Вистарион, X789
Сколько живущие себя помнили, Колизей всегда безмолвствовал. Его нельзя было услышать, лишь увидеть — то монумент, святыня, никем не потревоженная, молчащая. Из-за высоких выгнутых колонн не доносились ни пылкие ораторские речи, ни исступленный хор ударов мечей о щиты, ни грохоты тел, оседающие на песок. Все в Вистарионе видели эти высящиеся стены, но немногие бывали внутри, только смотрители его, но и то лишь потому, что это старое здание, а старые здания, как известно, для того и предназначены, чтобы о них заботились. Недруги империи Альварез, ссылаясь на Колизей как проявление варварства нации, возомнившей себя лучше других, пребывали в чистейшем неведении о его безмолвии, игнорируя и тот факт, что кровавые бои не проводились в нем с тех пор, как первый писец не приложил к этому перо. Эхом отражалось от стен щелканье фотоаппаратов. Доносились из мегафона экскурсоводов рассказы о мифах и легендах, не говоривших ни слова в защиту его. Даже археологи, с трепетом касавшиеся фундамента, не слышали ничего, и оттого рождали около каменьев свои собственные причудливые грезы. Еще в детские годы императора Колизей казался настоящей древностью, осколком цивилизации, история и культура которой не пережили нашествия драконов кроме одной-единственной каменной аномалии, сейчас вздымавшейся к небу. Он стоял в самом сердце Вистариона, еще когда сама столица была горсткой жалких лачуг, ютившихся у громадных белокаменных стен, однако перестал быть центром ее после возведения императорского дворца. Никому в столице победившего научно-технического прогресса не было дела до этой канувшей в лету святыни, а ей, в свою очередь, не было дела до разросшейся вокруг цивилизации, совершенно отличавшейся от той, что породила ее, взиравшую на них в отстраненном молчании. Даже сейчас. И если и был повод для оваций в Колизее, то сейчас — самый подходящий, ведь Азир, согнувшись под полуопущенной решеткой ворот, ступил в самое сердце арены. Полуденный солнечный свет раскаленным покрывалом обнимал его за плечи, а теплый песок — стелился меж пальцами ног. Но эти чертовы булыжники, положенные давным-давно, по-прежнему угрюмо, назойливо и осуждающе молчали в его сторону. Однако он все равно вскинул руку ввысь, упиваясь воображаемым ревом воображаемой толпы — ревом, который ему хотелось услышать, если бы сокрытый от всех, кроме горстки посвященных, Колизей раскрыл всем свое предназначение, носимое им и по сей день. Из пустых бесчисленных рядов черпал он заслуженное обожание, видя в укрывавших его от звуков и городской суеты могучих стенах этого громадного амфитеатра не страх, а признание, так желаемое им. Да, то было самое подходящее для него место. Быть может, в давние времена здесь собирались толпы, наблюдавшие за гладиаторскими боями во имя чести и славы. Сейчас же, лишь призраки их засвидетельствуют его триумф. Призраки, и двенадцать крайне выдающихся живых. Так он думал, то и дело посматривая на тринадцать прекрасно выглядевших кресел в самом нижнем зрительском ряду, пока не понял кое-что, сузив глаза: пустых мест было не одно, а три. И если центральное он еще мог как-то понять (с трудом, но мог), ибо не ему задаваться вопросами заявится или не заявится Его Величество. Ну, не вслух, по крайней мере, потому что право на разочарование он имел, ведь император приказал ему пройти последнее испытание, заставил считать дни в ожидании, пока Его Величество не соизволит наконец-то перестать шататься где-то. Следом назначил дату, когда все Двенадцать сидели в столице, напрочь игнорируя расписание его, Азира, а после не удосужился заявиться в заявленную им дату. Ну, успокаивал себя Азир, у Его Величества куча дел, чтобы глазеть еще и на него. Правда, в голову почему-то не приходило ни одно из них, но дела определенно где-то там существовали. Наверное. Но вот место справа от незанятого трона пустовало совсем возмутительно. Все нынешние Двенадцать должны были сидеть на церемонии, так какого черта Августу сошло с рук отлынивание? И как он может серьезно относиться к старику и звать его лидером после этого дня, когда старикан, увидев его, Азира, даже не понял, что сегодня вершится история? Что касается последнего пустого места… самого дальнего от трона, слева. Азир