец заказал для него накануне совершеннолетия. Не повезло в другом: расчёт тогда был на череду больших праздников и весёлые времена. Хорошо хоть, что даже камзол, предназначенный для официальной помолвки, пошили с прослойкой из огнеупорной ткани.       Дилюку всегда казалось, что он не привередлив в одежде, и вот почти полтора часа дороги его разум был во власти необъяснимого гнева — то раздражала излишне приталенная жилетка, то штаны, чересчур обтягивающие бёдра, то слишком затейливая вышивка на отворотах камзола… Не говоря уже о новых сапогах и перчатках! Бесился Дилюк и от мысли, что это не на один раз — не как с позавчерашней прогулкой в рыцарской форме, которую он уже отослал обратно в орден, — что старых или хотя бы привычных вещей не вернуть и ходить в обновках придётся теперь, как минимум, до конца фестиваля, а то и дольше.       Только один раз, уже на подходах к Мондштадту, фонтейнцы отвлекли его от этих неприятных переживаний более-менее серьезным разговором:       — Так что ты на самом деле думаешь об эксперименте с виноградом, мастер Дилюк? — спросил Дювье. — Вчера было не похоже, что ты воспринял слова Кэйи всерьёз.       — Эксперимент ещё не окончен, — Дилюк покачал головой. — Говорить о его успехе столь же преждевременно, как и о провале. Конечно, это было бы большим подспорьем для винокурни, однако... — выдержав паузу, он всё же смирил гордыню и начал прибедняться: — Боюсь, это нам не по карману. Аренда и возделывание земель, выращивание лоз, производство совершенно нового для нас вина — на это требуется немало средств, которых просто нет. Признаться, сейчас мы едва тянем и наши старые виноградники. При этом никто не знает, сколько ещё продлятся проблемы с урожаем. Не поймите неправильно, но мне не хотелось говорить такое при Кэйе. Ему нужно готовиться к родам, а не сокрушаться о бедственном положении семьи Рагнвиндр.       — Что правда, то правда, — проворчал Шарль, ощутимо шепелявя. — Он слишком серьёзно увлечен своим положением.       — Слишком серьёзно? — Дювье рассмеялся. — Смею заметить, милый друг, тебе порой следует напоминать себе, что беременность существует не ради фетиша.       — Ожидал от него большего безрассудства.       — Не слушай эти обиженные трели, мастер Дилюк. Кэйа, вероятно, рассказал тебе о вчерашнем забавном происшествии?       Шарль уязвленно глянул в сторону Дювье.       — В двух словах, — ответил Дилюк. — И не хочу показаться невежливым, но беременность Кэйи не та тема, на которую стоит шутить в моём присутствии.       Для верности он сделал мрачное лицо. И внутренне порадовался, заметив краем глаза, как многозначительно переглянулись фонтейнцы.