Экспериментальная лоза

      Вокруг шатра царил настоящий ажиотаж, и пробраться внутрь оказалось делом непростым. На столе под барной стойкой ожидаемо царил хаос. Окинув взглядом Тину и Бригитту, Кэйа повернулся к очереди, громогласно объявив:       — НОВЫЕ ЗАКАЗЫ ВРЕМЕННО НЕ ПРИНИМАЕМ! ДЕЛАЕМ ОПЛАЧЕННЫЕ, ПОТОМ ПЕРЕРЫВ!!!       Люди взревели, но под прохладным взглядом один за другим покорились судьбе. К счастью, девушки не копили заказы, и уже через пару минут освободились. Дилюк отошёл с ними вглубь шатра, за стену из пустых ящиков.       — Я умираю, — сообщила Бригитта, упав грудью на бочку.       Судя по звукам, воды внутри не осталось.       — Мы не стали ещё раз наполнять, — сказала Тина. — Ингредиенты почти закончились. В той, что возле бара, ещё половина.       — А что по сидру?       — Сидр быстро уходит. Привезённое днём почти всё продали. Бригитта перед вашим приходом открыла последний ящик. И Чарльз на всякий случай прислал нам остатки из таверны, — девушка указала куда-то за бочку. — Сидра там два с половиной ящика и ещё по ящику виноградного сока и содовой.       — Будет обидно везти назад, хочешь сказать? — Кэйа тоже пробрался к ним.       — Я не устала! — Тина задрала нос.       — А я устала! — Бригитта подняла голову. — О-о-о! Сэр Кэйа, какое красивое платье!!! Это свадебное?       — Судя по его ценнику, скорее да, чем нет.       Девушки засмеялись.       — Раз ингредиенты заканчиваются, нужно посчитать, на сколько коктейлей ещё хватит, — сказал Кэйа. — А остатки можно разложить по стаканам и предлагать по смешной цене.       — Но зачем? — удивилась Тина.       — Затем, — Бригитта дотянулась и хлопнула её по спине, — что на площади полно фонтанчиков для питья, а после заката сёстры предлагают ещё и кипяток. Люди в состоянии сами наполнить стаканы! Я же говорила!       — Но платить за то, что можно за минуту собрать в поле?!       — До поля отсюда далековато, — усмехнулся Дилюк. — Так что идея отличная. Отец часто так делал на фестивалях. И выставим побольше напитков в бутылках. Думаю, если сказать, что распродаем остатки перед закрытием, то закончим быстро.       Маленькие хитрости и обворожительная улыбка Кэйи, вставшего за барную стойку, сократили время торговли до четверти часа. Потом дежурившие на площади рыцари Ордо Фавониус помогли разобрать шатёр и погрузить всё в аэростат. Пустые ящики они сложили отдельно, заверив, что выкидывать их преждевременно и что они ещё пригодятся здесь для укрепления декораций в павильонах.       Пришлось ненадолго отлучиться с площади, чтобы лично передать выручку Чарльзу. Оставив пересчёт моры на бармена, Дилюк метнулся обратно. Каково же было его удивление, когда на том месте, где раньше стоял шатёр, он застал не только Кэйю, но и Тину с Бригиттой. Ещё недавно обе валились с ног от усталости, а теперь уже задорно смеялись. Растрёпанные, взмокшие от нескольких часов напряжённой работы, перемазанные в сиропах, они всё равно очаровывали своим видом и напоминали Дилюку о днях, когда он сам был мальчишкой и вместе с Кэйей также помогал отцу на фестивалях.       — Сэр Кэйа, ну скажи-и-и! — наседали они вдвоём.       — Ха-ха-ха, ни за что! Вернусь в город с малышкой — тогда и узнаете, как её зовут.       — Скажи хотя бы одну букву! — потребовала Тина.       — Одну? Хм-м, думаю, одну всё-таки можно. Буква «а».       — А-а-а-а!!! — закричали девушки. — Да так не честно, эта буква почти в каждом имени есть!       Кэйа засмеялся снова.       — Почему вы ещё здесь? — удивился Дилюк, встав рядом с ними.       — Сэр Кэйа не хочет говорить, какое имя придумал для дочки, — пожаловалась Бригитта. — Без этого мы не сможем проверить её совместимость с нашим Эмилем по методу мадам Гуфье.       — Гм…       — Девочки, — Кэйа выразительно глянул на них, — мастер Дилюк из тех, кто крайне скептически относится к подобным практикам. Но в одном он прав: сейчас самое время сбегать домой, чтобы привести себя в порядок. Если поторопитесь, то наверняка успеете посмотреть всё интересное.       После положенных прощаний, Тина и Бригитта на удивление резво побежали в сторону ближайшей лестницы.       — Метод мадам Гуфье? — спросил Дилюк, глядя им вслед. — Неужели эта лженаука ещё жива?       — Между прочим, — хмыкнул Кэйа, — по ней ты со мной прекрасно совместим.       — И ещё с половиной Мондштадта, насколько я помню.       — Это лишь значит, что мне следует звать тебя на фонтейнский манер, — приблизив губы к уху Дилюка, он с хрипотцой прошептал: — Mon étalon.       Их неспешная прогулка вдоль открывшихся павильонов и последних шатров ничем не отличалась от любой другой прогулки в предыдущие дни. Да, Кэйа придерживал Дилюка за локоть, но это нисколько не напоминало их юношеские свидания, когда они могли даже не касаться друг друга и всё равно чувствовать, что между ними происходит нечто особенное.       Веселье вокруг набирало обороты. Обойдя соборную площадь по кругу, оба оценили размах, с которым город в этом году подошёл к выбору развлечений. Обычно ночная часть ограничивалась выступлениями бардов, но на этот раз здесь нашлось и место для забав, популярных в других королевствах. Для прибывших в Мондштадт иностранных певцов и актёров установили три большие сцены, с заранее расписанным порядком выступлений, и около дюжины сцен поменьше, где исполнителей никто не ограничивал. Из Ли Юэ также приехал театр теней. Шатры, в которых днём продавали шёлк и разнообразную утварь, теперь завлекали уличной едой. Был инадзумский павильон с книгами издательского дома Яэ и инсталляцией сказочного леса — там посетители могли познакомиться с разными видами ёкаев. Был сумерский лекторий со своей насыщенной программой. По соседству Альбедо с учениками проводил алхимические мастер-классы. Фонтейнцы радовали гостей праздника цирковыми номерами, натланцы тут и там демонстрировали умение обращаться с огнём. Снежинские торговцы организовали силовые конкурсы и метание ножей, а также угощали всех желающих бесплатными блинами.       Между последними двумя павильонами особняком стояла фотобудка. Табличка на ней гласила, что за символическую сотню моры любой желающий может сделать три снимка и получить их тут же. Дилюк в подробностях изучил написанное по той причине, что здесь Кэйа попросил его остановиться и с недовольным видом долго поглаживал низ живота.       — Вроде всё, — сказал он наконец. — Заглянем?       — Вряд ли она рассчитана на двоих.       — Во-первых, нас трое, а во-вторых, должны же мы с чего-то начать!       Кое-как они уместились внутри. Пока Дилюк искал подходящую монету, Кэйа сильнее прижался к нему боком и сказал с долей разочарования:       — Похоже, я разучился ходить на свидания.       — Я тоже.       В этот момент мора упала в щель, и обоих тут же ослепила вспышка. Кэйа изумлённо охнул. Дилюк же попытался найти, куда смотреть, однако снова получил светом в лицо. К третьему разу они догадались отступить вплотную к задней стенке, но сделали это слишком поздно, и камера засняла их в движении. Длинная фотография, разделенная на три снимка, действительно выскочила через несколько секунд. И Кэйа так искренне смеялся над ошарашенными лицами на ней, что Дилюк мгновенно забыл о том раздражении, которое испытал из-за недостаточно полных инструкций.       Они потратили ещё несколько сотен моры, дурачась в фотобудке, и под конец так наловчились, что последние две ленты вышли даже со своего рода сюжетом, где вначале Кэйа кокетливо показывал, что забеременел, а Дилюк в первом варианте приходил от этого в ужас, во втором же, напротив, искренне радовался и лез целоваться. В обоих случаях смеялись от души, и покинуть фотобудку пришлось, потому что их смех привлек других любопытных. На словах передав небольшой очереди, как лучше использовать устройство, они продолжили путь.       Обойдя площадь ещё раз, они остановились на отдых в лектории, где было посвободнее. Женщина в костюме студента Академии рассказывала об эволюции плесенников. Её голос приятно усыплял. Кэйа сел вплотную, привалившись щекой к плечу, и Дилюк всё же велел себе сделать это — обнять его со спины, как сделал бы любой кавалер. Ответом был довольный смешок:       — Уже больше чувствую себя на свидании.       