***
Донхек задается вопросом, как незаметно сбежать отсюда и вернуться к каменному мосту. Может быть, это ключ; может быть, это какой-то портал. ...Или, может быть, это был тот сумасшедший вороний торнадо, который привел его сюда. Он все еще не понимает логики всего этого. – Еще тыквенного сока? – спрашивает бармен Джемин, прислоняясь бедром к стойке. У него широкая зубастая улыбка, которой Донхек абсолютно не доверяет. Очевидно (согласно словам Марка), в своей жизни он был врачом, и ему вынесли смертный приговор за то, что он кого-то отравил. Донхек не уверен, зачем давать работу бармена тому, кто отравил другого человека, но, вероятно, помогает то, что все здесь мертвы, так что вряд ли это что-то изменит. Кстати, об этом… – Так вот куда все попадают после смерти? – спрашивает Донхек вместо ответа, надеясь, что у него что-то получится, если он просто будет достаточно стараться. – Как вы все... стали одушевленными? Или ожили, если это вообще можно так назвать? Джемин смотрит на него пустым взглядом и ждет, эта пугающая улыбка была все еще приклеена к его лицу. Донхек молча пододвигает свой стакан вперед. – Конечно, – в конце концов, отвечает он глубоким голосом. Марк представил его как своего лучшего друга, а затем прошептал о том, как он умер почти восемь лет назад (естественно, Марк, в свою очередь, ничего не объяснил о себе). – Это древняя магия, которая сохраняет души, а не только тела. Но да, технически, в некотором смысле, мы живы. Донхек не совсем понимает, но кивает. Джемин что-то подмешивает в свой напиток, яркие жидкости, которые Донхек не подвергнет сомнению, потому что в этом мире все совершенно бессмысленно. Пламя в камине горит зеленым, скелеты пьют пиво, а пират (также известный как друг Марка Ченле) размахивает мечом. И еще – придется ли ему платить за эти напитки? – Загробная жизнь довольно скучна, – отмечает Донхек, пытаясь сохранить ровный тон. Он наблюдает за Марком, стоящим на балконе с пиратом, который толкает его локтем в бок и заключает в довольно агрессивные объятия. Тот же самый пират ранее предлагал (угрожал) убить Донхека, и он до сих пор не уверен, было это шуткой или нет, судя по косому взгляду, который он бросил на Марка. – Или, может быть, это ты скучный, – отвечает Джемин, все еще улыбаясь. – Я не... – возмущается Донхек, широко раскрыв глаза. – Я не скучный! – Тогда, возможно, это загробная жизнь, – усмехается Джемин, передавая стакан обратно Донхеку. – Кто знает? Донхеку решительно не нравится этот мертвец. – Марк упоминал о некоторых... – Донхек делает паузу, чтобы сделать небрежный глоток сладкого напитка. По крайней мере, это не ужасно. – Законах мертвых. Что это такое? – Ну, это довольно сложно, – начинает Джемин, передавая еще один напиток другому посетителю. Трудно встретиться с ним взглядом, даже если с каждым разом становится немного легче справляться. Смотреть на труп никогда не будет легко, но с ним, безусловно, гораздо проще обращаться без каких-либо гнилостных запахов. Джемин пахнет так же, как фруктовые сиропы, которые он смешивает, и это очень помогает, когда Донхек смотрит на его пол-скелетное лицо. Все, что находится ниже его носа, – это кости, в то время как верхняя половина его головы все еще имеет бледную кожу и темные волосы, тонкая линия между ними – гнилая, шелушащаяся граница. Верхняя часть его тела обнажает грудную клетку через разорванную часть его докторского костюма, и Донхек также не думает, что в штанах есть какая-то плоть. – Это правила, которым мы, мертвецы, должны следовать. У живых они тоже были, когда я был жив в последний раз. – Если это правила для мертвых, почему я должен им следовать? – указывает Донхек. – Я все еще жив. – Это очень хорошая мысль, – восклицает Джемин, хлопая один раз. – Очень даже отличное замечание! Донхек задается вопросом, действительно ли он получит какие-либо ответы от этого человека. – Итак...? – Итак, позволь мне сформулировать это так, – улыбка Джемина становится шире, когда он наклоняется ко Донхеку. Его глаза принимают безумный, хищный вид, когда он заставляет Донхека опрокинуться назад. – Ты бы поехал в другую страну и спросил, почему ты должен следовать их законам только потому, что ты иностранец? – Я... я полагаю, что нет? – Вот видишь, ты все понял! – Джемин снова откидывается назад и хлопает в ладоши. – И именно поэтому ты замужем за Марки. – Я... - этот человек сумасшедший. – Он имеет в виду, что я вышел замуж так, как это делают живые люди... – Марк садится на стул рядом с ним. – ...Я подчинился законам живых, и технически ты тоже принял мою клятву, выполняя законы мертвых. Это значит, что ты принял мертвого мужа. В клятвах, данных мертвым, есть сила, которую нельзя отменить, особенно когда это связано с последним желанием. Плюс, есть тот факт, что я не могу жить наверху, но ты здесь можешь, поскольку ты в конечном итоге тоже когда-нибудь очутишься тут. – Это не может быть правдой, – Донхек смотрит на него, на небрежную линию его плеч. Он не выглядит даже капельку обеспокоенным. – Марк, какого черта! – Но это правда, – пожимает он плечами, не встречаясь с ним взглядом. – Моим последним желанием было выйти замуж. Твое предложение – или твоя клятва – специально притянуло меня в мир живых, чтобы это произошло. Эти слова заставляют Донхека замолчать. Последним желанием Марка было выйти замуж? Сколько ему вообще было лет? Почему он умер, не успев выйти замуж? В его голове было так много вопросов об этом человеке – об этом мире, – но больше всего на свете ему хотелось покончить со всем этим и вернуться домой. Внезапно все это кажется утомительным. Он устал и сыт по горло всем этим: насильственным брак(ом)ами, тем, что его тащат в страну мертвых, отказом разводиться, отсутствием реальных ответов. Гнев закипает в нем, как будто он ждал выхода последние два года, о котором он даже не подозревал, и все это выплескивается наружу, когда его эмоции берут верх над ним. – Это и есть главная причина, по которой ты не отпускаешь меня? – требовательно говорит он, более чем немного разъяренный. – Ты хотел выйти замуж, а потом появился такой дурак, как я, и сделал так, чтобы это произошло? Ты больной!.. – Я мертвый, Донхек. Ты можешь злиться, можешь быть разочарованным, ты можешь быть каким тебе угодно, потому что у тебя все еще есть свобода быть кем-то. У тебя есть выбор, который дает жизнь. Между тем, я застрял... – его хватка на краю барной стойки усиливается, прежде чем он заканчивает, – Ты не мертв, и ты не знаешь, как тебе повезло. – Не мертв? – усмехается он, поднимаясь на ноги. – Если ты собираешься украсть ту жизнь, которую я мог бы иметь, я буду таким же. Он выбегает из паба, не оглядываясь.***
Страна мертвых, по иронии судьбы, кажется такой полной жизни, Донхек оказывается немного озадаченным. По дороге он был слишком напряжен, чтобы по-настоящему заметить, как красиво выглядела рыночная площадь, залитая лунным светом, каким чистым было небо, как созвездия неустанно мерцали на его полотне, словно маленькие бриллианты. Возможно, это было утешением для мертвых, что-то типа "имей что-нибудь лучше своей жалкой жизни". Это все еще оставляет горький привкус у него во рту. Во всем этом есть какое-то чарующее, волшебное притяжение, которое заставляет вас хотеть остаться. Донхек не хочет оставаться, но он может понять, почему кто-то может захотеть этого. В лучах утреннего солнца земля мертвых расцветет живостью, возвысится и освободится от груза ответственности живых. Рай для человека, желающего сбежать от реальности. Несмотря на все заявления Марка о том, что у него нет свободы выбора, ее, похоже, здесь предостаточно. Кажется, даже нет никакого наказания для виновных, разумеется, Джемин столкнулся бы с этим, так или иначе. Одно и то же для всех, застрявших в новой и улучшенной версии своих домов, отражении живого мира, но лучше. Он идет к каменному мосту, мимо часовни, которая, как он знает, ничем не сможет ему помочь, к тому месту, откуда он прибыл, и падает на колени, ошеломленный и подавленный. Как он вернется? Вернется ли он? Ему нужно объясниться перед родителями, которые ждут его уже несколько часов. Ему нужно объясниться перед Ренджуном, которого оставили у алтаря еще до свадьбы. У него гости и так много других людей, перед которыми еще необходимо объясниться, а он не может. Он не может. Раздается звук легчайших