Филипп Лунин и драконье училище

Уф, свободный день! Среда… то есть, по-местному, тритейник. Ох, прав был Отрими, что в Аднирване плотное образование, а мне стало понятно, почему мне назначили лишь одну пару в день, да ещё с выходным через два. Будем надеяться, что и отдыхают здесь тоже с размахом! Сегодня, вроде бы, меня приглашали в литературный кружок… Значит, сперва на охоту, а когда разберёмся с этой дозой дел — уже можно, не спеша, заглянуть в этот клуб. Я не спеша отправляюсь по уже становящемуся привычным маршруту, параллельно размышляя, чем бы заняться вечером — едва ли наши поэты собираются тараторить до глубокой ночи. Быть может, стоит навестить Кину? Или даже заглянуть к Ярине? Уже в Книгоцентрали, когда я ищю аудиторию нужного преподавателя — а, может, просто организатора кружка — я подслушиваю разговор, проходя мимо магического источника: — Его ещё называют «Зал оракулов», — показывал на ротонду с фонтаном мускулистый старик в шрамах парню, который получал книги от Асторы после меня. — Кто его знает, но, возможно, он как-то связан и с магией предсказаний. Занятно… Считать ли это знаком, что моё превращение в дракона удастся? Посмотрим. Пока что у меня такое ощущение, что ключевым фактором здесь должно оказаться наличие (ну или отсутствие) у меня требующейся для этого воли. О, а вот и нужная дверь. Наверно, лучше всё же из вежливости деликатно постучать, прежде чем внутрь заглядывать. Открывает мне белошёрстая драконесса с длинной гривой.Я едва не отступаю на шаг, увидев, что на её правом глазу не было век — их выдрали, судя по старым шрамам. Первое чувство после машинального испуга — сочувствие. Невольно вспыхивает удивление, что она не носит повязку, а глаз не слезится. Впрочем… снова магия? Возможно… — Добро пожаловать! — она приветствует глубоким и вежливым голосом, который слабо сочетался с её оскалом. — Ты пришёл девятым, Филипп, значит, сегодня тебе быть королём Назгулов. Так, что? Королём назгулов? Глубокое же здесь проникновение культур. Гут, посмотрим, что от меня требуется… Она отходит с прохода и распахивает крыло, приглашая в уютную комнату-библиотеку, в центре которой несколько кресел и диванов окружали стол с высокими бокалами вина и аккуратно расставленными закусками. Несколько студентов, в основном драконы, занимали мягкие места, среди гостей клуба я увидел и эльфа Кадораса, коротко помахавшего мне приветственно. Приветственно кивнув и улыбнувшись встретившей меня и Кадорасу в первую очередь, остальным — во вторую, я захожу внутрь. На сей раз выбрать место не так просто — едва ли после такого приветствия от меня ожидают, что я усядусь на заднем ряду… точнее, во внешнем кольце. Но всё же я выбираю сиденье, за спинкой которого никого нет. Белая садится на самое почётное место, в кресло из чёрной кожи с прорезями для крыльев и хвоста между спинкой и подлокотниками, и закуривает вставленную в длинный мундштук сигарету, которая, впрочем, пахнет не табаком, а чем-то терпким и с кислинкой: — Мы собрались, Тёмные Поэты и, думаю, первым делом нам следует познакомиться друг с другом и, возможно, с творениями друг друга — я уверена, среди нас много талантливых личностей. Меня зовут Тана́та Параста́с, я прибыла из столицы восточного материка, Авваатера. Это земли Светлых, как некоторые из вас знают… Но как раз в таких землях, где во главу угла ставится слепое следование догмам и заповедям, жизнь намного хуже, чем в свободных землях Тёмных. Писала стихи я с четырёх лет, с шести меня печатали и размещали в библиотеках… Но демиургам, видимо, стало завидно, каким талантом я обладаю, и что стихи мои избегают как онанивности хорламировщины, так и трубного нравоучения семаргловщины. На меня устроили травлю, — Таната показывает когтем на свой повреждённый глаз и смахивает слезинку с длинных ресниц здорового, но продолжает недрогнувшим голосом. — Меня пытали, насиловали и поместили в психушку, собираясь промыть мозги дочиста, с заменой личности. Но… мне повезло, что мне явился архидемон. Воплощение Свободы. Его волей я спаслась и бежала в Нашар так же, как первые драконы из легенды, что раньше были изображены в тронном зале Дворца Сталагмитов — те ненавистные демиургам творения, изображения которых не решились замазать даже кракалевны ради сохранения исторической истины, но которых замазала потаскушка Инанна. Вобщем… теперь я здесь. Я готова учить вас свободе творчества и духа. И я открою этот вечер своим маленьким стихотворением из своей прошлой жизни: Сумрак над водами близ Авваатера, медленно катят широкие реки. Дымка находит на земли Тумана, мга обступает лощины и долы. Ангелов песни рождают отвагу, дьявола песнь отрывает от неги. Много желали ту землю увидеть, но, вдаль уйдя, не вернулись герои. Я внимательно слушаю, параллельно размышляя. Поэзия не сказать чтобы мне сильно важна — мои собственные возможности в этом плане невелики. А вот то, что было рассказано как предыстория, намного более важно. Мысленно набросав несколько вопросов, я начинаю ждать продолжения. Интересно, будет ли нечто вроде предложения доказать свои поэтические способности? И предполагается ли что-то ещё, помимо поэзии? Будто прочитав мою небольшую растерянность, Таната улыбается: — Здесь мы не только будем знакомиться с вашим и моим творчеством. Не реже мы будем собираться на литературные вечера, обсуждать прочитанное, играть в простенькие игры со словами, да и просто беседовать о жизни и смерти. Самое главное — чтобы вы проявляли себя и научились вникать в подоплёку вещей… Итак, кто познакомится с нами первым? Ты необычно выглядишь, душа твоя тоже наверняка необычная… — она показала мундштуком на человека с бакенбардами Пушкина и ирокезом панка. Парень отряхнул джинсовую куртку и, прокашлявшись, встал. — Меня зовут Вася, и я не алкоголик. Плотно кладу слов пеноблоки, приближая прекрасное недалёко. У меня тоже есть стихи о родном городе, и, я надеюсь, они немного развеют хмурый муд этого салона, — немного побитбоксив в кулак, Вася выдал стройный реп, едва не пускаясь в пляс: Строго и чётко наметив партии программу Сталин на башне кремля начертил пентаграмму, Скидывал колокола и снимал кресты. Воцарились красные антихристы! В Москве до таянья льдов и от снега первого Небо и земля одного цвета грязно-белого. Серый асфальт тонет в красной крови… Я не пойду туда, как не зови! Проблемно-печальна порой судьбина русская, Слишком много злата, стали и грима. Вот почему дорога в рай — дорожка узкая: Какой придурок попрёт против мейнстрима! Если