***
В освещенной луной темноте поместье семьи Хуан выглядит не менее чем устрашающей крепостью. Его высокие арочные окна, покатая крыша, готические детали и свежая краска сами по себе производят сильное впечатление в дневное время, но посреди ночи его аура опасна и притягательна, заставляющая воров проникнуть внутрь и погибнуть. ...Возможно, это просто Донхек так нервничает. Он не задает вопросов, почему на страже у ворот стоит один единственный рыцарь, где их должно было быть не менее пяти, он просто считает это своим благословением. Как жениху Ренджуна, было бы крайне неприлично для него вот так красться, чтобы навестить его, даже умолчав тот факт, что он практически сбежал у алтаря, а затем исчез. Если бы его поймали сейчас, он, по сути, был бы заперт в комнате до самой свадьбы. Конечно, он никак не может узнать, какая комната принадлежит Ренджуну, но оказывается, что ему нет необходимости отправляться на поиски. Когда он проходит через двор и проскальзывает сквозь живую изгородь, из массивного окна музыкальной комнаты доносится фортепианная музыка. Быстрый взгляд падает на Ренджуна, сидящего на скамейке с растрепанными волосами, как будто он несколько раз за ночь проводил по ним пальцами. Его воротник расстегнут, чтобы было легче дышать, и он выглядит так, будто вот-вот разрыдается. Ренджун и близко не похож на образ безупречного совершенства, к которому Донхек почти привык, и все, что он может чувствовать, – это вину. Он легонько стучит в окно, достаточно долго, пока голова Ренджуна не поворачивается в его сторону. Кажется, что парень вот-вот закричит, пока не узнает лицо за окном. Через несколько мгновений Ренджун распахивает окно, уставившись на него в состоянии растерянного удивления и шока. – Донхек? – задыхается. – Что ты... откуда ты... я...?! – Ренджун, – слабо улыбается он. – Могу я войти? – Мне следует выгнать тебя прямо сейчас, – качает Ренджун головой, но вместо этого протягивает ему руку и тянет внутрь. – К счастью для тебя, мне нужны ответы. Донхек, спотыкаясь, пролезает в окно, удивляясь, как это его до сих пор не заметили. Сегодня ночью на патрулировании очень мало охранников, что является удивительно слабой мерой безопасности. Ренджун помогает ему встать, как только он оказывается в музыкальной комнате, отступая от него в тот момент, когда Донхек восстанавливает равновесие. – Это для тебя, – Донхек вспоминает про гиацинты, которые Марк велел ему принести, протягивая их Ренджуну. Они стали немного скомканными в результате его маленького путешествия, но он надеется, Ренджун не будет возражать против этого. – Мне очень жаль. Ренджун моргает, осторожно берет их из руки и нежно проводит большим пальцем по лепесткам. Мягкий лавандово-фиолетовый цвет красиво ложится на его кожу, маленькие цветы оставляют нежные поцелуи на кончиках его пальцев. На мгновение кажется, что Ренджун не знает, что сказать, прикусив нижнюю губу, и Донхек использует этот шанс, чтобы по-настоящему посмотреть на человека, за которого он обязан выйти замуж, без каких-либо претензий или ограничений. Ренджун красив в отличие от большинства мужчин. Черты его лица мягкие, не такие, как у Донхека, и в его глазах таится нежность, которую Донхек сейчас редко видит. Будучи сыном герцога, он, конечно, не держится так повелительно. У него узкие плечи, хрупкое тело художника, который никогда не брал в руки оружие, а на пальцах мозоли от хватки кистью, от нажатия клавиш пианино, но никогда от кожи меча, мягкой и податливой. Он бледно мерцает в лунном свете, но это не умаляет его красоты. Он казался бы призрачным миражом, если бы Донхек точно не осознавал, насколько он жив, если бы Донхек не видел и не держал смерть в своих руках. – Где ты был? – в конце концов, спрашивает Ренджун, вырывая Донхека из его мыслей. – Ты... за последние два дня все пошло наперекосяк. Донхек резко вдыхает. – Два дня?! Казалось, что в Стране Мертвых прошло всего несколько часов. Как могло время пролететь так быстро? Осознание этого захлестывает его, как ведро ледяной воды, вылитое на него, тревожные звоночки звенят в его голове. – Тсс, – предупреждающе хмурит брови Ренджун. – Да! Тебя не было два дня. Свадьба состоится позже сегодня вечером. Ты в порядке? Может быть, ты где-нибудь ударился головой? – Нет, – он трет глаз тыльной стороной ладони. – Нет, это... я... я на самом деле случайно вышел замуж за покойника в лесу, когда выходил из часовни. Между ними повисает долгое молчание. – Ты... – пристально смотрит Ренджун. – Ты что? Что ж, все идет совсем не так, как он хотел. – Ну, видишь ли, – начинает Донхек, нервно проводя рукой по волосам. – Я практиковал свои клятвы в лесу и надел кольцо, которое изначально предназначалось для тебя, на палец мертвеца. Только я думал, что это веточка, а не палец... – Как ты мог принять палец за веточку?! – Было темно! – защищается он, а затем вздыхает. – Я знаю, это прозвучит нелепо, но клятвы, которые я дал, были приняты законами мертвых, и труп ожил, чтобы утащить меня в загробную жизнь, и я был слишком потрясен, чтобы что-либо предпринять. И хотя я убежал, Марк все равно нашел меня и потащил вниз... – Марк? – Ренджун скептически приподнимает бровь. – Это его имя, – кивает Донхек. – Мы пытались выяснить, как добиться расторжения брака без моей смерти, и именно поэтому я не смог вернуться. Ренджун хмыкает: – Значит, ты больше не замужем? – На самом деле... – Донхек сглатывает, чувствуя себя неловко. – Я... мы все еще вместе. – Донхек, – Ренджун сжимает губы в тонкую равнодушную линию. – Тебе не нужно оправдываться, если ты не хочешь выходить за меня замуж. Понятно, что Ренджун ему не верит. Если бы Донхек не был в таком положении, ему бы тоже было трудно в это поверить. Но только потому, что это звучит немыслимо, не значит, что это неправда. Ренджун, не дожидаясь, пока Донхек что-нибудь скажет или хотя бы защитит себя, продолжает, нахмурившись: – Мой брак с мистером Со уже решен. Здесь нечего спасать, и, тем более, не нужно притворяться. – Ты... погоди? – Донхек отшатывается в удивлении при этих словах. – Мистер Со? Ты имеешь в виду вашего семейного адвоката, мистера Со? – Именно, – Ренджун уходит, чтобы снова сесть на скамейку. Его голос звучит более чем горько, когда он продолжает говорить. – Этот мистер Со. В последнюю минуту у нас не было выбора, и, конечно же, никто другой, такой богатый, как мистер Со, даже не мог сравниться с тобой. Мы точно не могли отменить свадьбу, даже если один из женихов сбежал! Не дай Бог, если сейчас что-нибудь случится с нашей репутацией! – Ренджун... – начинает Донхек, но он даже не знает, что сказать. – Я… я прошу прощения. – За что именно? – огрызается он. – Я не могу винить тебя за то, что ты хочешь убежать... – Я действительно не убегал, – пытается возразить Донхек, но Ренджуна уже не остановить. – Ты должен понять, что я тоже не хочу выходить за тебя замуж! – он вскидывает руки в воздух. – Моего мнения об этом браке, которого я не хотел, не спросили тоже, и все это происходит просто потому, что мы полностью обанкротились! Ты и твоя семья оказались бы в проигрышном положении в этой сделке, и я все равно чувствовал себя виноватым из-за этой дешевой манипуляции. Это было бы к лучшему, если бы все это было отменено, но я каким-то образом снова оказываюсь замужем за другим мужчиной! – Ты... – Донхек просто валится с ног от одного удара за другим. Он должен чувствовать себя преданным, даже использованным, но он даже не может заставить себя почувствовать это из-за неожиданности. – Ваша семья обанкротилась? – Боюсь, в сундуках нет ни монетки, – он закрывает лицо руками. – Боже, Донхек, мне так жаль, что я обманывал тебя все это время. Моя семья в отчаянии, а твоя была идеальным кандидатом, чтобы снова обрести богатство. Ваша деловая хватка неоспорима, и мои родители считали, что это было бы идеально, чтобы помочь нам стабилизировать и революционизировать все наши обанкротившиеся предприятия, если денег, которые вы можете предложить, будет недостаточно. Я не был согласен со своими родителями, но, хотя у меня были деловые навыки, нам не хватало ресурсов. Наша репутация была под угрозой, из-за этого мы не могли брать кредиты, и я должен был сделать это для них. Даже эта новая помолвка – для них. Мне так жаль. Это объясняло некачественное патрулирование вокруг поместья, отсутствие слуг в нем и его запущенный уход. Это объясняло терпимость Хуанов к поведению родителей Донхека, явно стремящихся к новым деньгам, столь же противоречивым, как и их отношение к ним, и объясняло собственную неспособность Ренджуна поделиться своими истинными чувствами с Донхеком в течение последних нескольких дней. Внезапно, несмотря на нечестность Ренджуна и тот факт, что он должен быть в ярости, Донхек обнаруживает, что впервые с момента их встречи по-настоящему понимает Ренджуна. Его тоже заставляли принимать решения, которые он не хотел, ради своих родителей, даря отсутствие реального выбора. Он не может винить его за это. Они больше похожи, чем Донхек изначально предполагал. Донхек тоже не хотел замуж, но у него нет реального выбора в этом, пока он жив. Возможно, это правильный выбор; возможно – только возможно – они смогут жить счастливо вместе, если признают свои обстоятельства, пообещают друг другу спасенную честность и свободу. Поэтому он проскальзывает на сиденье рядом с Ренджуном и задает ему вопрос, на который уже знает ответ: – Ты любишь мистера Со? Ренджун смотрит на него широко раскрытыми глазами, но он качает головой. – Конечно, нет. Еще несколько часов назад я был готов выйти за тебя замуж. – Тогда поженимся, мы поженимся, – подтверждает Донхек. – Ты только что сказал, что замужем, Донхек, – смеется Ренджун с сомнением. – Нужно ли мне напоминать тебе? История, которую ты мне только что рассказал? – Это была не сказка, Ренджун, но я дал обещание тебе и моей семье. Я никогда не собирался жениться на тебе из-за денег, которые ты мог бы мне предложить, просто из-за дружеского общения. То, что произошло в лесу, было ошибкой, – он закрывает глаза, лицо Марка мелькает за его веками, но он проглатывает необъяснимое чувство вины, поднимающееся к горлу. – Но и Марк, и я делаем все возможное, чтобы исправить то, что произошло. Он знает, что я собираюсь выйти за тебя, и он не будет удерживать меня, потому что не хочет, чтобы я умер. Если дойдет до этого, я выйду за тебя замуж сегодня, как бы фальшиво это ни было, пока ищу способ аннулировать мой брак с Марком, а затем снова выйду за тебя замуж, чтобы сделать его действительным, как