шагов, кто-то садится прямо за ним. Тихий голос Марка следует за движениями: – Мне жаль. Донхек молчит. Он не хочет с ним говорить, чтобы снова не дать волю своей ярости. – Прости, – продолжает он, несмотря на молчание Донхека, – Ты прав. Ты жив. Ты не должен быть здесь, пока еще не пришло твое время. Ты еще так много хочешь сделать – выйти замуж за Ренджуна, компанию своего отца, играть на пианино... – Откуда ты все это знаешь? – шепчет Донхек в шоке, гнев ненадолго утихает. – Знаешь, многие из нас следят за тем, что происходит наверху, – Марк пусто смеется. – Не обо всех и обо всем, просто о вещах, которые имеют значение. – Тогда почему ты знаешь обо мне? Наступает долгая минута молчания. – Ты переехал в мой дом, – говорит он, едва произнося слова. – Я присматривал за своими родителями, а потом они ушли, и появился ты. Я не могу покинуть этот маленький городок, я застрял из-за своего последнего желания. Это было не намеренно, и я никогда не ожидал, что что-то из этого произойдет, но знание о тебе, на самом деле, было не в моей власти. Донхеку требуется мгновение, чтобы переварить это. Ему должно быть жутко, что Марк знает все о его жизни, даже страшно, но Марк эквивалентен призраку, наблюдающему из другого мира, преследующему его старый дом. Может ли он действительно злиться из-за этого? – Как... как ты умер? – наконец, спрашивает Донхек, когда слова больше не кажутся липкими во рту. – Я должен был... – выдыхает Марк, как будто воспоминание об этом причиняет ему боль, и Донхеку приходит в голову, что это, вероятно, грубый вопрос, бесчувственный и бессердечный – задавать его мертвому человеку. Но жестокая потребность знать толкает его на то, чтобы заставить Марка ответить в любом случае. – Я должен был выйти замуж в тот день. Донхек сжимает губы в тонкую линию. – Что случилось? – Он предал меня, конечно же, – прерывисто смеется Марк, это абсолютно искаженный звук, как будто Марк провел часы – нет, годы – вспоминая тот день, обвиняя себя в произошедших событиях. Это ранило Донхека глубоко в нежные уголки его все еще бьющегося сердца, и он поймал себя на том, что больше никогда не хочет это слышать. – Он оставил тебя у алтаря? – шепчет Донхек, глядя на ветер, колышущий травинки там, где мост встречается с землей. Он пытается представить себе это: молодой Марк, одиноко ожидающий у алтаря, с опущенным лицом, когда он понимает, что человек, которого он любил, никогда не придет, а затем он умирает некоторое время спустя. Может быть, из-за самоубийства. Его сердце разрывается от этого, и он подведет здесь черту, не будет спрашивать больше подробностей. Некоторые вещи лучше оставить в секрете. Пламя гнева Донхека, в любом случае, давно погасло, и все, что осталось позади, – это сожаление. – Что-то в этом роде, – бормочет Марк еще тише, чем раньше. – Но это не имеет значения. Я был глуп. В этом есть какая-то ирония, учитывая их нынешние обстоятельства. Это делает воздух между ними тяжелым, но ни один, ни другой не прерывает эту тишину. – Мне жаль, что это случилось с тобой, – в конце концов, бормочет Донхек. Его сердце болит, чувство вины вызывает у него беспокойство. – Но я... я не могу быть твоим мужем. Я не могу отдать свою жизнь ради тебя, Марк. Я не тот, кого ты ищешь. Он задается вопросом, о чем думает Марк, как долго он, возможно, ждал кого-то только для того, чтобы ему снова сказали, что он им не нужен. Это заставляет его чувствовать себя еще более виноватым, и он отчаянно говорит себе, что это не его вина, что это происходит. Но, к его удивлению, Марк просто нежно прислоняется лбом к его спине и говорит: – Расскажи мне о нем. Пораженный – это единственный способ по-настоящему описать его, и Донхек закрывает глаза, чувствуя, как скручивается живот. По крайней мере, холод, проникающий в заднюю часть костюма, отвлекает его. – О нем? – О том, за кого ты выходишь замуж, – уточняет он. – Твой... Жених. Ему не нужно говорить это, чтобы пробел был заполнен тем, о чем они оба думают. Донхек сглатывает. Почему-то кажется неправильным называть его своим женихом прямо сейчас. Возможно, он и не думает о Марке как о своем муже, но Марк – он-то явно думает. – Ренджун? – Донхек нерешительно размышляет, положив подбородок на колени. На ум приходит его портрет, но он мало что о нем знает. – Я просто выхожу за него замуж через два... ну, теперь, я полагаю, через один день. Если они не думают, что я уже сбежал. – Ты любишь его? – Марк задает вопрос, но Донхек почему-то не может точно понять его тон, приглушенный тканью. – Нет, – честно отвечает он. – Я едва знаю этого человека. Но, может быть, однажды… Марк тихо мычит, его волосы щекочут шею Донхека сзади. – Тогда почему ты так отчаянно хочешь вернуться? Будет ли оно того стоить? – У меня есть обязательства, – говорит Донхек, задаваясь вопросом, насколько он сам в это верит. – К Ренджуну. К моим родителям. – Я понимаю, – Марк молчит, пока, наконец, не отодвигается. Он встает на ноги, и Донхек, как ни странно, обнаруживает, что ему не хватает источника холода. – Пойдем. – Что? Куда мы направляемся? – Донхек поднимается, чтобы встретиться взглядом с темными глазами Марка, этими бездонными омутами обсидиана, с трепещущей улыбкой на лице. Парень протягивает ему испачканную гнилью руку, и Донхек чувствует, как она дрожит, когда он говорит: – Тогда я помогу тебе попытаться выбраться отсюда.***
– И это все? – подозрительно спрашивает Донхек, когда Марк ведет его обратно на площадь. – Ты так легко сдаешься? В чем подвох? Час назад ты буквально бросал мне вызов. – Знаешь, для того, кто умоляет уйти, это звучит так, как будто ты хочешь остаться, – Марк одаривает его кривой усмешкой. – В любом случае, я не совсем безрассуден. Я просто не знаю, как исправить эту ситуацию. Нам придется поговорить со Старейшиной. Если кто-то знает, что делать, так это он. – Старейшина? – вторит Донхек. – Кто это? – Его последним желанием было узнать секреты смерти, – Марк складывает руки на груди, сгорбив плечи. – Или что-то в этом роде, во всяком случае. Как бы то ни было, он – самая старая душа, застрявшая здесь. Я не думаю, что он тоже знает, когда он умер, или кем он был, когда был еще жив. Обычно он зовется Теном, хотя я на самом деле не знаю, почему... – Что ты имеешь в виду под "застрявшим здесь"? – Донхек поднимает бровь. – Есть что-то даже после загробной жизни? – Конечно, – смеется Марк, прежде чем задумчиво прищуриться, глядя на него. Его губы озорно поджимаются, поддразнивая, когда он продолжает. – Но должен ли я действительно рассказывать это кому-то, кто все еще жив? – Ты не можешь держать это в секрете после того, как рассказал мне все! – протестует Донхек. – Сначала Джемин не давал мне никаких четких ответов, а теперь ты...! – Ты такой требовательный, дорогой муж, – тихо хихикает Марк, слова Донхека замирают на его губах. – Расслабься, я все знаю, прежде чем ты начнешь снова и снова говорить о том, что мы не замужем... – Я не собирался этого говорить, – бормочет Донхек, отводя взгляд. – Ты уже сказал, что это законно или что-то в этом роде. – Ах, теперь ты так запел? – смеется мужчина, слегка ударяя Донхека по плечу своей обнаженной костлявой рукой. Кости гремят от этого действия, и Марк быстро отдергивает руку, как будто его наказывают. – Прости. – Все в порядке, – Донхек сдерживает гримасу, чувствуя себя виноватым. На самом деле, Марк не виноват в том, что он мертв – или, может быть, так оно и есть, но он действительно не может держать зла на этого человека. – Хорошо, – Марк поджимает губы глубокого орхидейно-синего оттенка, и Донхек смотрит вниз на каменную дорожку. – В любом случае, в идеале души должны двигаться дальше после того, как их последние желания исполнятся. Возрождение, в большинстве случаев. Другие просто... исчезают? В любом случае, я считаю, что случай Тена уникальный. – А твое желание – это выйти замуж? – Донхек замирает на месте. На лице Марка появляется отстраненное выражение. Он поворачивается лицом к луне, призрачной в небе, и свет отражается от его переносицы, окутывая его кожу серебристым сиянием. Ее чистый голубой оттенок мерцает под лучами, глубоко во впадинах его щек, словно структура, вырезанная из алебастра. Уже не в первый раз Донхека поражает ощущение, что воздух вырывается из его легких, когда он смотрит на него. – Я так думал, – признается он, умоляюще глядя на