***
Незнакомый ранее беглецу мужчина подплывает к Кадзухе на лодке, волны следуют по примеру деревянной конструкции и так же ласково наплывают на берег. Между ронином и незнакомцем разразилось секундное молчание – нельзя было терять даже это время. Беглец, разыскиваемый по всей стране, сейчас стоит перед ним – кто знает, в какое мгновение он умчится прочь прежде, чем его заметят «приспешники» сёгуната. - «Каэдэхара», это ты, верно? – начал незнакомец максимально торопливо и простодушно, его лицо так же выражало эти эмоции. Как показалось для Кадзухи, он не имел мотивов схватить его насильно, и целей касательно его ареста – тоже. Тот продолжил, - забирайся в лодку, я вытащу тебя отсюда! Кадзуха опешил – чтоб кто-то помог ему так просто? Не заманивают ли его в очередную ловушку? Неужели он поистине заинтересовал самого Сёгуна? Да быть того не может. Каждая секунда этих размышлений делала Кадзухе лишь хуже. Наконец он спросил, максимально серьёзно снаружи, максимально боязливо внутри: - Но… Почему ты помогаешь мне? – не может быть, чтоб этот человек не знал его личности, ведь он уже назвал его фамилию. Не зная точных желаний этой личности он уточнил, коротко и уверенно, - Я разыскиваемый преступник. Времени совсем не было: на горизонте уже виднелись солдаты, от которых они оба получат большое количество проблем и особенно ещё большую огласку того, что прямо сейчас на причале стоит разыскиваемый преступник. Времени объяснять совсем не было, благодетель Каэдэхары постарался изложить всё кратко: но ошибся при первом же предложении. - Конечно же комиссия Ясиро-, тот прервал сам себя. Он глубоко вздохнул в надежде оправдать себя, не раскрывая точных подробностей и мотивов людей, которые на самом деле хотели помочь Каэдэхаре, - Акхем! Анонимный спонсор хочет, чтоб ты покинул это место в полной безопасности. Наконец узнав, зачем этот человек так рискует своей же сохранностью и честью в глазах окружающих, а, конкретнее, ради денег, Кадзуха, не раздумывая, садится в небольшое судно. Это была последняя надежда на его безмятежную, свободную от забот жизнь – эта надежда и желание горели даже ярче, чем глаз бога, потерянного совсем недавно друга. Но в отличие от глаза бога, она пылала и отличалась своей яркостью, рвением. Эту надежду никто никогда не сможет погасить.***
Небольшой остров, наименованный «Рито» к северо-западу от острова Наруками в последнее время пышет жизнью – указ об охоте на глаз бога отменён к счастью для народа величественной страны – желание стольких людей, погибших солдат, исполнены. Труд Сангономии оправдан, а надежды на счастливое будущее и процветание страны загорелись в людях вновь. Рито горит яркими огнями не только внешне – его жители и, можно сказать, сотрудники поистине пышут счастьем, радостью, предвкушением работы на завтра – остров засыпает, но огни не гаснут, вовсе нет. Каэдэхара, так отчаянно стремившийся к вечной свободе страны более не горюет о погибших солдатах – на поле боя или же нет, не важно. Для него все равны. До сих пор он чувствует, как молнии, исходящие ранее от клинка Сёгуна, проходят сквозь его тело, пронзая столь уверенную боевую стойку. Сейчас всё наладилось, опасность в виде повторения судьбы его друга так быстро миновала, но, увы, не забылась. Как и для самого Каэдэхары, так и для множественных последователей сёгуна, в особенности. Сидя на самом краю борта Алькора Казу любуется красотой деревьев Рито – он давно хотел это лицезреть. Давно хотел почтить воспоминаниями и своим присутствием одинокие деревья, до которых никому нет дела – кроме самого ронина. Листья опадают с надёжных и прочных ветвей на дорогу. Люди, суетящиеся или просто спокойно разгуливающие, не заботятся о них, - наступают, вдавливая, и следуя своей дорогой. Эти же листья с потоком малейшего погодного условия уносятся прочь, далеко-далеко, и всегда ближе к причалу. Налегают друг на друга, приминаются чужими ногами вновь и испытывают на себе влагу морей, волн побережья Инадзумы. Ветер, его