только это будет решено. Никто не должен знать о ситуации с Марком. – Ты... –нижняя губа Ренджуна дрожит. Он симпатичный, такой симпатичный, и сердце Донхека не колотится – но, возможно, могло бы. – Зачем тебе... Ты сумасшедший, Ли Донхек. Я даже не могу поверить в твою историю, но, тем не менее, мое сердце тяготит это. Донхек протягивает ему руку. – Я знаю, ты сказал, что вообще не хочешь жениться, но я все равно спрошу. Ты хочешь выйти за меня замуж? Он задается вопросом, правильное ли это решение. Неужели он собирается дать пустое обещание, зная, что его ситуация с Марком может оказаться неразрешимой? – Даже если я просто воспользуюсь тобой? – удивляется Ренджун. – Даже если герцогство мало что может предложить, кроме титула? Но Марк может стать мимолетным воспоминанием на протяжении всей его жизни. Разве это неправильно, что он хочет обеспечить себе будущее, когда Марка не станет? – Да, – он позволяет себе легкую улыбку. Он не может ограничивать себя и не может помешать Марку двигаться так, как он хочет. Для всей его семьи, для него самого, для Марка – это, должно быть, правильное решение. На лице Ренджуна отражается целый ряд противоречивых эмоций, пока на его лице не расцветает улыбка – И ты не сбежишь у алтаря? – Нет, – смеется он, и звук пронизывает все его тело, от макушки головы до онемевших замерзших ног. – Я обещаю, я не убегу. – Тогда я так и сделаю, – он кладет свою ладонь в руку Донхека. Донхек поднимает ее, чтобы нежно поцеловать тыльную сторону. Это рука человека, за которого он выйдет замуж (потому что тому, что у них с Марком, никогда не суждено было случиться), и это рука, которой он должен научиться дорожить. Так почему же все равно кажется, что наступает конец света?***
К тому времени, как Донхек возвращается домой, уже почти пять утра. Проскользнуть в особняк достаточно легко, но когда он поднимает руку, чтобы постучать в дверь комнаты, в которой прячется Марк, его сердце учащенно бьется. Нервозность захлестывает его так, что он не может даже понять, что происходит, но он заставляет себя постучаться дважды. Замок отпирается с тихим щелчком, который эхом разносится по коридору, и когда дверь открывается, Марк стоит в небольшом зазоре, прислонившись головой к деревянному краю двери. Он бросает один пристальный взгляд на Донхека, облизывающего свои сухие губы, на то, как он не может встретиться с ним взглядом, на то, как нервничают его пальцы, но все, что он говорит, это тихое: – Понятно… Шепот, произнесенный в этих словах, вызывает чувство стыда, захлестывающее Донхека, глаза устремляются навстречу Марку, но на его губах лишь едва заметная усмешка. – Марк... – Все прошло хорошо, не так ли? – медленно спрашивает он, раскрывает шире дверь, чтобы дать Донхеку возможность зайти. – Входи, мы же не хотим, чтобы кто-нибудь меня увидел. За тот час, что Донхека не было, Марк снял книги с полок и оставил их лежать открытыми на кровати, написав что-то на их страницах. На небольшом столе лежат дневники, исписанные похожим почерком, а на его комоде лежат мятые листы бумаги – письма, которые никогда не видели дневного света, настолько хорошо сохранившиеся, что Донхек не поверил бы, что с тех пор, как они были написаны, прошло четыре года или больше. Комната была обыскана, Марк явно намеревался что-то найти, но было неясно, была ли достигнута его цель или нет. – Я встретился с Ренджуном, – говорит Донхек, стоя у входа в комнату даже после того, как за ним закрылась дверь. Внезапно такое вторжение в личное пространство Марка кажется нарушением, хотя теперь это комната в его доме. – Подарил ему цветы, как ты и сказал. – Хорошо, – Марк возвращается к своим письмам на комоде, пролистывая их, как будто они гораздо интереснее, чем все, что может сказать Донхек. – Мы... – он сглатывает. Почему слова так трудно произнести? – Мы решили пожениться. Это заставляет Марка сделать паузу, крепче сжимая бумагу в своих руках, но даже сейчас он не поворачивается к нему лицом. Донхек наблюдает за ним, затаив дыхание, неуверенный в том, что он собирается сказать, в том, как он отреагирует, и он не может заставить себя спросить, почему это так важно для него. – Ну, – говорит Марк через мгновение, с его губ срывается пустой смешок. Его плечи наклонены вперед, как будто он пытается защититься. – Это то, для чего мы здесь. Ты получил то, что хотел. Поздравляю. Слова пустым эхом отдаются в его ушах и оставляют отвратительный привкус во рту. Внезапно Донхеку хочется подойти к нему, схватить его за испорченное кружево на плече и спросить, почему он не может искренне улыбнуться, сказать поздравления и сделать так, чтобы Донхек был счастлив это слышать, почему он должен был пойти и все так усложнить для него. Но разочарование проходит так же быстро, как и вспыхивает, и он направляется к столу, не потрудившись ответить. – Каким ты был в детстве? – спрашивает он вместо этого, проводя пальцами по покрытым пылью ежедневникам в кожаных переплетах. – Я могу представить, как ты сидишь здесь, знаешь, залитый золотистым солнечным светом, с чернилами на кончиках пальцев. – Я был счастливым ребенком, – говорит Марк после паузы. Он подходит и встает позади Донхека, его чуть более высокая и крупная фигура прикрывает его, и костлявая рука тянется вокруг него, чтобы схватить один из блокнотов. Свежая земля и хризантемы притупляют его чувства, дыхание сбивается, от этого у него кружится голова. Это сладкий аромат, от которого у него во рту становится ватно, и он слишком хорошо осознает близость Марка. – У меня нет ни одного воспоминания из детства, в котором не было бы смеха. Я все время рассказывал истории своим родителям, играл со слугами в саду. Этот дом был моим раем, даже если у него были свои ограничения. Я был… счастлив. До того момента, как я умер. Донхек оглядывается через плечо, привлеченный запахом. Лицо Марка всего в нескольких дюймах от его, и Донхек тонет в бездне его глаз, острой форме носа, фиолетовом оттенке его тонких губ, линии его сильной челюсти, изгибе шеи. Донхек поймал себя на том, что хочет снова прижаться к нему, быть еще ближе. Но затем Марк сглатывает, кадык медленно двигается, взгляд опускается, и он отходит от Донхека. Ни один из них не хочет обсуждать этот момент. – Ты меня расстраиваешь, – говорит ему тогда Донхек, не в силах продолжать смотреть на него, сердце колотится так громко, что он слышит это в ушах. – Ты мог бы быть счастлив сейчас, Марк. Так счастлив, если бы ты попытался. – Не говори мне, что я должен чувствовать, – выдыхает Марк. Донхек чувствует его взгляд на своем лице. – Тем более, если ты сам не обладаешь совершенным контролем над своими собственными эмоциями и желаниями. Я стараюсь изо всех сил, и этого должно быть достаточно. – Конечно, это так, – Донхек закрывает глаза, выдыхая. – Это так, прости. – ...Мне жаль, что я расстраиваю тебя, – Марк будто и не обижен больше, и на его лице появляется едва заметная веселая улыбка. – В этом твое очарование, - отвечает Донхек, печально качая головой и садясь за стол. – Ты нашел что-нибудь полезное? – Вообще-то, письмо от моих родителей, – Марк указывает на комод. Грустно пожав плечами, он добавляет, - Они прощают меня за то, что произошло, но они сказали, что им было слишком трудно жить здесь без меня. Они взяли несколько вещей, но большую часть оставили, потому что это было больно. Он садится на край кровати. – Полагаю, по крайней мере, теперь я знаю, что мое последнее желание не связано с моими родителями. – Как ты можешь быть уверен? – Донхек прикусывает внутреннюю сторону своей щеки. – А что, если это что-то вроде визита к ним? – Я просто... – Марк качает головой. – У меня есть предчувствие, но у меня нет других зацепок. – Понимаю, – вздыхает Донхек. – Марк, если твое последнее желание – действительно увидеть своих родителей, то после всего этого я лично приглашу твоих родителей повидаться с тобой. Хорошо? – Спасибо, – благодарно кивает Марк. Донхек наблюдает, как он проводит ногтем по обнаженной кости своей левой руки. – Как все прошло с Ренджуном? Он был очень зол? – Меня не было почти целых два дня, – вздыхает Донхек. – Он был расстроен, потому что должен был выйти замуж за другого мужчину, но так как я вернулся, я предложил ему вернуться к первоначальному плану, как-то так. – О, – Марк удивленно моргает. – Ты выходишь замуж сегодня? – Будет ли это... – Донхек не может заставить себя снова посмотреть ему в глаза. – Является ли это нарушением наших… ты знаешь? – Твой брак с Ренджуном технически будет недействительным, – объясняет Марк как ни в чем не бывало, даже если он стал немного тише. – Поскольку мы… как только я двинусь дальше, вы более чем можете подтвердить эту связь. Это действительно не должно стать большой проблемой, пока вовлеченные стороны... согласны. – Так и есть, – говорит Донхек в подтверждение, но в конце его тон звучит неуверенно даже для него самого. – Да, – Марк встает, чтобы убрать беспорядок, который он устроил. – Конечно. – Верно, – нерешительно соглашается Донхек. – А что насчет другого мужчины? – спрашивает Марк, убирая еще одну книгу в шкаф. – Как ты думаешь, он согласится отступить? В конце концов, Хуан Ренджун – наследник герцогства. – Он их семейный адвокат, так что я уверен, что все будет хорошо, – пожимает плечами Донхек. – Хотя, я лично никогда не разговаривал с Джонни Со... Он выпрыгивает из своей кожи, когда книга, которую Марк держит в руках, с громким стуком падает на пол. На лице парня запечатлен ужас, и он становится совершенно белым, как полотно, зрачки расширяются, а голос дрожит, когда он спрашивает: – С кем? – Марк? Что случилось? – Донхек встает в беспокойстве, подбегает к нему и поднимает книгу с пола, чтобы бросить ее обратно на кровать. Он сжимает дрожащие руки Марка в своих, и от их вида у него подскакивает адреналин. – Черт, кто-то мог услышать это... – Джонни Со? – переспрашивает Марк, прерывая его, чтобы вцепиться в рубашку Донхека тисками. – Высокий, мускулистый, где-то около двадцати восьми, этот Джонни Со? – Я… да? – Донхек чувствует себя потерянным. – Донхек, – его голос звучит так, будто он вот-вот потеряет сознание. – Донхек… Джонни тот, кто убил меня.***
