***
Утренний свет так и бьёт сквозь стекло окна, освещая комнату. Он делает так не только с окнами на корабле Алькора: лучики света пробиваются сквозь ткань штор и обычных жителей самых разных регионов. Без какого-либо исключения, солнечная леди заглядывает в гости к каждому, в сопровождении рассвета. Охотно будит жаворонков, и лениво донимает сов, говоря проснуться пораньше да взяться за работу, или безмятежный отдых таким приятным и солнечным утром. Вот и Ли Юэ просыпается. Жители встают из своих тёплых постелей, гавань наполняется жизнью вновь. Рынки наполняются толпой людей: работники, спешные покупатели, возможно, даже предприниматели, - все собрались в одну толпу, смешиваясь. Завлекающие крики продавцов, смех и общение детей на повышенных тонах, указы рабочим что делать: всё это показывало, насколько Ли Юэ наполнено. Очень наполнено. И от того привлекательно. Казалось, этот народ никогда не знал бед, а жизнь здесь всегда протекала мирно и тихо. По другую сторону гавани морской порт, отличающийся спокойным битьём волн о берега, красивыми, новыми суднами, что строятся на ходу как на одном дыхании, и более спокойным окружением. А в третьей части и подавно всё спокойно: известные рестораны кухни «Ли» и «Юэ» принимают гостей: богатых везунчиков, которым выпал шанс забронировать роскошное место себе на утро. Элегантный ювелирный дом «Минсин» принимает заказы в полном спокойствии, а терраса, пик гавани, и вовсе находилась в мире и полной безопасности. Приятные глазу цветы с трагичной историей раскрывают свои лепестки навстречу тянущимся каплям света, шелковица и её багровые листья и вовсе поблёскивают. Именно из такой шелковицы делали превосходный шёлк. Волосы Каэдэхары тоже были подобны шёлку. Обладали приятным молочным цветом, давали такой же удивительно причудливый отблеск, привлекающий внимание, являлись мягкими и покладистыми, казалось, никогда не спутывались, а их аромат, прямо сейчас наполняющий каюту, восхищал до нельзя. О Архонты, а как они рассыпались по привлекательной бледной коже спины и шеи ронина. Это зрелище завораживало даже Куникудзуси. И от чего-то он сам этого не осознавал, даже когда откровенно пялился на бледные локоны, пожирая взглядом. Каэдэхара немного суетится на месте, ёрзая, словно чувствуя, что ещё немного, и Скарамучч проделает в его затылке дыру. - Эй, - ласково подзывает он его, поворачиваясь на пару секунд и одаривая взглядом алых глаз, - ты собираешься продолжать? Эта фраза приводит Сказителя в сознание: он наконец бросает «а, да», и продолжает своё дело: бережно расчёсывать волосы Кадзухи одно удовольствие. Ощущать их мягкость и шелковистость на своих пальцах оказалось слишком уж привлекательным ощущением для него. Но его нельзя винить: кто вообще устоит перед этой картиной белоснежных локонов, так струящихся между пальцев? Никто. Вот и он не смог. Гребень совсем не заплетается в них, и расчёсывание кажется лишь формальностью, которое совсем не нужно ронину, и от того Куникудзуси расслабляется, вновь забываясь в мыслях, хорошо поглощаемых этой картиной. Но мгновение кончается через минут так 7, которые Каэдэхара словно отсчитывал в своей голове. По прошествии этого времени матрос тянется к своим волосам с тёмно-бежевой резинкой в пальцах, но получает лишь разочарованный вздох от Скарамуша. - Дай сюда, - молвит тот, и впрямь забирая плетеную нить из конечности самурая, - Ты совсем не умеешь заплетать волосы! Погляди, у тебя всегда хвост неровно получается. Отчитывает его тот, и ведь оказывается правым: причёска Кадзухи всё время съезжает куда-то в сторону, немного растрёпываясь. И ловя себя на мысли о возможном проявлении заботы от Сказителя, он хмыкает, позволяя ему быстро расправиться с длинными локонами, и осматривая работу. Получилось хорошо. Привлекательно и соответствующе Каэдэхаре. Он встаёт со стула, проводя пальцами по своим же волосам. - Твоя очередь, - говорит тот максимально расслабленно, приглашая сесть на стул уже Скарамучче, - Хочешь, поправлю твой макияж? Честно, от помощи он бы не отказался. Каждый день вырисовывать идеальную картину изящных красных линий на своих веках – та ещё морока. Но если это сделает кто-то другой, может, и не придётся тратить на это столько времени. И доверяясь таким качествам Каэдэхары как «аккуратность» и «осторожность», он занимает его место. Солнечные лучи неприятно играют с его глазами в игры, их спешно приходится закрыть не только из своего желания, а и по просьбе Каэдэхары. Перебинтованная ладонь касается подбородка, взглядом рисуя причудливые узоры на лице Скарамуччи. Он явно не спешит начинать, но, увы, его торопят. Кисть оказывается между пальцев, тело тёмноволосого напротив нетерпеливо ёрзает на месте. Но как только мягкий ворс инструмента начинает скользить по коже, окрашивая часть бледной кожи вокруг глаз в яркий алый, вся неусидчивость тут же испаряется. Бережно выводя изгиб на одном месте пару раз, Кадзуха переходит ко второму веку. Взгляд ронина сосредоточено следит за собственными движениями. Настолько, что он даже не осознаёт, в какой момент их лица оказываются действительно близко. Разгорячённое дыхание касается кожи лика Куни пару раз, заставляя лицо алеть от температуры. - Каэдэхара. Молвит тот, стараясь привлечь внимание, словно это является какой-то насущной проблемой, которую он не в силах решить. Знает ведь, что сам себе не позволит оттолкнуть человека, который столько сделал для него, буквально своего благодетеля. Но этот же благодетель его совсем не слушает, в том же темпе выводит узор на веке Сказителя, точно на чистом холсте. - Каэдэхара? Повторяет тот, словно не осознаёт в полной мере того, что обладатель столь длинного и красивого имени не слышит его. Но оказывается не прав: он не слышит его, совсем-совсем не слышит. И, кажется, даже не хочет. Работа почти завершена. - Кадзуха! Вскрикивает тот наконец, из нетерпения. В его голосе слышно раздражение. И в тот момент тело ронина дрогает, но рука, - нет. Сразу видно выдержку тренировок с клинком. Но разве это столь важно сейчас? - Прекращай дышать мне в лицо, - заявляет тот наконец, всё ещё не открывая глаз. И не делает он это осознано, из нежелания пересекаться с ярким светом вновь, и с рубиновыми глазами, - тоже., - это раздражает. Кадзуха и впрямь отстраняется, нервно-радостно посмеиваясь. Кисть в конечном итоге опускается на небольшой столик, а обладатель чудесных стрелок на веках хлопает парой глаз, и спешит взглянуть на себя в зеркало. Красные линии выглядят превосходно, и он почти готов признать то, что это ожидание и ощущения чего-то такого горячего на его щеках стоило того. Казалось, он и не был против этого, но знание этого остаётся только в мыслях у Скарамуччи. Они оба влюблены. Влюблены до ужаса. Позволяют друг другу разные вещи, что никогда ранее и не сделали бы с кем-то ещё, не осознавая в своих трепетных чувствах неподдельный интерес, совсем не ограничивающийся понятием дружбы. У каждого свои причины не замечать своих же эмоций в полной мере или и вовсе игнорировать их, как и не было. Но разве это как-то мешает их искренности?***