Экспериментальная лоза

      Недалеко от шатров натланцев Дилюк повстречал Роба, который с крайне серьёзным видом расспрашивал прохожих, показывая им знакомую листовку с цветком-вульвой. Судя по тому, что молодой рыцарь был не в привычной форме Ордо Фавониус, а в одежде, подходящей скорее для праздника, сегодня он, в отличие от многих своих коллег, получил выходной. И занимался в этот выходной самодеятельностью. Словно почувствовав на себе пристальный взгляд, Роб оглянулся — и заметно стушевался, подтверждая догадку, но не отступил.       — Значит ли это, — сказал Дилюк после положенного приветствия, — что в ордене намерены закрыть глаза на подобные художества?       — Не значит. Однако сэр Хоффман сказал, что рыцарям пока не до того и нужно дождаться конца фестиваля. Знаю, ты не лучшего мнения о нас, но работы сейчас действительно много. Я получил выходной лишь по стечению обстоятельств… — Роб тяжело вздохнул, словно случившееся его совсем не радовало. — Теперь хотя бы могу расспросить людей по горячим следам.       — Похвальная преданность работе.       — По-твоему, — он нахмурился, — я занимаюсь ерундой?       — Ерундой? Иногда в словах нет двойного дна, хотя могу предположить, что служба под началом Кэйи довольно быстро убивает веру в искренность людей.       — При всём уважении, мастер Дилюк, искренность не самое свойственное тебе качество. Но я рад, если ты тоже считаешь, что появление подобных листовок просто возмутительно.       Скрестив руки на груди, Роб придал лицу чрезмерно бесстрастный вид. Очевидно, потрясение, связанное с обретением Глаза Бога, уже прошло, и теперь молодой человек снова хотел посоревноваться за благосклонность своего капитана. Это выглядело… даже как-то мило.       — Разумеется, я тоже так считаю, — ответил Дилюк. — Сегодня их лепят на двери Кэйи, и это не вызывает вопросов со стороны рыцарей, а завтра какой-нибудь обиженный ухажёр решит, что тоже может безнаказанно отпускать оскорбления в адрес беременной женщины, которая всего лишь выбрала другого. Финалы таких историй бывают крайне печальными, — он кивнул на листовку. — Выяснил что-нибудь?       Ещё секунду или две Роб смотрел пристально, явно не желая уходить от возникшего напряжения к диалогу, но возможность обсудить ход расследования оказалась сильнее.       — Их приносят рано-рано утром, — сказал он. — Рискну даже предположить, что человек, который это делает, выходит одновременно с последними выпивохами и притворяется одним из них. В праздники на таких людей не обращают большого внимания. И он явно лишь исполнитель. Все найденные листовки — копии одного рисунка. Чтобы наделать столько, нужны немалые ресурсы. Вряд ли тот, кто обладает ими, будет разбрасывать листовки сам, рискуя попасться на глаза случайным свидетелям или вовсе — нарваться на засаду. Всё же дом не самый простой, как и адресат.       — Верно, — Дилюк кивнул. — Если сложить всё вместе и учесть специфическую сферу деятельности Кэйи, то можно предположить, что истинный мотив заказчика не обязательно связан с появлением ребёнка. Скорее всего, уязвимое положение было сочтено лишь подходящим поводом, чтобы нанести удар.       — Думаю, за этим стоит кто-то из аристократов, — Роб понизил голос.       — Неплохо.       — Что-то знаешь, — он снова нахмурился.       — И могу поделиться, если расскажешь, как пришёл к своему выводу.       — Тайны в этом нет. Я отнёс листовку мадам Лизе и спросил, является ли это какой-то местной традицией. Она, конечно, посмеялась. Прочитала лекцию о современных нравах Мондштадта, однако потом показала мне несколько книг об эпохе господства аристократов, где описывались схожие виды травли. Конечно, прямой связи тут нет — прочитать об этом и взять на вооружение мог любой человек. Однако мне показалось крайне подозрительным, что одновременно люди, связанные с Эдвардом Лоуренсом, стали чаще говорить об упадке нравов.       — Почему исключил его самого?       — Мне показалось, для него это как-то… мелковато, — признался Роб.       — Зло по природе своей карикатурно и мелочно — настолько, что поверить в это бывает нелегко, — Дилюк усмехнулся, вспомнив свои скитания по Снежной, — но ты всё равно подобрался так близко к цели, в одиночестве проделал всю работу. Я впечатлён.       — Кхм… Это тоже искренне?       — Вполне. Может, моё общество нельзя назвать приятным, но я точно не стал бы насмехаться над человеком, спасшим мне жизнь.       Уши Роба заметно покраснели. Не желая смущать его ещё больше, Дилюк сказал:       — К сожалению, мне пора, иначе Кэйа съест меня вместо перекуса.       — Ты ведь идёшь на соборную площадь? — Роб опомнился. — Если Сабрина ещё там, можешь передать ей, что я скоро приду?       Дилюк приблизился к месту, где стояли беременные, как раз в тот момент, когда Кэйа под смех женщин подначивал Хоффмана, крепящего готовые гирлянды к колоннам.       — Ну же, сэр Хоффман, прояви хоть немного сноровки! Разве мы с дамами много просим? Повесь чуть выше здесь и вот там подтяни.       — Она порвётся!       — Так ты из тех парней, у которых всё рвётся в неподходящий момент? Что же, нас тут и этим не удивишь.       Женщины захохотали ещё громче.       — Ха-ха-ха, — Элоиза вовсе согнулась от смеха, — нельзя же так толсто, Архонты, я сейчас точно рожу!       Красный от смущения Хоффман наконец зацепил гирлянду как нужно и, спрыгнув, подошёл к шутнику, не скрывая негодования:       — Сэр Кэйа, это возмутительно! Твоё положение не даёт тебе права насмехаться надо мной!       — Не стоит воспринимать все шутки так близко к сердцу, — Кэйа прильнул к нему сбоку и обхватил руками.       Хоффман замер, не зная как вырваться из этих объятий, чтобы не задеть его живот.       — Сэр Кэйа!..       — Может, я всего лишь флиртую? — он понизил голос до медового шёпота. — В моём положении так мало радостей, связанных с мужским вниманием.       — М-мэ-э...       — Как насчёт небольшого свидания после подношения анемоний? Ты ведь всё равно будешь дежурить на площади не один.       — Ну э-э-э...       — Подумай, пока вешаешь остатки.       Кэйа отодвинулся. Хоффман тут же отпрыгнул, подхватил последнюю гирлянду и бросился к следующей колонне, едва не сбив Дилюка.       — П-прошу прощения!       Кэйа повернулся к умирающим от смеха женщинам:       — Ну вот и всё, девочки. Если торопитесь по своим делам, то идите. Я прослежу, чтобы Хоффман повесил её как нужно.       Настал черёд трогательных прощаний. Дилюк счёл за лучшее не мешать и подошёл ближе, лишь когда рядом с Кэйей остались только Сабрина, Вивьен и Элоиза.       — Ох, — последняя скривилась, обхватив живот уже не от смеха. — Похоже всё-таки сегодня.       — Уверена? — Вивьен погладила её по плечу.       — Да. Схватки всё чаще, — Элоиза вздохнула. — Так и знала! Паршивцы, ну что им стоило подождать до завтра? О-ох...       — Давай провожу тебя в собор? — предложил Кэйа.       — Лучше проследи за Хоффманом, — она покачала головой. — Мне пока не так уж больно, сама дойду.       — Одна? — Сабрина нахмурилась. — Дождись лучше Хелен, она скоро вернётся.       Сказав это, сестра Роба осмотрелась и, заметив Дилюка, предложила:       — Или вот мастер…       — Ха-ха-ха, — Элоиза снова засмеялась, — нет-нет, милая, я уже слишком стара, чтобы войти в легендарную пятёрку из виноградника.       Вивьен с Кэйей захохотали так, что спугнули разгуливающих неподалёку голубей. Сабрина тоже хрюкнула, хотя и покраснела.       — И между прочим, — заметила Элоиза с напускной серьёзностью, — не вздумайте рожать в одно время, иначе эта шутка будет жить до скончания времён. Ну всё, девочки и мальчики, я пошла. Может, тревога всё-таки ложная, а если нет, то, надеюсь, успею ещё выйти и анемонии положить. Да, и если мой увалень всё-таки отлипнет от кружки с вином и вспомнит, что обещал сюда прийти, разрешаю глумиться над ним самым гнусным способом!       Простившись, Элоиза следом пожелала Дилюку хорошего дня и неспешным шагом двинулась в сторону лестницы, ведущей к собору, где Грейс раздавала указания молодым монахиням.       — Все бы так делали, — вздохнул Кэйа, глядя ей вслед.       — И не говори, — согласился Дилюк, подойдя ближе. — Доброго дня, дамы. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете? И, Сабрина, по дороге я встретил Роба. Он просил передать, что скоро придёт.       — Архонты, знать не хочу, что заставило его задержаться! — она вдруг нахмурилась. — Он хотя бы был без формы?       — Сабрина, — произнесла Вивьен с долей укоризны, — магистр ведь пообещал, что на сегодня отпустит Роба со службы.       — Пф-ф! Нет ни одной причины верить словам человека, который прикидывается заезжим кузнецом, чтобы повысить свои шансы на успех.       Кэйа снова захохотал, а когда совладал со смехом, то сказал:       — Не стоит принимать эту шалость на свой счёт. Он так развлекается на каждом фестивале вина и всегда находятся дамы, которые ему верят.       Сабрина тяжело вздохнула:       — Если отцом окажется Варка, я точно проклята.       — Милая, не говори так, — Вивьен обняла её. — Если отцом окажется Варка, он хотя бы точно не станет набиваться к тебе в мужья. Рискну предположить, что ты вообще его больше не увидишь, если сама не станешь искать с ним встреч.       — Магистр действительно избегает романтических привязанностей, — заметил Кэйа, — однако детей никогда не бросает — ни родных, ни взятых под опеку. Просто не афиширует это.       — И вообще, какая разница, кто отец? Уверена, малышу хватит твоей заботы и общения с Робом, чтобы вырасти достойным человеком.       Сабрина закатила глаза:       — Мне уже кажется, что братец больше меня ждёт этого ребёнка.       — И мы тоже его ждём! — подмигнула Вивьен. — Нашим девочкам нужен хороший друг.       — Да, — Кэйа погладил свой живот. — Сможем все вместе гулять или выбираться на пикники. Это весело. Мастер Крепус часто нам что-то такое устраивал.       — Не пора ли и нам отойти на пикник? — сказал Дилюк.       — Дамы, мой охранитель-злодей намекает, что я много болтаю. Давайте-ка обнимемся на случай, если сегодня больше не пересечёмся. И не удивляйтесь, когда завтра получите небольшие подарки — это даже не обсуждается!       Они действительно нежно обнялись втроём, насколько им позволили животы, а Кэйа и Вивьен напоследок расцеловали друг друга в щёки.       До подношения анемоний оставалось ещё достаточно времени, чтобы без спешки перекусить. Цыпленка поделили поровну, мясной завтрак тоже. К удивлению Дилюка, Кэйа с большим аппетитом съел целых две сытных котлеты, которым обычно предпочитал более лёгкие куриные грудки, зажаренные на гриле. Следом он достал из ридикюля несколько пилюль и проглотил их тоже, обильно запив мятной водой.       — Надеюсь, поможет.       — Что это?       — Облегченный вариант порошка, улучшающего пищеварение. Альбедо сказал, лучше принимать его заранее, не дожидаясь ощущения тяжести, — оперевшись на руки, Кэйа чуть откинулся назад. — Теперь мне мстит не только курочка, а почти любая еда, съеденная в большом количестве, ох, но я так проголодался! Завтрак был как будто тысячу лет назад.       — Хорошо, что Альбедо нашёл для тебя компромисс.       — Просто устал слушать мои жалобы.       — Или хотел помочь?       — Это шутка, Дилюк, — пожурил Кэйа.       — Я... прочитал твоё письмо.       — О. Кхм... Хорошо, — он нахмурился. — Неужели ты хочешь обсудить его прямо сейчас?       — Нет. Но чувствую неловкость, что не подготовил на сегодня никакого подарка.       — Я не в обиде.       Кэйа улыбнулся так искренне и нежно, словно вся та горечь, скрытая между строк письма, не отравляла его жизнь. Притворялся он или, в самом деле, умел отодвигать неприятные переживания в сторону, чтобы пустить в сердце что-то хорошее?.. И разве ответ на этот вопрос что-то менял? Дилюк любил Кэйю — и такого, способного покорить любое сердце, и другого, скрытого за маской обаяния. Любил несмотря на то, что до сих пор многого о нём не знал. Любил против воли, против всех данных себе в ту страшную ночь обещаний, любил совершенно иррационально.       Кэйа придирчиво оценил работу Хоффмана, заставив поправить гирлянду ещё в паре мест. Обычно он сам помогал беременным дамам с этим делом и потому был безжалостен. Когда несчастный рыцарь всё же вырвался на свободу, то поспешно удалился в противоположный конец площади, бросив на Дилюка всего один, но очень красноречивый взгляд, расшифровать который могла бы фраза в духе: «Как ты его только терпишь?!».       — Отлично, с этим закончили, — сказал Кэйа, окинув взглядом колонны. — Какая длинная вышла! Даже и не припомню такой.       — Всё из-за тебя?       — Ха-ха, увы. Просто Сабрина вложила в работу весь свой гнев от пребывания в соборе. И, к слову, она действительно здорово плетёт. Ну что, — он кивнул на букет с ветряными астрами, — идём?..       Кладбище за собором встретило их свежим ветром с озера и тишиной, которую несколько мгновений спустя разбил соколиный крик. В небе Дилюк увидел сразу трёх птиц. Одна, неестественно большая, летела впереди, задавая путь. Два других сокола, уже привычных глазу размеров, вроде бы, следовали за ней, но при этом выделывали в воздухе невесть что.       — Смотри-ка, — сказал Кэйа, — и правда, взяла двоих под крыло, ха-ха-ха! Обычно одна летает.       — Одна?..       — Ты разве никогда не видел Сокола Запада? — удивился он.       — Не доводилось.       — Ну ты даёшь.       Проводив птиц взглядом, они прошли дальше по аллее, вновь погружаясь в тишину последнего пристанища многих поколений мондштадцев. Склеп Рагнвиндров, как и склепы других известных семей, находился в старой части кладбища. В древние времена людей предавали земле, но потом, уже после падения Декарабиана, начали кремировать и «хоронить на ветру», развеивая прах над озером. Здесь, на относительно небольшом участке земли за собором, покоились только узкие гранитные таблички с именами, однако встречались и целые надгробия. Их устанавливали на год, на двадцать лет, на пятьдесят — правила церкви не ограничивали горюющих по времени, но от случая к случаю монахини напоминали, что размер камня не имеет значения.       От ветра и времени всё обратится в пыль.       И всё-таки Дилюк не мог представить, что однажды перенесёт имя отца на невзрачную табличку и поставит рядом с такими же потускневшими напоминаниями о предках. Положив букет ветряных астр возле надгробия, он снова встал рядом с Кэйей. Оба молчали. И чем дольше длилось это молчание, тем сильнее к глазам подступали слёзы. Словно почувствовав это, Кэйа взял его за руку, крепко сжал ладонь, а после приложил её тыльной стороной к своему животу, где шевелилась Совёнок.       — Знаю, какая ты вредная особа, но если любишь своего папочку, не вздумай выбрать этот день.       — Кэйа, — укорил Дилюк.       — Договоримся, что ты родишься чуть позже, да? Чтобы папочка мог праздновать свой день рождения вместе с твоим. Могу поспорить, он не делал этого последние десять лет.       — Перестань!       Он отвернулся, но так и не нашёл сил убрать руку от живота. Стоя здесь один, Дилюк все эти годы чувствовал только огромную пустоту, а теперь она словно становилась меньше, затягивалась — долго, мучительно, как одна из тех страшных ран, что чуть не унесли его жизнь во время скитаний по Снежной.       «Отец, — пообещал он, — я сделаю всё, чтобы мой ребёнок никогда не пожалел, что родился в нашей семье».       Обратно возвращались в молчании. Кэйа шёл погруженный в свои мысли и лишь за несколько шагов до спуска к площади окинул взглядом собравшуюся там толпу.       — Постоим здесь? — предложил он. — Раз уж не собираемся подносить анемонии.       Дилюк кивнул. Ему тоже не хотелось толкаться среди людей просто так. Они отошли к ограждению и встали там. Отсюда не было даже видно, кто в этом году проводит церемонию, не говоря о большем, однако это не имело особого значения. Гораздо сильнее Дилюка грел тот факт, что Кэйа стоит рядом, держа его за локоть и склонив голову на плечо.       — Устал?       — Немного. Может, отдохнём после церемонии? Самое интересное всё равно начнется ближе к ночи.       — Да, тоже хотел предложить это. Нужно будет только поставить шатёр.       — Шатёр? — удивился Кэйа.       Пришлось рассказать об изменившихся планах.       — Архонты, Дилюк, ты отошёл всего на час и всё равно успел найти себе работу в праздничный день.       — Установка не займёт много времени.       — Дело не во времени.       — В чём же тогда?       — Ты прекрасно знаешь, в чём. Не хочу даже продолжать этот разговор.       Сильнее повиснув на руке, Кэйа вздохнул так грустно, что у Дилюка пропало всякое желание спорить.