"Ты не можешь позволить Ренджуну выйти за него замуж. Сделай что угодно, но защити его от Джонни". Отчаянные слова Марка эхом отдавались в голове Донхека с тех пор, как он их услышал, за несколько секунд до того, как ему пришлось выбежать из комнаты в свою собственную, потому что удивленный голос его матери кричал в коридоре, спрашивая, вернулся ли Донхек. Шум от падения книги привлек ее внимание. Вид слезящихся глаз Марка, когда за ним закрылась дверь, схватившегося за бок, как будто его снова ранили, обжег его сетчатку. Теперь, три часа спустя, он садится за стол для завтрака Хуанов, прямо напротив бледнолицего Ренджуна с темными кругами под глазами, которые красноречиво говорят о его усталости. Хуанам было отправлено экстренное уведомление с известием о его возвращении. Его мать даже не спросила, где он был, свирепо посмотрев на него и не дав шанса объясниться, потому что в настоящее время ей было на это наплевать. Контроль причиненного ущерба, по-видимому, был гораздо важнее. И вот они здесь сейчас. – Похоже, у мистера Ли, по крайней мере, хватило вежливости появиться в день свадьбы, – усмехается мать Ренджуна. На ее голове нет ни одного торчащего волоска, ни один драгоценный камень не назовешь неуместным на ее шее. Для семьи без денег они, безусловно, хороши в поддержании внешнего вида. – Где вы были? Мать Донхека не позволяет ему даже вставить слово: – За пределами герцогства произошла чрезвычайная ситуация, ему пришлось уехать, чтобы помочь. К сожалению, он не смог отправить письмо заранее, вы, конечно, понимаете? Он все равно хотел бы провести свадьбу, как и полагается. В конце концов, мистер Хуан – его жених. Донхек смотрит на Ренджуна, который лишь слабо улыбается ему. Ни один из них не знает наверняка, в какую сторону пойдет разговор, но логика подсказывает, что Ренджун выйдет за Донхека. Какое бы богатство Джонни ни мог предоставить семье Хуанов, оно, естественно, будет меньше, чем собственное наследство Донхека. Герцог и герцогиня обмениваются чопорным взглядом, сурово поджимая губы. Ни один из них не выглядит особенно счастливым – не то чтобы они когда-либо были счастливы, – но в конечном счете герцог усмехается: – Конечно, вы понимаете, как мы сейчас колеблемся. Может ли мистер Ли дать нам обещание, что придет к алтарю и скажет "да"? Вы доказали, что вполне можете рискнуть и сбежать. "Ты не можешь позволить Ренджуну выйти за него замуж". – Я готов сделать все, что вы пожелаете, чтобы доказать мою искренность, – обещает Донхек. – Очень хорошо, я рад слышать это от вас, – дьявольски улыбается герцог. – Я бы хотел, чтобы вы подписали документы, обещающие передать двадцать процентов вашего наследства Ренджуну, если вы сбежите. Я уверен, вы понимаете, что это позволит нам чувствовать себя в гораздо большей безопасности. Он чувствует, как его отец напрягается с одной стороны, в то время как его мать потрясенно ахает, и он сам едва может контролировать выражение своего лица. Это условие нелепо, как на него ни посмотришь. Это откровенный шантаж и вымогательство, и Донхек никогда бы не согласился на это в любой другой ситуации, особенно учитывая, что Донхек ничего не получит даже после женитьбы, кроме никчемного титула, который всегда будет принадлежать Ренджуну, а не ему. Но какой еще выбор есть у Донхека? Его родители хотят этого брака, и, как сказал Марк, Ренджуну нельзя позволить выйти замуж за Джонни. – Какое суровое наказание, – вмешивается Донхек, прежде чем его родители успевают что-либо сказать. – Действительно интересное условие. – Конечно, это не так уж много, о чем можно просить, – усмехается герцогиня. – Ваше наследство неизбежно станет частью поместья Хуан после вашего брака, мистер Ли, точно так же, как поместье Хуан будет в равной степени принадлежать как вам, так и его наследнику. Это есть в первоначальном брачном контракте. – Я понимаю, ваша светлость, особенно учитывая, что я едва не поставил под угрозу вашу репутацию, исчезнув так внезапно. Я просто благодарен, что мы даже можем сидеть здесь и вести этот разговор. – Донхек качает головой. – К счастью, я не собираюсь сбегать, так что это условие меня не беспокоит. Я с удовольствием подпишу поправку. – Донхек, – шепчет Ренджун, широко раскрыв глаза, как раз в тот момент, когда собственная мать Донхека предупреждающе щиплет его за бедро. Донхек не обращает на них никакого внимания. – Как прямолинейно, сынок, – комментирует отец Донхека, его тон неуверенный, а в глазах беспокойство. Немного поздновато для этого. – Если ты совершенно уверен, давайте продолжим. – Да, – кивает Донхек увереннее, чем он себя чувствует. – Отлично, – тем временем кивает герцог. – У меня было предчувствие, что вы согласитесь. Мистер Со оказал нам услугу, подготовив поправку заранее. Конечно, он сделал это, мрачно думает Донхек, когда герцог жестом приглашает служанку подойти, леди слегка наклоняется к нему, и он что-то шепчет ей. Через несколько мгновений дверь открывается, и в комнату входит адвокат семьи Хуан. Глаза Джонни Со сначала останавливаются на нем, прищурившись, и Донхек не будет отрицать, что его фигура пугает. Он высокий мужчина, мускулистый, как и описывал Марк, и его челюсть сжата в твердую линию, неулыбчивый, но он не выглядит сердитым из-за того, что якобы потерял свой шанс выйти замуж за Ренджуна. Он красив по всем меркам, но его вид только наполняет Донхека непонятной яростью. Это человек, который одурачил Марка, убил его, а затем похоронил в жалкой оболочке самого себя. Он никогда не сможет простить этого человека за то, что он сделал. И теперь, кто знает, каков его план с Ренджуном? Если Ренджун действительно так беден, как он рассказывает, Джонни должен знать об этом как их адвокат. Что он получит, выйдя за него замуж? Славу титула? С другой стороны, имение – это форма ликвидированных активов. Если бы он нашел способ продать его, у него было бы много денег. Но Ренджун никогда бы не согласился на это как наследник. Убьет ли он его, чтобы заполучить это? Сама мысль об этом ужасает. – Мистер Ли, – говорит Джонни, поприветствовав Хуанов. Он протягивает ему руку через стол для рукопожатия, на его лице появляется привычная очаровательная улыбка, в которую Донхек может понять, как Марк мог влюбиться, но это только еще больше бесит его, – Как приятно с вами познакомиться. Я думал, что вы уже и не появитесь. К счастью, теперь у нас есть контракт на предотвращение любых дальнейших исчезновений. Донхек гордится своей сдержанностью, поэтому он удерживает себя от совершения серьезного акта насилия. – Нелепо, как я мог вот так бросить своего милого жениха? – ухмыляется вместо этого Донхек, на мгновение сжимая его руку, прежде чем отпустить. – Спасибо вам за то, что вы тем временем выступили в качестве моего дублера. Ваша быстрая, но, в конечном счете, ненужная услуга была неизмерима. – Конечно, все, что угодно, для семьи Хуан, – улыбается Джонни приторно-сладко и понимающе. Все это притворство, и оно заставляет Донхека сжимать руки под столом. Этот человек умеет говорить гладко. Он – хамелеон. Именно так ему удалось найти свой путь к тому, где он сейчас находится в своей жизни. Донхек задается вопросом, действительно ли он настолько квалифицирован, чтобы быть юристом; являются ли деньги, которые он выставляет напоказ, просто результатом других афер, которые он провернул за эти годы, включая ту, которую он имел наглость сделать с Марком. – Вот документы, которые потребуют подписей обеих сторон. Почему бы мне не предложить вам всем по бокалу шампанского, чтобы отпраздновать это событие, пока вы читаете поправку и подписываете документ? – Да, действительно, почему бы нам не выпить по бокалу, – сухо перебивает отец Донхека, прежде чем пробормотать себе под нос, – Мне определенно нужно выпить. Герцог машет рукой, и тот же слуга приносит блюдо с бокалами и высокую бутылку шампанского. Джонни передает Донхеку тонкую пачку бумаг, продолжая брать напиток в руки. Пока Джонни медленно разливает жидкость по стаканам, Донхек обращает свое внимание на документ. Это именно то, что он себе представлял, поправка, которая добавляет этот пункт о заключении брака в случае несоблюдения остальной части первоначального контракта. Он читает его, убеждаясь, что ни одна из цифр не сбита, а затем подписывает бумаги, на которых выгравировано его имя, под ним пустая строка для имени Ренджуна. Он передает его своему жениху. – Мистер Ли, – привлекает его внимание герцогиня. Она глубоко хмурится, губы окрашены в темно-сливовый цвет. Донхек не помнит ни единого раза, когда она улыбалась с тех пор, как они встретились. – Теперь, когда вы дали это обещание, я очень надеюсь, что вы его сдержите. Я не хочу быть разочарованной еще раз. – Я прошу прощения за путаницу, ваша светлость, – скромно отвечает Донхек, прижимая руку к сердцу. Когда-то ему сказали, что у него невинное лицо; он воспользуется им, если понадобится. – Я намерен полностью исправить свои ошибки во время репетиции. На этот раз я вас не разочарую. В конце концов, я буду мужем Ренджуна. У слов неприятный привкус во рту, но никакого способа избавиться от него нет. Обычно Донхеку было бы наплевать на мнение этой женщины, но эта леди будет его тещей, и последнее, что ему нужно, – это вражда с родственниками на всю оставшуюся жизнь. – Да, – наконец, добавляет мать Донхека. – Мы позаботимся о том, чтобы на этот раз он правильно выучил все слова. В процедуре не будет никаких ошибок. – Тогда мы проведем свадьбу в соответствии с планом, – хлопает герцог, твердо положив руки на стол. – Мы ожидаем увидеть вас в часовне самое позднее к трем, так как свадьба состоится в четыре. – Мы успеем вовремя, – заверяет отец Донхека. – Пожалуйста, – подходит Джонни. Он обходит стол, раздавая каждому по бокалу. Он протягивает Донхеку его напиток с той же приторно-сладкой улыбкой, от которой Донхеку хочется выбить ему зубы. – Спасибо, – все равно говорит он. Месть Марка – его собственное дело, которое он должен совершить. До тех пор Донхек не раскроет свое прикрытие, независимо от того, насколько его бесит даже мимолетный взгляд на лицо Джонни. Они все чокаются бокалами, когда Джонни уходит, чтобы заверить контракт. Донхек незаметно качает головой, а затем делает большой глоток шампанского, игристый вкус оставляет горькое послевкусие. Оглядывая стол и спокойно попивая шампанское, даже под обеспокоенным взглядом своего жениха, он понимает, что хочет вернуться и проверить Марка.***