Донхека грустными глазами. – Но я не двигаюсь дальше, и это может быть по разным причинам. Я не уверен. Мне нужно поговорить с Теном не меньше, чем тебе. – Ты хотел пойти дальше, – Донхек резко вдыхает, осознав это. – Все это случилось, потому что ты хотел двигаться дальше? – Я увидел шанс и воспользовался им, – кивает головой Марк, играя пальцами со свободным материалом белой рубашки, которая вся в пятнах грязи. Он не в порядке, и впервые Донхек чувствует тяжесть страха, которую Марк несет на себе. – Мне очень жаль… Я просто так устал от этого существования. Донхек даже не знает, что сказать. Он даже представить себе не может, что Марк чувствует, о чем думает. – Улыбнись, – говорит ему Марк, потянувшись к его щеке, но тут же останавливается. Его пальцы разжимаются, рука тянется назад, чтобы обхватить его собственную талию. Собираясь с духом. Защищая себя. Он поворачивается, чтобы продолжить идти. – Как только мы получим развод, ты будешь свободен от меня. Так что тебе не о чем беспокоиться. Донхек ненавидит, как отрезвляюще звучат эти слова, глядя на фигуру Марка сзади. У него широкие плечи, осанка такая прямая, что это может быть только результатом многолетних занятий дисциплиной и правилами приличия. За то короткое время, что Донхек знает его, Марк всегда был игривым – игривым, как ветер, дующий по пустым переулкам города в поисках души, которую можно пощекотать, ярким, как луна, которая окружает все его существо ореолом, сияние, которое создает игру теней за закрытыми глазами Донхека. Он будто недосягаем, в нескольких секундах от того, чтобы раствориться в лунном свете. Донхек сглатывает, спешит догнать его, внезапно чувствуя себя неловко. – Как ты мог не быть уверенным в том, какое твое последнее желание? – задает он вопрос вместо этого. – Большинство из нас не помнит свою смерть, не говоря уже о том, чего мы действительно желаем, – лицо Марка практически непроницаемо, когда он пожимает плечами. – Я предполагал, что мое желание будет таким, учитывая обстоятельства моей смерти. Последние желания сбываются… случаются гораздо реже, чем можно было бы ожидать. – Действительно? – Донхек прикусывает внутреннюю сторону своей щеки. – Я... это невероятно печально. – Вот почему легче просить об этом, когда ты лежишь на смертном одре, – Марк бросает на него тень ухмылки. – Живые могут так легко исполнить некоторые желания. Но не у всех есть шанс. – Ты... – Донхек пинает маленький камешек на тропинке, удивляясь, почему этот вопрос так трудно задать. – Я не знаю… пробовал выйти замуж здесь? За Джемина или кого-нибудь еще? – Нет, – Марк качает головой. Донхек хмурит брови. – Почему нет? Щеки Марка темнеют, болезненный румянец выдает его смущение. – Я никогда не был уверен, Донхек. И после того, что случилось, я был в полном беспорядке. Я даже не был уверен, действительно ли я готов выйти за кого-то замуж и не иметь потом с ним ничего общего... но затем появился ты, предлагая себя в мужья, и я подумал: "А что, если это сработает?" Мне просто жаль, что все закончилось не в твою пользу. ...Может быть, они оба дураки. – Ты знаешь, – говорит Донхек после паузы. Он начинает понимать, что злиться на действия и ситуации, которые оказываются вне его контроля, – пустая трата энергии. Вместо этого его внимание сосредотачивается на поведении Марка. – На самом деле, не похоже, что ты хочешь выйти замуж. Ты уверен, что это твое последнее желание? – Что еще это может быть? – шепчет Марк, но избегает взгляда Донхека. Прежде чем Донхек успевает надавить на него, чтобы получить ответы, они останавливаются перед высокими коваными железными воротами, на которых сидят вороны. Две статуи ворон покоятся на соседних колоннах, их остекленевшие глаза-бусинки заставляют его дрожать. – Мы здесь. – Где… именно здесь? – Донхек осторожно ступает за Марком, который довольно комфортно проходит мимо огромных ворот. – Это ведь не какой-то верховный город, правда? – Нет, – Марк ведет его по мощеной дорожке к тому, что выглядит как башня волшебника. Это невероятно высокая башня, древняя из-за ауры, которую она излучает, участки каменных стен обнажены ползучими лозами, пробивающимися так, как может по-настоящему претендовать только природа, башенки установлены на самом верху. Старейшина, кем бы он ни был, безусловно, оправдывают свою репутацию. – Это достопримечательность, характерная для страны мертвых. Она была здесь задолго до того, как я сам появился здесь. Может быть, его построил Тен; я никогда не удосуживался спросить. – Ты, должно быть, часто сюда приходишь, – сухо шутит он, но Марк только усмехается. – Вообще-то, довольно часто. Тен – хороший друг, когда он не занят тем, что является практически-всезнающим-Старейшиной-Мертвых. – И ты никогда не удосуживался задать ему несколько вопросов о себе? – Донхек откровенно осуждает его, насмешливо приподняв брови. Марк поднимает руки, защищаясь. – Слушай, он бы никогда не ответил, ясно? Он очень четко разделяют свои роли Старейшины и друга-Тена. – Ага, - фыркает Донхек, наслаждаясь тем, как Марк, кажется, искренне смущен обвинением. – И что заставляет тебя думать, что он ответит сейчас, гений? – Я предпочитаю думать, что сейчас у нас смягчающие обстоятельства. – Марк закатывает глаза, усмехаясь, прежде чем его улыбка становится немного более дразнящей. – И если это не удастся, я уверен, что ты мог бы воспользоваться своими щенячьими глазками, и он сдастся. У Донхека чуть не случился инсульт. – Какими щенячьими глазками? – Ты знаешь, какими, – продолжает он тоном, которому Донхек не доверяет. – Теми, которые ты пытался использовать на Джемине в баре, чтобы он ответил на твои вопросы. Абсолютная наглость обвинять его в подобном. Он чувствует, как горят его щеки. – Я этого не делал. – Нет? – Марк улыбается, немного мягко, немного скрытно. – Ну, нет так нет. – Ты говоришь совсем как Джемин, – жалуется он, слишком хорошо осознавая, что это звучит так, как будто он хнычет, вынужденная усмешка растягивает его собственные губы. – Прекрати это. – Прости, мой дорогой, – его голос звучит серьезно, а глаза нежны, когда он говорит это, несмотря на то, что он вовсе не имел это в виду. – Я был неправ, признаю. – Фу, ты такой надоедливый... – Ах, мои любимые молодожены! – звонкий голос раздается в нескольких футах от них, прерывая их спор. – Я так долго ждал. Добро пожаловать, добро пожаловать! Выпейте чашечку чая внутри. – Тен! – радостно восклицает Марк. – Отлично, ты дома. – Входите, входите, – машет он внутрь, приближаясь ко входу в башню. Донхек улучает момент, чтобы понаблюдать за ним. Королевские синие одежды, отделанные серебряным кружевом, и белые вышитые узоры созвездий – маленькая вселенная, существующая на ткани. Все для того, чтобы защитить человека чуть ниже его ростом, лишенного какой-либо плоти вдоль костей. – Приятно познакомиться, Донхек, – приветствует Тен, когда они поднимаются по нескольким лестницам в большую круглую библиотеку, состоящую из двух уровней. Стопки книг разбросаны по полу, а на них балансируют таинственные маленькие емкости. Вся установка достигает такой высоты, что Донхек не может по-настоящему увидеть вершину, несмотря на то, что знает, что это должно закончиться. Эта библиотека несомненно больше, чем та, что у него дома, он редко в нее заглядывает, потому что не очень любит читать, но ценит атмосферу, когда ему нужно поработать в тишине. – Похоже, ты нашел свой путь к мертвым, даже не лишившись своей жизни. Знаешь, это довольно редкий случай. Тен ведет их в центр комнаты, где стоит большой деревянный стол, на котором их ждут чайник и фарфоровые чашки. Он жестом приглашает пару сесть на плюшевый диван рядом с ним, проскальзывая в кресло сбоку. – Тогда ты должен знать, что мы в некотором затруднительном положении, – говорит Донхек. – Чем я могу помочь? – спрашивает Тен, наклонив голову. Донхек смотрит в холодные пустые глазницы, где должны быть глаза Тена, невероятные глубины, хранящие секреты вселенной, и это должно быть страшно и тревожно – вот так смотреть смерти в лицо и задавать вопросы, но Донхек привыкает с каждой минутой. – Это ты мне скажи, – вздыхает Марк, – Донхек и я, мы оба хотим отменить этот брак. Возможно ли это? – Ну же, – смеется Тен, – Только что поженились, а уже желаете, чтобы смерть разлучила вас? – Очевидно, даже смерть не может разлучить нас, – качает головой