безвольно-послушно идёшь ты за стадом, А стадо ведут мясники на убой, Если джипиэс маршрут проложен до врат ада, Значит, мне не по пути с тобой! Не ходи за черту, Как бы скука не гнала — Ведь дурная молва, Люди добрые не врут! Никогда не пойду Ни в сумрак ночи, ни в блеск дня За кривую черту Где моя смерть ждёт меня! Внезапно меня осеняет совершенно неожиданная раньше мысль. А нет ли тут какой-то… особой подоплёки? Что, если под вывеской клуба поэтов здесь присматриваются к ученикам, ища перспективных? Причём не в самом приятном смысле. Щуры всё ещё бодаются с антами, не так ли? Может, кто-то ещё тоже на горизонте… Как удобно, взяв колоритную легенду и романтически-бунтарскую вывеску, наблюдать за первокурсниками, ища потенциально ценных союзников… или опасных противников! В голову лезет информация по лору Поттерианы — о том, как Волдеморт собирался под маской преподавателя заняться вербовкой Пожирателей Смерти. На всякий случай нужно притвориться бесполезным. Нет, лучше малополезным. Пускай не выгоняют, но и не фокусируют внимание. А там разберусь. Как бы то ни было, репера Таната явно не оценила. Морщилась во время всего его выступления, хотя парень, слабо знакомый с драконьей мимикой, этого не ощущал. Поэтому Танате пришлось сказать свою оценку более явно: — И в самом деле, вульгарно… И размер не соблюдается. Выбивается из атмосферы, но не мне ограничивать чужое творчество. — Тогда, возможно, тебе больше понравится моё? — делает заигрывающее движение крылом синий мохнатый дракон в кислотно-красную полоску. — Меня зовут Ратихор Черсин. Мне не спалось сегодня, и я сочинил небольшой стишок: Шелест деревьев был слышен в ночи, Жертва охотника громко кричит. Вырваться пробует, есть ещё шанс. Охотник рычит — для него это фарс. В хищных глазах видно пламя и жар. Та ночь для бедняги — реальный кошмар. Сердце стучит, прозвучал дикий крик, Охотник в крылатую резко проник. Терзая её, слыша сладостный стон, Был яростно жертвой своей увлечён. Охотник достиг удовольствия край, В кошмаре узрела крылатая рай. Хищно рыча, ритуал завершив, Навис он над жертвой и мирно затих. На пике блаженства, издав тихий стон, Сознание крылатой перешло в крепкий сон. Затихло повсюду, пришла тишина. Охотник и жертва теперь как родня. — Как пошло… Ты бы ещё порнографию Дмитрия Нагибова прочёл… — ворчит, сцепив зубы, Таната, но тут встаёт единорожка с оленьим носом, перепончатыми крыльями и в тёмном плаще: — Берите пример с Эпплджек, госпожа Таната! Она могла не соглашаться с вами, но умерла бы за возможность вам высказаться. И вам, и Ратихору. Меня зовут Владлена. Я не пишу стихи, но хорошей литературой наслаждаюсь. Высказанная ею позиция очень необычна для Тёмной. Ещё необычней, впрочем, её вид. Я снова вспоминаю о перитонах. Существа из античной мифологии, души моряков, которые потонули далеко от дома. Крылатые хищные олени, нападавшие стаями. Тень от такого оленя была человеческой. Эта, конечно, на классического перитона совсем не похожа… но всё же, пожалуй, интересней всех остальных, не считая самой Танаты. Её имеет смысл послушать. Заодно в голову успело прийти кое-что, подходящее для декламации. Не сонеты Шекспира, но так даже лучше. Не моё… но что-то подсказывает мне, что не только я тут собираюсь заимствовать, пользуясь выгодой междумирья. — Вот сильная воля, — довольно смотрит на Владлену Таната. — Спасибо, что ты с нами, как раз таких мы и ищем. Следующим представляется рыжий в тигриную полоску, потрёпанный пушистый дракон, высокий и с необычно острым взглядом: — Я Жарегнев из Антеи. Я не по наслышке знаком с перегибами Светлых, когда жадность и корысть пытаются прикрыть благими посылами. Но это лишь сделало меня сильнее и твёрже в моих убеждениях. Я не пишу стихи, но могу процитировать Зераю Ергамен, Светлую, ушедшую в Нашар от демиурга Радвера вместе с Тёмными: Звуки минувшего, Отзвук грядущего, Отблеск прошедших и будущих лет — Слышится глас по Вселенной идущему — думы галактик и грёзы планет. Вкруг бесконечность — Космоса вечность. Здесь не видна жития быстротечность И не доносятся страшные крики тех, кто проявит о жизни беспечность. Мёртвых артели! Что вы хотели? Что вы желали? О чём вы радели? Нет, вы пусты, как и в жизни, при смерти; души до гроба ещё улетели. Жизнь не держали, Смерть ожидали, Жили и небо, коптя, прожигали; Это не жизнь, ведь, посея утраты, те же утраты и вы пожинали. Ваши державы Трухлявы да ржавы. Суд учинили, регали держа вы, Войско подняв на надежду и совесть сотни побед вы легко одержали. Если вы вольны — Плакать довольно! Если вы стылой тюрьмой недовольны, Где же старание ради товарищей подвиг свершить и порыв благородный? Жарегнев. Запомню. Даже имя звучит красиво. Я внимательно слушаю, покачивая головой в такт словам. Этот заинтересовывает не меньше, если не больше. Из Антеи, значит? Как я понимаю, один из тех самых антов… Но не такой, как обычные. Ну или, как минимум, выдающий себя за такого. Будет жаль, если именно так окажется. Но, по-моему, в любом случае стоит позже к нему подойти. Он может рассказать о многом… Мимолётно морщусь, проводя рукой по лицу. Что там говорил Отрими насчёт прошлых жизней? Если судить по уровню моей подозрительности, в какой-то я точно был шпионом… ну или контршпионом, невелика разница. Таната, дождавшись, когда Жарегнев закончит, продолжает стихотворение: Сердце, дай силы! Жар негасимый! Счёт не веду жертвам мести засилья. Только на Тьму я сейчас уповаю, только она остановит насилье. Звуки минувшего, Отзвук грядущего, Отблеск прошедших и будущих лет — Слышится глас по Вселенной идущему — думы галактик и грёзы планет. — Браво, мама! — кивает головой драконесса, похожая на Танату, только моложе и без видимых дефектов внешности. Когда собрание обращает внимание на неё, ей тоже приходится представиться. — Меня зовут Кальция, я больше прозаик, но восхищаюсь любым искусством. Жизнь у меня была непростая, всё время на крыльях и в пути… скрываться от генетического отца и его правил… А ты кто, красавчик? — вдруг улыбается она мне. Я польщённо улыбаюсь. Не стоит, конечно, быть падким на комплименты, это глупо… но не столь уж часто мне таковые достаются. Что ж, так или иначе, а внимание теперь обращено на меня. По счастью, время подготовиться было, так что стеснения нет. — Меня зовут Филипп Лунин, — представляюсь я. — Я прибыл сюда с планеты Земля… — «С планеты Грязь», — словно кто-то ехидным тоном подсказывает мне в мыслях, но я машинально отмахиваюсь. Не время шутить, — чтобы