***
На корабле всё не так уж и тихо, не так уж сплочённо. Капитан Бэй Доу благополучно переступила через себя и закрыла один из её крупных штрафов, что удивительно, и по этому поводу устроили настоящий пир: выпивка, неплохие для такого события блюда, яркая атмосфера. Сказитель, по правде, не любил её, до чёртиков. Слишком шумно, в ней нельзя найти свой покой, нельзя укрыться в непостижимом его разумом уюте: шумные пьянки и кабаки Снежной, куда приходилось являться по особо важным делам, явно не то, в чём он находил свой шарм и уют. Когда вся команда вдоволь напилась, Скарамуш спокойно покинул столь пропитанное шумом место, направляясь в намного более уединённое. На капитанский мостик, где стояло пара ящиков, стол, и другие вещи: проще говоря, он откровенно был завален хламом. Среди всего этого хлама находился Каэдэхара. Хотел бы он назвать его хламом тоже, но после пережитого и язык в адрес Кадзухи не повернётся. Он расположился на столе, удачно заснув после бутылки выпитого алкоголя. Но его сон не выглядел мирным, скорее, слишком даже противоположен этому слову. Кадзуха не ворочался, не говорил во сне, вовсе нет. Он до ужаса дрожал, и темноволосый мог бы поклясться, что слышал беспомощный всхлип. Да ладно. Неужели юношу тоже мучают кошмары? На первый взгляд и не сказать бы: Кадзуха всегда был спокойным, позитивным, поэтичным. Эти качества описывали его лучше всего, словно были вложены в него с рождения. Кадзуха в его глазах не более, чем чистый лист бумаги, которого обошли все невзгоды: он никогда не говорил о своих проблемах, лишь вольно жил и путешествовал. Разве у него вообще могут быть проблемы? Как оказалось, да: терзающие его душу, болезненно съедающие изнутри. Те, которые прячутся в тени, разбегаются по углам при любом упоминании чего-то подобного. Сейчас он жалел Кадзуху. Не желая смотреть на его муки, которые просто нельзя назвать сном, Скарамуш тормошит его. Не слишком сильно, но и не слабо. Кадзуха просыпается, откликаясь на действия Сказителя без лишних промедлений. Его резко выбрасывает из сна, а он и рад. Царство Морфея забывается, отступая восвояси, затуманенное сознание и сонливость настигает его: но Каэдэхаре, по правде, всё равно. Он лишь смотрит на своего спасителя, пытаясь сообразить что сказать. Бывший Предвестник Фатуи и ныне пират смотрит на него весьма обеспокоенно и озадаченно. Кадзуха действительно был пьян, и это подтверждалось румянцем на его лице. Но вместе с этим он выглядел ужасно потрёпанно, в шаге от истерики. Слова слетают с уст Скарамуччи вместе с его намерениями помочь: – Кадзуха, всё в порядке? - обращается он к нему, но тут же замечает, настолько вся ситуация ужасна, – О Архонты, ты... Плачешь? Капли горячей жидкости вырвались сами по себе, скатываясь по щекам и подбородку вниз, на его ладони, одежду. Ронин опускает взгляд вниз вместе с головой, пытаясь отрицательно помотать ей из стороны в сторону, и возразить словесно, но у него не получается: язык заплетается, а сам он произносит пару тихих, неосознанных всхлипов. Это ввело в ступор обоих. Кадзуха неконтролируемо плакал, а Скарамучча в свою очередь совсем не знал, что делать. Это первый раз, когда ему хоть как-то нужно успокоить человека. Он совсем не понимает, как ему лучше действовать. Но видя беспомощный вид Кадзухи, наконец, предлагает. – Как насчёт пройти в твою каюту? - вряд-ли юноша хотел, чтоб кто-то видел его в таком состоянии хоть мельком. Прототип был готов помочь ему.***