– Ты вернулся, – Марк сжимает его руки в тот момент, когда Донхек возвращается, прокрадываясь в комнату. Никто не заподозрит, что он здесь, и он всегда может убежать в библиотеку по соседству, если кто-нибудь придет искать. – Неужели ты… ты его видел? – Видел, – хмурится Донхек, сжимая руки в ответ. Изогнутые брови Марка приподнялись еще выше. – Сукин сын – он вел себя так, как будто все было нормально. Я хотел выбить ему зубы. – Ты ничего от этого не получишь, кроме синяков на костяшках пальцев, – ругается Марк, слегка проводя большим пальцем по тыльной стороне ладони. – Ты должен оставить его мне. – Он все еще приводит меня в ярость, но да, я знаю, что ты должен сам с ним поквитаться. – Донхек закатывает глаза, – Я не знаю, что ты нашел в этом человеке-хамелеоне. – Я был молод и невинен, и я верил в лучшее в людях, – Марк поднимает руку, чтобы надавить большим пальцем прямо между бровями, где скопились морщинки от напряжения, и осторожно гладит их. Донхек замолкает под этим жестом, позволяя вести себя к кровати, чтобы сесть. – Но родители Ренджуна приняли твое оправдание? Свадьба состоится? – Да, но при условии, что я подпишу контракт, обещающий не убегать, – вздыхает Донхек. – Я отдам двадцать процентов своего наследства, если не приду на собственную свадьбу. – Это шантаж! – яростно возражает Марк. – Все в порядке, – мягко перебивает Донхек, качая головой. Беспокойство Марка обоснованно, но не обязательно. – Я был тем, кто согласился принять любые условия, которые они выдвинули, чтобы убедиться, что свадьба состоится. – Ты так сильно хочешь выйти за него замуж? – усмехается Марк, снова вставая. Он складывает руки на груди и хмурится, встревоженный. – Донхек, я не понимаю, правда. Почему ты заходишь так далеко? Что ты получаешь от этого брака? Ты уже сказал, что все это в интересах Ренджуна. Ты ничего не выиграешь, так что, если бы эта свадьба сорвалась, и все обернулось к лучшему, разве твои родители, в конечном счете, не были бы счастливы, что ты не вышел за него замуж? – Я не хочу выходить за него замуж! – так же горячо отвечает Донхек в свою защиту. – Дело не в этом! Речь идет о чести и нашем месте в обществе. Если наши деньги и моя деловая хватка помогут герцогству встать на ноги, как верят родители Ренджуна, тогда мои родители получат честь титула без каких-либо проблем. Это то, чего они ждут от меня как от их сына, независимо от того, хочу я этого или нет! – Не пытайся убедить меня, что ты считаешь это правильным решением. Ты хочешь быть музыкантом, Донхек, я видел тебя в пабе. Ради Бога, ты был таким счастливым, каким я никогда тебя не видел! – Марк только сильнее хмурится. – Ты же знаешь, что у тебя здесь есть выбор! – Выбор? – Донхек насмешливо приподнимает бровь. Это уже несправедливо, все эти обстоятельства, и Донхек просто пытается сделать для всех все, что в его силах. Он дал обещания, которые должен сдержать. Марк думает, что он не будет счастлив, но он может быть счастлив! Может быть, не настолько счастлив, как если бы он выступал, но стабильная, респектабельная супружеская жизнь – не самое худшее, что он мог бы сделать. Почему он должен чувствовать себя ужасно из-за этого? – Такой же, как тот, который заставил тебя убежать? И чем это обернулось для тебя? В тот момент, когда слова слетают с его губ, у самого Донхека сводит живот. Это несправедливо и порочно, и ему не следовало этого говорить. Он ненавидит эту сторону себя, ту сторону, которая должна быть правильной в каждый момент, и когда он чувствует себя загнанным в угол, он знает, что может быть излишне резок в своих словах. И он ужасный, ужасный человек, раз говорит это, когда все, что Марк пытался сделать, это бороться за свое собственное счастье. То, как лицо Марка мгновенно вытягивается, выражение лица застывает, только усиливает уродливое чувство, разъедающее его изнутри. – Ты можешь говорить какие угодно жестокие вещи, Донхек, но я не жалею о том, что сбежал той ночью. Я беру на себя полную ответственность за свои действия, хотя бы потому, что знаю: то, что я сделал, было для моего собственного счастья, – шепчет он, в глазах бушует буря. Его руки крепче обхватывают себя, и на этот раз кажется, что он защищает себя от Донхека – и это ранит сильнее, чем что-либо еще. – Обстоятельства моей смерти были вне моего контроля, но, по крайней мере, я не буду заставлять себя играть в шарады. В моей смерти больше чести, чем в том, что ты пытаешься сделать ценой своего собственного счастья. – Прости, я прошу прощения, я не должен был этого говорить, – Донхек прижимает тыльную сторону ладоней к глазам, сгорбившись. Слова Марка бьют по каждому нерву в его теле, заставляя его инстинктивно бежать, вопреки каждой мысли, которая была у него с тех пор, как он согласился выйти замуж. В глубине души он знает, что Марк прав: все, что он делает, – это разыгрывает шарады, делая что-то для всех, а не для себя, но как он может сейчас отступить? Он не может. У него не осталось выбора. Он не может просто повернуться спиной к своим родителям. Несмотря на все их давление, он знает, что они любят его, даже если в большинстве случаев трудно в это поверить. К тому же, он любил их. И когда они попросили его стать наследником, они не навязывали ему это; он согласился на это добровольно, из любви и долга. Если он сейчас отступит, кем это его сделает? Что значит его слово, чего стоят его обещания, если он их не выполняет? – Но иногда счастье – это еще не все, Марк. – Возможно, – бормочет Марк, подходя к окну. Кружевные занавески задернуты, чтобы никто не мог поднять голову и заметить его в окне, и это создает барьер для того, чтобы видеть, что происходит снаружи. Это, на самом деле, не имеет значения; даже солнце не светит в такой день, как этот. Какой жалкий день, какой жалкий город, полный жалких маленьких людей, живущих жалкой жизнью. – Но это единственное, ради чего стоит жить. Донхек знает. Он очень хорошо все знает. Но сейчас он слишком далеко зашел в своем выборе. Даже если он столкнется с фактом, что он неправ, и он знает, что эта свадьба – это будущее – это не то, чего он действительно хочет, у него больше нет свободы выбирать. – Я не могу, Марк, – слова срываются с кончика его языка, вызывают комок в горле, который он, кажется, не может проглотить, сколько бы он ни пытался, глаза слезятся от усилий подавить эмоции, которые он больше не может скрыть. Рыдания, которые следуют за этим, разрывают все его существо, вырываясь из того, что кажется его душой, когда он закрывает глаза и плачет в кулак, как потерянный ребенок. – Я не могу. Рука скользит в его волосы, другая обнимает за плечи, и лицо Донхека мягко прижимается к холодным ключицам, успокаивающий аромат хризантем наполняет его чувства, когда он сжимает пальцами грубый хлопок. – Я знаю, – бормочет Марк ему в волосы. Это похоже на извинение. – С тобой все будет хорошо.***
– Я думаю, пора, – говорит Марк несколько минут спустя, когда Донхек не может заставить себя посмотреть на него и вместо этого прячет лицо между ладонями. – Пора? – Донхек в замешательстве вскидывает голову при этих словах, внезапно забывая о том, какими водянистыми кажутся его глаза или каким красным выглядит его лицо после плача. Марк тоже не смотрит на него, его взгляд сосредоточен на собственных руках, лежащих на коленях. – Для чего? – Для моей встречи с Джонни, – отвечает Марк, теребя пальцами концы своей рубашки. – Я откладывал это достаточно долго, ждал, пока ты вернешься, чтобы я мог попрощаться, но… это давно нужно было сделать, я больше не хочу быть обузой. – Ты не обуза, – яростно отвечает Донхек, беря Марка за руку. Остальная часть предложения всплывает у него в голове, и растущая паника на мгновение мешает ему думать. – И что ты имеешь в виду, говоря "попрощаться"? Я иду с тобой! – И что ты собираешься там делать? – Марк тихо смеется, и это так мило, что у Донхека перехватывает дыхание. Он поднимает глаза, чтобы взглянуть на него, мягко улыбаясь. – Я не знаю, – бормочет Донхек, чувствуя себя несколько наказанным. – Я... что если он что-нибудь сделает? – Что еще он может сделать? – Марк приподнимает бровь, его голос звучит чрезвычайно уверенно. – У меня есть преимущество в этой ситуации, ты знаешь, и я думал об этом все время, пока тебя не было. Мне нужно сделать этот шаг сейчас, чтобы ты мог спокойно выйти замуж за Ренджуна, и у Джонни не было шанса вмешаться в свадьбу. Я бы вообще ему не доверял. – Конечно, нет. – Донхек прикусывает нижнюю губу, вытирая следы того, как он выплакал все свое сердце. У него болит горло, и он чувствует себя измученным, но почему-то кажется, что слезы хотят появиться снова, судя по тугому узлу в груди. – Так... это все? Улыбка Марка тускнеет, он вздыхает. – Да, я полагаю. Донхеку кажется неправильным отпускать Марка, только не так. Он не может просто... исчезнуть, попрощавшись, чтобы его больше никогда не видели. Это неправильно. Особенно, когда Донхек не будет иметь понятия о том, что произошло. – Позволь мне пойти с тобой, – снова умоляет Донхек, в его голосе слышится настойчивость. – Я не хочу, чтобы ты был один, когда столкнешься с ним лицом к лицу. Это... это неправильно. И... пока мы все еще женаты, я твой муж. Я не хочу, чтобы ты делал это в одиночку. Он знает, что это первый раз, когда он сказал это, признал это. Он также знает, что слишком долго ждал, чтобы сказать это. Марк долго смотрит на него, сжав губы в тонкую линию в той же вечно нечитаемой манере, которая заставляет Донхека хотеть нажать на все его кнопки, чтобы раскрыть его секреты, уловить каждое маленькое подергивание в его микро-выражении и спросить, почему это произошло, любопытство переполняет его. Но разве Марк уже не все ему рассказал? Что еще он мог узнать сейчас? Но если так, то почему иногда его все еще так трудно прочитать? Донхек не удовлетворен и никогда не будет удовлетворен. Марк – это тот кладезь секретов, конца которому он никогда не найдет. Затравленные глаза другого парня завораживают его так, что он никогда не сможет объяснить, поэтому он просто храбро выдерживает этот взгляд – пока Марк, наконец, не качает головой со сдающимся смехом: – Ты такой упрямый, мой дорогой муж. Это причиняет боль где-то глубоко в его груди, там, где должно быть его увядающее сердце. Эта нежность, окрашенная печалью обстановки, причиняет боль. Он разрывается между желанием услышать это снова и желанием, чтобы он вообще этого не слышал. Это то, что чувствует Марк, услышав, как Донхек сказал это? Он такой эгоистичный, он такой эгоистичный, потому что он хочет знать, что сделал бы Марк, если бы он сказал это снова, если бы он услышал это снова, но он не должен – не только ради Марка, но и ради себя тоже. Тем не менее, он ничего не может с собой поделать – он такой эгоистичный, очень-очень эгоистичный – и поэтому он шепчет: – Мне жаль, что твой муж такой дурак. – По крайней мере, ты в курсе, – хихикает Марк, но его глаза несчастны. Донхеку плохо все сильнее, сердце горит, кажется, что его голова находится под водой. – К сожалению, в этом твое очарование.***
