Tracer bullets

      То, с каким остекленевшим пустым взглядом, двое мужчин поедали хлопья с молоком, определенно заслуживало внимания психолога. Бартон, вынужденный почти безвылазно провести три недели на базе, выглядел даже прилично, исключая заляпанную соусом футболку. Он медленно двигал челюстями с амплитудой машины по переработке, особенно если принять во внимание его мрачное сопение, точно в такт с каждым движением. Барнс был сильно небрит, мрачно сгорблен и агрессивен, по отношению к своим хлопьям, которые против него явно что-то имели. Наверняка, те нарушили какую-то инструкцию, которыми Солдат, исходя из жалоб лучника, уже задолбал всех вокруг, включая кофеварку. В стаканах, против обыкновения, был сок. По телевизору транслировали утреннее шоу, где отвратительно жизнерадостный ведущий вещал о природе, погоде и миграции хохлатых перепелов.       — Привет, мальчики, а что, кофе у нас закончился? — Белова непринужденно, словно и не отсутствовала почти месяц, вплыла на кухню, заставив обе фигуры из музея мадам Тюссо несколько оживиться. В глазах лучника проскользнула надежда, Барнс же прищурился, окидывая долгим нечитаемым взглядом.       — Я его отравил. Специально для тебя, — негромко проворчал Солдат, отслеживая каждое движение.       — Какая трепетная забота! Признайся, ты туда просто банально наплевал, да?       — Нет, яда нацедил. Еще свежий, угощайся.       Бартон, почуяв напряжение и нечто большее за градом язвительных реплик, поспешил слиться с мебелью, а после и вовсе максимально не заметно, едва не опрокинув стул, смылся из кухни. На всякий случай.       — Позволь узнать откуда цедил? Или я зря задала этот вопрос? — Белова выгнула светлую бровь.       — Ну, поскольку жала у меня нет… тебе придется самой додумать. — Барнс ехидно осклабился, щурясь уже куда более благодушно, чем вначале.       — Обоже, Барнс… — шпионка давится нервным смешком и закрывает лицо рукой. — Язык бы твой да в баночку на полку!       — Ты не представляешь, чего можешь лишиться в таком случае, — он продолжает бессовестно скалиться и шутливо поигрывает бровями.       — Пошляк, — фыркнув, она бросает в Солдата лимоном, от которого мерзавец легко уворачивается. В отражении чайника виднеется бесстыдно счастливая рожа Бартона, спрятавшегося за косяком двери.       Гармония на базе восстановилась.       Еще три месяца назад, Белова бы расхохоталась в лицо любому, кто рассказал бы ей о взаимосвязи «погоды» в укрытии ЩИТа и ее отношениями с Барнсом. Черт побери, да она бы дала по лицу тому, кто осмелился намекнуть на вообще какие-либо отношения. Черная Вдова не имеет право на чувства и эмоции. Это нарушение инструкций, нарушение всех правил и постулатов профессии, что вдалбливали в неё с кровью в Красной Комнате.       Любовь, привязанность, дружба, чувства — преступная, смертельная, глупая халатность и слабость. Не роскошь или что-то важное, но не доступное. А именно ошибка, которую хорошая шпионка не должна осуществить ни в коем случае. Уязвимое место, куда непременно ударит противник или собственное начальство, используя шантаж. И Елена Белова была последней женщиной на земле, которая согласилась бы заплатить такую высокую цену за… Да черт его знает за что именно. Она ни разу в жизни не любила. А потому, когда вокруг мелькали то Роджерс под ручку с Картер, то Паркер с Харди, то Романова с телефоном у уха в котором слышался голос Мёрдока, испытывала сложное чувство, включавшее целую гамму эмоций от смущения, до собственной ущербности и ненормальности.       Но факт оставался фактом — их с Барнсом эмоциональная взаимосвязь как-то влияла на всех вокруг. И на друг друга, безусловно. На каком-то подсознательном уровне Елена улавливала его настроение, еще даже не начав разговор. То ли по выражению глаз, в которых стало мелькать больше просто человеческого, а не сосредоточенного мрачно-программного, то ли по иным невербальным признакам. Она сама смягчала тон беседы, не переходя на чрезмерно язвительные фразы, когда Солдат был не в настроении для перепалок. Он же невозмутимо делал ей кофе, в обязательном порядке обещая его отравить, но точно знал сколько именно ложек сахара туда нужно класть и добавлять ли сливки.       