нисколечко не возражал. После конца испытания это место будет его. Остальные сиденья оказались заняты кучей до боли знакомых лиц, столь же разномастных и многообразных, что и нация, за которой они присматривали, и с которой были неразрывно связаны, как этот странный Колизей, бывший неотъемлемой частью Вистариона. Подобно древней святыне, непоколебимо стоявшей во славу боя в самом сердце столицы политики и прогресса, ближний императорский круг состоял, в основном, из сильнейших волшебников и военных советников. Администрация империи была заполонена губернаторами, сенаторами, министрами, тысячей других жизненно важных должностей всякого рода, но именно эти удивительные волшебники были самыми близкими людьми, которым император доверял больше всего. Меньше или больше, Азир знал всех лично. В разные периоды жизни с ним нянчился Август и, бывало даже, Джейкоб. Эйлин рассказывала ему легенды о далеких землях. С Богом Сереной он махался. А еще не смог усвоить никакого житейского опыта из своих почти самоубийственных попыток заигрываний с Димарией. Ну и в один прекрасный день он три недели путешествовал вместе с Ларкейдом. Он вырос вместе с Брандиш, и когда они принялись за изучение волшебства, их состязания в строительстве песочных замков стали воистину легендарной туристической достопримечательностью, и могли даже потягаться с развалюхой Колизеем. Он подгонял песок, чтобы собирался быстрее, пока она пыхтела ручками, увеличивая его (и да, он до сих пор не мог смириться, что Брандиш оказалась в дюжине на целых полгода раньше него). В общем-то, ходить во внуках бывшего члена Двенадцати было крайне приятно. И неприятно тоже. Вне дюжины — даже в ней самой — были люди, которые застали уход Язира из Двенадцати и приход его внука, и оттого считавшие что самые умные здесь, раз все увидели и поняли. Вот только они не знали, что Азир колдовал еще не умея ползать, и дрался магией не умея ходить. Им было все равно, что он стал самым юным пилотом за всю историю, как и было плевать на те рекорды, которые он бил на практическом экзамене и которые до сих пор держались. Ради этого он тренировался по вечерам, днем волонтерствуя в правоохранительных группах, что организовывали с помощью передовых программ реабилитацию малолетних преступников. Они искренне верили — все его успехи заслуга деда. Вот в чем заключалось последнее испытание. Пройти или провалиться, но о последнем он решительно старался не думать. Нет, он покажет им всем, чего стоит на самом деле. О, конечно простые обыватели за пределами Колизея так и не узнают никогда, через что он прошел ради вступления в Спригганы, оставшись в неведении и в других мелочах. Сомнений быть не могло: его одиннадцати товарищам — десяти, если без Августа, не соизволившего явиться — предстояло лично узреть его самого и мощь его магии. Каким будет последнее испытание, он не имел понятия. Даже Спригганы об этом не болтали. Но узнав, что все случится в безмолвном Колизее, тут же обо всем догадался. С кем бы он сошелся в схватке? Быть может, с гигантской необузданной тварью, ценой жизней доставленной из северных пустошей? Или, быть может, с плененным ишгарским лазутчиком, лучшим из лучших, кого мог только отправить к ним чужой континент? Кому он должен был показать истинную силу Альвареза? Одна лишь мысль о предстоящем выветрила раздражение, возникшее из-за пустых кресел. Какая бы тварь перед ним ни предстала, сдерживаться он не собирался уж точно. Мысленно ухмыльнувшись, Азир выпустил магию в песок, растекшуюся под ногами. Маленькие песчинки задрожали, заскользив по арене, а песчаные нити завихрились под поднявшимся от магии ветром, ударяясь о стены и перекрывая молчание Колизея ритмичными бессловесными напевами. Это был его час славы. Он покажет им всем. Тем временем, в дальнем конце арены, в темноте туннеля, замаячила неясная фигурка. Не слишком интересная и слишком человеческая, чтобы оказаться каким-нибудь необычным грозным чудовищем, с которым он уж точно показал бы себя во всей красе. Но если там какой-нибудь иностранный пленник, то его должны были, считал Азир, вести надзиратели по всем правилам… Тут он внезапно вспомнил, что император не одобрял жестокого обращения со шпионами и военнопленными. В