Донхек оставляет записку, в которой говорит, что пошел собирать цветы, чтобы позже подарить Ренджуну. Это глупое оправдание, но это не имеет значения. Его родители знают, что он не стал бы сбегать после подписания того контракта. Вокруг особняка царит суета, но им удается выскользнуть из дома без особых проблем, спасаясь от столкновения со слугами на парадной лестнице, а затем у входных ворот. К счастью, плавная речь Донхека отвлекает людей достаточно долго, чтобы Марк мог улизнуть. Определить, где находится Джонни, несложно: как и следовало ожидать, он заранее на месте проведения свадьбы для подготовки вместе с организатором. Донхек анонимно платит разносчику писем, чтобы тот передал Джонни записку, написанную Марком, в которой говорится: "Я знаю, что ты сделал с Марком четыре года назад. Иди и найди меня на том месте, где ты его похоронил, или я всем расскажу". Джонни в приступе паники кладет письмо в карман и, заикаясь, извиняется перед организатором свадьбы, прежде чем выбежать из часовни. Он направляется прямо к лесу, перебегая через каменный мост. Марк и Донхек неторопливо следуют за ним, в основном потому, что Донхек все еще не знает наверняка, как Марк собирается с ним поступить. – В идеале, – улыбается Марк. – Я бы хотел сделать все чисто. Ты ведь поговоришь с ним, правда? – ...Как именно ты собирался разобраться с ним, не запачкав руки, если бы меня здесь не было? – моргает Донхек. – О, конечно, у меня есть запасной план, – хлопает в ладоши Марк. – Но раз уж ты здесь, я уверен, что ты сможешь заговорить его до смерти. – Я чувствую, что я должен быть оскорблен. – Но это очаровательное умение, Донхек. – Не мог бы ты, пожалуйста, забыть уже про это? Марк смеется над ним, когда они подходят к опушке леса, но он держит его за руку в знак утешения. – Мы здесь. Ты готов? – Если ты готов, – Донхек сжимает его руку. – О, я взволнован, – Марк слегка пожимает плечами. – Я бы никогда не смог убить кого-то раньше, но я думаю, что смерть разогрела во мне это желание. – Я сойду с ума, – с невозмутимой откровенностью говорит Донхек. – Но ты заслуживаешь справедливости, так что я собираюсь закрыть на это глаза. – Ну же, не веди себя так, будто ты не умолял пойти со мной, – прищелкивает языком Марк, увлекая его в лес. – Давай, пошли же. В лесу всегда темно, независимо от времени суток. Во всем виноваты плотность лесных слоев и блуждающие лучи, пробивающиеся сквозь листву, они лишь будто целуют землю и дают мало света. Это тихая прогулка, так как их пункт назначения находится менее чем в десяти минутах ходьбы, и единственными звуками являются шум их шагов и тревожное дыхание Донхека. Марк намеренно заставляет Джонни предвидеть появление неизвестной угрозы, чтобы усилить его тревогу, и это довольно театральная идея. Он чувствует себя хищником, подкрадывающимся к своей добыче в середине охоты, и тот факт, что Марк буквально собирается убить его, только усугубляет это. Когда они подходят ближе, Марк останавливает его за запястье, шепча: – Что бы ты ни делал, не прикасайся к нему. А теперь иди! – Что?.. – он поворачивается, чтобы спросить Марка, но парень исчезает где-то в темноте позади него. – Марк? Серьезно? – Кто там?! – голос Джонни эхом отдается чуть впереди него, громкий и пытающийся звучать угрожающе. – Выходи, чтобы я мог тебя видеть! – Сейчас, сейчас, Джонни, – ухмыляется Донхек, шагая вперед, только лишь догадываясь, что нужно делать, и продолжая импровизировать, несмотря на отсутствие у Марка четких инструкций, кроме как "не трогай". – Расслабься, ладно? – Ли Донхек, – его брови взлетают вверх, он искренне удивлен, обнаружив его. – Что ты... как ты...?! – Я живу там, где раньше был дом Марка, если ты забыл, – блефует Донхек, выдерживая прищуренный взгляд Джонни с нейтральным выражением. Пришло время сделать то, что, по мнению Марка, у него получается лучше всего: очевидно, найти выход из ситуации. – И его родители были так добры, что оставили его вещи, когда переезжали много лет назад. Представь мое удивление, когда я прочитал его дневники, а потом узнал, что он был влюблен в человека по имени Джонни, который выглядит так же, как ты. – Его дневники? Мрачное выражение пересекает его лицо, еще более затемненное тенью высокой березы. Он стоит прямо рядом с могилой Марка. Цветы, которые Донхек положил несколько часов назад, отброшены в сторону, а верхние слои могилы осквернены. Искра ярости начинает зарождаться в Донхеке, когда он замечает грязь, покрывающую руки Джонни, явно копавшегося в земле, пока он не услышал Донхека несколько мгновений назад. Как он посмел? Неважно, что Марк не лежит там; это все равно его место упокоения, оно не предназначено для прикосновения окровавленных рук, таких как руки Джонни. – Да, его дневники, – издевается Донхек, чувствуя себя невероятно мстительным. – И не только его дневники, но и письма! Письма, в которых его просили встретиться здесь в полночь! Итак, я шел сюда, размышляя об этом мальчике, о котором с тех пор никто не слышал, тем более что я точно знал, что ты счастливо живешь незамужним и привязан к семье Хуан уже год. Я бы сказал, что ты будешь удивлен тем, что я нашел здесь, зарытым в землю, но мы оба знаем, что ты не будешь. – Ли, – голос Джонни звучит зловеще, но в Донхеке нет ни капли страха перед этим человеком. Конечно, он способен на убийство, но Донхек верит в Марка в тысячу раз больше, чем боится этого человека. Вместо этого внутри него кипит неподдельная ярость, кипящая с того момента, как Марк открыл ему правду. – Если ты знаешь, что для тебя будет лучше, ты заткнешься... – Забавно, ты действительно веришь, что сможешь остановить меня? – Донхек хихикает, звук, от которого у него самого по спине пробегают мурашки. Это даже не похоже на него самого. Внезапно, хотя он никогда не считал себя особенно жестоким, он обнаруживает, что понимает всех мужчин и женщин, которые стали убийцами ради мести за смерть своих близких. Он задается вопросом, каков его собственный переломный момент. – Скажи мне, разве ты не убил его? Разве ты не обманул его, просто чтобы украсть все его деньги для своей собственной выгоды? – Он был дураком, – лицо Джонни искажается, переходя от этого пустого взгляда к ухмылке чистого тщеславия. Донхек чувствует, как его собственное кровяное давление подскакивает при этих словах, мир на мгновение окрашивается в красный цвет в его глазах. На лице Джонни нет и следа раскаяния, не то чтобы Донхек ожидал чего-либо от всего этого фарса, но видя это перед собой, он чувствует тошноту в животе. Он не заслуживал Марка, ни на мгновение, черт возьми, он не заслуживает ничего, кроме самого страшного наказания. Даже смерть была бы слишком хороша для него. – Его было так легко обмануть, он был таким наивным и доверчивым. Несколько ласковых слов – и он уже был готов есть с моей с ладони. – Ты кусок дерьма, – выплевывает Донхек, сжимая руки в кулаки. Он так сильно хочет ударить его, но Марк недвусмысленно сказал не делать этого. Джонни закатывает глаза. – Ну же, Ли, не придавай этому большого значения. Прошло четыре года, и никому нет дела до какого-то мертвого ребенка. – Какого-то мертвого ребенка? – рычит Донхек, проходя дальше вглубь территории, указывая прямо на могилу. – Это человек, которого ты хладнокровно убил! Ты можешь и не знать, но мне не все равно! – Почему? – Джонни издевается, пиная цветы рядом с могилой. – Даже его родителям наплевать, иначе разве они не осмотрелись бы внимательнее? Донхек собирается убить его. – Ты... – Просто забудь о нем, – беззаботно улыбается Джонни. Он полностью расслаблен, когда просит Донхека, как будто они старые друзья. – Нет необходимости поднимать шум из-за вещей, которые произошли в прошлом, когда они такие незначительные. Ты должен просто сосредоточиться на своей собственной свадьбе, чтобы вы с Ренджуном могли жить счастливо вместе. Незначительные? Незначительные? Он может просто списать смерть Марка, как какую-то малозначительную вещь?! Взгляд Донхека скользит за спину Джонни, в темноту, скрывающую фигуру Марка. Слышит ли он его? О чем он думает, слыша эти слова из уст своего убийцы – из уст того, кого он когда-то любил? – Не делай вид, что тебя волнует моя свадьба с Ренджуном, – Донхек прищуривает глаза, сжимая челюсти. – Почему ты вообще хотел выйти за него замуж? Ты планировал убить его после так же, как ты сделал с Марком? – Как нелепо, – смеется мужчина, положив руки на талию. – Что я выиграю от этого? Ренджун вот-вот женится на первом же человеке с деньгами, а в обмен я получил бы лишь его титул. "Герцог Джон Со" отлично звучит, тебе не кажется? – И теперь, ты потерял этот титул из-за моего возвращения? – Донхек смеется. – Хочешь убить меня? – Вряд ли, я слишком умен, чтобы так рисковать, – Джонни поднимает руки в притворной капитуляции. – Я оставлю тебя и твою семью, новую и старую, в покое, пока этот маленький секрет, – он легонько пинает могилу, - Останется между нами двумя. – Ты действительно думаешь, что тебе сойдет с рук причинение вреда мне или моей семье? – усмехается Донхек, не в силах поверить в наглость этого человека. Странная улыбка появляется на его лице, оставляя Донхека в замешательстве. – О, поверь мне, я это знаю. – Ты не должен быть таким самоуверенным, – внезапно раздается мягкий голос Марка, выходящего из-за березы. Слова эхом разносятся по небольшому пространству, знакомые и легкие. Но лицо Джонни становится белее, чем у призрака, спина напрягается, когда он непонимающе смотрит на Донхека, явно узнав голос, но не в силах в это поверить. Донхек молча наблюдает, как Марк делает медленные шаги, чтобы подойти и встать позади Джонни, заложив руки за спину. Он ниже своего бывшего, но он идеального роста, чтобы наклониться к нему через плечо и насмешливо прошептать прямо на ухо: – Ты не поздороваешься? Прошли годы, Джонни. Напускная храбрость в его позе мгновенно исчезает при словах Марка, вместо этого глаза Джонни наполняются ужасом, руки дрожат, а слова не могут слететь с его губ. Он не понимает, что происходит. Марк кладет свою костлявую руку ему на плечо, Джонни подпрыгивает, а затем полностью застывает при виде этого скелета. – Тогда у тебя даже не хватило вежливости попрощаться, – беззаботно продолжает Марк, как будто рядом с ним нет пугающей фигуры опасного человека, съежившегося под его рукой. – Ты знаешь, я абсолютно ненавижу грубых людей, которые даже не могут найти в себе силы должным образом поприветствовать других. Глаза Джонни