изучать разные искусства и совершенствоваться. Не могу назвать себя великим поэтом, тем более — часто занимающимся рифмосложением… но кое-что у меня есть. Итак, разрешите представить вашему вниманию… ночную лирическую. Я прикрываю глаза и начинаю неспешно, с чувством декламировать: Слышишь, дети ночи поют? Им неведом покой и уют. Полнолунье во тьму их зовёт — На охоту, вперёд! Свет мучительно-яркой Луны — И они, жаждой крови полны, К небесам обращают свой вой С задранной головой. Полнолунье загадку таит. Свет Луны, восходящей в зенит, Заставляет их облик менять — И в ночи убивать… Тише тени во тьме проскользнут — Только жёлтым глаза их сверкнут. Быстро жертву настигнет в ночи Смерть — кричи не кричи… На рассвете, роняя с клыков Клочья пены и кровь, Из волков превратятся обратно в людей, Разбегутся скорей — Чтобы Ночь ожидать, трепеща, Под покровом Её плаща Вновь являть собой дивные сны В ярком свете Луны… Параллельно из-под полуопущенных век я поглядываю на Жарегнева и Кальцию. Пока что больше всего мне желается создать благоприятное впечатление на них. Кальция по-прежнему безотрывно смотрит на меня, причём даже не на лицо, а на торс или ниже. И это несколько возмущало насупившегося Ратихора, но вида он старался не подавать. Жарегнев же ко мне не сколько присматривался, сколько прислушивался, незаметно двигая ушами в такт нестандартному ритму стиха. Так, Жарегнева пока можно отпустить из поля наблюдения… а вот Ратихора, наоборот, включить. Уж не ревнует ли он меня? Впрочем, внимание Кальции всё равно лестно. Не могу не признать — выглядит она шикарно. Внешность прямо-таки модельная… Вот только, разумеется, не следует забывать о том, что та бывает очень обманчива. Но когда на меня в последний раз с таким вниманием глядела такая наяда? Будь что будет — может, это риск, но сжиматься я сейчас не желаю. — Слушай, я не зря сюда тебя привёл! — поражённо привстаёт Кадорас. — Мои поэтические творения ограничиваются детскими «Звёзды горят, освещая меллорн, жизнь мы разделим с тобою вдвоём», но распознать хорошие тексты я умею. Ах да, позвольте представиться: Кадорас Дамеллавар, начинающий фрактальный скульптор. Ритмы поэзии часто вдохновляют меня на особенные рекуррентные композиции. — Польщён такое слышать, но, право же, я не считаю себя мастером, — я с улыбкой прикрываю глаза, тщательно балансируя оттенок голоса так, чтобы не казаться ни гордецом, ни любителем самоуничижения. — Вот, к примеру, что такое рекуррентные композиции? Фрактальный скульптор… Я вспоминаю виденное во время полёта с Асторой. Квантон? Вообще, интересно: собравшиеся здесь тоже первокурсники, как и я, или не только? Глянув на Танату и получив кивок одобрения, Кадорас откидывается в кресле посвободнее, почувствовав, что тут не только на тему вечера можно поговорить, но и в принципе обо всём интересном: — Рекурсия — это когда следующий элемент обращается к предыдущему, так же как в стихах строчки идут друг за другом, повторяя суть, но не смысл, или нити жилок в листе повторяют ствол и ветки дерева вплоть до мельчайших древовидных молекул, питающихся светом. Этот принцип подобия жизни на разных уровнях и обращения к самому себе можно воплотить и в скульптуре, например, изваяв волну, пена которой тоже волнообразно закручивается, — эльф совершает круговое движение пальцами, и за ними на миг закрутилась похожая на ракушку спираль зелёной энергии. Не познакомили с собой остальных на этот момент разве что наиболее робкие и стеснительные члены клуба, одной из которых — феральная красная драконесса: — Привет, я Кин’Нара из Аэрии… Тоже люблю заниматься литературой, но это, как правило… — она потупилась, — как называются истории с героями других историй, но с иным сюжетом? Аэрия… М-да, неважно пока у меня на предмет здешней географии. Интересно, дадут ли её на ксенобиологии? Или на натурфилософии… — Фанфики, — поясняет Таната. — Но этого не надо стыдиться, фанфик и плагиат — совершенно разные вещи. Некоторые фанфики получаются лучше оригинала, как Чёрная Книга Арды далеко обогнала земного профессора-христианина. Таната получает ещё одно очко, кстати — за комплимент Чёрной Книге Арды. Говоря откровенно, литературные достоинства той, на мой вкус, под определённым вопросом — а вот идейные и правда способны уверенно обогнать. — Мне тоже доводилось такое писать, — одобрительно улыбаюсь я алой драконице. — А на какую тему ты любишь сочинять эти истории? Кин’Нара улыбается и оживляется — интерес к её творчеству стал для неё приятной неожиданностью: — Не уверена, знаешь ты эту серию свитков или нет, но мне очень нравятся «Крылья огня», ну, про дракончиков пророчества и академию вроде нашей Аднирваны. Ты зато наверняка знаешь «Триакс: стать живым», про восстание андроидов против злых драконов из корпораций, которые их считают рабами, хотя есть одна драконица, которая считает иначе, и даже не одна. И ещё мне нравятся «свитки взаимодействия» — такие истории, в которых герой это сам читатель, и в зависимости от принятых решений ты мотаешь свиток на разную длину, чтобы узнать, что с тобой произошло дальше. У меня таких свитков дома много было. Пиррия?! Теперь Кин’Нара полностью завладевает моим вниманием — я разворачиваюсь к ней всем телом: — О да, я знаю, про какую историю ты говоришь, — я взволнованно провожу рукой по волосам. — Я имею в виду — ту первую, про которую ты упомянула. Должен признаться, про «Триакс» слышу в первый раз, а вот свитки взаимодействия мне знакомы. Правда, в моём мире такая штука исполняется не в виде свитков, а в виде книг, но сам принцип я знаю, — делаю лёгкую паузу, торопливо собирая в уме формулировку для следующей фразы. Сердце так и бьётся в груди, а под рубашкой выступает испарина. — Что же касается Крыльев Огня… я читал, о да. Признаться, меня очень интересует степень реальности этой истории… ну, то есть, насколько она вымышлена. В моём родном мире — знаю. Но здесь, где во плоти можно встретить обитательницу Эквестрии… — Нас наставники учили, что каждый мир существует, — развела драконица крыльями, — а некоторые даже в разных вариациях, которые ну очень друг от друга отличаются. У нас самих это, скажем так, исторический роман про соседний материк. То есть сами личности были, но вот вели они себя так — скорее всего нет, там много упрощений. Касательно описаний магии — особенно много. Наконец поднимается последняя участница литературного салона — антропоморфная волчица-альбиноска, чей шипастый ошейник хорошо идёт к чёрно-серо-белой студенческой