противном случае, Колизей никогда бы не замолкал. Ну уж нет, Его Величество не дурак и не позволит сражаться по-настоящему с людьми против их воли. Разве что с каким-нибудь вызвавшимся, но кто может быть настолько безумен, что добровольно вызовется на избиение от кандидата в Двенадцать?.. О нет. Его взгляд снова упал на пустые сиденья. Вся дюжина лично получила приказ от Его Величества присутствовать на последнем испытании. И если кто-то не будет смотреть, значит, будет участвовать?.. Песчаный вихрь дрогнул первый раз, другой, и стих до легкого ветерка, не снесшего бы и соломенный дом. Нет. Нет, нет, нет. Это нечестно! Они не могли сделать победу над лидером Спригганов условием вступления! Да это же синоним к слову «невыполнимо»! Уже почти впав в бездну паники, он вновь оглянулся на приближающуюся фигурку, внезапно осознав, что та слишком низенькая, чтобы быть лидером Двенадцати. Не было у фигурки и привычного посоха, таскаемого всюду за собой Августом. И не было ни намека на чудовищную магическую ауру, которую Август никогда до конца не скрывал. В общем-то, единственный знакомый ему человек, достаточно сильный, чтобы представлять хоть какую-то угрозу, и достаточно контролирующий силу, чтобы производить именно такое впечатление… был тем человеком, посвятившим четыре сотни лет практике. О нет. Мозг забуксовал, пытаясь осмыслить происходящее, — и ожидаемо, ведь он совершенно не готов к сражению с самим императором! — даже когда глаза увидели того, о ком давно догадалось чутье. Непонятно было лишь, должен ли он так и стоять с отвисшей челюстью или падать на колени в благоговении. Но, сбитый с толку мозг, на всякий случай, проделал и то и другое. — Поднимайся, — потревожил молчание Колизея приказ Его Величества, голос которого, однако, был обнадеживающе мягок. — В противном случае, тебе придется куда труднее, не так ли? — Но… — Азир послушно замер, однако мысли так и продолжали рыбными стайками бежать из его потяжелевшей разом головы, словно кит, барахтавшейся в ужасе. — Ваше Величество, я не смогу сражаться с вами! — И почему же? — раздалось в ответ со смешком. Голова забарахталась сильнее. Боги, да ведь это настолько очевидно, что не поддается выражению. — Не волнуйся, я буду лишь защищаться, — сказал император, снова улыбаясь. — Так или иначе, все окажется напрасно, если ты умрешь. Я лишь оценю пределы твоей силы. Против слишком слабого противника она не проявится в должной мере, против чересчур сильного — ты не раскроешь весь своей потенциал. Мне нельзя навредить, и оттого один я способен верно определить твою магическую мощь, когда ты обратишь ее против меня. Сердце заколотилось. Разве не этого он ждал? Верного способа доказать свою силу прямо на глазах Его Величества, и похрен, чего там себе думают о его вступлении остальные? Если он раскроет всю свою истинную мощь… Сердце снова лихорадочно застучало, в дважды мучительнее. То было предупреждение. Что так обходятся лишь со слабаками. И уж точно не обходятся с законными правителями. — Но, — вновь повторил он, — я не могу причинить вам вред, Ваше Величество. Слуге даже помыслить о таком зазорно. — Не зазорно, если я тебе прикажу. — Так нельзя, — Азир качнул головой, и шапка густых волос на его голове круто взметнулась. Именно так он должен был сказать. Как учил дед, пусть сердце снова зашлось в быстром беге. Тихий, терпеливый вздох. — Если быть честным с тобой, Азир, я знаю тебя очень давно, и поэтому отлично представляю пределы твоей силы. Я уже выбрал тебя. Так что, последнее испытание — всего лишь формальность. Но оно все равно очень важно, пусть несколько иначе. Я хочу быть уверенным, что ты исполнишь все, о чем бы я тебя ни попросил, даже если это идет вразрез с твоими принципами. — Не сомневайтесь! — вскинулся Азир. — Просто… ну… — Это очень важно, — прервали его негромко. — Ты должен доверять мне, моей силе и моему бессмертию. Придет время, и я повелю тебе бросить меня на милость моих врагов. Оттого я должен убедиться, что приказ мой будет исполнен в точности и без промедлений. Поэтому ты должен поверить, что я смогу выжить. Сейчас же, я желаю, чтобы ты сделал все возможное в попытке преодолеть мое бессмертие. У тебя вряд ли получится, однако я буду знать — в будущем ты без