не отрываются от Донхека, на его лице написана обреченность. Он выглядит так, словно находится в двух секундах от того, чтобы умолять его что-нибудь сказать, вмешаться. Но он этого не сделает; он заслуживает того, что его ждет, и Донхек молчит, наблюдая за происходящим с немалым удовлетворением. – Тебе все еще нечего сказать? – Марк размышляет вслух. – Тогда, может быть, мы перейдем прямо к той части, где я убью тебя? – Как... – отчаянно бормочет Джонни, даже не пытаясь повернуться в страхе перед тем, что он увидит. Что было бы страшнее: Марк, который вернулся из мертвых, или Марк, который никогда по-настоящему не умирал? Вероятно, он мог бы легко сбросить руку Марка; Донхек не понаслышке знает, насколько хрупки его кости. Один рывок, и он потеряет руку. Но Джонни недостаточно храбр, чтобы проверить это. У него даже не хватает смелости обернуться. – Как ты... что за магия...?! – Я просто так по тебе скучал, – смеется Марк, но это совсем не похоже на то, что Донхек привык слышать. Это горький звук, наполненный болью. Больно просто слышать его, а еще больнее понимать его. – Ты должен присоединиться ко мне. Ты обещал мне, что мы поженимся, помнишь? А теперь Донхек говорит мне, что ты пытаешься выйти замуж за его жениха? Где твое уважение?! – Нет... – начинает Джонни. – Я... – Ах, – продолжает Марк, крепче сжимая плечо Джонни, удерживая его на месте. В его глазах пустота, мучительная грусть, которая никогда не покидает его. – Но у тебя его никогда не было, не так ли? Ты обманул меня и играл с моими чувствами, а потом убил меня. Ты жалкий лжец, Джон Со, и худший из людей. Ты думаешь, что заслуживаешь быть герцогом? – Марк смеется, издавая презрительный звук. – Нет, чего ты заслуживаешь, так это ада – и ты его получишь, уверяю тебя. Никто не может избежать последствий своих грехов. – Ты не можешь убить меня! – вскрикивает Джонни, начиная извиваться в хватке Марка. – Ты прав, я не могу, – губы Марка тут же кривятся в острой улыбке. Появляется его другая рука, и он вкладывает незнакомый нож в руку Джонни. Где он это нашел? Неужели он носил его с собой все это время? Как бы то ни было, Джонни замирает при виде этого. – Мертвые не могут убить живых. Но ты знаешь, кто может? Донхек с удивлением наблюдает, как Марк обхватывает пальцы Джонни смертельной хваткой, крепко сжимая рукоятку ножа. Он не дает Джонни времени среагировать, оттягивая его назад, чтобы глубоко погрузить оружие в живот Джонни и вывернуть. Мужчина издает пронзительный, леденящий кровь вопль, красная жидкость извергается вокруг ножа и на его руки, когда Марк отпускает его со сдержанным хмурым выражением на лице. Джонни резко оборачивается, впервые осмеливаясь посмотреть Марку в глаза, невероятная боль толкает его на запоздалые действия. Он вытаскивает нож из своего бока, прямо там, где он когда-то ударил Марка в живот, тяжело дыша, когда кровь хлещет из него все сильнее, и направляет оружие в сторону Марка. – Я убью тебя! – Ты уже сделал это, – напоминает ему Марк. – И, похоже, ты также покончил с собой. – Я не... – Джонни прижимает руку к боку, жалкая попытка остановить кровотечение. Его слова прерываются резкими вдохами. – Я не пойду ко дну вот так! Ты пойдешь со мной! Он бросается на Марка с яростным криком, пытаясь схватить его за плечо, чтобы еще раз ударить в живот. Донхек кричит в приступе страха, но Марк просто смеется над всем этим. Джонни слишком ранен, чтобы выполнить угрозу, он спотыкается на ногах и морщится от боли, вынужденный остановиться. – Это не сработает, – Марк прищелкивает языком, отступая назад и приподнимая бровь. – Для тебя все кончено, Джонни. Ты проиграл. – О нет, – улыбка Джонни становится маниакальной, даже когда он падает на колени, кровь обильно льется из раны. – Возможно, ты ранил меня, но я так легко не сдамся. Ты думаешь, я позволю тебе жить счастливо после смерти? У Донхека не будет ни одной мирной супружеской ночи с Ренджуном, я обещаю тебе это, бедный жалкий дурак. – Оставь его в покое, – предупреждает его Марк, подходя и свирепо глядя на него сверху вниз. – Иначе что? – смеется Джонни, кашляя кровью. Он наклоняется вперед и опирается на ладони, улыбаясь Марку сквозь окровавленные зубы, прогнившие насквозь. – Ты убьешь меня? – О, есть много способов помучить тебя в загробной жизни, я обещаю тебе это, – угрожает ему Марк, темнота на его лице заставляет Донхека затаить дыхание. Марк никогда не казался Донхеку жестоким. Даже сейчас он сам ничего не делает, чтобы облегчить боль Джонни, хотя это в его силах. Но один этот взгляд обещает пытку, на которую Донхек не думал, что Марк способен. – Бедный Марк, – усмехается Джонни, несмотря на это, наслаждаясь своими последними мгновениями. Его руки теряют силу, он падает на землю, но ему все еще удается издевательски рассмеяться. – Ты влюблен в него, не так ли? Какая жалость! Ты просто обречен на ложную любовь – жалкую и невзаимную, в жизни и в смерти. Это задевает Донхека за живое, он делает три шага вперед. – Ты абсолютный гребаный...! Но сверкающие глаза Марка устремляются в его сторону, и этот взгляд заставляет его замолчать с плотно сжатым ртом. Во взгляде есть просьба, мольба о том, чтобы он остался там, где он есть, не вмешивался, и поэтому он уступает, возвращаясь на свое место у березы. Затем Марк поворачивается обратно к Джонни, который в полубессознательном состоянии лежит на земле, свернувшись калачиком. Донхек сжимает губы в тонкую линию, видя, как пустота возвращается в глаза Марка. Он выглядит усталым, уставшим от всего этого и, в конечном счете, несчастным. Почему? Донхек хочет обнять его, дать ему какое-то утешение. – Ты должен был жить лучшей жизнью, – говорит Марк в тишине, Джонни слишком бредит, чтобы быть в состоянии ответить сейчас. – Пусть любой Бог, который существует, помилует тебя, ибо мертвые этого не сделают. Проклятие. Или, возможно, благословение. Марк отходит от умирающей фигуры Джонни, направляясь к его могиле. Он ворошит землю своими разномастными руками, продолжая с того места, на котором остановился Джонни. Грязь была рыхлой с того момента, как Марк впервые проснулся два дня назад, и она рассыпается под руками Марка, пока не остается достаточно места, чтобы он мог снова лечь в нее. Но он вылезает, волоча за собой тело Джонни с остекленевшими глазами и оставляя за собой алый след, кладет его в могилу. Донхек понимает, что он собирается похоронить его наполовину живым. Так же, как Джонни поступил с ним. – Не надо, – Марк даже не смотрит на него, когда Донхек делает шаг вперед, чтобы помочь ему засыпать землю обратно в могилу. – Я же сказал тебе, что не хочу, чтобы твои руки касались этого. – Я могу помочь, – настаивает он. – Твои руки чисты, даже если ты видел весь этот инцидент, – заявляет Марк твердо и упрямо. – Ты должен оставить их такими. Тебе еще есть ради чего жить. И поэтому Донхек спокойно наблюдает, как грязь медленно блокирует дыхание Джонни, нож зарывается вместе с ним, слой за слоем засыпается обратно в могилу, пока не сравняется с землей вокруг него. Марк оставляет на нем одну-единственную хризантему, безмолвно помолившись с закрытыми глазами и со сложенными друг к другу пальцами. Когда он, наконец, поворачивается к Донхеку, на его скулах пятна грязи, и он выглядит еще более растрепанным, чем когда впервые появился перед ним в таком виде, только что вышедший из могилы, чтобы утащить своего невольного мужа в Страну Мертвых. –Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть, – вздыхает Марк устало, как будто на его плечи легла тысяча нош. Он выглядит так, словно собирается взять Донхека за руки, но потом вспоминает, как выглядят его собственные, и поэтому возвращает их обратно к себе. У Донхека болит грудь, он чувствует, будто Марк отрекается от себя. – Вот почему я не хотел, чтобы ты шел со мной. – Он это заслужил, – качает головой Донхек. Сглотнув, он подходит ближе, пытаясь встретиться взглядом с Марком. – Ты не монстр, Марк. – Может быть. – неуверенная улыбка. – Спасибо. – За что? – Донхек прикусывает губу, хмуря брови. – За то, что сказал это, – шепчет Марк. – За то, что ты здесь, со мной, несмотря ни на что. За... за последние два дня, даже если ты этого не хотел. – Ты дурак, – Донхеку снова хочется плакать, он стискивает зубы и перебарывает себя. Он уходит. Марк уходит, и это причиняет боль. Это происходит слишком быстро. – Ну и что с того, что все началось неправильно? Я рад, что познакомился с тобой, Марк, я бы не променял это ни на что на свете. Тебе не нужно благодарить меня за это. – Я тоже рад, что встретил тебя, – смеется Марк, но смех получается водянистым, натянутым, и невозможно понять, грустный он или радостный. – Ты сделал мои последние дни счастливее, чем я когда-либо ожидал, Донхек. – Заткнись, – Донхек прикрывает свой рот, пытаясь подавить рыдание. – Ты говоришь это так, как будто собираешься исчезнуть. Это было твое последнее желание? Правда? – Да, это оно, – мерцают глаза Марка, все еще такие непроницаемые. Донхек хочет больше времени. Он хочет вечности. – Спасибо тебе за то, что помог мне выполнить его. – Тогда почему у тебя такой грустный голос? – требует Донхек, глядя на него полными слез глазами. – Ты... Я хотел, чтобы ты улыбнулся, Марк. – Я счастлив, моя душа довольна, но у меня осталось так мало времени, – Марк наклоняет голову, горько-сладкая улыбка освещает его красивое лицо. Донхеку так сильно хочется протянуть руку и провести большим пальцем по его щекам. – А как я могу улыбаться, если мой муж плачет? – Кого волнует, что я плачу? – бормочет Донхек, сердито потирая собственные щеки. Он разочарован в себе. В Марке. В несправедливости этой ситуации. Как он может хотеть всего этого? Когда же его эгоизму придет конец? И почему это должно так закончиться для Марка? – Я всегда плачу. Ты должен улыбаться, если ты счастлив. Почему так важно, как я себя чувствую? – Потому что ты напомнил мне о том, каково это – быть живым, – вместо этого отвечает Марк. У Донхека перехватывает дыхание, когда слова эхом отдаются в тишине между ними, сердце грохочет в груди. Марк подходит к нему ближе и, наконец, берет его за щеку, чтобы вытереть стекающие по ней струйки воды. Кажется, он так легко понимает Донхека, что у него перехватывает дыхание, как будто ему это нужно больше, чем Донхеку. – Я знаю, почему ты плачешь, Донхек, но я не хочу, чтобы ты плакал из-за меня, потому что ты напомнил мне, как дышать, и это больше, чем я могу просить. Конец – это не всегда прощание. Слова на вкус, как вата, у него во рту. – Но ты пойдешь дальше. – Да. – Марк отпускает его, это недостижимая мечта. Донхек уже скучает по нему, интуитивно, непостижимо. – Когда-нибудь мы встретимся снова, Донхек, и ты должен позаботиться о себе до тех пор. Но ты же знаешь, что теперь свободен от цепей этого брака, не так ли? Ты свободный человек. И когда Марк вкладывает простое обручальное кольцо обратно в руку Донхека, оно поблескивает в слабом свете, Донхека поражает ужасающее, душераздирающее осознание того, что он любит его. Но он не может этого сказать; уже слишком поздно. – Марк, – шепчет он, умоляет, хватаясь за хлопковую рубашку Марка. – Не уходи. – Прости, – Марк мягко улыбается в последний раз, запечатлевая холодный целомудренный поцелуй на его лбу, заставляя Донхека дрожать, а затем исчезает вместе с дующим ветром, оставляя после себя только одну хризантему в руках Донхека в качестве воспоминания.***
