Экспериментальная лоза

      Под глубоким впечатлением от музыки огня Дилюк пребывал до следующего полудня, пока не пересек порог «Доли ангелов» и не узнал, что интимные фотографии Кэйи разошлись уже не только по всем шаловливым рукам, но и далеко за их пределы, а к Шарлю выстроилась целая очередь из будущих мамочек, желающих в личную коллекцию такое же восхитительное фото с собой вместо Кэйи. Впрочем, и с Кэйей тоже. Вначале Дилюк растерялся и даже потратил какое-то время на попытки решить, как к этому относиться, однако потом, увидев, что ажиотаж не выходит за рамки обыкновенного фестивального безумия, а самого виновника переполоха всё происходящее лишь искренне веселит, выбрал философское созерцание городских нравов.       По правде говоря, у Дилюка было немало дел поважнее. К концу подходила первая праздничная неделя — и гуляния в Мондштадте только набирали обороты. В город, наконец, доехали почти все, кто изначально собирался его посетить. Отдельных комнат под съём не осталось. Самые ушлые гости промышляли подселением к себе квартирантов, иные умники сдавали пустующие, почти никак не обустроенные чердаки, или вовсе — продавали палатки, а в довесок к ним свои услуги «мастеров полевой кухни и телохранителей». Однако вставать лагерем в предместьях хотели далеко не все — история о нападении нездешних тварей была ещё свежа и, более того, обрастала всё новыми невероятными подробностями.       Однако, вне зависимости от того, где все гости Мондштадта отдыхали, в часы бодрствования они бродили по улицам, бесконечно толпились в ярмарочных рядах, слушали бардов, принимали участие в конкурсах и, конечно же, осаждали таверны. В «Доле ангелов» не было отбоя от желающих промочить горло. Дилюку пришлось взять в аренду ещё один аэростат, чтобы обеспечивать доставку вина и сидра в необходимых объемах. Охлаждающие коктейли тоже уходили влёт. По счастью, все сорок ящиков с туманными цветами добрались из Снежной без приключений, а остальные ингредиенты Тина с Бригиттой в первой половине дня исправно собирали за городом.       По вечерам девушки теперь тоже работали на Дилюка. Слух об «Извинениях пьяницы» всё же каким-то неведомым образом дошел до Донны, и та с позором изгнала из лавки обеих. Конечно, они немедленно получили предложение стать на время фестиваля помощницами Чарльза. И не только потому что владелец «Доли ангелов» захотел поиграть в джентльмена. Помощь действительно была очень-очень нужна. Тина с Бригиттой поддерживали порядок на обоих этажах в те часы, когда бармен физически не успевал выйти из-за стойки, и разносили напитки — в том числе по ближайшим улицам, в процессе чего делали таверне дополнительную рекламу. Случалось им и ненадолго страховать самого Чарльза, чтобы тот мог взять перерыв или отлучиться для решения какого-нибудь внезапно назревшего, но срочного вопроса. Алкоголь в такие моменты не продавали, но все остальные напитки девушки готовили на уровне. Уже через пару вечеров Чарльз непрозрачно намекнул, что они справятся и с шатром, но из-за погоды поставить его можно было только в ярмарочных рядах, от которых до «Доли ангелов» было не так уж и далеко, и Дилюк счёл это лишними хлопотами.       Продажи на фестивале, к сожалению, были не единственным, о чём ему приходилось думать в эти дни. Прошение о пересмотре условий аренды, которое он составил вместе с Джинн и отправил в совет без особой надежды на скорое рассмотрение, неожиданно получило статус срочного. В ответном письме сенешаль уведомил, что обсуждение состоится в день подношения анемоний, за четыре часа до данного мероприятия. Выглядела такая поспешность несколько странной. Особенно на фоне того, что Эдвард Лоуренс не прекращал обхаживать членов совета одного за другим. Судя по доходящей информации, в разговорах этих делался упор на то, что Кэйа и Дилюк всё ещё являются братьями и что необходимо пресечь их возмутительный сговор с орденским алхимиком. Однако в таком повороте событий всё же имелся однозначный плюс, ведь это значило, что решение будет озвучено до отъезда на Драконий Хребет.       