верный друг и компаньон, приносит Кадзухе пару сухих, никем не тронутых листьев – Кадзуха принимает это как должное, вглядываясь в причудливые узоры на листьях, их прекрасное строение. Кадзуха всегда был из ряда этих опавших листьев – таких, казалось бы, свободных, но полностью зависящих от обстоятельств. Таких желающих свободы, но не в силах достигнуть её. Он всегда этого знал. Лучше, чем кто-либо другой, и до сих пор знает – он придавлен виной, даже, возможно, чужой. Другие люди, встречающиеся на его пути, проходятся по нему и следуют своей дорогой дальше, словно давая новую надежду, но вовсе не помогая выбраться из этой пучины пустых обещаний самому себе о многом, о разном, и таком недостижимом. Бремя вины, нескончаемой, тяжкой, и возможно чужой, словно вода – прилипшая к листу, и, казалось бы, несущая его по течению, но подальше от дома. Или, возможно, именно ронин припал к волнам вины, слишком зацикливаясь на ней и не давая самому себе той свободы, к которой он вместе с его израненной душой рвётся так отчаянно, быстро, резко, воодушевлённо и переменчиво? Юноша ещё раз оглядывает Рито, его не погасающие и жгуче тёплые воспоминания, прежде чем заметить чистый, не заросший остров вдалеке, такой зелёный и до боли знакомый – он любил там находиться, тренироваться в искусстве ведения боя: и он до сих пор помнит, как его русые волосы и прекрасная тёмная хакама раскачивалась от резких движений. Он уже встретился лицом к лицу с правдой о его смерти, но только когда пришёл достойно похоронить его, вся его сладкая ложь себе о том, что он, возможно, жив и находится на побегушках у Тенрё тотчас отдала концы. Почему бы ещё раз не окунуться в эту тихую, его личную гавань? Нет, не гавань пристани Ли Юэ, и даже не Рито: он хочет посетить это место как его личную обитель ещё раз, словно говоря самому себе, что это его окончательное прощание с Томо. Несмотря на всю мелочность и легкомысленность этого поступка, он решился: быстрым как молния и мягким как ветер бегом он пробежался по палубе корабля, прямо до надстроек: конкретнее, до своей каюты. Всё, что он хотел захватить, было саке, заботливо купленное капитаном Бэй Доу для него. Этим подарком она хотела показать желание, что Кадзухе нужно праздновать такую его славу, и как следует отдохнуть. И этот же поступок доказывал великодушие и заботу капитана. Наконец он может развеяться хоть немного: ради этого Кадзуха даже не взирал на то, что плохо переносит алкоголь, но оно и понятно. Воспоминания и нахлынувшая боль совсем не покидали его, а алкоголь мог стать его лучшим другом на одну ночь, утешая ронина в объятиях опьянения. Добраться до острова было не трудно – но гораздо труднее взять лодку «в аренду» совсем ненадолго. Долго ведь он спорил с владельцем о такой возможности, но, кажется, хозяин небольшого судна в конце концов сдался, выпросив у Каэдэхары обещание, что лодка всегда будет оставаться в его поле зрения. Так Кадзуха и проплыл пару метров до этого цветущего, изумрудного острова, что уже давно не был тронут рукой человека. Лодка осталась на берегу, прямо напротив глаз владельца, как Кадзуха и обещал ему, да и самому себе, наверняка, тоже. Он сошёл на берег спустя лишь пару минут, осматривая своё уединённое место: ничего не поменялось. Слишком не поменялось. В какой-то момент Кадзуха даже мог поклясться, что на песке всё ещё были их следы от их гэта. Но это был лишь самообман на мгновение. Он осматривает окружение, видит не так уж и далеко все просторы острова Рито, и проходит на возвышение – там, под деревом, около синих цветов, было его любимое место отдыха: и оно являлось таковым до сих пор. Но кто же знал, что это место так легко займёт дремлющий Сказитель. Единственный нарушитель покоя Каэдэхары за последнее время. Он проходит дальше, беспардонно и совершенно не чувствуя вины на своей совести. Скарамуш дрогнул, проснувшись практически моментально – его сон и без того был беспокойным, не говоря уже о резких касаниях, выбрасывающих его из сна в