Донхек, криво улыбаясь. – Есть ли какой-нибудь способ? – Естественно, вам придется подняться на поверхность. – он складывает руки на груди. – Но я боюсь, что это не так просто. Либо Донхеку придется умереть, после чего вы будете свободны от своего обещания земле живых, либо Марку придется двигаться дальше, тем самым освобождая вас от клятвы. Брака, выходящего за рамки естественного порядка вещей, нельзя избежать так просто, каким бы несправедливым это ни казалось. – Тогда скажи мне, каково мое последнее желание, – Марк наклоняется вперед, отчаянно вцепляясь пальцами в ткань брюк. – Тогда Донхек будет свободен жить своей жизнью. Я не позволю ему жертвовать собой ради меня, не тогда, когда это противоречит цели аннулирования этого брака в первую очередь. Я совершил ошибку, и я не позволю ему платить за это. – Прости, Марк. – пожимает Тен плечами. – Я не имею права говорить вам об этом. Долг души – разобраться в этом самой. Ты знаешь это, иначе я бы сказал тебе давным-давно. – Должно же быть что-то, что ты можешь нам рассказать, – настаивает Марк. – Мне жаль, – повторяет Тен мягче, и теперь... теперь темнота в этих глазницах пугает, это предзнаменование смерти. – Но, возможно, тебе стоит подняться наверх, чтобы попрощаться с теми, с кем ты не успел поговорить раньше, Донхек. – Нет, – твердо говорит Марк. Руки Донхека дрожат, голос слабый, когда он одновременно говорит: – Я не собираюсь умирать, Тен. – Возможно, тебе придется, – бормочет Тен, – Если Марк не сможет понять, чего он хочет. Донхек и Марк обмениваются мрачными взглядами, только для того, чтобы Тен повернулся к мертвецу и покачал головой. – Говорю тебе, Марк, в этом нет никакого смысла. *** – Донхек! – кричит Марк ему вслед, когда он выходит из башни. – Донхек, подожди! – Что, Марк?! – Донхек резко оборачивается, стоя на последней ступеньке лестницы. Марк с серьезным видом останавливается менее чем в трех шагах от него. – Что нам теперь делать? После слов Тена Донхек не мог оставаться там, чтобы услышать больше. Он чувствовал себя физически больным, беспокойство накипало и оставляло в горле привкус желчи. Он выбежал, не заботясь о том, что подумает Тен. Ему нужно было пространство и время, те вещи, которых, возможно, у него нет. – Мы разберемся с этим, – настаивает голос Марка, костлявая рука тянется вверх, чтобы прижать ладонь к глазу. – Я знаю, это страшно. Я знаю. Но ты не умрешь. Я тебе не позволю. Я... я разберусь с этим... То есть с моим желанием. В глазах Марка виднеется уязвимость, в плечах – усталость. Он явно считает, что вся эта ситуация – его вина – и так оно и есть, так и должно быть, – но Донхек не может заставить себя взваливать это на Марка, когда он выглядит так, будто чувство вины снова убьет его. – Как? Ты не понял этого даже в... – Донхек поворачивается со вздохом, его аргументы моментально иссякают. Он садится на ступеньку, обхватив голову руками. – Черт, я даже не знаю, как давно ты мертв, Марк. Он слышит легкие шаги Марка, который присоединяется к нему, устраиваясь на пустом месте рядом с ним. Их окружает тишина, нарушаемая лишь редким карканьем ворон и шелестом увядающих листьев на ветру. Донхек чувствует себя замерзшим, измученным. Неужели так он запомнит свои последние мгновения? – Я умер четыре года назад, – говорит Марк в тишине. Донхек качает головой, прежде чем продолжить: – Ты не должен… Прости, я продолжаю заставлять тебя говорить об этом. – Это не имеет значения. – Марк, кажется, не расстроен. – Ты прав, я не так уж много тебе рассказал. – Я... что мне делать? – в момент уязвимости он наклоняется и кладет голову на колени. Краем глаза он замечает руку Марка на боку, тонкие, длинные кости, покрытые грязью. Рядом с ним загорелая рука Донхека почти оскорбительна, теплая от пульса жизни. Он закрывает глаза и прерывисто выдыхает. – Мне страшно. Я не хочу умирать. И все же, похоже, единственный выбор, который у меня есть, – это умереть или заставить тебя двигаться дальше. И все это ради чего? Чтобы я мог просто выйти замуж за человека, которого не знаю? – Ты не умрешь, Донхек, – тихо говорит Марк. – И ты не заставляешь меня, ты это знаешь. – Может быть, – шепчет Донхек, – Но если у меня действительно нет выбора, кроме как умереть, самое меньшее, что я должен сделать, это попрощаться со своими родителями, извиниться перед ними. Черт возьми, и перед Ренджуном, наверное, тоже. – Если до этого дойдет, – он слышит, как Марк сглатывает. – Ты не умрешь, если мы просто не разведемся. Но тогда тебе придется жить здесь. Ты не сможешь вернуться, пока ты замужем за мной. – Потому что ты мертв и не можешь существовать в верхнем мире без меня? – догадывается Донхек. Молчание Марка предостаточно для ответа. – Конечно. – Это даст нам немного времени, чтобы разобраться во всем, если это то, что мы в конечном итоге сделаем, – бормочет Марк. – В идеале, я не хочу, чтобы тебе приходилось тратить здесь время впустую. Но, несмотря ни на что, мы должны навестить твоих родителей и сообщить им, что происходит. Тем временем я попытаюсь выяснить, что мне нужно сделать. Ты сможешь… ты сможешь поговорить и с Ренджуном тоже. – Ты… ты хочешь познакомиться с моими родителями? – удивляется Донхек. – А разве я не должен? – Марк слегка пожимает плечами, мрачно улыбаясь. – Ты будешь под моей заботой, по крайней мере, пока я не смогу двигаться дальше. И, кроме того, я не хочу, чтобы тебе приходилось сталкиваться с ними в одиночку, когда это в основном моя вина. – Ты... – Донхек пристально смотрит на него, волна непонятного тепла наполняет его. – В самом деле? Ты действительно это имеешь в виду? – Я поклялся в жизни и смерти быть рядом с тобой, – улыбка Марка становится нежной, темные глаза полны надежды. – Конечно, я серьезно. Донхеку внезапно становится трудно встретиться с ним взглядом, он теребит концы своих грязных рукавов, бессвязные слова застревают у него в горле. Он может думать только о том, чтобы сменить тему. – Как ты думаешь, ты сможешь это выяснить? Ты хоть представляешь, что это может быть, если не женитьба? Наступает долгое, напряженное молчание. Донхеку не нравится, какая тяжесть лежит между ними, и он поворачивается лицом к Марку. Он замечает глубокий изгиб губ, бурлящий ураган в его бушующих глазах, и он не может не удивиться… – У тебя есть предположение, не так ли? – брови Донхека взлетают вверх от осознания. – Что это? – Когда люди умирают, – безмолвно начинает Марк, глядя куда-то через двор, где два скелета, похожие на кроликов, прыгают вокруг пруда. – Обычно из-за этого возникает много сожалений. – Верно... – Донхек замолкает, неуверенный, к чему это ведет. – Особенно, когда кто-то умирает таким молодым, как я, – продолжает он вяло. – Мне было двадцать, когда я умер. – Двадцать... – Донхек моргает, потрясенный. – Подожди, ты на год младше меня? – Нет, если считать мои мертвые годы, –уныло возражает Марк. – Которые составляют четыре года, если тебе нужно напомнить. – Не считается, – отмахивается Донхек. – Но в любом случае… что ты там говорил? Легкая насмешка, появившаяся на лице парня, немедленно исчезает, и Донхек сразу же чувствует себя ужасно. Марк не обращает на это внимания, продолжая: – Я был влюблен в своего жениха, – тихо говорит он. – Я познакомился с ним, когда мне было восемнадцать, на одной из тех рыночных ярмарок. Мне было скучно, а он просто подошел и так смело флиртовал, что я сначала растерялся. Но он постепенно начал нравиться мне, и мы постоянно писали друг другу письма. Я рассказал ему, как хочу изучать литературу, писать рассказы, даже если мои родители хотели для меня чего-то совершенно другого. Когда-то я мечтал стать писателем. Хуже всего то, что Донхек может себе это представить: молодой Марк сидит в библиотеке своего старого дома, под большими арочными окнами, залитыми естественным светом, с ручкой в руке. Может быть, с парой очков на его лице, легкой улыбкой, выражающей довольство своей работой. Боже, эта мысль заставляет его внутренности сжиматься от непостижимой печали и подавляемого гнева, потому что этот мальчик не заслужил того, что ему преподнесла судьба, веревки, которые натянулись так туго, что превратились в петлю, потому что это так сильно напоминает ему о нем самом и мечтах, от которых ему пришлось отказаться, потому что Донхек хотел бы, чтобы все было по-другому для них обоих, но это то, чего они, вероятно, никогда