***
В очередной раз, в очередной день, солнце греет лики юношей своими верными слугами, лучами. Нет, в этот раз оно не освещает судно Алькора и их пребывание на нём. Рабочие суетятся, занимаются ежедневной рутиной, которая стала привычна для каждого: для Скарамуччи в том числе. Сейчас, Каэдэхара занимается его любимым делом - нежиться на нагретом, тёплом камне, купаясь в солнечных лучах. Это времяпровождение расслабляет, испепеляет тревоги и заботы в своём ярком свете. Куникудзуси же, по инициативе ронина, проводит своё время с ним. Отлынивают ли они от работы? Возможно. Отлынивают ли от забот? Вполне вероятно. Позволено ли им это в своём мимолётном юношестве? Бинго. Это единственный вариант, который вертелся на уме Кадзухи и при этом он мог ответить на него точно. По крайней мере, он считал, что ответом на этот вопрос было «да». Куникудзуси стоит где-то в тени, под деревом, окружённым скалистой местностью. «Да уж, природа каменного леса поражает» - хочет сказать он, но молчит. Никто из них не решает нарушить покой другого. Пепельно-белые волосы самурая блаженно качаются и времени позволяют отдельным прядям парить на ветру. Конечно, временно. Скарамуш ловит себя на том, как томно он вздыхает, наблюдая за пейзажами, листвой что покачивается над его головой, и Каэдэхарой, что назойливо маячит у него перед лицом. По крайней мере, какая-то часть его считала то, как он переводит свой взгляд на ронина ветра, самого заметного в его поле зрения, довольно назойливо. Его присутствие утомляло и расслабляло одновременно. Кажется, Сказитель всё ещё мечется между двумя своими характерами. Он вздыхает вновь, когда Кадзуха без слов выводит его из раздумий, утягивая за руку на солнце, прямо на место, где он лежал. Не удержавшись, бывший предвестник падает, но тело Каэдэхары смягчает падение. - Что за чёрт! – восклицает он от неожиданности, вскоре возвращая себе прежнее спокойствие и безразличие. Последовав воле Кадзухи на какую-то часть, он остаётся на солнце, укладываясь на свободное место рядом. Кадзуха смеётся от такой реакции, прикрывая веки вновь. Никто из них, в конечном итоге, всё же не желает встречаться с солнцем взглядами. Но светило не жалеет, продолжая согревать два тела своими лучами. Прежнее умиротворение их времяпровождения возвращаются, но тишина вряд-ли настигнет их вновь. Кадзуха начинает первым. - Разве солнечные лучи не согревают тело и душу? – произносит он словно на распев, умиротворённо улыбаясь. Скарамучч лишь лениво кивает, явно не собираясь отвечать на слова Каэдэхары. Он уже привык к подобным поэтическим минутам, и более не возражает подобному. Лишь хмыкает иногда, в знак одобрения прочтённого или и вовсе импровизации от беловолосого ронина. - Но твоя душа подобна льду, верно, Куникудзуси? – молвит он более спокойно, без какой-либо грусти, радости, чего угодно в своём голосе. Когда разговор вновь ушёл в это русло? Он понятия не имеет, - ни солнечные лучи, ни что-либо ещё не согревают её. Так ведь? Сейчас, ему есть много чего сказать. И всё прямо в лицо Каэдэхаре. Он ответит на все его слова. На этот раз ответит. Столько предложений вертятся на языке. Ничто не ограничивает их разговор во времени. И ничто не торопит его с высказываниями. Он начинает. - Ты довольно наблюдательный, - выражение лица Сказителя мрачнеет, но раздражённость меняет всякие эмоции в другую сторону, - И, Архонты, верни то дурацкое прозвище, только не говори моё полное имя. Кадзуха смеётся, но не перебивает. По лицу собеседника ведь видно, что он не закончил свою речь. И он предпочтёт ждать сколько угодно, чем напоминать дорогому другу о других вопросах. Он уже давным-давно признался самому себе, что легко умеет уводить тему, и умело пользуется этим, так разве он не может побыть малость эгоистичным в желании узнать немного больше о Скарамучче? - …Да, в какой-то мере ты прав, - начинает он, теперь уже по-настоящему более омрачённо. Но разве это плохо, показывать, как тебе больно? Сейчас ему казалось, что вовсе нет. Сейчас он может себе это позволить, и не будет отказывать, - Мне всё ещё не дают забыться тревоги прошлого. Кадзуха ненадолго останавливает его, снимая фразу «возможно, я жалкий» с языка Прототипа. - Это нормально. Всё в порядке, выражать, чувствовать, иметь собственные чувства и волю, - Кадзуха садится. Лежать на тёплом месте было невероятно приятно некоторое время назад, но его совершенно это не заботит, - это то, что я называю «свободой». Скарамучч запинается. Он с удивлением на лице смотрит на Каэдэхару. Что его поразило в этих словах? Неужели тот, наконец, получил осознание чего-то, чего давно хотел? Дыхание Сказителя рвётся. Оно волнуется. Вдохи и выдохи сопровождаются хрипами. Может ли он закричать сейчас? Может ли лить слёзы вновь, никого не обременяя? Возьмёт ли кто-то ответственность