Вернувшись в свою комнату, он находит свое письмо нетронутым. Он комкает его и бросает в камин. Языки пламени, пожирающие его, прожигают его сетчатку, пятна танцуют в его глазах, когда он отводит взгляд. Это раздражает, но это отвлекает от пустынного одиночества, которое причиняет еще больше боли. Вес медного ключа в его кармане очень велик. Он не знает, что с ним делать, и задается вопросом, сможет ли он когда-нибудь войти в ту запертую комнату дальше по коридору, не вспомнив ее владельца. Грустная улыбка в который раз мелькает в его сознании, и он вздрагивает, охваченный тоской. Он любит Марка. Любит? Любил? Он не знает, что сказать, когда у него едва было время переварить это. – Отличное время, Ли, – он опускается на кровать, обхватив голову руками. Это была его идея. Он был тем, кто заставил Марка двигаться дальше, хотел он этого сам или нет. Он мог бы счастливо жить с ним в Стране Мертвых, пока тот сам не умрет. Почему он должен был… – Что ты делаешь?! – дверь с грохотом распахивается, и его мать врывается внутрь. – Ты уже пообедал? Полдень прошел, и я не допущу, чтобы ты пропустил обед только для того, чтобы упасть в обморок у алтаря, Ли Донхек. Она тащит его за руку, торопя в столовую. Он заставляет себя молчать. Он не может позволить себе оплакивать человека, которого любит. Ему нужно готовиться к свадьбе.***
Горе – это трудно. Оно никого не ждет и никогда не просит разрешения построить дом в твоем сердце. Оно вторгается и занимает разум и душу, и оно вгрызается в тебя, пока ты не поддашься ему, пока оно не станет частью тебя. Донхек не может сосредоточиться на этой свадьбе. Он одет в безупречный черный костюм, предназначенный для того, чтобы соответствовать такому же белому Ренджуна, и это должен быть его самый запоминающийся момент. Сегодняшний день должен быть самым счастливым в его жизни – его жизнь пошла своим чередом, и он изо всех сил пытается собрать осколки, оставшиеся позади. Как сегодняшний день может быть для него самым счастливым, когда он самый печальный? Марк – это все, о чем он может думать, все, что он может помнить, все, чем он может дышать. То, как он улыбался, то, как он держал Донхека за руки, то, как он говорил "мой дорогой муж" с нежностью и раздражением, то, как он обещал дать ему ту жизнь, которую он хотел, – эти воспоминания сидят и проявляются в каждый момент, который застает его врасплох. Это делает его вялым, бессловесным. Марионетка, которую принудили показывать счастливые эмоции. Кто-то мог бы подумать, что он наряжается для похорон – так оно и есть. В глубине души он сейчас там. Родители везут его в часовню в экипаже, и это событие соответствует постоянной нудной погоде. На этот раз это отражает то, что он действительно чувствует. Никакое волнение его родителей не может вызвать искреннюю улыбку на его лице. Вместо этого он обнаруживает, что зол на них за решения, которые, как он убедил себя, когда-то были правильными ради них, но он задается вопросом, видят ли они вообще, насколько он несчастлив. Это не совсем их вина – он это знает. Донхек всегда был тем, кто решал эти вещи сам, но в кои-то веки он просто хочет быть расстроенным, злым из-за того, что его поставили в ситуацию, когда он чувствовал, что несмотря ни на что он должен выполнить то, о чем его просят. Боже, это так жалко. Он всегда знал, что это произойдет. Он с самого начала собирался выйти за Ренджуна. Марк никогда не должен был быть частью плана. И все же. И все же. Он так сильно хочет его вернуть, что у него внутри все горит. У него болит грудь. Он чувствует головокружение. Его отсутствие причиняет боль. И не важно, как сильно Донхек этого хочет, он никогда не получит его обратно. Он должен сосредоточиться на этой свадьбе, потому что это его будущее. То, которое он так хотел иметь, то, которое он выбрал. Когда они прибывают, часовня полна гостей, ожидающих их прибытия. Он узнает много лиц, некоторые из них из бизнеса, другие из дальней семьи, но заставлять себя улыбаться утомительно. Идти к алтарю сродни похоронному маршу с неправильными мыслями в голове. Он не может оценить красоту этого места, розы, которые должны были быть хризантемами, задерживаются в его сознании. Он подходит к алтарю, мысленно отстраненный, но под внимательным взглядом пастора делает все возможное, чтобы казаться сфокусированным. Часовня полна шепота и бормотания. Он чувствует на себе взгляды, оценивающие все, начиная с его внешности и заканчивая местоположением. Возможно, его рассеянность будет любезно воспринята аудиторией как понятная нервозность. Он слегка теребит свой воротник, горло сжато. Ему неудобно, и он надеется, что Ренджун скоро прибудет. Он хочет, чтобы это закончилось как можно скорее. Через несколько минут начинается свадебный марш, на этот раз Ренджун идет к алтарю. Его костюм ярко-белого цвета, соответствующий сиянию его улыбки. Донхек знает, что это тоже мираж, что Ренджун также разыгрывает спектакль. Но он по-прежнему выглядит прекрасно, радуясь тому, что может получить в день своей свадьбы – не то, чего он действительно желает, потому что тогда свадьбы вообще не было бы, но это лучше, чем худшее. Донхек должен чувствовать то же самое, но он не может, и когда Ренджун поднимается на алтарь, откидывая волосы со своего красивого лба, он чувствует вину за то, что не может разделить те же эмоции. Он должен быть счастлив разделить этот момент, но это не так. Это ужасно, что Ренджун стоит здесь с надеждами на посредственное, но благонамеренное будущее с ним, и все, о чем Донхек может думать, это о том, как сильно он хотел бы, чтобы перед ним стоял Марк. Он хотел бы выйти замуж за Марка, произнести свои клятвы, обещать свое будущее. Он хотел бы, чтобы это был Марк, которого он мог бы любить всю оставшуюся жизнь, быть счастливым с ним, не идя на компромиссы. Он хотел бы, чтобы Марк принадлежал ему. Но уже поздно. Марк уже принадлежал ему, пока Донхек не отпустил его. Шепча извинения, Марк, наверное, полагал, что он не нужен был Донхеку с самого начала – и теперь у Донхека никогда не будет другого шанса доказать обратное, сказать Марку, что он любит его больше всего на свете. Что два дня, которые он провел с ним, казались бесконечностью – и все же этого все еще слишком мало. Если бы он сам этого не испытал, то спросил бы: "Как, черт возьми, кто-то может влюбиться за два дня?" Но он это сделал и сожалеет, что ничего не сказал. Он сожалеет, что заставил Марка поступить именно так. Сердце Донхека болит, пылая и обжигая. Его грудь сжимается с каждым мгновением, но он игнорирует это, несмотря на румянец на коже. Он сам заварил эту кашу – ему и расхлебывать. Пастор начинает свою речь, призывая их начать свои клятвы. Донхек знает, что он должен идти первым, и он давно выучил свою речь наизусть. – Этой рукой я развею твои печали, – начинает он с небольшим количеством истинных эмоций. Он хотел бы сказать это Марку, даже когда смотрит в глаза Ренджуну. Он ужасный муж. Чувство вины разъедает его изнутри. – Твоя чаша никогда не опустеет, потому что я буду твоим вином. Этой свечой я освещу тебе путь во тьме. – он делает глубокий вдох, вытаскивая кольцо, которое было на руке Марка последние два дня. Слова не выходят, во рту невероятно сухо, но он заставляет себя произнести, - Этим кольцом… Я прошу тебя быть моим. Кольцо скользит по пальцу Ренджуна, и Донхеку кажется, что он плывет под водой. В голове звенит, в груди пустота. Он даже не слышит клятв Ренджуна, приглушенных и далеких. Но он улыбается, он улыбается до боли, потому что все равно все болит. Что ему еще осталось? – Вы можете поцеловаться, – говорит пастор, наконец, после того, как их "я согласен" были сказаны (слова слетают с его губ машинально), чтобы завершить церемонию. Теперь они были женаты во всех смыслах, но поцелуй должен был стать вишенкой на торте. Тем не менее, Донхек не хочет целовать своего нового мужа, его хватка на руках Ренджуна усиливается, а дыхание становится прерывистым. Звон становится громче, и, прежде чем он осознает это, он заваливается набок в отчаянной попытке глотнуть воздуха. Ренджун наклоняется, пытаясь помочь ему сохранить равновесие, но они оба падают, когда ноги Донхека теряют чувствительность. – Донхек?! – он слышит, как Ренджун и его родители кричат и зовут на помощь. Но он не может ответить им. Он слишком занят, задыхаясь, когда выкашливает кровь себе на ладони. Он не понимает, что происходит, только то, что он не может дышать, он теряет зрение и слух. Это мучительно, как будто что-то в его организме пыталось разорвать его изнутри. Такое чувство, что он умирает. Ах, думает он. Я умираю. – Позовите врача! – кричит кто-то, как раз в тот момент, когда он выплевывает еще больше крови. В поле его зрения появляется перепуганное лицо Ренджуна. Меня отравили, осознает он с поразительной ясностью. Когда это произошло? Кто это сделал? Ни у кого, кроме Джонни, не было мотива – а Джонни был мертв. Но в голове крутятся слова Джонни о том, что он точно знает, что Донхек может легко пострадать. О том, что ему может сойти с рук причинение вреда Донхеку так, что никто этого не заметит. Когда он это сделал? Он был так осторожен, чтобы держаться от него подальше – далеко, даже когда Марк убил его, так откуда же мог взяться яд? Шампанское. Почему? Был ли это план Джонни с самого начала? Убить Донхека, чтобы украсть Ренджуна, когда все деньги Донхека будут принадлежать его мужу? Неужели ему с самого начала было суждено умереть сегодня? – Рен... джун, – прохрипел он, закрывая глаза. У него запершило в горле. – Джонни... яд… шампанское. – Донхек, – умоляет его Ренджун, сжимая его слабую руку. Он звучит далеким, затерянным в какой-то бездне. – Пожалуйста… с тобой все будет хорошо! Ему хочется сдаться. Может быть, ему следует это сделать. В любом случае, бороться было не за что. Он устал. И Марка тоже давно нет. Когда последний вздох покидает его тело, он мечтает только о том, чтобы быть с Марком вечно, где бы он ни был.***