не вернут. – Он говорил мне много всего: что он собирается стать бизнесменом, что он любит меня, что мы будем счастливы вместе, даже если он будет очень беден, и моя семья никогда не одобрит его. – Марк качает головой. – Я был дураком. – Марк... – Донхек в нерешительности прикусывает нижнюю губу. – Мне исполнилось двадцать… В то время ему, должно быть, было двадцать два, – продолжает Марк, как будто он даже не слышал Донхека. Сейчас он погружен в свои мысли. Донхек не думает, что Марк осознает, что теребит кольцо, которое дал ему Донхек. – Он отсутствовал несколько дней. И он прислал мне письмо, в котором просил меня выйти за него замуж. Он сказал, что сделал это, он нашел способ наладить свой бизнес! И я поверил ему, поэтому, когда он попросил меня сбежать с ним, потому что он думал, что мои родители никогда не согласятся, и им нечего будет делать, если мы уже будем женаты, я согласился. Внутренности Донхека опускаются, его охватывает чувство тошноты. Теперь будто стало холоднее, ветер усилился, пепельные облака закрыли вид на луну над головой. Внутренний двор потонул в мрачной темноте, а глаза Марка стали похожи на сияющие драгоценные камни из обсидиана в слабом свете. – Я был так взволнован, Донхек. Это все, чего я хотел. Моя собственная карьера и быть замужем за тем, кого я любил. Я любил своих родителей, и, конечно, они были хорошими людьми, но они так контролировали важные мне вещи, что никогда бы мне этого не позволили. Поэтому, когда он предложил, я ухватился за этот шанс, – Марк медленно выдыхает через нос. – Он попросил меня принести деньги, чтобы мы могли жить на них в течение следующих нескольких месяцев, пока бизнес не встанет на ноги. Я даже ничего не заподозрил. Донхек незаметно кивает. – Ты украл у своих родителей? – Конечно, украл, – Марк прижимает ладони к глазам, как будто от одной мысли об этом ему хочется плакать. – Утром того дня, когда я собирался сбежать, я собрал все свои важные вещи. Деньги, немного чистой одежды, мой дневник. Я сжег все письма перед отъездом, чтобы никто не узнал. Я весь день так нервничал от волнения, что едва мог усидеть на месте. Мне было жаль, что я покидаю своих родителей, но я думал, что это будет лучшее, что я мог сделать для себя. – И это было не так? – Донхек боится спрашивать, у него внутри возникает подозрительное чувство. Эта история не совпадает с впечатлениями, которые Марк вызывал у него ранее, и это беспокоит его. – Нет, – он сокрушенно качает головой. – Было уже за полночь, все легли спать. Я сбежал. Я пересек город, пробежал мимо часовни через каменный мост к лесу, потому что он сказал, что мы поженимся в новом городе, в котором собирались начать все сначала. Донхек молчит, ожидая, что он продолжит. Марк, кажется, изо всех сил пытается рассказать историю, глубоко сглатывая, жизнерадостный, несмотря на блеск в его глазах. Сердце Донхека горит в груди от этого зрелища. – Он ждал меня в тени двух больших берез с милой улыбкой на лице, – шепчет Марк, кончики его пальцев вокруг кольца становятся фиолетовыми. – Он сказал: "Привет, любимый", и спросил, принес ли я все, что нужно. Одежда, мой дневник… деньги. Я сказал "да" и спросил, куда мы направляемся. Марк замолкает, меланхолия отражается в каждой черточке его лица, и Донхек отваживается дотянуться до его дрожащих рук, чувствуя кость под кожей. В них нет ничего мягкого, даже несмотря на то, насколько он деликатен, но это не имеет значения. Мягкость Донхека компенсирует это. Марк бросает на него взгляд, такой пристыженный и полный раскаяния, что Донхеку приходится сжать его руки, напоминая ему, что он уже прошел через это. У него тошнотворное чувство, будто он знает, что Марк собирается сказать. Это как стакан, который летит на пол, и во время его полета ты уже знаешь, что он разобьется, оставляя за собой осколки. – У него был нож, – голос Марка эхом разносится по двору, отражаясь от деревьев, пока не отзывается в голове Донхека, как дурное предзнаменование. – Он воткнул его мне между ребер и похоронил меня заживо под тем маленьким цветочным кустом, которому ты сделал предложение. И все ради денег. – Марк, – у Донхека инстинктивная реакция на эти слова, слезы заливают его глаза прежде, чем он успевает осознать это. Его грудь вот-вот провалится внутрь, желудок скручивается в тысячу узлов, а сердце ноет так сильно, что он не думает, что вообще когда-либо испытывал нечто похожее в своей жизни. – Марк, боже, мне так жаль. И подумать только, он думал, что Марк… – Это была моя вина, – хмурится Марк, хрупкое дрожащее маленькое существо, вытирая слезу, которая падает из глаз Донхека. Его большой палец еще нежнее, чем его голос. Донхек не может перестать дрожать, жалея этого мальчика, который винит себя в том, в чем не должен. – Пожалуйста, не плачь. – Не говори этого, – выдыхает он. – Это не так. – Это так, – прямо поправляет Марк, убирая руку от лица Донхека. – Я был молод и глуп. Я поверил ему, повелся на его ложь. И из-за этого я отвернулся от единственных людей, которые заботились обо мне. Я не думаю, что заслужил то, что со мной случилось, но это, безусловно, была моя вина. Донхек вытирает лицо, не в силах поверить в то, что слышит. – Ты когда-нибудь думал, что с ним что-то не так? – пристально смотрит Донхек. Марк молча качает головой. – Тогда это не твоя вина! Он воспользовался твоей невинностью и добротой. – Я знаю, что он это сделал, – Марк крутит на своем пальце кольуо, которое Донхек подарил ему всего несколько часов назад, и его вид заставляет Донхека сглотнуть. – Но у меня было много времени, чтобы подумать об этом, понимаешь? Мне все равно не следовало позволять себе так слепо увлекаться. – Может быть, – признает Донхек, несмотря на то, что ему это не нравится. – Но это не оправдывает того парня за то, что он обманул тебя. Он заслуживает худшей участи за то, что он сделал с тобой. Просто убить тебя вот так... Он резко выдыхает. Одна только мысль об этом заставляет его злиться еще больше. – Да, – просто говорит Марк, как будто пробуя слова на вкус. – Интересно, было ли это моим желанием в тот момент. Чтобы он страдал так же, как я, или, по крайней мере, чтобы его жизнь была разрушена. Я знаю, что чувствовал себя преданным, когда это случилось. – Как это не было твоей первой догадкой? – Донхек вскидывает голову, не веря своим ушам. Видит бог, это было бы его первым побуждением. Он не сказал бы, что он особенно мстительный человек, но он не из тех, кто уклоняется от признания, что после убийства он будет бродить по Земле в поисках возмездия. Он удивляется, как это желание не горит внутри Марка, едкое и вареное на медленном огне, когда Донхек это чувствует, хотя не прошло и пяти минут с тех пор, как он узнал об этом. – Обычно я не мстительный человек, – признается Марк. – Я так долго пребывал в печали после своей смерти, что, по-моему, у меня никогда не было времени злиться. Я не... я не из тех, кто злится, никогда таким не был. Но это имело бы смысл, потому что если и было время, когда я мог бы разозлиться, то это тогда, когда я умер. – Это оно, не думаешь? – задумчиво замечает он, – Ты, наверное, хочешь отомстить за то, что произошло. Марк внезапно вскакивает на ноги, в его глазах загорается решимость, – Если это действительно так, то нам нужно найти его и покончить с этим как можно скорее, – говорит он, протягивая ему руку. – Я скорее умру снова, чем позволю тебе умереть, Донхек.***