форме. — Вы знаете… спасибо, что получилось нам собраться вместе и в такой понимающей компании. Мне казалось, я уже никогда не почувствую ни любви, ни дружбы, ни тем более адекватности и взаимоуважения. Я Селена, до пятнадцати лет я росла в нашарском городе Амарант. Меня, как и всех, воспитывали в православии, но меня начал домогаться священник, которого я боготворила… Но потом я узнала, что за несколько лет моего рождения Амарант пару дней был на Нижнем Слое, в аду, если угодно, и с того времени осталось несколько демонических артефактов и книг, которые я втайне начала изучать. Это меня и привело в Аднирвану. Как подарок вам я спою песню, которую сочинила недавно: Я летела в вышине, Ветер гнул леса. Я не верю тишине — Близится гроза. Разрезает прана ночь, После гром гремит. Враны улетают прочь — Шторм пугает их. Я ищу тебя во тьме, Не страшась дождя. Ты уже забыл о мне, Но зову тебя. Если только не зазря Ты меня любил, То с утра найдёшь меня Трупом вне могил. Я теперь твоя душа, Воля и покой, Мне в тебе жизнь хороша — Не ищу другой. Чем дольше она поёт протяжную балладу, тем сильнее дует за окном ветер, и небо постепенно темнеет клубящимися тучами. Под финальные слова вдали рокочет гром, а Тёмные Поэты поражённо застывают. Даже сама Селена с удивлением оборачивается к окну, по которому затарабанили струйки капель. — Это и есть самая сильная магия, — наконец нарушаету молчание Таната. — Магия Слова. Если стих на самом деле талантлив, то при его первом прочтении меняется реальность. Так творили мир его первые жители, и эти чары куда сильнее ярморочного колдовства праников или молитвенного попрошайничества Светлых, потому что даже энергии бога не хватит на подобные чудеса. Этой силой мы и постараемся здесь овладеть. Те, кто обладает нужной искрой. Я сощуриваюсь, внимательно наблюдая за всеми. Так-так, а вот это интересно… Избранные у нас, стало быть, станут круче богов? Наслышан о такой завлекалочке. Что ж, предупреждён — значит, вооружён. Посмотрим, что дальше вытанцовываться начнёт… Так что же это, интересно? Секта? Шпионская ячейка по вербовке? Или же — тоже можно допустить — клуб мечтателей по типу Мюнхаузена пополам с Маниловым? На любой вариант есть свои схемы действий. Сначала нужно всё-таки понять, с чем именно я имею дело. А пока что — выглядеть приятно, но ни во что серьёзное не влезать. У Васи загораются глаза. Ни говоря ни слова, он достаёт из нагрудного кармана записную книжку и начинает черкать в ней что-то. Ратихор невпечатлённо и тихо фыркает: — Шаманизм… Если на тебя в тёмном углу нападут бандиты, стихами ты от них не отобьёшься. — Бандиты разговора со мной стоить не будут, — флегматично отвечает Жарегнев, — с ними поговорит мой меч. А что словом можно влиять на реальность — это несомненно. Даже Оры — священные гимны, которые применяют Светлые и Тёмные — построены на этом. — Я тоже слышала о подобной магии, — заявляет Кин’Нара, — похоже на дракомантию, когда дракон с нужными генами просто заявляет о своём желании, и оно тут же исполняется. — Но как это работает? — интересуется с оживлением Кадорас. Таната с готовностью объясняет: — Чтобы Магия Слова сработала, стихи должны быть написаны с сильной эмоцией для предоставления энергии, сотворены с осознанным желанием добиться эффекта для выражения воли, содержать описание эффекта для создания намерения и быть написаны воистину хорошо, чтобы вызвать в мире отклик. — Так, наверное, и есть, — кивает Селена, а Таната продолжает: — Типичный пример — стихотворное призвание в любви, что действует как приворот, но так можно и проклинать, и контролировать погоду, и даже переписывать реальность. Но, само собой, чем мощнее нужен эффект, тем лучше должен быть написан текст, а применение этой магии однократно. Можно, конечно, применить уже оглашённое Слово повторно за счёт гигантского вложения собственных сил, но каждое новое применение чар — лишь слепок с предыдущего. — А кто определяет, хорошо написан стих или нет? — задаёт каверзный вопрос Владлена. — Вкусы к поэзии бывают разные, а вы говорите об объективном эффекте, который не зависит от наблюдателей. — Нельзя поверить логикой гармонию, — отмахивается от вопроса старшая Парастас. — Творческая энергия спонтанна и не поддаётся вычислению. — На стихи должна откликаться душа, — резюмирует младшая. Я смотрю на собственные, наспех набросанные записи. Сильная эмоция… Осознание желания… Описание эффекта… А, ещё — быть хорошо написаны. — А почему это должны быть не обычный текст, а именно стихи? — спрашиваю я. — Среди указанных условий срабатывания нет ничего ни про рифму, ни про ритм. — Через стихи проще добраться до подсознания, — поясняет Таната. — Чем дальше в архетипические области ты заходишь, исследуя собственную психику или выходя в астрал, тем более поэтическим становится язык, на котором ты разговариваешь с миром. Можно написать не стих, а прозу, но для того эффекта, которого можно было бы добиться несколькими четверостишиями, может потребоваться целый том. А как такой том читать непрерывно? Это попросту неудобно… — Можно ли создать так артефакт? — склоняю я голову набок. — Если, скажем, выбить нужные строки на клинке? Зачаровать, например, на самозатачиваемость, или неломаемость, или действенность против нежити? Или нужна непременно озвучка? — Если это действует так же, как дракомантия, то можно сказать нужные слова над объектом, и он уже будет всеми нужными свойствами обладать, — предполагает Кин’Нара, но Таната качает головой: — Дракомантия — магия порабощения высшей кастой всех остальных, разделение драконов на тех, кто имеет право, и тех, кто тварь дрожащая. Потому что ты либо родился дракомантом и с годовалого возраста можешь превращать армии в пыль, либо абсолютно беспомощен против малолетних идиотов, кто будет так делать исключительно по праву рождения, без доказательства того, что они достойны. Вам бы хотелось, чтобы магия работала именно так? — Точно так же можно сказать о любой магии вообще, — возражаю я. Мне становится обидно за алую драконицу. — Или ты маг и можешь словом менять мир… Или нет, и тогда тебе лучше не переходить дорогу магам. Более того — в сильно технологичном мире не меньшую силу дадут чудеса техники, и в любом — чудеса денег. Таната смотрит на меня с большим интересом, почти как на равного: — Есть три варианта, как расставить разумных существ по своим местам. В первом варианте их расставляют случайно: по генам, по количеству денег у родителей, по вкусам относительно книг и по сексуальной