Было и еще много пугающих мелочей, которые Черная Вдова пока что старалась игнорировать, приписывая просто долгому проживанию бок о бок. Всё-таки о той же Картер она так же знала какие-то мелочи, как и о Харди. Знала и что Роджерс каждое утро начинает с пробежки и молока, а Бартон пьет кофе в любое время дня и ночи, часто — прямо из кофейника. Но это было другое.       Однако, Белова старалась быть верной своему решению не оставаться наедине с Солдатом. Впрочем, он пока не предпринимал новых поползновений, пытая ожиданием и мыслями, вроде «Что себе думает этот засранец?».       Ну а в том, что не только она одна умеет делать подозрительно близкие к истине выводы, Черная Вдова убедилась совсем скоро, имев неосторожность остаться уже наедине с подружкой Капитана, в тире.       — Слушай, Елена, а что у вас с Джеймсом? — совершенно непринужденно спросила Картер, нажимая на кнопку регулятора дальности мишени, а после разглядывая свои результаты.       Рука на пусковом крючке дрогнула и последняя пуля ушла в молоко. Белова тихо выругалась себе нос, сняла наушники и повернулась к собеседнице.       — А что у нас может быть? — выгнув светлую бровь, постаралась быть максимально спокойной, ничем не выдавая своего изумления неожиданным вопросом.       — Ну… — Шерон хитро улыбнулась. — Между вами заметна некая искра, что ли. Вот и спрашиваю.       — А что у вас с Роджерсом?       — Чувства, — ни секунды не колеблясь уверенно ответила Шерон.       — И ты уверена во взаимности? — Белова отложила свой кольт и прислонилась бедром к столу, сложив руки на груди, с интересом заглядывая в голубые глаза Картер. — Он ведь Капитан Америка. Суперсолдат. Достояние нации. Защитник сирых и убогих, прости, остальные регалии у меня где-то записаны, еще не выучила. Уверена, поклонниц у него тысячи. А что если есть и любовницы? Или, чем чёрт не шутит — любовники?       — Елена, боже, я тебя обожаю! — Агент 13 рассмеялась, тряхнув золотистыми волосами. — Конечно уверена. Он остался со мной даже после того, как я его убила.       — Ну, ты была под гипнозом, всё такое.       — Ага. Но осадочек-то мог остаться, верно? — Картер фыркнула и дёрнула плечом. — В общем нет, у меня нет сомнений во взаимности.       — И ты не боишься за него? А он за тебя?       — Почему же. Боимся, конечно. Но, понимаешь… Когда ты под огнем врагов, прячешься где-то за обломком бетонной стены и считаешь пули в магазине, а он там — в нескольких ярдах или на другом конце радиосвязи, то многое меняется.       — Что именно?       — Понимание, что тебя ждут и о тебе думают. Что есть куда возвращаться. К кому. Что если я погибну — он будет страдать. Если он не вернется — аналогично.       — Но… это же слабость, уязвимое место, — Белова хмурит светлые брови и качает головой, силясь понять что-то запредельное, с ее точки зрения. Что-то, лишенное всякой логики, рациональности и пользы.       — Это мотивирует сильнее любой, даже самой вдохновляющей цели, Елена. Сильнее страха, сильнее всего, — Картер смотрит серьезно, прямо в глаза, и как-то мягко, сочувственно сжимает плечо. — В этом сила. Смени угол зрения и ты всё поймешь.       Пока что всё, что понимала Черная Вдова — её окружают чокнутые. Вот это уже совершенно точно.       Но это не значит, что она не обдумает каждое слово, не прокрутит в голове этот разговор десяток раз, не разберет его по фразам и даже жестам. Потому что просто обязана разобраться и ответить на тот самый, первый вопрос. Хотя бы самой себе.       Уверенность в том, что тут все проявляют какой-то нездоровый интерес к их с Барнсом отношениям, в очередной раз укрепилось, но уже при подслушивании. На самом деле Белова совершенно не собиралась быть свидетелем чужого разговора. Но на этой крохотной базе, где так или иначе почти везде кто-то да есть, крайне сложно пройти мимо любого помещения и не наткнуться на кого-либо.       В этот раз она просто шла мимо гостиной поздно вечером, но почему-то остановилась, на инстинктивном уровне уходя в слепую зону камеры слежения. Не хватало потом еще мелькать на записи и доказывать, что у нее на кроссовке просто шнурок развязался, и она не собрались шпионить за этим несносным Солдатом. А даже если и собиралась — это никого не касается.       