***
Шум волн морей Ли Юэ стал обыденностью, чем-то совсем родным и привычным. Слыша его, Скарамучча вспоминает каждое мгновение, проведённое на борту корабля: и каждое это мгновение заполнено беловолосым юношей, что приносил ему отнюдь не беспечную жизнь в этом мире: это раздражало. И до сих пор раздражает что-то внутри. Но стало ли ему легче жить от этого? От этих разговоров с мальчишкой ронином? От этих встреч, что, казалось бы, происходят каждый день? От этой влюблённости? Последние слова Скарамучч напрочь вычеркнул из своей головы. Да, вполне. Сейчас ему легче жить. Легче существовать, легче взаимодействовать с людьми, легче спать, в конце концов. Всё стало намного легче. И от того каждое мгновение ценилось больше. Казалось, оно стало настолько легче, что было готово упорхнуть в любой момент, унесённое ветром куда-то далеко. Но так лишь казалось, и это оставалось в пределах мира мыслей Куникудзуси. Даже сейчас этот мирок отнюдь не уютных мыслей наполнен чем-то совершенно инородным, чего он не может понять, и не сможет без помощи посторонних. Сам того не осознавая, он всё ещё вспоминает, теплится от мыслей о проведённом вечере с Каэдэхарой. Та ночь осталась особенно яркой в его воображении. Из-за света фонарей, звёзд, и того же фонарика. Так он оправдывал это, не горя желанием признавать, что ответ совсем в другом. Погружаться в библиотеку своих мыслей, хаотично раскиданных по всей голове, стало намного приятнее. А быть утянутым оттуда самураем – ещё приятнее. И хотя бы это он может признать сам для себя. - Хэй, Куни! – зазывает он подозрительно реалистично и громко, словно голос вырвался за пределы потока его сознания. Или может… - Куникудзуси! И впрямь так. Голос Каэдэхары не мог быть таким отчётливо слащавым и громким только у него в мыслях. Открывая сонные веки, он лицезреет знакомый лик ронина в очередной раз. Казалось, он уже полностью запомнил каждую клетку и гримасу на этом прекрасном лице. Настолько, что уверен, что может воссоздать точный портрет Кадзухи не хуже любого известного по всему Тейвату художника. Но постойте, о чём он вообще думает? О, Архонты. - Ну и чего тебе? – отзывается он словно совершенно нехотя, ведь на самом деле так и есть. Вздремнуть на солнечных лучах, как любил Кадзуха, не помешает и Сказителю. Особенно в такой спокойный, безмятежный день… Но разве он был таковым на самом деле? Ох, он ошибается. Кадзуха морщится в огорчении, осознавая, что Скарамуш не слушал его лишний час, погружённый в собственную сонливость и нежелание хоть как-то быть связанным с внешним миром. Но не беда, каждый имеет право на отдых. С такой же отговоркой, он восклицает. - Соображай быстрее, - молвит тот, обвиняя в полном игнорировании своих же слов. Собеседник закатывает фиолетовые глаза, с абсолютным безразличием возвращая взгляд на ронина уже через секунду, - Алькор вот-вот отбывает!***
Ах, да. Теперь он вспоминает, как и что привело его вновь на побережье Рито. Вспоминает, какой запах молний и чистого электричества ощущал, переплывая некогда величественный и давно рухнувший, казалось бы, барьер испытаний Великого Сёгуна. Вспоминает багровые листья, лежащие россыпью повсюду и везде. Вспоминает пристань, сколоченную из некогда ранее выращенных кленовых деревьев, таких величественных. Настолько, что ступать вновь на их великолепие, при другом раскладе, он бы и не посмел. В каком-то мере, это всё уже прижилось. В какой-то мере, это уже надоело. Ужасно надоело. В какой-то мере он всё ещё не мог отпустить ту ненависть, что окутала его и стала чуть ли не смыслом его существования и бытья. Но вспоминания то, что привело его на Алькор, те ежедневные встречи на маленьком острове, что почти стал его погибелью и домом по гроб жизни, внутри сразу что-то расцветает, отзывается в душонке и сердце мелкими колебаниями и потрескиваниями элемента анемо. Зачем они здесь? Это предстоит узнать, как и смысл его жизни, что он никак не может найти, никак не может уцепиться за правильный вариант, не может схватиться за тот спасательный круг вновь. И вот взгляд мечется по острову вновь, замечая где-то вдали великолепие и убранство Наруками. …И упирается в того самого беловолосого мальчишку, что объял его мысли ещё с самого начала дня. Да чёрт бы его побрал. - Тебе так ненавистна эта страна? – задаёт он, словно риторический, вопрос, с сожалением глядя на Сказителя, словно он упускает что-то действительно большое и прекрасное. И ведь прав. - …Возможно? – в вопросительной форме отвечает Скарамучча, словно задавая этот вопрос самому себе. Правда ли он ненавидит это место? Правда ли винит во всех бедах и своём существовании именно его? Точно сказать не получится. И он был бы рад, если бы Каэдэхара помог найти ему ответ в очередной раз. Рука, до боли в собственной ладони, знакомая, вытягивается в сторону Сказителя. Ладонь расправляется, приглашая ответно взяться за неё вновь, и никогда не отпускать. Тёплая улыбка вновь приветствует этот мир и Куникудзуси. - Тогда я покажу тебе, насколько она великолепна. Это стало их точкой невозврата. То мгновение более не повториться, увы, уже никогда. Но никто из них не жалеет. Просто не могут, и не хотят. Ладонь ложится поверх такой же, но перебинтованной. Не смотря на шрамы, оставленные друг другу, никто из них не заботится о прошедших временах. Это ли счастье, к которому оба так отчаянно рвутся?***