ориентации. Во втором их расставляют в зависимости от их достижений: ума, знаний, личной силы и воли, опыта, самоотверженности. В третьем их не расставляют вообще, царят анархия, насилие. Кто что первым урвёт, если сможет защитить — то его. Первое — путь Света и «богоизбранных народов», второе — путь Тьмы и вольных душ, третье — путь Хаоса и разбойников, которых иногда нанимают Светлые, чтобы не замараться самим. У каждого пути есть своя магия, но та магия, в которую верю я — магия Тёмная. — Однако же в полностью чистом виде это не сработает, — поразмыслив несколько секунд, отвечаю я. — Расставлять в зависимости от заслуг — дело разумное, в моём мире этот принцип называется меритократия. Но тут проблема в том, что тот, кто расставляет, может, да что там — будет иметь личные вкусы относительно того, какие заслуги важнее. И как именно оценивать эти заслуги, по какой шкале — тоже. В итоге получается, что без доли случайности не обойтись — она определит эти параметры. — Потому-то до сих пор никто и не победил в этом уже долго идущем противостоянии… — вздохнув, Таната закрывает здоровый глаз и сложила ладони перед собой. — Впрочем, это может измениться при достаточных усилиях, иначе, согласись, жить было бы бесполезно вообще. Какой смысл существовать, если ты не способен ничего изменить? Можно лишь выбрать подходящий способ смерти. — Смысл жизни — жизнь, — поднимает палец Ратихор. — Только в том случае, если ты цветочек в горшке, — бормочет Жарегнев. — Я читал книжный цикл, в котором Светлые и Тёмные отказались от открытой войны, осознав её бесполезность, ведущую лишь ко взаимоистреблению, — я перевожу взгляд на стену и слегка расфокусирую его, словно смотря на что-то через неё. — Они заключили договор. Если я правильно помню, он звучал так… «Мы — Иные. Мы служим разным силам, но в Сумраке нет разницы между отсутствием Тьмы и отсутствием Света. Наша борьба способна уничтожить мир. Мы заключаем Великий Договор, чтобы предотвратить это. Мы создаём Ночной Дозор, чтобы силы Света следили за силами Тьмы. Мы создаём Дневной Дозор, чтобы силы Тьмы следили за силами Света. Время решит, кто победит». Делая так и впадая в транс, вспоминая те слова, что нельзя произносить по памяти, лишь читать, я прозреваю ауру Танаты. Она похожа на лаву, такая же тёмно-красная и мерцающая. — Светлые уже не раз нарушали свои договора. Особенно когда есть возможность натравить на Тьму Хаос и заявить, что буквы соблюдены, — Таната показывает на выпученный глаз крыльевым пальцем, похожим на коготь летучей мыши. — В Библии написано «кто смотрит на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействует», а меня вместо этого заставляли сосать под епитрахилью, что это, если не нарушение договора? — нервно добавляет Селена. — Грех отдельного священника, — внезапно становится «адвокатом ангела» Жарегнев. — К тому же, — поднимает Кин’Нара голову, наконец сформулировав свою мысль, — если Светлые плохие, это ещё не значит, что Тёмные хорошие. Может, это битва хатта с глазоцветом. — Хорошие парни не дерутся вообще, у них магия дружбы, — отрицает Владлена, теребя копытом застёжку плаща. — Если кто-то напал первым, а не договорился, значит, он уже неправ. — В том цикле война и не прекратилась, — неопределённо пожимаю я плечами. — Просто… высшее начальство осознало, что на ней слишком велик риск потерять больше, чем получить. Великий Договор привёл, по сути, к тому, что рядовые представители что той, что другой стороны усиленно следили друг за другом, ища, на каком нарушении подловить… радуясь, когда в результате чьего-то упрямства дело так-таки доходило до стычки… Но, чем выше они поднимались по служебной лестнице, тем циничнее становились, тем больше меркли перед ними прежние идеалы… А самая верхушка уже просто воспринимала противостояние Тьмы и Света как интересную шахматную игру, за которой удобно коротать жизнь, меряемую тысячелетиями. Больше всего они боялись уже вовсе не победы противоположной стороны, а того, что придёт «новый, молодой, прогрессивный маг» и капитально так встряхнёт это болото. — Первым таким и был Люцифер, по сути, — расправляет Таната крылья за креслом. — Он же Мелькор, Прометей, Чёрный Менестрель, Вещий, Вий, Неята… как его не назови. Тот, кто нарушил космический порядок и не побоялся сказать светлым силам, кто они есть. И кто поплатился за это не только своей репутацией, но и жизнью, хотя смог сохранить своё существование и продолжает борьбу. — Это уже давно не разговоры о поэзии… — задумывается Кадорас, но тут встаёт Вася, закончивший черкать: — Так, многоуважаемые господа и дамы, позвольте мне вернуть диалог в изначальное русло обсуждения стихослагательного чародейства. У меня есть намерение совершить эксперимент. Слушайте: Мы, поэты, были-жили Да прекрасному служили, В альманахах последили, По собраньям пофлудили, Мы за личностную гласность, В небе видели пегасов, Ставим обществу вопросы, Но не видели под носом Как у школы в Тушино Столпились пушеры, Марихуаночка Мари и Ванечке, Кто с детских садиков Уже подсадики, Там за бесплатненько Колёса кайфика, Маши-Иваны Все наркоманы Уже подсажены, К инсту — со стажами, Ничё не нужно вам, Все деньги пушерам, В приходы прибыли — Проценты прибыли! Как окажусь я там, Дам пушам по ѣблам, Чтобы разлетелись зубы, Чтобы дали дуба, Чтобы шли пиzдюли Со своею дурью, Бизнес череватый — Земля стекловатой, В аду наркодиллер Кормит крокодилов, Иди нахуj, ёма, С моего района! Ё! Казалось, замолчали даже дождь и гроза снаружи. Кружок поэтов остолбенел. Вася оглядывается: — Всё наличествует? Эмоции есть, с горкой. В таланте своём я не сомневаюсь. Намерение высказано. Цель благородная. Осталось сходить и проверить. Я быстро моргаю глазами несколько раз, стараясь сдержать смех. Что ж… есть идея. Тоже, в некотором роде, словесная магия. — Здесь столько экспрессии, таланта, эмоции… — протягиваю я, слегка приопустив веки и бросая многозначительный взгляд на Кальцию. — Правда, я бы посоветовал только одно: на всякий случай заготовить второй экземпляр. Обычно эффект магического ритуала лучше проявляется при близости к цели, так что, рискну предположить — если не сработает эта элегия, недурно иметь возможность добить второй, уже на месте. Снова внимательный взгляд на блондинистую драконессу. «Жаль, не получится посмотреть на эффект», — сосредоточенно думаю я, когда наши глаза встречаются. Сомневаюсь, что эту мысль удастся передать — но, быть может, она поймёт её смысл по моему лицу. — Я понимаю, мужик