Начало беседы уже упущено, но не составило труда понять о ком речь. Ну конечно. О ком еще могли говорить эти двое, как не о рыжей сучке Романовой. Странное дело, но теперь глубоко в душе шевельнулось некое новое чувство, до селе Беловой неизвестное. Что-то, что она могла бы назвать… ревностью. Но такую бредовую мысль стоило гнать из головы немедленно. Чем Белова и занялась, осторожно выглядывая из тени за дверью, сосредоточившись на наблюдении и запоминании, а не на своих невнятных порывах. Она еще найдет время отругать себя и привести в чувство. Это всё мерзавка Шерон со своими душеспасительными речами. Да, именно так.       —…нет, речь не о том, — качает головой Солдат. — Просто… ты ведь знаешь её. Хорошо знаешь.       — Хуже чем ты, — Бартон, против обыкновения не зубоскалит, лишь констатирует факт.       — Она сильная. Не сломалась. Ни тогда, когда я тренировал ее в Красной Комнате, ни тогда, когда её мужем стал Шостаков. Ни тогда, когда узнала что я за чудовище… Все те годы, что мы были вместе, она неизменно твердила «ты хороший человек, Джеймс», а я никогда ей не верил… Она смогла жить со всем этим. Смогла всё изменить. А я не смог…       — Барнс, послушай… — начинает было лучник, но Барнс прерывает его упреждающим жестом.       — Знаешь… чувства ведь стираются со временем. Мы столько раз пробовали заново и столько раз всё ломалось. Мы думали, что нельзя сдаваться, что это просто вызов судьбы. Но… потом поняли, что прошлое нужно оставить в прошлом. Это правильно. Я не хочу ее вернуть. Я отпустил, клянусь. И она отпустила, точно знаю. Жизнь продолжается.       — Тогда почему ты продолжаешь себя за это казнить? Ты не предал любовь, Барнс, просто она… кончилась. Так бывает. Ты говоришь, что жизнь продолжается, но не живешь. Начни жить наконец, пора, Джеймс, — Бартон неожиданно дружески сжимает плечо Солдата и заглядывает в лицо.       — Не могу, Клинт… Не могу… Таким как я, вообще не место в этой жизни. Я должен был умереть столько раз, а все еще жив. Я устал. Мне девяносто лет, из которых — более половины отнято КГБ, но даже с такой скидкой, это всё слишком долго, — Барнс опускает голову.       И Белова впервые видит его таким — настоящим. В Солдате ненадолго проглядывает тот мальчишка, которого мог помнить только Стивен Роджерс, потому что все последующие знали его уже как безжалостного и неумолимого Зимнего Солдата. И лишь очень немногие могли похвастаться тем, что были знакомы с человеком по имени Баки Барнс. Знали, что он всё еще жив под толстой ледяной коркой и боевой программой.       — Я пережил свою сестру… пережил тех, кто знал меня. Я потерял стольких друзей и до, и после. А потеряв Наташу понял, что от меня больше ничего не осталось. Ты спрашиваешь, почему я не живу. Потому что мне нечего больше предложить кому-либо.       — Черт, ты перегибаешь палку, дружище. Все мы прошли через что-то такое, что предпочли бы забыть… — Бартон осекается, понимая, что давит на больное. Но Солдат только хмыкает.       — Зато все вы остались людьми. А я — просто больной на голову калека, который только и умеет, что убивать.       — Дать бы по роже тебе. Нашелся, калека, — злится Бартон. — Пошел бы вон лучше, и еще разок Белову поцеловал. А не нюни тут распускал.       Так он всё видел? Вот засранец!       — Ого, ничего себе предложения! Думаешь, именно ей и не хватало в биографии строчки «бывший любовник — отмороженный псих»?       — Я думаю, что вы отлично смотритесь вместе. А еще — скоро Рождество. Самое время сыграть в тайного Санту и добавить в жизнь немного романтики, старик, — довольный, что разговор потерял драматическую остроту, лучник наконец улыбается.       А Белова поднимает челюсть с пола и бесшумно убирается как можно дальше, мысленно обещая себе придушить Бартона тетивой его же лука. Сводник блохастый. Всё-то он знает. Еще и подначивает! Да они тут сговорились что ли все? Нашли развлечение, черт возьми! Еще и проклятое Рождество!       Единственные праздники, которые Белова считала приемлемым, это собственные коктейльные вечеринки на Кубе, в бытностью свою супермоделью и безнесвумен. Там она хотя бы контролировала процесс. Здесь же, помятуя о том, как прошел Хэллоуин, следовало готовиться к самому худшему. И заказать подарки, мать их.