Дилюк зарылся носом в волосы Кэйи и закрыл глаза, вдыхая знакомый запах, растворяясь в нём.       — На завтра у тебя запланировано много дел?       — Подумаю об этом, когда проснусь.       — Даже так? Ну и ну.       Дилюк улыбнулся, не открывая глаз. Ему было так хорошо. Он просидел бы и целый час, но вскоре Кэйа недовольно заёрзал.       — Может, вернёмся к уличной еде?       — Ты уже отдохнул?       — Нет. Но эта лавка такая жёсткая! И я порядком проголодался.       Дилюк догадывался, что у приглашения есть двойное дно, однако всю глубину коварства Кэйи осознал, лишь когда тот с королевским достоинством указал на котёл с кипящим маслом и сказал: «Хочу вон того краба». По счастью, к «вон тому крабу» прилагалось место за столом и довесок из креветок, грибов и овощей, так что в конечном итоге оба не только посмеялись, вспоминая званые ужины в особняке отца, но и поели.       От чая не отказались тоже.       Чаепитие по обычаям Ли Юэ было делом долгим. Успели и помолчать, влюблённо глядя друг на друга, и поговорить о пустяках. Одного из гостей заинтересовала фотобудка. Кэйа с удовольствием рассказал о ней подробнее, а в качестве примера показал парочку получившихся лент со снимками. Когда любопытствующий ушёл, из ридикюля были извлечены все сделанные там фотографии. Пересматривая их заново за чаем, Дилюк с Кэйей то и дело хрюкали от смеха.       — О, а здесь мы оба ничего. Вклею её в наш семейный альбом.       — У нас есть семейный альбом?       — Нет, но я намерен этим заняться.       Улыбнувшись, Дилюк взял Кэйю за руку и уже открыл рот, чтобы снова признаться ему в любви, как вдруг у входа в шатёр знакомый обманчиво молодой голос воскликнул:       — Дамы и господа! Не проходите мимо! Пусть эта сцена не так велика, однако история, которую я собираюсь вам поведать, имеет поистине эпический размах! Барды много поют о любви — и так редко вспоминают, что даже у самого искреннего чувства есть тёмная сторона.       Венти провёл по струнам лиры, пробуждая к жизни незнакомую мелодию, и почти сразу запел. Слова этой баллады Дилюк тоже слышал впервые.       Охотница, чей лёгкий лук звенел,       Как анемония на ледяных ветрах…       Другой бы оробел и не посмел,       Но ей любовь затмила даже страх.       Хозяин Башни, грозный мрачный бог,       В её глазах был лишь немного строг.       Любовь способна ослеплять,       Любовь способна ослеплять,       Любовь способна...       Однажды ей приснился вещий сон:       Леса и реки, бабочки в полях,       Рёв кабанов и птиц свободных сонм,       И нежный бриз… О дивная земля!       «Мой господин, довольно бурь и стен!» —       Но Он к её мольбам остался нем.       Любовь способна предавать,       Любовь способна предавать,       Любовь способна...       Охотница прозрела в тёмный час       На мёртвой пустоши среди застывших лиц —       Давным-давно в них отблеск чувств угас,       Осталось лишь уменье падать ниц.       А сверху любовался Он толпой —       Жестокий, ослеплённый сам собой.       Любовь способна ужасать,       Любовь способна ужасать,       Любовь способна...       Под песню, пробудившую умы,       Охотница направила стрелу:       «Узри меня у рухнувшей тюрьмы,       Разбитым сердцем я ещё люблю!».       Но ветер звонкий голос оборвал —       И миг спустя тиран сражённый пал.       Любовь способна убивать!       Любовь способна убивать!       Любовь способна...       Когда смолкли последние звуки, в шатре — и, вероятно, за его пределами тоже — стояла такая тишина, что Дилюк услышал шипение овощей на гриле. Наконец снаружи раздались робкие аплодисменты.       — Отрадно видеть интерес к истории Мондштадта у столь юных лиц…       — Хе-хе, — ответил Венти, — послушав городские разговоры, я решил, что неплохо будет составить в этом деле небольшую конкуренцию выжившим из ума старикам.       — …но разве мог Декарабиан погибнуть от простой стрелы, выпущенной влюблённой девчонкой?       — Ах, так вот в чём был вопрос? Боюсь, такого рода споры — пустая трата времени.       — Вот именно! — в их разговор вмешался третий. — Лучше пусть господин бард сыграет нам ещё одну балладу, пока не начался фейерверк! Только, пожалуйста, можно такую, где никто не умер?       