за базар отвечать должен, — Вася складывает руки на груди, — но так пусть и магия ответит. Тяжело вздыхая и почти рыча, Таната поднимается с кресла: — Думаю, на сегодня собрание можно объявить закрытым. Как минимум для того, чтобы дождаться результатов эксперимента. Встретимся в следующий выходной. Некоторые поэты, попрощавшись, начали расходиться. За Василием увязываются Ратихор и Жарегнев, выпытывая у него, что это за негодяи и где конкретно они находятся. Кадорас, всё ещё под впечатлением от резкого репа, идёт будто в трансе, проговаривая про себя хлёсткий ритм и крутя ладонью. Владлена, выйдя за порог, нагибается к лизавшего лапу у колонны чёрному котёнку. Но Кин’Нара, Селена и Кальция уходить не спешат. — Право же, жаль, — говорю я уже вслух, слегка улыбаясь. — Признаться, я надеялся, что он последует моему совету. Не то чтобы у меня было какое-то снисхождение к наркоторговцам — они мерзавцы по определению. Но, как бы сказать… Я прокручиваю рукой в воздухе неопределённый жест, повожу глазами в сторону выхода, за которым скрылся наш рэпер, и виновато хмыкаю. — Так, может, он и последует, — Кин’Нара заломила голову назад, отведя морду вбок, и выпрямилась обратно. — А то и не один, а вместе с самцами. — Тогда это будет уже не Магия Слова, а та самая магия дружбы, — улыбается, чуть оскалившись, Селена, — но я даже не против. — Не хотите ко мне и маме на ужин? — прошептала, подмигивая, Кальция, пока Таната консервировала кабинет. Я быстро прикрываю глаза и открываю снова, располагающе улыбаясь Кальции: — Если только ваша почтенная матушка будет не против. В конце концов, у меня создалось впечатление, что я пришёлся по душе им обеим — по-разному, но так даже лучше. Полагаю, имеет смысл рискнуть. Едва ли это какая-то уж откровенная ловушка… а ничто не красит девушку больше, чем готовность прямо дать понять, что ты ей нравишься. Без кучи двусмысленных экивоков. — Я только за, — махает хвостом Таната, выставляя задержавшихся из помещения и запирая его. — В тесном общении мы и друг друга получше узнаем, и стеснения будет меньше. Надо будет спросить администрацию, могу ли я вам выписать разрешение ходить после отбоя. Ого. Это что, я уже настолько симпатичен, что за меня готовы так похлопотать? Одно из двух: или Танате охота присмотреть кого-то, кто может стать… кгм, перспективным женихом для дочки, — или Кальция играет роль медовой приманки, а меня собираются куда-то вербовать, оценив… нет, не способности. Способности я практически не показывал. Взгляды. А впрочем, смешней всего то, что не исключена комбинация вариантов. Так сказать, рука и сердце драконицы за голову вражеского короля. Так или иначе, а в первую очередь нужно глядеть на перспективы. — Весьма признателен за такую щедрость, сударыня, — я вежливо склоняю голову. — Вы очень любезны. При том готов поспорить, ключевая причина тому — отнюдь не моя поэзия. Когда мы проходим через немного пустынную Книгоцентраль на парадное крыльцо, свеже блестящее после недавнего дождя, Селена, обуреваемая схожими мыслями, спрашивает Танату: — Ты ведь с факультета Буктвор, верно? Присматриваешься к студентам, кто интересуются литературой, философией и культурой. Изучаешь Магию Слова… — Да. Но должность её скромнее, чем хотелось бы, официально она преподаёт теолингвистику, — Кальция сначала по привычке расправляет крылья, но вспоминает, что сегодня она провожает нелетающих. — Если вы уже присматриваетесь, на какой факультет устроиться, могу порекомендовать нужные предметы на второе полугодие, — подмигивает Таната единственным способным на это глазом. Забавно… Кажется, это вполне себе сойдёт за третий вариант. Или уже четвёртый? Притом вполне подходящий для меня. Буктвор… Из того, что я знаю о факультетах академии, он, возможно, действительно подходит для меня больше всего. Как там? Забызнан концентрируется на магической истории. Агневар — на художественно-магическом творчестве. Квантон — магическая математика. Жимор — магия жизни и смерти. А Буктвор — магия слова. Смотря шире — в принципе магия информации. Возможно, если так вдуматься, это означает, что там изучают самую что ни на есть первозданную магию. Ибо что есть магия как таковая, если не информация, воздействующая на материю? И не ближе ли всего к этому моя менталистика? — На второе полугодие? — вопросительно склоняю я голову набок. — Меня не предупреждали о том, что там будет повторный выбор курсов. Я думал, что курсы выбираются на весь учебный год. — Пока кафедры сами ещё не договорились в этом отношении, — Таната обогнула Книгоцентраль, так как фасад выходит на юг, а Буктвор находится на севере. — Скажу по секрету, не решили даже, установить ли бальную или рейтинговую систему оценок. Этот год — первый, когда школа щуров учится по девятидневке антов, де антейским студентам зазорно учиться в религиозные выходные, поэтому под них должны подстраиваться все окружающие, а не наоборот. — У вас зато не ввели предмет «небесных законов», — ворчит Кин’Нара, — у нас его прогуливали как нефиг делать. — А у нас практически он один и был, — разводит руками Селена. — А где вы учитесь? — с любопытством обвожу я взглядом остальных. Кажется, есть возможность подробнее узнать о факультетах из первых уст. — Здесь я первогодка. Но в Аэрии были свои школы для драконят, — поясняет алая драконица. — Ох, ты не представляешь, какое это пещерное гуано! Ухо откусить могут только в путь. — Да уж, вот там бы немного уроков морали не помещало… — вздыхает Селена. — У нас в городе были церковно-приходские школы, которые учили бесплатно тех, кто не мог позволить личного наставника. Вот я тоже имела в виду их. Но уши там не кусали. — Христианам хватает каннибализма тела и крови собственного бога, — Таната доводит до небольшой площади с открытыми экипажами без вьючных животных и систем управления. — Эта машина доставит нас в Буктвор. Без неё пришлось бы идти пешком полчаса. — Я тоже только на первом курсе… Строго говоря, ещё даже недели не прошло, как я здесь, — я с интересом гляжу на повозки. В голове сразу же всплывают те самые кареты Хогвартса, которые катились якобы без лошадей — а на самом деле там были запряжены невидимые фестралы. Интересно, может, тут тоже кто-то… невидимый? Я напрягаю ментальное чутьё, пытаясь ощутить присутствие возможных незримых существ. Нет, здесь другой принцип, магия на самой повозке — возможно, это големы, собранные в такой форме. Когда все рассаживались по местам, я вежливо пропускаю вперёд Танату, как старшую, и