– Ты уже вернулся, – улыбается Джемин, демонстрируя все зубы, когда Донхек снова проскальзывает на сиденье напротив него. – Мне было интересно, когда ты снова появишься. Тен сказал тебе, что шансов на развод нет? – Ты знал? – усмехается Донхек, но, как ни странно, он не удивлен, что Джемин утаил информацию. – Это могло бы сэкономить нам время. – Ты бы мне поверил? – Джемин с любопытством смотрит на него, спрашивая тем самым приводящим в бешенство тоном, который говорит о том, что он, возможно, знает больше, чем все остальные. Он пододвигает к себе еще один стакан тыквенного сока. – Я бы предпочел, чтобы ты в любом случае выяснил это сам. – Полагаю, так и есть, – вздыхает Донхек. Джемин занят полировкой бокала для вина, а Донхек рассеянно смотрит на то, как ободок отражает луч от лампы над ними, разбивая свет на цвета, когда он попадает под идеальный угол. – Где Марки? – раздается веселый голос прямо над его плечом, за которым следует скелет в бриджах, свободной рубашке и темно-красном жилете. Капитанская шляпа приземлилась на стол, прямо рядом с тяжелым стуком металлического меча. Донхек отклонился от острого лезвия. – Я жду рассказа. – Ченле, меч со стола, – отмахивается от него Джемин. Ченле поджимает губы, но делает, как его просят, странно послушно выполняя просьбу Джемина. Он садится рядом с Донхеком и смотрит на него, пока Донхек не чувствует, как волосы у него на затылке нервно встают дыбом. – ...Чем я могу вам помочь? – Мой сын, – повторяет Ченле, как будто разговаривает с ребенком. – Где он? – Марк? – он не хочет спрашивать пирата с длинным мечом, почему тот называет Марка своим ребенком. – Он разговаривает с Теном прямо сейчас. – Зачем? – спрашивает Ченле, когда Джемин молча подсовывает ему пиво. Донхек не будет спрашивать, какой смысл его пить, если он не собирается перерабатываться в его организме. – Мы отправляемся в Верхний мир, – отвечает Донхек, в основном из чувства самосохранения. – Он думает, что его последнее желание – отомстить, и ну… я иду с ним, чтобы мы могли поговорить с моими родителями. – Он рассказал тебе, да? – Ченле усмехается, оценивающе оглядывая его с ног до головы. Донхек снова смотрит на меч. – Я думаю, это справедливо. Ты его муж, даже если твоя задница совершенно неблагодарная. Донхек чувствует себя немного оскорбленным. – Я… – Неважно, – отмахивается Ченле. Он указывает на себя и Джемина. – Мы пойдем с вами, мы двое. – Мы пойдем? – Джемин моргает, как раз в тот момент, когда Донхек выпрямляется, – Что? Зачем? – Вы думаете, что кто-нибудь из вас, тощих задниц, сможет поймать его убийцу? – фыркает Ченле. – У нас двоих есть опыт. – Может быть, ты и прав, – гудит Джемин, пока Донхек потеет. – Я… я думаю, что Марк должен справиться с этим сам, иначе это может быть не зачтено? – Кто сказал?! – Ченле со стуком ставит кружку с пивом на стойку. – Я его отец. Его месть – это моя месть... – Нет, это не так, Ченле, – вмешивается Джемин. Донхек поднимает руки вверх, сдаваясь. – Я просто думаю, что, возможно, Марк должен принять это решение самостоятельно. – Я уверен, что у Марки не будет проблем, – заканчивает Ченле, пожимая плечами. Золотая серьга, которая, похоже, была просверлена в его черепе сбоку, угрожающе поблескивает. – Знаешь, я уже давно хотел поколотить этого сукина сына. – Я вижу... – Донхек откидывается на спинку стула, подальше от Ченле. – Донхек, – внезапно говорит пират, – Марки сказал мне, что ты играешь на пианино. Это правда? – Я... – он запинается на словах, удивленный сменой темы. – На самом деле, да, я играю. – Отлично! – хлопает он в ладоши, поднимаясь на ноги, оставив пиво и игнорируя легкое цоканье Джемина. – Давайте-ка проверим это. Джемин, держи мой меч! Он хватает его за запястье, такое узловатое, и тащит к древнему фортепиано в глубине комнаты, где уже играет скелет. Ченле хватает бедное тело за грудную клетку, перекидывает его через плечо, игнорируя протесты скелета, и указывает на пустую скамейку, приподняв бровь. Намерение ясно, и Донхек чувствует себя очень напуганным. Не говоря больше ни слова, он садится. – Сыграй мне что-нибудь веселое, ладно? – хихикает Ченле, танцуя с жалующимся скелетом. – Если ты лучше меня, я тоже сыграю тебе что-нибудь! Донхек смотрит на клавиши, чувствуя странную нервозность. Он не может вспомнить, когда в последний раз по-настоящему играл что-то, кроме “Лунной сонаты”, не говоря уже о веселой мелодии. Но клавиши кажутся знакомыми, и, несмотря на обветшалый вид пианино, глиссандо, которое он пробует, щекочет каждый маленький нечеткий нерв в его голове. Это обнадеживает, и его пальцы находят свои собственные места в произведении, которое он вспоминает из глубин забытой памяти. Ноты игриво отдаются в его ушах, и когда звук саксофона резонирует в его теле, он не может сдержать улыбку, которую посылает скелету, держащему его, музыкант откидывает шляпу назад в знак признательности. Он слышит много аплодисментов по всему залу, когда все больше людей присоединяется к танцполу, возгласы и похвалы, которых он никогда в жизни не слышал, когда сидел за пианино в присутствии только своих родителей, такие, которые он хотел услышать когда-то давно, и он чувствует себя свободным. Радость переполняет его, ее трудно сдержать, трудно сосредоточиться на своей игре, трудно перестать ухмыляться, когда видит Ченле, крутящего скелет, который явно когда-то был старой леди. Даже Джемин покачивается в такт за стойкой, бокалы скользят по столешнице, на его лице легкая улыбка. Он чувствует себя всесильным в этот момент, как будто ничто не может разрушить это. Выступать перед людьми, вызывать улыбку на их лицах – это было все, чего он когда-то хотел. Затем он видит, как Марк входит в паб, ищет его взглядом в баре, но только для того, чтобы его взгляд упал на сиденье пианино. Когда он понимает, что это Донхек, его темные глаза блестят, а на лице появляется нежнейшая улыбка, на которую Донхек даже не может смотреть, потому что от этого у него теплеет в груди, пальцы угрожают соскользнуть и нарушить ритм. Донхек краем глаза наблюдает, как он садится за барную стойку, но взгляд Марка ни разу не отрывается от Донхека за пианино, даже когда Джемин наклоняется, чтобы что-то прошептать ему. Донхек переключает свое внимание на остальную толпу, даже несмотря на то, что тяжесть взгляда Марка слишком отвлекает и непостижимым образом действует на нервы. Когда песня, легкая и непринужденная, наконец, подходит к концу, душа Донхека сияет, Ченле снова подходит и хлопает его по спине. – Ты лучше, чем я ожидал! – смеется он от души. – Позволь мне сыграть тебе песню, которую я выучил до того, как сбежал, чтобы стать пиратом. Это единственная хорошая песня, которую я выучил на тех богом забытых балах! Небольшой намек на предысторию вызывает у него любопытство, но Донхек решает не настаивать, меняясь местами с Ченле и направляясь обратно к бару. Когда он проходит через зал, ему громко аплодируют, раздаются одобрительные возгласы. Когда он возвращается на свое место напротив Джемина, почти робея под их пристальными взглядами, Марк легонько толкает его в бок. – Ты был великолепен. Не то чтобы я ожидал чего-то другого. – Спасибо. – Донхек чувствует жар под воротником, но он винит в этом только что сыгранную пьесу. Вместо этого он дразнит, – Жаль, что ты пропустил начало. – Это действительно позор, я уверен, что ты был прекрасен, – Марк просто снисходительно улыбается, честность сквозит в каждом его слове, достаточно, чтобы Донхек покраснел и прочистил горло. Это немного раздражает, какая красивая у него улыбка, особенно когда он говорит так искренне. Донхек действительно не может этого вынести. – Мне было весело, – вместо этого говорит Донхек. – Я имею в виду, выступать вот так. – Ты никогда не выступал раньше? – удивляется Марк. – Нет, – качает он головой, иронично засмеявшись. – Забавно, не правда ли? Я чувствую, что должен был сделать это здесь в качестве прощального подарка. – Прощального подарка? – Я никогда не смогу сделать это снова, – вздыхает Донхек, давно смирившийся с этим. Это причиняет боль, как это может быть только после потери того, что вы лишь недавно приобрели. Иногда лучше не знать, каково это – иметь что-то. – И это был мой единственный шанс, прежде чем отказаться от всего этого ради... ну, ты знаешь мои обстоятельства. Марк долго молчит, прежде чем протянуть руку и нежно сжать ладонь Донхека. – Что ж, тогда я рад, что у тебя хотя бы была такая возможность. Эта сцена, если не какая-либо другая, всегда будет ждать тебя, чтобы выступить на бис. Донхек не успевает ответить, так как Ченле, наконец, начинает играть с подбадривающим хором. Это быстрый ритм, который заставляет Донхека ерзать на своем месте, когда он замечает танцующих скелетов. Марк смотрит на него, а затем понимающе улыбается. – Не хочешь потанцевать, мой дорогой? – Заткнись. – он слегка ударяет его по плечу, но все равно тянет Марка за запястье на танцпол. В спешке он чуть не оторвал ему руку, но сумел избежать несчастного случая, когда Марк, спотыкаясь, последовал за ним. Они оба танцуют под музыку, в едином темпе, который они оба, видимо, изучили на уроках этикета, и это заставляет их обоих смеяться. Марк тянется вперед, чтобы покрутить его, и тогда Донхек отвечает ему тем же. Таким образом, Марк снова