за это? По правде говоря, ему не хочется. Сейчас, когда ему в лицо смотрит единственный его проводник в светлую жизнь, все эмоции смешиваются в нечто совершенно непонятное, неосязаемое, но тёплое, приятное. Как солнечные лучи. Он готов говорить. - Всю жизнь… - медленно, с его уст слетают слова. Теперь, Каэдэхара тот, кто обнадёживающе удерживает его ладонь в своей, - …всё своё никчёмное существование, я не мог избавиться от осознания того, что меня бросили. Просто оставили во сне, как ненужную игрушку. - Ох. Должно быть, было страшно? – Каэдэхара не совсем понимает контекста, но не спрашивает. Просто не смеет. Не сейчас. Не когда он наконец готов говорить. Подбадривающие фразы полные беспокойства о другом помогают Сказителю чувствовать себя увереннее. Он дрожит. До ужаса дрожит, как кленовый лист на ветру, сам того не понимая. Мечется, не знает куда себя деть, но чувствуя перебинтованную ладонь на своей успокаивается, изливая душу вновь. - Да, было. Ты не представляешь, насколько, - пауза. Дыхание не даёт ему нормально говорить, но ему плевать. Он не боится выглядеть испуганным, таким жалким, как он бы сказал, в глазах Кадзухи, ведь он покорно принимает это, - меня создали как прототип, как эксперимент этого жалкого Архонта..!- Его голос рвётся на хныканье, он задушено вдыхает с хрипом. Каэдэхара двигается немного ближе, поддерживая Куникудзуси, не давая ему упасть ниже пола: в тот бездонный океан умерших надежд, что являлся в его снах каждый раз, забирая юношу в свои пучины. - …А затем просто выбросили! Как ненужную игрушку! Навеки бросили в вечном сне, надеясь, что я никогда не проснусь! – восклицает он, чувствуя, как Каэдэхара обхватывает его плечи второй рукой, позволяя найти безопасное убежище в своих объятиях, - этот сон был настоящим адом. Нет, намного хуже ада, я- Тот останавливается, не находя нужных слов. Всхлипывает вновь, и Кадзуха не торопит его, вновь подбадривая, обнадёживая на беззаботное существование в будущем. - Ты молодец, - начинает он, не заглушая его отчаянные откровения. Ронин хвалит его, касаясь абсолютно каждого действия. Но в особенности выделяет следующее, - ты вытерпел эту муку, разве нет? Бывший Предвестник невнятно бормочет что-то, кивая. Его дрожь никак не унимается, но никому из этих двоих нет до этого дела. Глаза алеют, солёная жидкость стекает по щекам на одежду, но Каэдэхара не просит его остановиться. Никак не останавливает слёзы вообщем, - лишь способствует продолжению рассказа о нескончаемой боли, и о великом мраке жизни Куникудзуси. Никто не должен заслуживать того, чтоб сдерживать эмоции, чтоб высказывать их кому-то, как он сейчас поступает, и по этой причине он не помогает спокойствию настигнуть Скарамуччу вновь. - Я- я, - «я» так и остаётся вертеться у него на языке некоторое время, но он останавливается, когда жалобное хныканье срывается с его уст вновь. Приходя в чувства, он продолжает, - я вырвался оттуда, но сам стал этим адом, разве нет? Я ранил столько людей, и- О Боги. Прошу, прости меня, Каэдэхара, - обессиленный, он падает на плечо рядом находящегося самурая, шёпотом повторяя мольбы о прощении. Он совершил столько поступков, о которых сейчас жалеет, и одновременно чувствует абсолютно противоположное. Кадзуха перебивает его своим нежным голосом. - Не нужно извинений, - это унимает дрожь Предвестника, заставляя его чувствовать облегчение, - Всё в порядке. Ты жаждал мести, разве нет? После всего что ты пережил, - он рвётся, сжимая холодную ладонь Куникудзуси в своей, так же, как он делал это, осматривая ранение. Мимолётная боль присутсвует, но ему плевать: это не сравниться с болью, которую вспоминает Сказитель в его руках, - ты вряд-ли бы заботился о том, что переживут люди. Я понимаю тебя. Скарамучч наконец полноценно реагирует на слова юноши рядом. Его губы дрожат, но он отвечает. - Нет, мне- мне следовало беспокоиться, я-я просто- , он не успевает договорить. Ронин ветра прерывает его ошибочные суждения. - Тшш, - ласково произносит тот, растягивая согласные. Искренне считая, что в душе собеседника не должно быть места сожалениям, Каэдэхара шепчет, - Никто не извинялся за то, через что тебе пришлось пройти по их вине, так почему тебе следует? Это то, что было нужно ему. Эти слова, что так легко сказал беловолосый юноша, были нужны ему все эти годы. Наконец, он может возразить своим внутренним демонам в лице силуэта его Создателя, Архонта вечности. «Ты век и ещё вечность будешь лишь Прототипом» - говорит что-то внутри, но полный решимости Скарамучч отвечает лишь «Я человек». Никто из них понятия не имеет, как это началось. Никто из них и знать этого не хочет. Но никто, тем не менее, не жалеет об этом: наконец, они могут быть честны во всём с этим миром. Но как быть, если их мир начинает ограничиваться лишь друг другом?***