жестокую реальность. Будучи сонным, он старается встать, опираясь на дерево позади. - Каэдэхара? – тот старается продрать глаза, и чуть ли не падает обратно, но не получается – Кадзуха уже занял его место, - Что ты забыл здесь? На самом деле, Кадзуха тот, кто должен задавать этот вопрос, но получилось обратное. Прежде чем ответить, Кадзуха расставляет на камне две сакадзуки, - именно две. Одну для себя, а вторую, ожидаемо, для Томо. Пусть он никогда не будет здесь вновь, но как дань ему это, как казалось, было лучшим решением. Каэдэхара заполняет две рюмки для саке практически доверху, и моментально, залпом, глотает жидкость, запивая своё горе. - Изначально это место не принадлежит тебе, так почему ты спрашиваешь? – Кадзуха поворачивается на Сказителя, одаривая его впивающимся взглядом алых глаз, - Наконец смог покинуть Ватацуми? Ронин протяжно выдыхает: кто вообще сказал ему, что пить алкоголь залпом – лучшая идея? Как бы то ни было, горечь на языке уже почти не чувствовалась, и Кадзуха решил повторить. Вновь выпивая жидкость разом, быстро, без промедлений, он оглядывает Фатуи более детально – замечает явные изменения в его одежде. Она помялась, местами немного грязная, а некогда яркая эмблема элемента электро более не заявляет о своей яркости и богатстве владельца. Неужели ему некуда податься? Задаваясь этим вопросом самурай и не замечает, как вторая рюмка, заботливо оставленная для его погибшего друга оказывается в руках Скарамуччи. - Боже, саке? – он принюхивается к алкоголю, подтверждая свои мимолётные догадки. Он улыбается Кадзухе, у второго же появляются самые неприятные догадки насчёт его действий, - для кого? - Томо, - моментально отвечает он, уже понимая, что будет следовать после его слов, и тут же просит Фатуи, - поставь на место, пожалуйста. Но Скарамуш не дрогает и садится на последнее свободное место рядом с наследником клана Каэдэхара, удерживая сакадзуки в левой ладони, подальше от своего, теперь уже, собутыльника. Оба жалеют о чём-то и всегда жалели, оба обижены на эту жизнь и проклинают себя же, и оба не знают о причинах пить друг друга: так почему же не разделить им эту ношу за распитием алкоголя? - Брось, пить в компании намного лучше, ты так не считаешь? – сейчас, когда ему некуда было деться и негде укрыться, даже распитие алкоголя для него было чем-то стоящим. Чтоб запить свою грусть и злость из-за того, что он не смог обрести счастье даже после получения сердца бога, и чтоб не захлестнуться в слезах о своём прошлом. В конце концов, то ли от скоропостижного опьянения, то ли от того, что ощущения опьянения начали постепенно догонять его, Кадзуха согласился.***
Багряные листья мягко шуршат, их подкидывает ветер, кружит ураганы из алло красного цвета, и расстилает небольшими дорожками по Рито – прокладывает маршрут до берега воды с солёным привкусом, ведёт дальше – на водную гладь, вновь подхватывает их, срывая с моря так безжалостно и резко: никто не знает их пути, ведь у каждого свой. Они пьют молча в компании друг друга, до момента пока не приходится разделить последние глотки. Скарамучч смотрит на опьянённо красное лицо Каэдэхары, дыхание последнего рвётся. Кто же знал, что у него непереносимость алкоголя? Только он сам. Он делает последние глотки за обоих: Кадзуха даже не замечает этого. Он лишь вдыхает прохладный воздух поглубже, что-то, возможно, шепчет: а Скарамучча лишь слушает оглушительную тишину и шёпот Казу. Вполне возможно, что шепчет что-то не сам самурай, а лишь ветер, разнося свой шёпот дальше, повсюду и везде. Напиться тёплой летней ночью – обычное для юности дело. Никто не винил друг друга за то, что им приходится пить: жадно, много, чтоб забыться и потеряться в кратковременной эйфории, что покинет их на утро. Оба были довольны этой немногословной встречей, но именно Скарамуш, глядя на засыпающее выражение лица ронина говорил самому же себе, что Кадзуха – самый ужасный собутыльник, с которым он только имел дело. В будущем их ждёт множество поводов напиться.