Когда Донхек просыпается, он лежит на холодном каменном полу. Он кашляет, скорее по привычке, чем по необходимости, а затем приподнимается на локтях. Он узнает это место. Высокие арочные окна, алтарь, ряды скамей – это и есть часовня. Только в ней не хватает всего колорита свадьбы, задуманной для него и Ренджуна. Именно тогда он замечает, что боли больше нет. Его грудь чувствует себя хорошо, горло еще лучше. Головная боль утихла. – Должно быть, я умер, – заключает Донхек, глядя на свои чистые руки. Почему еще он лежал бы на полу пустой часовни, а не на больничной койке, если не по этой причине? – В самом деле, – отвечает знакомый голос. – Тен! – удивленно произносит он. – Иди, присядь со мной. – мужчина подходит, чтобы помочь ему подняться, садясь рядом с ним на первую скамью перед алтарем. Они сидят тихо, пока Донхек переваривает тот факт, что он мертв. Над головой звонит колокол, за окнами часовни поют птицы. В самой часовне не слышно ни звука. Ни один из них не дышит, даже если грудь Донхека поднимается и опускается в привычном ритме. – Я мертв, не так ли? – Донхек опирается локтями на колени, низко склонив голову. Смерть по ощущениям ничем не отличается от жизни, но, возможно, ему нужно подождать, чтобы осознать это. – Да, – отвечает Тен, добавляя через мгновение: – Мне очень жаль. Он не может не спросить: – Ты знал, что это произойдет? – Джонни был полон решимости убить тебя, независимо от того, что произошло в ту ночь, когда ты вышел замуж за Марка, Донхек, – осторожно рассказывает Тен, глядя на него из-под капюшона. Им всегда было трудно встретиться взглядом. – Даже если бы ты не исчез, он бы каким-то образом убил тебя. Та поправка, которую вы подписали, была просто уловкой. Он нацелился на тебя гораздо раньше, а также держал яд наготове. Встреча с Марком только помогла убрать его с дороги до свадьбы, но, как ты, вероятно, уже понял, он отравил тебя. Я уже тогда говорил тебе, что в этом нет никакого смысла. – Понятно, – бормочет он. Трудно поверить, что кто-то охотился за его жизнью, почти невообразимо. Но он не может сказать, что удивлен. В конце концов, он подозревал это, и нечестная игра, безусловно, на стороне Джонни. – Ты, должно быть, расстроен, – беспечно продолжает Тен. – Ты так старался покинуть это место. – Я не расстроен, – говорит Донхек и понимает, что он говорит серьезно. На самом деле он чувствует облегчение. Тысяча нош свалилась с его плеч. – Я... это не здорово, что я умер, и мне жаль всех наверху, но… разве это неправильно для меня – чувствовать облегчение? Я плясал под дудку каждого, убежденный, что поступаю правильно. Но на самом деле я ничего этого не хотел, и что ж, я уверен, что Ренджун будет счастлив, что я оставил его вдовцом со всеми моими деньгами. И мои родители, в конце концов, перестанут оплакивать меня. – Конечно же, это не неправильно, – успокаивающе отвечает Тен. – Если это то, что ты чувствуешь, тогда позволь себе чувствовать это. Ты слишком долго отказывал себе в этом. – Я скучаю по Марку, – признается он, с трудом проглатывая слова. Трудно сказать то, за что он так глубоко держался в своем сознании, не в состоянии так долго выражать свои чувства. – Я так скучаю по нему, потому что я влюбился в него, и это так несправедливо с моей стороны цепляться за память о нем, когда я был тем, кто оттолкнул его. – Донхек, – начинает Тен, и его тон странно неуверенный. – Это не твоя вина. Кроме того, нет никакой необходимости мучить себя из-за этого. – Что ты имеешь в виду? – Донхек смотрит на него в замешательстве. Тен загадочно улыбается. – Подожди немного. Менее чем через пять минут двери часовни открываются, фигура Ченле входит в зал, громко обращаясь к Джемину позади него, утверждая, что мечи нельзя оставлять валяться без дела, независимо от того, можно ли их брать в церковь или нет. Остальное полностью заглушается другой фигурой, которая входит внутрь прямо за Джемином с до боли знакомым смехом. – Марк, – шепчет он, не веря своим глазам. Неужели это ложь? Глаза парня небрежно обводят часовню, застывая, когда они останавливаются на Донхеке. Его смех обрывается так резко, что Ченле и Джемин оборачиваются, чтобы понять, в чем дело, но когда они понимают, что Марк смотрит в этом направлении, они поворачиваются тоже. – Донхек? – зовет он, не веря, как и сам Донхек. Зрение Донхека полностью сужается, когда он слышит свое имя из этих губ. Ему нужно, чтобы он был рядом, чтобы знать, правда это или какой-то ужасный, жестокий розыгрыш. – Марк, – он встает, спеша по проходу, только для того, чтобы Марк встретил его на полпути. – Что... как ты?.. – Донхек, что ты здесь делаешь?! – Марк хватает его за лицо, баюкая его в своих руках, как что-то настолько драгоценное, что он едва может стоять, чтобы держать его. Донхек практически тает в его объятиях, когда он хватает Марка за рубашку, еще сильнее прижимая его лицо к своим грубым рукам. Он прямо перед ним, плотный и материализованный, все еще пахнущий кладбищенскими цветами, и это похоже на лихорадочный сон, даже когда все говорит ему, что это реальность. Его руки дрожат так же сильно, как он чувствует явную панику Марка. – Джонни отравил меня, но... – он сильнее сжимает ткань, отстраняется, чтобы положить руки на плечи Марка. – Как ты... что ты все еще здесь делаешь? – Джонни убил тебя? – его голос срывается, страдание настолько очевидно на его лице, что Донхеку приходится притянуть его в объятия, его рука скользит в мягкие полуночные локоны, когда он успокаивает его. – Нет, нет, все в порядке. На самом деле это не имеет значения. – Конечно, имеет, – шепчет он, голова падает на плечо Донхека, руки опускаются на его талию. – Ты хотел жить. – Я хочу тебя, – сглатывает Донхек. – Я сожалел о том, что отпустил тебя больше всего на свете, Марк. Я был несчастен, ты был прав. Может быть, я мог бы удовлетвориться шарадами, но я бы не был счастлив, не тогда, когда ты – источник моего счастья. – Донхек... – Марк не поднимает головы, его плечи трясутся. Слезы наворачиваются ему на шею, и он успокаивающе проводит рукой по спине Марка. – Прости, Боже, мне так жаль. – Тебе не за что извиняться, – успокаивает Донхек, прижимаясь губами к его голове. – Но почему ты здесь прямо сейчас? На это Марк отстраняется, вытирая глаза, хотя слезы, кажется, не останавливаются. – Я солгал. – Солгал? – После того, как я убил его, – он берет ладони Донхека в свои руки, теплые, как никогда. – Я сказал тебе, что мое последнее желание исполнилось. Донхек ободряюще кивает. – Но это было неправдой, – дрожит Марк. – Я понял это сразу же после того, как это произошло. Не пойми меня неправильно, это, конечно, было приятно, но это не было моим последним желанием. – Тогда... – Донхек не знает, что и думать. Хотел ли Марк избавиться от него? Неужели он совершенно неправильно истолковал ситуацию? Мысль об этом причиняет гораздо больше боли, чем мысль о том, что тебя отравят до смерти. – Почему ты солгал? – Я думал, что это было правильно, – шепчет он. Он выглядит пристыженным, отказываясь встречаться взглядом с Донхеком, и Донхек не может этого вынести. Все, чего Марк когда-либо желал, – это счастья Донхека, даже когда он этого не заслуживал. – Я думал, что с моим уходом твои отношения с Ренджуном будут проще. Ты хотел жить, Донхек, а я бы только потащил тебя вниз. – Ты ошибаешься, – ругает его Донхек, но он разочарован только в себе. – Ты ведь знаешь это? – Мы не смогли бы жить вместе, – вздыхает Марк. – И я... я понял, что моим последним желанием было любить кого-то и быть любимым им в ответ. Навсегда. Но у меня не могло быть этого с тобой – я бы встал на пути твоей жизни. Поэтому я солгал и вернулся. – Я люблю тебя, – прямо признается Донхек. Голова Марка резко поворачивается в его сторону, мертвое сердце Донхека колотится в груди. – Ты должен знать. И в отличие от тебя, я действительно знаю, каково мое последнее желание. Я просто хочу быть с тобой всегда, Марк. – Ты... – глаза Марка широко раскрыты, он теряет дар речи. Похоже, он ему не верит. – Ты любишь меня? Он дурак. Они оба дураки. – Конечно, да, – он смотрит в пол, пытаясь сдержать слезы. – Каждое мгновение после того, как ты ушел, причиняло мне боль, я не мог ясно мыслить. Я идиот, что не понял этого раньше. Я сожалел, что не рассказал тебе так много. – Я тоже тебя люблю, – расцветает улыбка Марка, хрупкая и трогательная. Это все, что Донхек хотел увидеть и услышать, с тех пор как Марк выскользнул из его рук. Эта прекрасная улыбка. Эти мягкие, безоружные слова. – Я так сильно люблю тебя, что не знал, что с собой делать, кроме как бежать. – Выходи за меня замуж, – говорит Донхек, чувствуя себя сияющим от счастья. Это было счастье, которое он должен был почувствовать сегодня, вместо того, чтобы страдать от мучительной печали, и он всегда найдет его в объятиях Марка. – Выходи за меня замуж, на этот раз по-настоящему. – Технически, – доносится из-за их спин голос Ченле, напоминая этим двоим, что у них есть аудитория. – Вы все еще замужем. Твой брак с Ренджуном по всем пунктам недействителен. – Тогда все равно выходи за меня снова, – Донхек поворачивается к Марку, уверенный и настойчивый. Он никогда еще не чувствовал себя таким решительным. – Ты действительно этого хочешь? – спрашивает Марк, глаза сверкают, голос тихий и веселый. Он очарователен. – Какая часть из "Я хочу Марка навсегда" тебе непонятна? – дразнится Донхек. – Давай снова поженимся, мой дорогой муж. – Повторюшка, – отчитывает его Марк, тыча в бок, но его ухмылки достаточно, чтобы утешить и подбодрить. – Ты поженишь нас? – спрашивает Донхек Тена, который наблюдает за ними со стороны с немалой нежностью. – Я провожу тебя к алтарю, Марк! – вызывается Ченле. – Полагаю, я могу быть зрителем, – предлагает Джемин, уже удобно устроившийся на своем месте на первой скамье. Донхек поворачивается обратно к Марку в дополнительной поддержке, полный надежды, такой чертовски радостный и ожидающий. – Ну? Марк наклоняется вперед, идеальные зубы скрыты за идеальной улыбкой, и быстро, легонько чмокает его в щеку, заставляя Донхека пошатнуться от восхищения. Озорной, довольный огонек в его глазах вызывает у Донхека желание прижать его к себе. – Как я мог сказать "нет" тому, кто так страстно просит моей руки?