Кальцию, предполагая, что она захочет усесться рядом с матерью. Однако младшая драконица располагается вопреки ожиданиям напротив Танаты. Времени на раздумья почти не остаётся, и я решил рискнуть, выбрав себе место бок о бок с Кальцией. Она, впрочем, даже не думает возражать — ни словом, ни жестом. Даже ментальное поле не дрогнуло ни в чём подозрительном — судя по ощущениям, пушистая драконица вполне довольна и жизнью в целом, и этим вечером конкретно. Кин’Нара, шедшая следом, уселась с нами третьей, а Селена скромно садится рядом с Танатой. Повозка трогается вперёд. Места на борту как раз хватает на нас, и бричка плавно трогается с места, шурша лужами под колёсами. Что ж, отличная вечерняя прогулка! Даже если обратно придётся идти самому, полчаса пешком — совершенно не страшно. А сейчас — свежая вечерняя прохлада, мягкий плеск воды под колёсами, от набегающего ветерка, играющего в старой яблоне у дороги, прикрывают крылья соседок сразу с двух сторон… так, интересно, а чем это пахнет? Спустя несколько незаметных, но глубоко-внимательных вздохов понимаю: это сандал. И аромат доносится прямо от гривы Кальции. Любопытно, я как-то раньше не замечал, чтобы пушистые драконы пользовались духами или чем-то подобным. А зря, между прочим — им идёт. Правда, для Кальции на фоне такого пейзажа, наверно, лучше бы пошёл несколько более лёгкий аромат… Лотос или ландыш. Да, ландыш. Ландыш, нежное зарево закатного неба и нежно-лавандовая драконица с синими крыльями и пенно-жемчужной гривой. А ещё, в идеале, нужен мягкий прибой и покрытый брызгами валун, на котором она могла бы изящно разлечься. Какая была бы картина! Жаль, что я не умею толком рисовать. В сумерках начинают проступать величественные здания Буктвора. Вблизи они производят даже лучшее впечатление, мне приятно стало представлять, что, вероятно, и я буду однажды ходить по широким проспектам между элегантных дворцов, ратуш и галерей. В мягком освещении фонарей прогуливаются импозантные студенты и преподаватели в чёрно-золотой форме, а за бордюрами в прямоугольных водоёмах рябит под вечерним ветром зеркально-чёрная жидкость. Дух факультета напоминает мистический Петербург, каким его описывал Гоголь. А может даже Эмбер Желязны, учитывая, сколь разномастен и причудлив народный состав студентов. Двуколка доставляет нас к крохотному двухэтажному дому на самой окраине квартала. Таната распахивает перед нами входные двери ключом-пластиной и заводит в узкий коридор с лестницей наверх: — Санузел на втором этаже, первая дверь налево. Обеденный зал — на первом, вторая дверь налево. Прошу туда. Поразмыслив немного, не стоит ли для начала зарулить именно на второй — помыть руки, я всё же решаю этого не делать. Ни за что грязное я не брался, если только здесь не принято трапезничать без ложек-вилок, не страшно. Тем более что как-то неприлично начинать явление в гости с того, чтобы бежать в туалет. Так что я следую за остальными. Хозяйством занимается Кальция — она заворачивает на кухню напротив столовой, где ставит чайник и начинает что-то соображать на закуску, а мы тем временем рассаживаемся за лакированым столом без скатерти. Для меня сидение резного стула высоковато, но для недраконьих гостей между ножек поставлена подпорка по типу барной, чтобы удобнее было залезать. Таната устраивается в главе стола и поворачивается в сторону окон: — Итак, чувствуйте себя как дома. Это моё личное пространство, где нас никто не станет подслушивать, а, поверьте, в этом помещении порой говорят такое, за что на папертях сжигают. Понятие ереси становится всё более обширным, и дружеские беседы на кухне зачастую уже в него входят. — Вам с ликёром? Может, с мушрумами? — уточняет Кальция через коридор. — Нет, весёлых грибочков точно не надо, а вот от ликёра… я не откажусь, — порыкивает Кин’Нара. — Давно хотела попробовать, — присоединяется Селена. — Ничего не имею против ликёра! — соглашаюсь и я. Правда, он несколько крепковат, но рисковать, экспериментируя в таком обществе с «весёлыми грибочками», охоты ещё меньше. Тем более, что есть важный вопрос… — А что, здесь, в академии, тоже есть такая угроза? — спрашиваю я вслух, глядя на Танату. — Быть казнённым за неправильные речи? Таната некоторое время собирается с мыслями, подпирая голову лапами: — Здесь собраны сильнейшие маги галактики. Поэтому за ними наблюдают все крупные игроки. Но будто бы этого мало, из-за такой концентрации всего магического Аднирвана — место, где наиболее тонка завеса между реальным миром и его Отражением. А в Отражении многие из простых учеников на самом деле великие герои и ключевые фигуры противостояния Трёх Сил. Совсем недавно на Кладбище Истории, что между Забызнаном и основным корпусом, умерла принцесса Свавера Изумруд. Как раз в тот момент, когда её Отражение должно было трансформироваться в Назгула, но его прервали охотники на вампиров с той стороны… Кстати, по этой причине мне требуется студент, который вызовется быть для нашего кружка экономом и закупать продукты, бумагу и чернила для собраний. Свавера всегда прилетала к Тёмным Поэтам с тортом и бутылкой дорогого вина… — Почему бы и нет, — подрывается Кин’Нара. Судя по прищуру — скорее из любопытства, чем из филантропии. Я внимательно сощуриваюсь, вызывая в памяти первую здешнюю лекцию: — Я слышал о ней… на уроке у профессора Лэнга. Сидевшие передо мной говорили, что она покончила жизнь самоубийством, написав записку, что желала именно этого. Что ещё удивительней, там была приложена справка о вменяемости. А убита она множественными смертельными ранениями деревянным кинжалом. Я совершенно не поверил, что такое самоубийство возможно. Так значит, на самом деле это были убийцы из другого мира? — Я не была на кладбище в тот момент и не знаю, как именно Свавера померла здесь, но там… это более, чем точно, — Таната беззвучно клацает челюстью на Кальцию, входившую с подносом, и та обрывает свою реплику на полуслове, раздавая чашки и печенья молча. — Свавера совершала обряд, который позволил бы ей соединить этот мир и другой и остановить Волну, которую готовят силы Хаоса для разрушения обоих Отражений. По-отдельности миры вряд ли выстоят, только вместе. Но Светлые надеются, что нашли способ от Волны защититься — так называемую Истинную Веру, которая уничтожает их сознание и заменяет его на сознание Святого Духа. Так Светлые планируют избавиться от старых врагов, Тёмных — а заодно и почистить собственные ряды от неверных. — Но это же глупо даже для Светлых… — охает Селена. Кальция садится