Кадзуха был сам не похож на себя. Истерика и опьянение - главные его враги пожизненно, казалось бы, но нет. Сейчас ему хотелось плакать, как никогда. В компании человека, что не осуждает его за эмоции, что он испытывает, не донимает его бесконечными расспросами, он и проведёт свой вечер: а разве может провести иначе? Другого исхода и быть не могло. Скарамучча этим вечером тоже полон противоречий - он не говорит в привычном агрессивном тоне голоса, не насмехается. Он выбирает путь спокойной беседы, решив утешить ронина, который заблудился в этом мире как в собственном разуме. Парень, наконец, понимает, что отплачивать добротой в ответ на доброту, - вовсе не что-то постыдное, не проявление слабости. Теперь, это поможет ему двигаться дальше. Они добираются до комнаты самурая вполне благополучно, несмотря на то, что он продолжает ронять слёзы. Скарамучч не взирает на это, не просит его успокоиться, не прикасается к его лицу: спокойно ведёт его к кровати, усаживает. Кадзуха готов вот-вот рухнуть, словно карточный домик. В любой момент, абсолютно любой. От любого неосторожного действия темноволосого парня. В свою очередь, он сам садится перед Каэдэхарой, на пол. Ждёт пару минут, даёт успокоиться, привыкнуть к другой обстановке: но ронин лишь больше заливается слезами горя. – Каэдэхара, - начинает Скарамучч довольно хладнокровно и нейтрально, но попытка казаться таким же, как ранее, его же губит. Последнее он произносит с его настоящими эмоциями: неподдельным беспокойством, словно он испытывает грусть вместе с беловолосым парнем, – Скажи мне, что произошло? Это единственный вопрос, что звучит от него. Никаких вариаций одного и того же, ничего подобного. Он терпеливо ждёт ответа от Кадзухи, невзирая на то, что он находится в истерике: не лучше ли, если он выскажет всё сейчас, под шквалом эмоций? Наверняка он почувствует облегчение от ноши, которую взял на себя, один, не делясь ни с кем и граммом. Всем ведь известно, самый честный, это пьяный человек. Не важно в чём. Эмоции, тревоги, ложь. Всё это легко вскрылось неподдельной монетой после неплохих крепких напитков. Казу колеблется: он не знает, что говорить. Ему всё даётся в тяжесть, и любое слово, и молчание. Но Куникудзуси готов выслушать его бредни полностью, разве нет? – Клан Каэдэхара распался из-за меня, верно? - начинает он издалека. Его голос колеблется, тембр постоянно меняется, дрожит. Но Скарамучч не просит повторить его дважды, вслушиваясь в слова, – Я не смог возрадить былое величие клана, и развалил его окончательно, разве нет? Собеседник чувствует ярую ответственность за подобное. Чёрт возьми, да если бы он знал, какие последствия пойдут за распадом нечто подобного, к чему он причастен, он бы никогда не сделал чего-то подобного. Он хочет возразить, но Кадзуха перебивает его: – Я бы смог спасти своего друга, верно ведь? - солёная жидкость хлынула новой силой. Каждый раз, когда он вспоминает о чём-то, связанным с ним хоть как-то, на душе сразу скребут кошки, – Ему не нужно было идти на дуэль с Сёгунатом, да? Я бы смог предотвратить охоту на глаз бога, имей я былое величие клана, правда? Скарамуш молчит. Он смотрит в пол, совершенно не слыша Кадзуху. Он был готов умолять его прекратить перечислять то, что так травмировало ронина, и к чему причастен Куникудзуси. Он вновь открывает рот, но слова не хотят вылетать из рта, он лишь вдыхает как можно больше воздуха. Не помогает. Когда это вообще помогало успокоиться? – ...Смог бы ведь? - Кадзуха боязливо поднимает взгляд на Прототип, но замечает лишь тот удивлённый взгляд, словно говорящий "ты не виновен". Конечно, не виновен, ведь виновник всех несчастий наследника клана прямо перед ним. Он продолжает когда вспоминает то, в чём винит себя и по сей день больше всего, – ...