колебаний доверишься моей магии. Понимаешь? Не успел он вымолвить и словечка, как на лице императора заплясала понимающая улыбка. Как Азир и подозревал, лицо его самого, очевидно, радостным от таких новостей не выглядело. — Ах, — заметил Его Величество. — Уж постарайся это сделать. Тогда это приказ: покажи мне, на что способен, Азир. И Азир не стал сдерживать жестокую усмешку, вылезшую на губах — последнее, что все увидели перед песчаной бурей, что погребла под собою древний Колизей. Понадобится какое-то время, чтобы начать выкладываться на полную, но это не значит, что он готов сидеть сложа руки. Какое тут веселье? Первый удар он нанес песчаной плетью, стремительно отделившейся от бушующей вокруг бури и ударившей прямо в открытую спину императора. Наблюдавшие за ними не увидели этого удара, ибо неистовствующий шторм хорошо скрыл поле боя, и в ревущих ветрах его противник тоже не должен был ничего заметить. Однако Его Величество каким-то образом, конечно, это почувствовал. Чернильная энергия опоясала его предплечье, сверкнув на мгновение, и разорвала в клочья плеть, ударившуюся о руку. Азир то входил, то выходил из песчаной круговерти, неумолимо наращивая силу магических и физических атак. Он прекрасно понимал, что Его Величество вовсе не открывает глаз, опираясь на свои способности чувствовать магию. А еще он вдоль и поперек знал магию Азира, которому когда-то и помог овладеть оной. Ему это вдруг напомнило сражение с Августом, отчего Азир внутренне содрогнулся. Этот старикан был воплощением обмана. Собрав все свои силы в кулак, он увеличил натиск, стремясь подавить нечеловеческое чутье своего оппонента, но добился разве что еще одного щита, более массивного и прочного, выросшего перед соперником. Получилось не очень действенно и не очень зрелищно, но ведь и не ради публики тут дрался, правда? Всего на миг, всего на миг среди ревущего хаоса, сжимавшего само время давлением стольких ударов, он посмотрел в глаза императора. И изумился, что эти черные непроницаемые глаза так ярки, так поразительно полны жизни… В них же он увидел адресованное ему послание: «Ты можешь лучше». И он мог. Сила яростно забурлила вместе с песчаным штормом. Захлестала колизеевы стены, а он в эйфории, закружившей голову, вдруг осознал, что может влегкую разрушить их при желании, что может высушить всю жизнь на арене, в городе, за пределами его в страстном желании узнать, все еще ли они будут считать Колизей безмолвной грудой… Взамен он обратил все эти чувства против императора. Земля вспучилась от заскользившего по ней песка, взревевшего громадным цунами. Его Величество здраво рассудил, что от высших чар такого уровня придется обороняться надлежащим образом, поэтому скрестил запястья перед собой, и всего за секунду до чудовищного толчка вокруг его тела вспыхнула сфера, черная и прозрачная. Щит выдержал, пусть увидели это лишь Азир с Его Величеством — песчаный ураган настолько разыгрался, что не только скрывал в себе тело императора, но и подавлял всякое магическое чутье, за исключением его собственного. Песчаный волшебник расплылся в диком оскале. Это только начало. Он встал и вскинул правую руку, направляя созданную пустыню туда, куда он укажет, а яростный вихрь сбивал все на своего пути, пожирая императора, вгрызаясь, царапая, разрывая с звериной яростью его последнюю линию защиты, пока не… Упал щит. А в голове взвыла сирена — чувство опасности, вбивавшееся дедом все двадцать лет нескончаемых уроков по боевым искусствам. Слишком быстро, слишком легко, магия Его Величества не может вот так просто разрушиться… Но тревогу заглушил торжествующий рев. Триумф, потому что сломал именно он, потому что он показал себя, и потому что сам Его Величество узрел мощь человека, достойного быть среди Спригганов. Что ж, Азир только рад услужить. Сила, полная решимости и отчаяния, заструилась в жилах, устремившись прямиком к императору. Беснующийся ветер сорвал с него всю магическую защиту. Песчаные косы растерзали его одежды, сдирая кожу, насквозь лопая легкие императора. Нескончаемый лавовый жар, страшная сушь проникли в усыхающие органы, высосав из них все жизненные соки. Ничто не выживет, если пустыня нацелится на него. Невиданная магия бушевала в нем. Сильнее, чем