***
Неторопливые размеренные шаги – единственное, что не даёт всему живому спать. Шаг, шаг, шаг – они слышутся в лунном лесу как музыка, и у каждого шага своя нота, у каждого – свой хрусталь звучания в ночной мгле. Ничто не нарушает покой священного места. Даже движения двух юношей кажутся мягкими и спокойными сейчас. Так почему эта ночь кажется такой тревожной для обоих? Шум фейерверков всё ещё раскатом раздаётся в ушах Скарамуччи, яркие огоньки и искры тёплых тонов всё ещё загораются перед глазами. Тёплые воспоминания разрастаются где-то в груди, как только он вспоминает лицо Каэдэхары на фоне столь прекрасного зрелища. Но почему сам ронин выглядит опечаленным? Почему в тот момент мгновение для него замерло, а хрусталь времени обрушилась? До сих пор он не может понять. До сих пор не может узнать то, какие заветные слова Кадзуха хотел сказать. Всё, что ему остаётся, следовать за Каэдэхарой. Всегда, хоть на край света. Каменистая дорожка леса Тиндзю напоминает такую же на фестивале. Но здесь всё по-другому: здесь мир не озарён яркими красками. Здесь, луна никогда не заходит за горизонт, абсолютно всегда охраняет лунный лес. Здесь есть его счастье. Ох, что? Перед глазами неожиданно появляются звёздочки-золотые рыбки от осознания. «Поймать счастье». Была ли золотая рыбка его счастьем? Это заставляет его мельком ухмыльнуться. Кадзуха в прежнем темпе, весьма быстром, двигается вперёд, отрываясь от Куникудзуси на пару шагов. Должен ли он поймать именно это счастье? Было ли его счастьем та фраза, что прервалась ярким иллюзиями счастья, заключённого в фейерверках? Что-ж, не будет ли лучше проверить прямо сейчас? Его голос рвётся, дрожит, а взгляд бегает. Даже стоя на месте, он чувствует, как колени подкашиваются. От усталости ли, или от отсутствия смелости в столь юном теле сейчас, - какая ему разница? Он не концентрируется на этих ощущениях, а перед глазами лишь один беловолосый поэт. - Каэдэхара! – окрикивает он его, заставляя остановиться. Неожиданно для самого Сказителя, его тон голоса полный уверенности рвётся на середине фамилии обладателя Анемо Глаза Бога, приобретая совершенно спокойные и нежные оттенки. Он не торопится. Держится уверенно. Нужна ли вообще спешка в таких вещах? Определённо, нет. Алые глаза, расширенные в удивлении от неожиданности и полного непонимания, встречаются с такими же яркими, фиолетовыми. Казалось, в этом океане нескончаемого пурпура можно утонуть. И ведь кажется, что самураю и впрямь этого хочется. Но эти желания уходят на второй план, когда тот наконец задаёт вопрос. - Ты не хочешь мне что-то сказать? – вопрос, скорее, риторический. Он ведь знает, что ронин в любом случае ответит ему с предельной честностью в голосе. По крайней мере, рассчитывает на это. Кадзуха дрогнул. И впрямь, сказать было что. Даже не так, у него было много слов. Много того, что он хочет поведать. И все эти слова укладывались в одну короткую фразу, что казалось довольно прискорбным. Губы ронина, после небольшого выдоха тёплого воздуха, смыкаются в тонкую полоску. Он колеблется. Сердце пропускает ненормальное количество ударов, а румянец на щеках, от холода ли, или и впрямь из-за переполняющих его эмоций, особо прекрасно виден на лунном свете. Ах. Не говорит ли это всё за него? Скарамучч так и норовит хихикнуть, но сдерживает себя. Каэдэхара… Нет, просто Кадзуха. Может быть, даже Казу. Он прекрасен. И он должен сказать всё именно сегодня, без остатка. Столько всего. Множество слов, множество тревог. Цветы лунного леса окружают их нескончаемым светом, - эти же цветы своим колыханием сопровождают их и разговор, и будут сопровождать всё время. Говорят, тот, кто вошёл в этот лес, заведомо пообещал говорить только правду, какой бы откровенной она ни была, - и именно перед этими цветами. Иначе он превратиться в лунное великолепие растений всего мира, - в вечное обещание лунных цветов. Эта легенда не так пугала сейчас, но добавляла атмосфере, что витала в кристально чистом воздухе, наполненным ароматом хвои, особую ноту, что была ощутима только им. Наконец, в тишине звучит голос ронина, окрашивая мир красками. - Да, - отвечает он мягко, а губы расплываются в неуверенной и до ужаса глупой улыбке. Но никто не смеётся над ним. И раз уж Кадзуха честен с Скарамуччей сейчас, то и он будет, - ему нравилась эта улыбка, - Куникудзуси, Полное имя, которое, казалось, означало его тёмное прошлое, сейчас звучит совсем по другому. Нежно, приятно, так, как надо. Так, как хотелось бы слышать каждый день. Не осознавая этого полностью, обладатель этого имени расплывается в довольной и короткой ухмылке. Но реальность трескается, а та же хрупкая хрусталь осознания разбивается о слова Кадзухи. По правде говоря, он не верит. На душе появляется присущее отторжение, он размышляет. Это кажется настоящей загадкой, ключ к разгадке которой кроется в словах юноши напротив. Так почему бы ему не разгадать её? - Я люблю тебя. Эти слова стоят в воздухе некоторое время, отдаваясь еле слышимым эхо и заглушаются, утонув в холодном ручье. Теперь, когда правда прозвучала, цветы в сумраке покачиваются в прежнем спокойствии, но вот сердца обоих пропускают слышные удары в унисон.***