Отъезд…       Отъезд стал ещё одной головной болью Дилюка в и без того загруженные дни. Он уезжал в крайнем случае на месяц с небольшим, а писем пришлось написать столько, словно вместе с Кэйей и Альбедо они отправлялись в бесконечное плавание по просторам далёких миров! Кое с кем даже понадобились личные встречи.       К счастью, Кэйа отнёсся к возросшей загруженности с пониманием — днём он всё равно спал почти до самого обеда, а потом проводил время в компании заваленной заказами Моны или читал вслух для неугомонной Кли. Ближе к вечеру в дом с алхимической лабораторией неизменно приходила Ноэлль и либо приглашала на очередное заседание чайного клуба, либо сопровождала до собора, где Кэйа сначала плавал в бассейне, а после — плёл гирлянды. Другие беременные приняли его хорошо. Во всяком случае, когда ближе к закату Дилюк, наконец освободившись, приходил туда с ужином на двоих, то наблюдал весьма тёплые сцены прощания.       Ужинали обычно на ближайшей свободной лавочке или находили местечко на одном из газонов вокруг соборной площади. Потом наступал черёд неспешной прогулки через ярмарочные ряды и спуска в нижний город. Ближе к полуночи, если оставались силы, шли к натланцам, чтобы припасть к музыке огня. Андреа больше не заводила с ними разговоров — Дилюк видел её в лагере и даже иногда сталкивался с ней в городе, но каждый раз малодушно думал: пожалуйста, кем бы ты на самом деле ни была, давай не сегодня.       На двери дома с алхимической лабораторией время от времени появлялись листовки с оскорблениями, однако на фоне набравшего обороты Праздника ветряных цветов они оставались практически незамеченными. На словах Кэйа отмахивался от них, однако на деле, несмотря на возмущения Совёнка, не пропустил больше ни одного дня гуляний — напротив, активно общался со своими многочисленными старыми приятелями и завёл немало новых знакомств. Так что к концу фестиваля его авторитет среди жителей Мондштадта только возрос.       На этом фоне закономерно вырос интерес к спору о личности отца ребёнка, и Дилюк постепенно поднялся в первую десятку — «только из-за своей бездушной вежливости», как болтали злые языки. За исключением ночных бдений в лагере натланцев он действительно не позволял себе лишнего при посторонних. Может, брала своё привычка, выработанная за годы размолвки, а может, такое поведение диктовала внутренняя тревога. Кэйа без того был сейчас лёгкой мишенью, чтобы привлекать к нему внимание ещё и личных врагов Дилюка. Были мысли и о том, что прилюдное воркование теперь сыграет на руку Лоуренсу.       Однако с каждым новым вечером, проведённым в роли простого сопровождающего, держать чувства в себе становилось всё труднее. Может, потому что глубокой ночью, когда оба возвращались в комнату Кэйи, сил на откровенные разговоры и близость иного рода уже не оставалось ни у одного, ни у другого. Хватало их разве что на несколько усталых поцелуев и короткие признания в любви. Дилюк засыпал, едва голова касалась подушки — и просыпался рано утром, когда слышал за тяжёлой шторой стук соколиных когтей по подоконнику, чтобы с головой окунуться в очередной суматошный день.       К концу Праздника ветряных цветов Дилюк мысленно начал считать часы до отъезда на Драконий Хребет, где сможет наконец уделить всё своё внимание только Кэйе и Совёнку. Каждую свободную минуту он представлял, как окажется там, где и следует быть человеку, любящему свою семью, где следует быть хорошему отцу! Как своими ушами услышит первый крик своей дочери. И как после своими глазами убедится, что и с ней, и с Кэйей всё в порядке.       