когда-либо он мог себе представить. И он едва дышал, сгибаясь под нею, но не мог — да и не хотел — остановиться хотя бы на миг. Вот на что он способен, вот что сделает с каждым усомнившимся в его силе и в его месте среди Спригганов. Он еще посмотрит, как они, шелуха под его ногами, будут смеяться над ним. Вдруг всякое сопротивление магии прекратилось, ярко отпечатавшись в сознании. Судорожная борьба жертвы за воздух и влагу, бессмысленная схватка с зыбучими песками внизу и затухающим ураганом вверху — все это разом замерло, оставив его в ошеломлении. Ведь все было кончено. Ведь он не просто прошел — победил. Ведь не одержи он верх, а… — Сойдет. Всего одно слово, громом прозвучавшее. И весь Колизей его услышал, ибо сильнейшая песчаная буря, которую Азир мог только сотворить, для этого человека, стоявшего перед ним, оказалась всего лишь пылинкой в этой молчащей пустоте. Азир не велел своему волшебству останавливаться, но спустя секунду оно просто растворилось, оставив лишь напоминание о развернувшейся здесь стихии — извилистые песочные волны, прочертившие собою всю арену, и сходившиеся где-то в ее центре — там, где совершенно невредимый мужчина выпрямлялся, потягивался, улыбался. — Да, — сказал он. — Ты преуспеешь в Двенадцати. Сердце Азира сделало кульбит. Леденящее жилы волшебство водородом вспыхнуло от этого пламени победы: он это сделал, он действительно это сделал; он впечатлил императора своей силой и теперь официально состоит в Двенадцати… «Пресвятая Ночная Матерь, да он правда бессмертный» — заметила какая-то часть в нем отстраненно, которой не завладел триумф от завершения испытания. Безусловно, он давно знал о силе и мощи императора. Как и все, слышал гулявшие по Альварезу слухи. Но в отличие от других, видел своими собственными глазами на официальном приеме. Он был слишком юн, чтобы там присутствовать, и слишком молод, чтобы на нем пить, так что пока гости осыпали его бранью за брошенные Его Величеству неосторожные слова (и справедливо, стоит сказать), император просто улыбнулся, повернул другой стороной нож, перестав есть на мгновение, и вонзил его в свое собственное сердце. И все же, есть разница между наблюдением за его регенерирующим телом после ранения, которое любой нормальный волшебник избег бы любой ценой в бою, и тем, как он встает, невредимый и целый, после сокрушительной мощи, на которую был только способен Азир. Его Величество воистину невероятен. «Вот именно, а мы — его личная охрана» — вставило его первое Я, мысленно открывая бутылку шампанского. «Да как это вообще возможно? — удивилось его второе Я. — Он не защищался от магии, он принимал ее, а она его не убила…» «Ой, замолкни. Празднуем». И в доказательство этих слов, крохотная, но такая счастливая часть его души принялась запускать воображаемые салюты. Пока все его воображаемые «я» глазели на такие же воображаемые фейерверки, он отрешенно пялился на арену — единственный способ порадоваться в Колизее, все еще упорно не желавшем ему хлопать. Не то чтобы он и правда думал, что поразит остальных членов Двенадцати, или что-то такое. Азиру выпала честь тренироваться с половиной из них, а с другой половиной — проходить тесты на пригодность. Все они уже знали, чего от него ожидать, даже если до сегодняшнего дня он никогда так не выкладывался, не ломая ничего — или кого. И Азир прекрасно знал — своим соратникам он и в подметки не годится… Но хотя бы похлопать из вежливости уж можно было? Его Величество отвернулся от него, и Азир мог поклясться, что увидел нечто, всего на миг проявившееся в непроницаемых глазах. Разочарование. Он что-то упускал. Какую-то иную причину финального испытания. Нечто, выходившее за рамки демонстрации силы и за рамки завоевания доверия… Нечто настолько очевидное, что догадаться можно было уже когда Его Величество ступил к нему на арену. Выбросив эти мысли из головы и позабыв о победе, Азир ринулся императору наперерез и бросился ему в ноги, уткнувшись лицом в песок. — Ваше Величество, молю прощении за то, что посмел поднять на вас руку. Повисла тишина, а он так и продолжал ждать приговора, беспомощный и ничего не видящий. — Ты поступил верно, — раздалось мягко. — Подними голову, Азир. Он не поднимал. Путаясь в словах, запинаясь в