выглядит почти живым, на его лице сияет восторг, который заставляет его избавиться от нависшего над ним облака смерти. Его глаза мерцают теплым шоколадным оттенком, на губах играет смех, и Донхек не может не быть немного очарован, когда Марк улыбается ему сверху вниз. – Технически это считается нашим первым танцем? – с юмором замечает Марк, быстро уклоняясь от игривого удара Донхека в бок. – Как пожелаешь, – фыркает Донхек, приподнимая брови. – Но я не приму ничего меньше, чем вальс для моего первого танца. – Но разве это не идеально подходит нам? – хрустальные глаза Марка мерцают, такие очаровательные. Донхек ненавидит его. – Это так же, как и мы. Немного весело, немного нетрадиционно. – Ты идиот, – сухо говорит Донхек, в основном потому, что это чувство вызывает у него покалывание, и он не хочет этого выдавать. – Колючий, как всегда, мой муж, – напевает Марк с ухмылкой. От этого слова у него сводит живот, хотя он слышал его так много раз, но это больше не вызывает дискомфорта. Он постепенно привыкает к этому. Он не знает, хорошо это или нет. Марк снова крутит его. Даже сейчас, находясь рядом с ним, он никогда не подходит слишком близко. Он уважительно относится к чужому пространству, и Донхек не знает чувствовать благодарность или нет. Даже это заставляет его чувствовать себя странно. – Что сказал Тен? – вместо этого шепчет Донхек, потому что внутри него бурлит странная смесь эмоций. – У него почти готово зелье, – немедленно отвечает Марк, становясь серьезным. – Оно доставит нас туда почти мгновенно. Однако я не могу оставаться там слишком долго, при одном использовании – может быть, день или около того. И ты можешь оставаться так долго, как я смогу. Нам нужно будет придумать, как поступить, когда мы вернемся домой. Я имею в виду, к тебе домой. В моей комнате могут быть ответы на некоторые вопросы. Я загляну туда, пока ты пойдешь поговорить со... своим женихом. И родителями. – Ладно, – Донхек перестает танцевать. Руки Марка снова становятся холодными. – Ему нужно много времени, чтобы настояться? Ну, зелью. Ответная улыбка Марка спокойна. Она скрывает так много секретов, что Донхек не знает, что и думать, но ему приходится бороться с желанием узнать, вытягивать каждый тихий шепот из этих губ. – Нет, – говорит он. – Поскольку зелье требует чего-то от живых, а ты отдал несколько прядей своих волос… десяти минут должно быть достаточно.***
– Я не могу поверить, что ты покидаешь нас, не рассказав мне последнюю историю, – жалуется Ченле, следуя за ними с Джемином, когда они вдвоем возвращаются в башню Тена. – И ты даже не позволяешь нам следовать за вами. Из нас получилась бы хорошая команда! – Я, по крайней мере, могу скрыть большую часть своего обнаженного скелета, – упрекает его Марк. – Вы двое будете наводить ужас на всех, кто вас увидит. – В том-то и дело! – Ченле упомянул какую-то историю, – вместо этого отмечает Донхек, с любопытством поглядывая на Марка. – Что он имел в виду под этим? Марк моргает, выглядя смущенным, когда отвечает: – Я трачу здесь много времени на написание рассказов… И читаю некоторые из них по вечерам в пабе. – Он очень хорош, – хвастается Ченлэ. – Даже лучше, чем я, а я пират. Я пережил столько приключений, что можно подумать, меня уже ничто не удивит. Но Марк действительно заставляет тебя чувствовать, будто ты снова в деле. – Прекрати, – бормочет Марк, застенчивый пурпурный румянец проступает на его щеках. – Джемин, скажи ему остановиться. – И получить меч под ребра? – последовал быстрый ответ. – Нет, спасибо. Я не склонен сегодня оказаться раненным. – Ты можешь взять мой блокнот, Ченле, – Марк делает паузу, тяжелое молчание окутывает их, когда они останавливаются перед башней. – Я... не знаю, смогу ли я вернуться сюда или нет. Иногда читай в пабе, чтобы узнать больше. Лицо Ченле становится мрачным. Донхек обменивается взглядом с Джемином, а затем молча направляется в башню, оставляя троицу попрощаться. Он чувствует себя не в своей тарелке и, что более важно, хочет дать им возможность уединиться. Через маленькое окошко он видит, как они оба сжимают Марка в объятиях, а Ченле прижимает костлявую руку к его впалым глазницам, словно смахивая слезы, хотя вытирать нечего, только пустая боль, которую нужно успокоить. Джемин что-то шепчет Марку на ухо, тот кивает ему в плечо с закрытыми глазами, губы сжаты в дрожащую линию. – Они будут скучать по нему, – голос Тена заставляет Донхека подпрыгнуть. Он оборачивается, чувствуя, что его поймали. – Мы все будем. Даже несмотря на то, что мы знали, что однажды потеряем его. – ...Мне жаль, – он не знает, что еще сказать. Может быть, Марк хочет двигаться дальше, но отчасти это его вина, что его заставляют делать это так быстро. Но даже его вина слишком мала, чтобы она чего-то стоила. – Не стоит, – качает Тен головой. – Это был его выбор, и он не может заставить тебя остаться здесь, если ты этого не хочешь. Я просто надеюсь, что ты окажешь ему честь, сохранив его в своих воспоминаниях. По крайней мере, он этого заслуживает. Донхек оглядывается через окно на горящие глаза Марка, борющегося с горько-сладкой усмешкой на губах, на то, как легкий ветерок развевает его растрепанные локоны и рваную рубашку. Он все еще выглядит как видение во тьме, как тогда, когда он впервые открылся Донхеку в тайниках того леса и напугал его до глубины души. Он думает о том, как Марк игриво называет его своим дорогим мужем, но скрывает за этим душераздирающую печаль пустоты. Он молодой трагический дурак, худший из всех, но он пытается обещать Донхеку вернуть его жизнь ценой своей собственной. Как Донхек мог когда-либо забыть его? – Я не думаю, что смог бы забыть его, даже если бы попытался, – признается он едва слышным шепотом. – Я полагаю, было бы трудно забыть своего первого мужа, – задумчиво отвечает Тен. Донхек не отвечает, молча сглатывая. – Тем не менее, я надеюсь, что вам удастся ему помочь. Пусть удача будет к вам благосклонна. – Я сделаю все, что в моих силах. – кивает он. – Это было бы самое меньшее, что я мог бы сделать. – Действительно, – гримасничает Тен. Затем дверь распахивается, и Марк переступает порог, вытирая глаза. – Я приношу извинения за задержку. Пойдем? – Не думай об этом, – Донхек прикусывает губу. Ченле и Джемин входят вслед за Марком и, к его удивлению, направляются к нему. Ченле первым заключает его в крепкие объятия. Странно, когда тебя обнимает полноценный скелет. Меньше суток назад он бы закричал от ужаса, а сейчас это кажется нормой. Пират шепчет ему на ухо: – Позаботься о нем. Иначе мне будет, что сказать тебе в твоей загробной жизни. Но также удачи. Я надеюсь, ты будешь счастлив. Сыграй мне там на каком-нибудь скандальном пианино, ладно? – Так и сделаю, – Донхек чувствует себя слегка подавленным, его глаза затуманиваются, когда он давится смехом. – Было приятно познакомиться с тобой, Ченле. – Моя очередь, – Джемин оттаскивает Ченле, обнимая Донхека следующим. Его голос грубый, контролируемый таким образом, будто он хочет звучать горько и яростно, но, на самом деле, только обнажает свою боль. – Я не могу сказать, что я в восторге от всего этого. Я бы солгал, если бы сказал, что надеюсь, что ты добьешься успеха, хотя бы потому, что я хочу, чтобы Марк вернулся к нам. Но я знаю, что это не то, чего хочет Марк, и это единственное, что мешает мне прекратить все это. Так что, удачи. Тебе лучше сделать так, чтобы это того стоило, Донхек, потому что так же, как ты заслуживаешь жизни, Марк тоже этого заслуживает, верит он в это или нет. И смерть все еще так много может предложить ему, если он просто попросит. Джемин уходит, чтобы вернуться к Ченле, заставляя Донхека чувствовать себя самым противоречивым и растерянным с тех пор, как он прибыл сюда. Он чувствует себя неуютно, в животе поселяется странная пустота. – Ты в порядке? – чья-то рука ложится ему на плечо, Донхек оборачивается и видит утешительную улыбку Марка через плечо. – Нам нужно идти. – Хорошо, – он моргает, выдыхая. Его должно беспокоить, что простое спокойствие, которое дарит ему Марк, заставляет его мысли отходить на задний план, нервы таять, но он не может заставить себя беспокоиться. – Пойдем. – Вот, – Марк вкладывает ему в ладонь маленький пузырек. В нем находится светящаяся фиолетовая жидкость, отражающая свет, когда она кружится внутри стакана. В его собственных руках есть точно такой же. В движениях Марка нет колебаний, когда он вынимает пробку, посылает последний кивок своим друзьям, прежде чем он обращается к Донхеку, – Тогда увидимся на другой стороне. Это импульс, который заставляет Донхека схватить свободную руку Марка в свою, прежде чем тот сможет проглотить содержимое флакона. Он даже не знает, почему он это делает, но прежде чем Марк успевает даже приподнять бровь, он откашливается, чтобы оправдаться: – Э-э, я... на всякий случай. Марк делает паузу, и его улыбка становится мягче, не вызывая вопросов. – Конечно. Его красивые пальцы цвета слоновой кости сжимаются вокруг ладони Донхека в молчаливом обещании.***