Только благодаря чуду Дилюк освободил от дел весь день, предшествующий закрытию фестиваля. У чуда, конечно, было вполне конкретное имя, а кроме того — имелось в наличии страстное желание отправиться на поиски анемоний, в ультимативной форме озвученное предыдущим утром. Как и предсказывал Альбедо, едва рост ребёнка замедлился, Кэйа ощутил тягу к приключениям. К счастью, после недели, проведённой исключительно в стенах города, он с огромной радостью согласился даже на окрестности Спрингвейла.       Дилюк решился на эту поездку ещё и потому, что сам чувствовал потребность провести несколько часов в относительно безлюдном месте, а острую необходимость такого рода досуга осознал, когда спустился с Кэйей к завтраку и, кроме привычной компании, застал на кухне сестру Ундину. Она заглянула, чтобы заранее передать Альбедо особым образом настроенный карманный телепорт, которым следовало воспользоваться после родов, дабы как можно скорее показать новорожденную сёстрам в соборе. Разумеется, этим дело не ограничилось. Слово за слово — и вот Дилюк уже покорно шёл за ними в алхимическую лабораторию, чтобы Ундина осмотрела Кэйю ещё раз и лично убедилась, как вырос ребёнок всего за две недели.       «Мы ведь уже могли быть одной ногой в Спрингвейле!» — мрачно подумал Дилюк.       Умом он понимал, что лишнее внимание такой опытной сестры как Ундина сейчас будет только плюсом, но всё внутри уже яростно стремилось на волю, за городские стены, в лес, подальше от любых людей, кроме Кэйи.       — Ого, — не скрывая изумления, сказала Ундина из-за ширмы, — ты нисколько не шутил, мастер Альбедо! Я… Наверное, я впечатлена. Даже вес больше не вызывает у меня столь сильных опасений — бывают ведь и без всякой алхимии такие крохи.       — Кроха? Да она уже огромная! — в сердцах воскликнул Кэйа. — Наверняка перевалила за обещанные два с половиной килограмма!       — Ничего подобного. Она весит всего два с четвертью, но какая же хорошенькая! Даже отрастила чубчик — всё как положено.       — Какой ещё чубчик?!       — Красно-рыжий, разумеется. Ты разве не знал, что все Рагнвиндры рождаются с чубчиком?       — Я надеялся хоть немного сохранить интригу. В ставках по-прежнему лидирует Хоффман.       — Но и настоящий отец уже на пятом месте, — Ундина наконец вышла из-за ширмы.       Омыв руки, она подошла ближе и непривычно весело сказала:       — Мои поздравления, мастер Дилюк!       — Я ещё не победил, — фыркнул он.       — Святые ветра! — она расхохоталась. — Да не с номером в этом глупом споре! Поздравляю тебя со здоровой девочкой, которая скоро увидит свет.       — Не нужно заранее, — Дилюк смутился и её искренней радости, и своего неуместного раздражения.       — Знаю, — Ундина сжала его плечо, — ты перенёс тяжёлую утрату, и едва ли однажды эта рана перестанет болеть, но, возможно, взяв собственного ребёнка на руки, ты поймёшь, почему твой отец сделал то что сделал. Терять близких тяжело, но терять своих детей... Это в тысячи раз хуже.       Что-то такое было в её взгляде — такая давняя и сильная боль, навек смёрзшаяся с безжалостной силой Крио, что Дилюк не стал одёргивать, лишь кивнул в ответ на столь грубое сочувствие. Он понял и то, о чём она говорила, и то, о чём она промолчала.       Распрощавшись со всеми, Ундина ушла. Альбедо собрал ширму, но Кэйа не спешил вставать с кушетки — только повернулся на бок, прикрыв пах халатом. По сравнению с тем, что было в день приезда в Мондштадт, его живот теперь казался огромным.       — Может, Ундина пожалела меня и не сказала правды? По моим ощущениям, там уже все три килограмма.       — Правда в том, что ты фантазер, — отозвался Альбедо. — Ундина назвала реальный вес ребёнка.       В ответ Кэйа с чрезмерно надрывным вздохом закатил глаза. Успеха это не возымело, поэтому он быстро оставил притворство и требовательно вытянул руку. Дилюк помог ему встать с кушетки.       — Как ты? Точно в силах ехать за анемониями?       — Конечно! И ты не сможешь меня отговорить.       — Я и не собирался.       — Мы ещё успеем позавтракать?       — Даже не торопясь. Я предупредил Чарльза, чтобы не отправлял аэростат без нас. Доедем с пустыми бочками до Спрингвейла, а обратно что-нибудь придумаем.       В поездку за анемониями Кэйа надел одно из платьев госпожи Хельмы. На трёх из них вовсе не имелось никакой шнуровки, а по виду они напоминали скорее длинные рубахи и от старомодного женского исподнего отличались лишь выбором ткани. Последние дни Кэйа отдавал предпочтение именно им, хотя и ворчал, что выглядит как человек-слайм. Однако ходить в них по такой жаре оказалось комфортнее всего. Сегодня выбор пал на тёмно-голубое платье с синей окантовкой, поэтому большую часть пути человек-слайм выдавал абсолютно чудовищные шутки, так или иначе связанные с элементом Гидро, чем крепко впечатлил Арне, приставленного к аэростату белокурого паренька, которому предстояло отвезти бочки до винокурни.       — Могу поклясться, даже в день зачатия этой крошки я не был настолько мокрым!       Мысленно Дилюк вздохнул, однако, к его удивлению, их невольный спутник вдруг собрал силы для ответного заигрывания и вполне весёлым голосом поддел:       — Так это случилось днём?       Получив столь однозначный отклик, Кэйа преобразился. Встав в кузове аэростата на колени, он приблизил губы к уху Арне и чувственно произнёс:       — Мы начали после обеда и закончили только за полночь. Моё местечко уже просто изнывало от его члена. Ты знаешь, можно было обойтись и вовсе без физической близости — соединить нас с помощью алхимии, но зачем? Сделать ребёнка по старинке — в этом есть своё очарование, м-м-м, не находишь?       Дилюк шёл с другой стороны аэростата, и со своего места мог видеть как Кэйа сильнее оттопырил ягодицы, а его собеседник стал нежно-розовым.       — Кхм, ха-ха…       — Нет?       — Ха-ха… Нахожу, конечно, ха-ха, да. Кхем. Лучше мне смотреть за дорогой!       Хмыкнув, Кэйа сел как сидел. Дилюк не успел вовремя отвернуться и увидел непростительно прекрасную полоску смуглой кожи на его бедре — между задравшимся платьем и плотными чулками. В горле пересохло. Нет, он искренне радовался, что сегодня Кэйа просто лучится хорошим настроением, но…       «...но кто разрешил ему быть таким соблазнительным теперь, когда нам, наверное, уже почти ничего нельзя?»       Сглотнув, Дилюк попытался думать о чём-нибудь максимально отрезвляющем, но не преуспел, а когда в следующий раз оглянулся на Кэйю, то поймал его весёлый взгляд и понял окончательно: всё это представление с ужасными шутками и флиртом было вовсе не для случайного паренька.       Кэйе не терпелось прогуляться своими ногами — во всяком случае, так он сказал и слез с аэростата ещё у поворота на Спрингвейл. Арне, добродушно пожелав успешных поисков анемоний, без спешки двинулся дальше. Наконец-то они остались вдвоём! Дилюк немедленно потянул Кэйю подальше от дороги, в сторону поросших лесом холмов. Выдержки хватило ровно до ближайшего дерева, за которым и случился поспешный поцелуй. Одуряюще сладкий после всех этих дней, когда они, кажется, ни разу не приласкали друг друга при свете солнца.       — Мастер Дилюк! — Кэйа со смехом ушёл от продолжения. — Не при всех же!       Проследив за его взглядом, Дилюк обернулся и обнаружил у себя за спиной… целый лагерь, которого здесь никогда не было. Молодые люди и девушки, все по виду чужестранцы, но облаченные в знакомую форму искателей приключений, с изумлением смотрели в ответ. Немая сцена длилась несколько секунд, пока на сковороде над костром не начало что-то пригорать. Судя по запаху, лук.       — А-а-а-а-а!!! — закричал голос, полный отчаяния. — Обед! Наш обед! Всё пропало! Это была последняя сраная луковица! Придурки!!!       Началась суета, которая и помогла сделать незаметным позорное отступление. Кэйа после этого хохотал целый час. Он даже подкатывал с нежностями, но Дилюк после такого провала счёл за лучшее действительно сосредоточиться на цветах — во всяком случае, пока поиск не уведёт достаточно глубоко в лес, чтобы исключить новые досадные встречи.