витиеватых этикетных фразах, повторял и повторял: — Я ошибся, Ваше Величество. За это я должен быть наказан. — Ты сделал то, о чем я тебя и просил. Теперь я знаю, что всегда могу на тебя положиться в трудную минуту, и поэтому прими мою искреннюю благодарность. И тогда Азир робко поднял глаза, щурясь от ослепительного света, залившего арену. Он не видел других Спригганов, не знал, одобряют ли они его выходку, или же потешаются, но все это было неважно, когда перед ним стоял его император с протянутой рукой. — С нетерпением жду нашей совместной работы, — сказал Его Величество. Азир принял руку. Быть может, император потянул его, или он сам поднялся, но ясно одно — в теле чувствовалась необъяснимая легкость. Азир, поддавшись какому-то порыву, отвесил императору низкий, до самой земли, поклон, в ответ получив легкий кивок от Его Величества, затем круто развернувшегося на каблуках. И вот, наконец, уши заласкал звук аплодисментов, все нараставший и нараставший с каждой минутой. Когда Азир обернулся, все десять пришедших из Двенадцати громко ему хлопали. Оскалившись, он дурашливо им поклонился, а затем устремился к будущему рядом со своим императором, оставив за собой Колизей, впервые на этом веку зазвучавший.***
Вистарион, настоящее время
Так и стоял с тех пор этот аномальный Колизей — в безмолвии. Азир последним присоединился к Двенадцати, и поэтому ни разу не видел других испытаний, кроме своего. Не знал и то, было ли его толкование о нем правильным. Что это было: испытание смирением, попытка указать причитающееся ему место? В тот день Спригганы наконец-то воссоединились, стали теми, в чьих силах вершить судьбы людей, появившихся в этом мире; теми, кто пойдет рука об руку со своим императором по одному пути в грядущем завоевании, которое ознаменует триумф Альвареза и возведет Его Величество на законное место властителя всего мира. Все эти три года Азир вместе с остальными проводил время в бесконечных собраниях и тренировках, возглавлял и собирал со всех концов страны армию, выбив для военно-воздушных сил невиданное финансирование, лично отвечал за выдворение с их берегов ишгарских шпионов. Он горел войной, однако шли полные молчания месяцы, и он разгорался еще сильнее от нетерпения, ожидая всего одного приказа, который, несомненно, поступит. В тот день, когда империю разрывало на части, он хотел встать на сторону Инбера, но удержался, ибо хуже двух сражающихся из Двенадцати было бы только трое. Азир был не один в своем стремлении покинуть столицу после того инцидента. Он не был Августом или Инбером, и оттого находил мир политики слишком опасным и слишком запутанным, особенно, если не было рядом Его Величества, наставлявшего его. Азир путешествовал, днями тренировался… и ждал. И вот, после стольких дней в долгом ожидании его наконец-то позвали. Почему все Спригганы должны вернуться в Вистарион, Август не сказал, да в этом и не было нужды. Действительно, какая еще может быть причина? Как же было чертовски хорошо вернуться. Улицы бурлили от напряжения, словно бы говоря: время почти пришло. Мерное жужжание всякого четырёхколёсного транспорта, мчавшегося мимо, было доказательством о превосходстве технологий Альвареза; всякий клич торговца, всякий монетный звон и всякий флаг гильдии были звеньями одной цепи в этой музыкальной шкатулке, звучавшей гимнами предстоящей войны. Дворец, могучее сердце Вистариона, куда стекалась вся эта сумасшедшая энергия, ждал его, однако Азир стоял, замерший, глядя на великий Колизей, в котором некогда сражался. Строение осталось равнодушно к этой суматохе, стоя как и всегда — одиноко, отчужденно. — Навевает воспоминания? Азир не повернул и головы, не став приветствовать говорящего. — А ты, смотрю, тоже вернулась, Димария. — Словно я могла пропустить такую развлекуху, — она встала рядом с ним и уперла руку на бедро, окинув взглядом украшавшие стены арки, взиравшие на них своими всевидящими глазами. — Такое чувство, словно еще вчера ты проходил там последнее испытание. Хотя, погоди-ка, — так и есть. — Три года прошло, — поправил он косо. — Правда, так давно? — ее голос был полон удивления, фальшивого и, признаться, такого же вычурного, как и висячие на елке побрякушки. — Бог мой. Видимо, сколько бы времени ни