В следующий раз, когда Донхек открывает глаза, он обнаруживает себя под пологом темноты, затененным густыми ветвями над головой. Доносится эхо уханья сов и карканья ворон, легкий ветерок щекочет его щеки. Сухая почва трется о его ладони, когда он отталкивается от лесной подстилки, отряхивая пятна грязи с пиджака. Луна все еще высоко в небе, и, кажется, что прошло почти несколько часов с тех пор, как он ушел. Может быть, даже не так, может быть, он просто спал здесь, в лесу, все это время. Во рту у него странный привкус после зелья. Затем рядом с ним происходит движение, куст с хризантемами уступает место растрескавшейся земле, знакомое тело возвращается на поверхность. На этот раз, вместо того, чтобы бежать, Донхек тянет за землю, пытаясь помочь Марку. Это жалкое место упокоения (если его вообще можно так назвать) прячется в тени берез. Донхек собирает опавшие хризантемы, в то время как Марк сидит прямо в своей разрушенной могиле, грязь запеклась в его волосах, просочилась в ткань его одежды. Марк проводит грубыми руками по волосам, вытряхивая грязь. Он старается изо всех сил привести в порядок свой изможденный вид, вытирая пятна на белой рубашке и брюках. Это немного помогает, и когда он выходит из могилы на дрожащих ногах, он поворачивается к Донхеку с очаровательно беспомощной кривоватой улыбкой. Он начинает кружиться и чуть не падает, пока Донхек не поддерживает его за руку. – Как ты думаешь, одобрят ли это твои родители? – Абсолютно нет, – отвечает он, но, тем не менее, из него вырывается кривой смешок. Он быстро поворачивается обратно к цветам, чтобы не смотреть на растущую милую улыбку Марка. – Я полагаю, что это будет наименьшей из ваших забот, любезный сэр. Он слышит, как Марк весело фыркает, но через несколько мгновений тот замолкает. Когда Донхек смотрит на него, он стоит на коленях у своей могилы, роясь пальцами в грязи. – ...Так вот где это произошло. – Да, – отвечает Марк, хотя на самом деле это не вопрос. Он копается в земле еще немного, как будто что-то ищет, бормоча, – Он все еще должен быть здесь... Донхек подходит ближе, наклоняясь над его скорчившейся фигурой. – Что-то случилось? Очевидно, Марк находит то, что ищет, взволнованно поднимая золотой ключик. Он поднимает его, свет отражается от его грязной поверхности. – Для чего он нужен? – спрашивает Донхек, сбитый с толку. – Ключ от моей спальни, – рассказывает Марк. – Я случайно взял его с собой, когда уезжал. Так что это должно пригодиться сейчас, поскольку никто не пользуется этой комнатой в вашем доме. Я могу спрятаться там, когда понадобится. – Подожди, – Донхек пристально смотрит на него. – Та комната рядом с библиотекой – твоя? Та, которую мы так и не открыли? – Да, – смеется он, поднимаясь на ноги. – Приношу свои извинения за то, что убежал с ключом. Хотя я не уверен, что случилось с копией моих родителей. – Ее не было, – качает головой Донхек. – Тогда хорошо, что у нас есть этот, – пожимает плечами Марк, глубоко вздыхает и отворачивается от могилы. – Нам нужно идти. Боюсь, нам предстоит многое сделать за очень короткое время. Донхек снова смотрит на могилу, чувствуя, как его грудь сжимается от эмоций, которые он не может определить. От этого зрелища внутри него закипает горечь, какая-то священная печаль, которая заставляет его дрожать. Мысль о юном Марке, заколотом и оставленном истекать кровью, похороненном, как грязный секрет, приводит его в ярость, но перед лицом этой нищей могилы он мало что может сделать. Его пальцы сжимают цветы в руке, а затем он наклоняется, чтобы положить их в сердце могилы, вдавливая поднятую грязь обратно, пока земля снова не выровняется. Когда он снова поворачивается к Марку, лицо парня омрачено таким печальным выражением, что он чувствует необходимость объясниться, чувство вины переполняет его. Но Марк не дает ему шанса, лунно-серебристые глаза избегают его взгляда, а руки обхватывают себя, когда он начинает уходить. – Марк, – хмурится Донхек, спеша догнать его, чтобы идти в ногу с ним. Ветки трещат под его быстрыми шагами, листья ломаются и хрустят вместе с ними. По сравнению с этим походка Марка ровная, беззвучная, но он все равно кажется таким далеким. – Марк, подожди! – ...Знаешь, я и забыл, как пахнет лес, – Марк останавливается как вкопанный, его мягкий голос доносится сквозь ветер. Он наклоняет голову, и Донхек, наконец, обходит его, заставая посреди того, что выглядит как молитва. Он стоит, зажмурив глаза и сложив руки на груди. – Весенний дождь, вечнозеленые растения, хризантемы – я и забыл, как живо все это пахнет. В прошлый раз, когда я гнался за тобой, у меня не было возможности полюбоваться всем этим. – Прости, если поставил тебя в неудобное положение, – бормочет Донхек вместо этого, чувствуя себя униженным. – Я не должен был трогать твою могилу, не спросив. – Боже, Донхек, почему это должно меня злить? – он качает головой, но его губы складываются в тонкую улыбку. – Пожалуйста, не волнуйся. – Тогда в чем же дело? – Донхек не понимает его, но что-то в нем хочет этого. Он не понимал Марка с того момента, как встретил его, он – тайна, требующая разгадки, открытая книга, но написанная на совершенно незнакомом языке. Все в нем вызывает у Донхека опасное любопытство. И это измученное выражение на его лице заставляло Донхека задержать дыхание. – Ты явно чем-то расстроен, и это произошло после того, как я прикоснулся к твоей могиле, следовательно, я, должно быть, оскорбил тебя. – Нет, – он даже не открывает глаза, чтобы ответить. – Это просто могила мертвеца, Донхек. – Это нечто большее! – эти слова оскорбляют Донхека больше, чем должны. – Это... это твоя могила. – А я всего лишь мертвец, – просто отвечает он. – Не говори так о себе, – его челюсть стиснулась, руки сжались в кулаки. Он ничего не может поделать с тем, как его собственное сердце разрывается, когда Марк говорит это. Это утверждение кажется совершенно неправильным. – Из всех людей – ты не должен так говорить. – Но это правда, – Марк, наконец, открывает глаза, чтобы посмотреть на него, и та горечь, которую Донхек чувствовал раньше, душит его, снова захватывает его, желудок скручивает от пустоты, которую он видит в этих радужках. – Ничто этого не изменит, какое это должно иметь значение, если я это скажу? – Как ты можешь говорить такое? – возражает Донхек, обводя взглядом его черты. Не имеет значения, что однажды Марк зачахнет, плоть исчезнет с его костей. Возможно, в этих венах и в этой алебастровой бледности нет крови, но есть жизнь в магии, дающей силу его движениям, в его ответах и желаниях, в его убеждениях. В его эмоциях, в каждой муке и в каждом восторге есть жизнь. В этом столько же правды, сколько и в том, что он мертв. Его тело может быть телом трупа, но пока он ходит, разговаривает и существует наравне с таким живым человеком, как сам Донхек, он не может сказать, что он просто мертв. Джемин, Ченле, Тен... Джемин был прав, они все живы. Тот факт, что Марк может сказать, что он всего лишь мертвец, повергает Донхека в отчаяние. Он этого не допустит. – Ты кажешься мне таким живым… Нет, ты живой, Марк, даже если это не в общепринятом смысле этого слова. Долгое время между ними царит тишина. Донхек вообще не может прочитать выражение его лица, сердце, словно колибри, бьется в его груди. – Все это просто игра света, – наконец, улыбается Марк, и его руки опускаются по бокам. – Но спасибо тебе за цветы; это был добрый жест. Тебе не нужно было так пачкать руки. – Марк... – брови Донхека хмурятся, он собирается возмутиться, но Марк протягивает руку и берет его за холодную ладонь. – Мы должны идти, – повторяет он, в его глазах отражается глубокая усталость, и Донхек больше не может заставить себя спорить.