Венти звонко рассмеялся.       — Ох, фейерверки… — пробормотал Кэйа. — Я уже и забыл о них.       — Если поторопимся, ещё успеем уйти туда, где они не будут так сильно греметь.       — Всё в порядке. Я взял две пары беруш.       — Беруши? — удивился Дилюк.       — Беруши. Я не в том положении, чтобы проверять, покажется мне этот грохот началом новой войны с Селестией или нет.       К чести организаторов, перед запуском фейерверков об этом объявили несколько раз с каждой из трёх больших сцен. Дилюк не питал больших надежд насчёт беруш, однако они оказались отличные — все звуки вообще исчезли. И когда над Сидровым озером вспыхнул первый из инадзумских огней, он даже не вздрогнул. Кэйа прижимался плечом, и Дилюк сам не заметил, как обнял его. Было так хорошо. Высоко в небесах взрывались невиданной красоты фейерверки, а здесь, на земле, можно было просто любоваться ими, никуда не торопясь.       …И всё-таки из головы не шла баллада, которую исполнил Венти. Но думалось отнюдь не об отчаянии Амос и её слепой любви, а о том, как и почему Декарабиан, начавший с защиты Мондштадта от свирепого короля Северных ветров закончил свой путь тираном, равнодушным к желаниям и горестям простых людей. В какой момент он забыл, что защищать от опасностей и подавлять любой искренний порыв — не одно и то же? И как давно ступил на эту кривую дорожку сам Дилюк?..       После фейерверка веселье на площади продолжилось, но Кэйа не спешил двигаться с места. Он что-то сказал. Потом, нахмурившись, вынул берушу из уха Дилюка и повторил:       — Пойдём домой?       — Устал?       — Не очень, но ты выглядишь таким несчастным.       Усмехнувшись, Дилюк отвёл взгляд:       — Это не связано с толпой. Я… Мне следует извиниться.       — Извиниться? — Кэйа удивлённо округлил глаза и тут же перевёл всё в шутку: — Если всё-таки согрешил с Альбедо, так и быть, ты прощён, но впредь я тоже хочу при этом присутствовать.       — Я серьёзно. Выслушай меня.       Лукавый прищур исчез, и на красивом лице снова проступила усталость.       — Ладно, — он кивнул. — Говори.       — Я поступал ужасно, когда игнорировал твои попытки сблизиться. Когда думал, что ты заслужил то одиночество, которым себя окружаешь. Я зациклился на своей обиде, забыв обо всём остальном, что нас связывало. Забыв даже о том, что человек не выбирает, где и кем ему родиться.       Кэйа тяжело вздохнул.       — Невыносимо думать, что раз за разом я причинял тебе боль и что теперь продолжаю делать это по дурной привычке.       — Дилюк…       — Я искренне прошу прощения за… все последние десять лет.       Кэйа шмыгнул носом. Слёзы катились по его лицу — огромные, как в ту далёкую ночь. Тогда Дилюк не спрашивал себя, что они значат, не чувствовал внутри ничего, кроме сжигающей ярости. Теперь они били больно, открывая чужие тайны. Злость Кэйи всегда была другой — едва уловимой, способной долго-долго копиться, никак не являя себя. Но обнаруженная, могла ли она исчезнуть в одно мгновение?..       — Если не можешь простить меня сразу…       — Я давно тебя простил, — Кэйа покачал головой, — но вспоминать о прошлом всё равно… неприятно. Тем более сейчас, — он коснулся своего живота. — Достаточно того, что ты больше не считаешь меня чудовищем. Так гораздо легче верить в то, что я действительно такой же человек, как и все остальные.       Дилюк обнял его, прижался лбом к плечу:       — Ты не чудовище.       — Как и ты.       Мимо них, на ходу бросив извинения, пробежал Роб — и вклинился в самую толпу. Он довольно ловко лавировал между людьми, пока не добрался до ближайшей сцены, где уже начиналось выступление оперных артистов. Некоторое время у него ушло на препирательства с человеком в костюме журавля, однако потом рыцаря всё же пустили сделать объявление.       — Дорогие гости! Минуточку внимания! — крикнул Роб. — Есть ли здесь сапожник по имени Берни? Для него важное сообщение!       Толпа загудела, а потом кто-то отозвался в ответ:       — Говори уже!       — Ты разве Берни?       — Нет! Но мне тоже интересно!       — У-у-у!!! — загудели люди, после чего начали скандировать. — Бер-ни! Бер-ни!       Дилюк догадался, о каком Берни речь, однако на сцену поднялся вовсе не муж Элоизы, а Генри, один из его приятелей, тоже известный завсегдатай «Доли ангелов».       — Берни в отключке! — сообщил он толпе. — Не судите строго, его жена рожает. Такой стресс — неудивительно, что свалился даже наш здоровяк!       — Так приведи его в чувства! — от избытка чувств Роб топнул ногой. — И скажи, что Элоиза назовёт обоих мальчиков как ей вздумается, если он не явится через четверть часа.       Толпа взревела и весь последующий диалог на сцене потонул в поздравительных криках. Потом Роб и Генри наконец ушли.       — Такого пролога наша опера ещё не знала! — сообщил вернувшийся человек-журавль. — В нём чувствуется дух свободного Мондштадта. Однако ради следования канону вновь перенесёмся в Заоблачный предел, где у подножия горы Аоцзан в безлунную ночь тоже родились два брата…       Когда заиграла музыка, он продолжил выступление уже песней. Дилюк заслушался, хотя в таком непривычном для уха исполнении разбирал едва ли половину слов, и вздрогнул от смешка Кэйи над ухом:       — Даже немного завидно. Совёнок, точно не хочешь родиться сегодня?       — Не вздумай!!!       — Ха-ха… О-ох! — морщась, Кэйа погладил живот. — Пинаться-то сразу зачем? Всё с тобой ясно, маленький папин сыч.       Перед тем как отправиться вниз, они ещё раз прошлись по площади — теперь уделяя больше внимания людям, которые ещё гуляли. Встречая знакомых, останавливались и болтали. Кэйа не зря предлагал заранее придумать остроумный ответ. Пусть прямых вопросов о свадьбе и не звучало, однако платьем восхищались все без исключения, а делать это с таким энтузиазмом в Мондштадте считалось вежливым лишь в одном-единственном случае: расхваливая наряд невесты. Пару раз самые смелые поинтересовались, есть ли какой-то повод, кроме общеизвестного — и пришли в полный восторг, когда Дилюк и Кэйа не сошлись в ответах.       Павильоны ещё работали, но ближе к полуночи местом притяжения стали сцены. Окончание Праздника ветряных цветов всё больше напоминало старые добрые мондштадкие фестивали, полные музыки и песен. Горели оранжевые фонари. С озера веяло свежестью… Лишь одно не давало полностью погрузиться в воспоминания о былых беззаботных днях — звёзды, к новому расположению которых Дилюк так до конца и не привык.       Остановившись, Кэйа тоже посмотрел в небо:       — Оно того стоило, правда?       — Пожалуй.       — Это лицо… Снова тяжёлые мысли?       — Нет. Просто немного грустно, — подумав, Дилюк всё же сказал: — Это был бы неплохой вечер для свадьбы.       — Хм-м, я сейчас услышал дежурное сожаление или всё-таки предложение?       — Предложение, конечно. Сыграем её, когда станет возможно?       — Если не убьем друг друга к тому моменту.       Дилюк усмехнулся, опустив взгляд. Конечно, Кэйа был прав: не стоило загадывать так далеко вперёд. Столько всего могло произойти. Для начала им следовало снова научиться жить вместе — не только как амбарным голубкам, но и как родителям Совёнка.       — Дилюк, — Кэйа нежно коснулся его щеки, — если ты так хочешь свадьбу прямо сейчас, мы можем стать супругами по каэнрийской традиции.       — Как это?       — Выбираешь человека, получаешь его согласие и потом говоришь всем: вот моя пара, мой супруг.       — Не выдумывай.       — Между прочим, я говорю серьёзно. Конечно, даже у каэнрийцев были всякие ритуалы, но если обходилось без них, супружество не считалось каким-то недостаточно настоящим.       — А как же дети?       — Дети — продолжение своих родителей. В мире не существует силы, способной это изменить. Скажу даже больше, в стране алхимиков Совёнок и стала бы главным доказательством нашей близости, ведь записанное в генах достовернее любых бумаг.       Кэйа смотрел с такой нежностью, утешал так искренне... Дилюк больше не мог сопротивляться своей любви. Он поцеловал Кэйю, и после, зажмурившись, целовал его у всех на виду снова и снова — как хотел целовать всегда, с той далёкой летней ночи полжизни назад, когда впервые коснулся губами этих губ.