прошло, а в Спригганах ты так и останешься на правах малыша. — Судишь по себе, а, Димария? Из нас, ведь, от силы Хроноса ты одна все молодишься… Она подарила ему улыбку, следом метнув в него убийственный взгляд, — в общем-то, сочетание одно без другого не обходившееся, когда речь заходит о Димарии. Последнее напомнило ему о том, куда он мог засунуть все свои попытки поухаживать за ней, а первое — почему он с упертостью барана продолжал пытаться. — Тебе лучше хорошенько подумать над концом своей фразочки, — посоветовала Димария миролюбиво. — …потому что твоя красота вечна и не померкнет с годами? — Сойдет, — она засунула руки в карманы куртки и снова посмотрела на древние развалины. — Лучше возьму пример с Его Величества на твоем испытании и отнесусь к тебе, болезному, снисходительно. Забочусь о твоем сердечке, новобранец. Он нахмурился, пробурчав: — Просто для справки: он был добр ко мне только потому, что очень удивился, как это я так быстро прошел испытание. — Пфф. Да на фоне рекорда Инбера твое времечко выглядит так, словно его устанавливал человек с песочком в одном месте. Да еще одноногий, слепошарый, спотыкнутый и взявший себе в поводыри чучело придурковатого барана. — Рекорд поставил Инбер? Не ты? Думал, для твоей магии это плевое дело. — Я препиралась по этому поводу с Его Величеством, — скрипнув зубами, ответила она. — Куда дольше тебя. Испытание Инбера случилось раньше моего, так что я лично не видела, но, говорят, он атаковал сразу же после отдачи приказа. Всего за три секунды температура упала настолько низко, что люди за Колизеем чуть не получили обморожение, не отмени Его Величество тот удар. — Хм-м… И все равно непонятно, почему рекорд за Инбером, а не Августом, — признаться, Азир до сих пор понятия не имел, почему Августа тогда не было, и поэтому, двинувшись ко дворцу, не удержался от расспросов: — А он сидел на твоем последнем испытании? — Август никогда на них не ходит. — Я думал, это обязанность всех Двенадцати. Она не стала пожимать плечами, взамен чуть склонив голову сначала в одну, потом в другую сторону. Вышло настолько обворожительно, что он невольно засмотрелся, запоздало вспомнив, что жест этот иначе как воплощением пренебрежительности в ее исполнении назвать нельзя. — Насколько знаю, каждый раз, когда Его Величество приказывает всем Двенадцати идти, каждый раз Август этим пренебрегает. — Пренебрегает прямым приказом Его Величества? Мы точно про одного Августа говорим? — Думаю, у них какая-то негласная договоренность. Кто знает, что между ними двоими? — Тупость какая. Черт, да последнее испытание — формальность! Если все эти девяносто лет верности в его понимании — шутка, и Август решил бросить вызов Его Величеству, то какого хрена он решил повыделываться именно так? — Ходят слухи… — начала Димария. — Какие слухи? Она вновь ему загадочно улыбнулась, и Азир застонал. — Слушай, все давно поняли, что в Спригганах ты состоишь дольше меня. Может перестанешь хвалиться своими секретиками всякий раз, и просто скажешь уже? — Ходят слухи, что Август провалил испытание. Азир сбился с шага. — Прости, что? Сильнейший волшебник Альвареза совершенно не впечатлил императора? — Просто слухи, — ответила Димария беззаботно, не сбавляя шаг. — Говорят, ему позволили присоединиться к Спригганам без прохождения испытания… хотя записей о том никаких нет. И к тому же то дела минувших дней — семьдесят лет прошло, как никак. Так что, единственные из живых, бывших на том испытании — это сам Август и Его Величество. И откуда такой слух?.. — Не верю в это ни капли. Лучше спросить у Августа о случившемся. — Оригинальный способ самоубиться ты выбрал конечно. — А если так подумать, лучше об этом и правда не заикаться… — Так и думала. Всех слуг Его Величества роднило между собой кое-что, что знали все, даже если их спросишь средь ночи — не стоит влезать в отношения Августа и его императора. Как не стоит сомневаться в способности и желании Августа служить Его Величеству. В противном случае, сомневающемуся лучше стоит подумать о своем будущем завещании. Правда, эти житейские советы только придали перчинки гуляющим слухам о проваленном испытании Августа. А поскольку у Азира желания помирать в самом расцвете сил пока не наблюдалось, он принял