Я погубил столько жизней, столько людских надежд, лишь потому что не смог достичь тех же высот. Весь народ Инадзумы страдал из-за меня. Я убил так много надежд, заставил людей страдать. Так чем я лучше Сёгуна? Кадзуха постоянно прерывался из-за собственных всхлипов, делая паузы всякий раз, как катилась новая слеза: а таких было много. Молю. Перестань. Это то, что хотел бы наконец вымолвить Скарамуш. Ощущение, что сейчас ему выносят приговор. И это было по правде так. Наконец, он не сдерживается. Высказывает ему всё, что только может. О себе, о своих поступках. Обо всём на свете: о том, как Каэдэхара жил в агонии, винив совсем не того человека. И пусть Каэдэхара ненавидит его. Пусть прогонит с этого корабля прочь. Пусть делает что угодно. Он заслуживает такой судьбы. – Боже, заткнись, блять! - Куникудзуси рвёт и мечет, злясь абсолютно на всё: на обиду Кадзухи на самого себя, на свои поступки прошлого, на свои эгоистичные желания, – Хватит винить себя, идиот! Ты знаешь что? На беловолосого ронина хлынуло лишь больше эмоций. Он терпеливо ждёт ответа, продолжения. – Я - причина всех твоих бед! - срывается тот, начиная объяснять, выкладывать все свои поступки, – Именно я имел мотив развалить клан Каэдэхара во времена твоего прадеда, я погубил множество школ искусств владения мечом! Именно я, никто другой! И нет, это, блять, не всё. Слушай внимательно. Каждый набирает больше воздуха в лёгкие. Им предстоит долгий разговор? Конфликт, который закончится смертью одного? Никто не знает, и, по правде, в данный момент, каждому плевать. – Закон об охоте на глаз бога был принят по вине Фатуи! Меня, ты понимаешь? Меня! - продолжает кричать он, всё больше приобретая тот же злостный тон, каким владел ранее, – Твои люди погибли из-за меня. Многие сошли с ума из-за меня. Вся страна находилась под гнётом из-за меня! Ты понимаешь? Каждый высказался, как только мог. Они не переглядываются. В комнате не настаёт тишина. Каэдэхара набрасывается на Сказителя, повалив его на пол и нависая сверху. Неужели, драка? Неужели, убьёт? Настолько он теперь ему неприятен? Горячие солёные капли жидкости падают на щёки Скарамуччи. Ронин не перерастет плакать, но ничего не говорит. Его тонкие, забинтованные пальцы надавливают на горло Сказителя. Грубо, без промедлений. Да ладно, задушит? Хват усиливается, Куникудзуси неожиданно кашляет, выплёвывая часть воздуха из лёгких. Тупая боль в горле и обозлённое, казалось бы, на весь мир, лицо Кадзухи маячили перед глазами. Дышать невыносимо трудно. Лёгкие сжимаются, внутренние - он паникует, не находит себе места или сил сопротивляться. Но Кадзуха не может, - он не может убить его. Хватка ослабляется. Он падает сверху, продолжая горько плакать. Шокированный бывший Предвестник нормализует дыхание без каких-либо потерь, совсем скоро. Так заканчивается их перепалка. Наконец, он чувствует облегчение. Наконец, он избавляется от этой агонии, отпуская её парить по ветру. Наконец он может наслаждаться жизнью в полной мере, никак не сожалея. И, кажется, тяжко признавать, что вся твоя обида на самого себя была глубокой раной, и ты, наконец, нашел настоящего виновника всех своих несчастий, но от чего-то так невероятно спокойно на душе. Они лежат на полу вместе. Каждый не жалеет о своих словах этой ночью откровений. Сказитель слушает плач Каэдэхары, что находится прямо под его ухом. Это то, как они теряют остатки здравого смысла, проводя последние мгновения вечера.***