решение отложить этот вопрос до лучших времен. Какое-то время они шли молча, пока он не спросил: — Скажи-ка, Димария? — Что? — Может махнем в Фиор? Сегодня, например? — Пошли. — Серьезно?.. — Ну-у, — протянула она, и, видимо, в Вистарионе его не было очень долго, раз не распознал прекрасные нотки сарказма в голосе Димарии. — Ну, знаешь, впервые за эти месяцы Август выходит на связь, приказывая Спригганам срочно явиться в Вистарион — и я такая думаю: мне же делать совершенно нечего, только с горя укатывать с тобой в Фиор! Придурок. — Нет, ты послушай, — упорствовал Азир. — Нас вызвали, потому что Его Величество наконец-то занялся подготовкой к вторжению, а так как Август только вчера связался с нами, мы, похоже, самые первые вернулись. Пока он переводил дух, пытаясь привести сумбур в голове хоть в какое-то подобие порядка, Димария воспользовалась его заминкой и начала едко: — Да, отличная логика. Только понять не могу, как тебе так легко удается перепрыгивать с того, что, уверяю тебя, медовым месяцем тебе не покажется, на игнорирование приказов, предательство империи, и пропуск так горячо тобою ожидаемого вторжения. — Нет, вряд ли он послал бы вызов вчера, если бы сегодня мы пошли воевать. Брандиш укатила в отпуск. Спорим на что угодно, она специально оставила лакриму дома, и Август об этом скоро узнает. Да и кто знает, в какой точке мира сейчас Эйлин или Бог Серена? Все, за исключением Инбера, резво смылись из столицы после того случая… Поймав ее нетерпеливый взгляд, он продолжил с еще большим воодушевлением: — И имеем мы вот что: пока все соберутся в кучу, пройдет время, а Его Величество не дурак, он это предусмотрел. Собственно, само вторжение случится не раньше чем через месяц или около того. Так что выбирай: сидим, сложа руки, в Вистарионе, пока Брандиш уплетает за обе щеки мороженое на своем крохотулечном островке, который осчастливила своей огромной тушкой… или метнемся туда и обратно в Фиор на пару денечков, а затем вернемся до того, как правда понадобимся. В столице нет ни одного судна, которым бы я не умел управлять. Уверен, смогу найти нам свободный и не занятый разведкой. Так что скажешь? — Если забыть, что это полная бредятина, почему ты так рвешься в Фиор? — Потому что я там никогда не был. — Поглазеешь на достопримечательности, когда мы их завоюем. — Не, это не то. Просто… тебе совсем не интересно? Его Величество, Август, Эйлин, даже Брандиш, если не брать в расчет, кто там, технически, не родился, клянусь, большинство из Двенадцати — выходцы из Фиора, — ну, или как там назывались предыдущие королевства до него — а не нашей страны… — Глупо ставить это в вину Его Величеству. Он старше империи, — заметила Димария. — Да я ничего против не имею. Но тебе правда ни чуточки интересно, как там у них? — У меня предки из Фиора. Я там никогда не была, но… — задумалась Димария. — Вот видишь. Как раз поглядишь, какие там ничтожные волшебники, раз обозвали Бога Серену сильнейшим. Она пристально вглядывалась в него, смущенного, а затем расплылась в еще более смущающей улыбке. — О, понимаю. Ты просто понял, что если продолжишь такими темпами сидеть до самого вторжения, то совсем останешься не у дел, бедняжка, и тебе не достанется даже завалящегося волшебника. Вот и хочешь с кем-нибудь почесать кулаки, раз не с кем. Азир буркнул что-то под нос. — Что ж, очень жаль. Самовольное объявление войны без позволения Его Величества… самоубийц здесь нет. — Я там не драться собираюсь. Или что-то такое, из-за чего меня прибьет Август. Просто, понимаешь… я хочу осмотреться. Поглазеть на их гильдии, — заметив, что она колеблется, Азир завершил торжествующе: — Уверен, ты слышала — Инбер лично занялся одной из фиорских гильдий по приказу Его Величества. Империя только спасибо скажет, если мы соберем побольше информации из первых уст! — Наверное… — Ты в деле? Быстрый тур по фиорским красотам? Ты и я? — Ну… если только найдем подходящий транспорт, который не встрянет на чужом континенте, когда Его Величество решит, что нам пора прекращать прикидываться, что мы торгуем с этими идиотами… и пообещай, что не будешь устраивать никаких войнушек в одиночку… — И это значит, что ты?.. — уточнил он, не сдерживая широкой улыбки. — Я согласна. Валим в Фиор.