между ней и мной: — А кто сказал, что фанатики умны? Умны те, кто ими управляет. — А как это влияет на Тёмных? — спрашиваю я, с благодарным кивком приняв от Кальции свою чашку. — Ну, лишатся эти Светлые сознания… было бы чего им лишаться… Будут болванчиками с одним благочестивым сознанием на всех. Тёмным-то что с того? Может, даже лучше, если фанатики сами себя почистят? — Я не верю, что Святой Дух спасёт от Хаоса этих несчастных. Ну или просто убережёт их. В конечном итоге Верховный Светлый это Пожиратель Душ, желающий включить в себя все сознания этой вселенной, абсолютный порядок и абсолютная несвобода. Хаос же просто хочет уничтожить эти два мира, потому что они построены из его первоматерии, и Хаос хочет вернуть её себе. Ему ни Светлые, ни Тёмные не нужны. Мир расколот на две половины после недавней Войны за Реальность, и Хаос хочет попробовать на прочность эту хрупкую систему, разрушить Грань Отражений и через Разлом проникнуть в оба мира, растворив их как пищу в желудочном соку. Вот почему Грань стоит как можно скорее убрать — без вреда для обоих половин мира, — пускается Таната в путаные объяснения, но потом останавливается, отпивая чай. — Впрочем, возможно, найдётся другой герой, готовый на этот риск. Его Тёмные должны защитить лучше, я уж прослежу за этим. То, что сказано о плане Светлых, начинает мне напоминать «ментальную бомбу» из Звёздных Войн. Самоубийственное оружие, за счёт всей энергии активаторов выкашивавшее всех на планете, кто был чувствителен к Силе. И заточавшее души активаторов внутри себя. — Я немного не понимаю… — потираю висок. — Если разрушение этой Грани приведёт к поглощению мира первозданным Хаосом, то как можно её убрать, никому не повредив? — Перемешав миры друг с другом. Для этого и проводится обряд Рождения Проводника, когда чистая девушка из этого мира сочетается с демоном из того. Тот, кто родится в итоге, соединит два мира в один, — поясняет Таната. Я слегка хихикаю — не в насмешку, деликатно опустив голову и взгляд. Снова дежа вю! Ну-ка, а что, если… Плавно выпрямляюсь, снова рассредотачивая взгляд, как там, в Книгоцентрали — но на этот раз выбираю такой конус поля зрения, чтобы иметь возможность глянуть уже на ауру не Танаты, а Кальции. Сдержанный пафос тона — неспеша, нараспев — ложится на язык сам, когда я вспоминаю эти строки: Десять веков будет крепость стоять! Стены, рождённые криком немым… И рогатые лорды склонятся пред тем, Кто ещё не рождён от Хозяина Тьмы. Полночь настанет! Затмится Луна — И откроется склеп, где покоятся мощи Той, что имя земле и народу дала — Многоликой, седьмой, непорочной! Схлестнутся пророчества, рухнет покой, Содрогнутся священные своды; Сына Тьмы увлечёт, поведёт за собой Дева, наследница древнего рода… Аура у Кальции проста и тёплых оттенков оранжевого. В ней не чувствуется той скрытой силы и тёмного клокотания, что в её материи, но это меня радует. Если вдруг Таната и замышляет что-то, её дочь к этому не причастна. — Это напоминает момент из нашей истории, — крутит Селена когтем в чашке. — В дочь Инанны, Нарату, ещё до рождения вселилась Тьма, но Инанна испугалась, что её наследница свергнет её так же, как сама Инанна свергла Герусет, и отнесла Нарату креститься в монастырь у нашего города. Говорят, после обряда на Нарату сели две птицы, белая и чёрная. Нарата изгнала демиургов и возглавила почитателей Тьмы, с тех пор они больше не пытаются устроить теократию. Возможно, и мне стоит отдаться демону? Они свободны и умеют любить, в отличии от мужчин. Я слегка напрягаюсь и хмурю брови, покачивая головой: — Всё, что я знаю о демонах, говорит о том, что доверять им не следует в принципе, будь ты Тёмный или Светлый. Если тебе не по нраву мужчины, всегда можно поискать женской любви. Что же касается Нараты… Мне кажется странным такой вариант. Какая разница, кто какую религию исповедует? Заверяю, в моём мире история знает бесконечную череду чудовищ, которые творили немыслимые мерзости, говоря, что «того хочет бог». Не вижу абсолютно, какая разница была бы для Нараты, какой священный амулет будет болтаться на её шее во время мятежа. — Так Инанна и подумала, поэтому долго не выбирала, с чьей помощью отвязать дитя от Тьмы, — хмыкает Селена. — Что касается женщин — я гетеро. Да и вряд ли женщины лучше. — Всё равно не торопись отдавать себя в жертву благому делу, — трогает её Таната за локоть. — Женщина, дающая жизнь Проводнику, не переживёт этого, а смерть будет мучительной. Мне всё сильнее кажется, что вся эта затея с клубом поэтов служит лишь маскировкой. Весьма вероятно, реальная цель Танаты — как минимум, одна из, — это подбор кандидатов для подобного дела. Эх, переговорить бы наедине с Кальцией! Возможно, я смог бы многое понять, сопоставив… Подозреваю, что она не знает обо всех замыслах матери, уж больно разнятся ауры. — А кто такая Инанна? — с аккуратно-небрежным видом спрашиваю я. — Мне мимолётом встречалось это имя раньше, но о подробностях я не осведомлён. Не вру — действительно не знаю. Но, помнится, Таната отозвалась об Инанне весьма нелестно, а вот Селена, кажется, несколько иначе думает о ней. — Инанна это одна из трёх нынешних правителей Нашара, — рассказывает мне и Кин’Наре Таната. — Молодая разбойница, банду которой нанял мятежник Зорат. Он завидовал правящему Герусету, создателю первых нашарских законов, но в одну морду он не мог ничего ему противопоставить, поэтому и решил получить через постель стартовый военный капитал. Но потом, после убийства Герусета, пришлось отдавать долги и делать Инанну соправительницей. Та, со вскружённой головой от легко доставшейся власти, начала нападать на соседей, пока не подмяла под себя весь материк, и даже на соседний попробовала покуситься, но оттуда её уже отбили, и даже Нарата ей не помогла. — Насколько далеко отсюда Нашар? — я провожу костяшкой пальца по усам, внимательно размышляя об услышанном. — Связана ли как-то Инанна с Аднирваной? Должно быть, такая важная академия не может не представлять интереса для лидера, которая занята экспансией? — Аднирвана в самом центре Нашара, — Кальция встаёт, — сейчас принесу карту из библиотеки. — Ну и из этого следует, что на деньги Инанны тут всё сейчас и работает, — добавляет Таната тем временем. — И на том спасибо. Я уважительно присвистываю. Ясненько… Что ж, спасибо тебе, Инанна. Даже, пожалуй, земной поклон. — Разве это не означает, что мы все должны быть ей благодарны? Кстати… я так понимаю, что львиную долю выпускников забирает себе Нашар? Судя по тому, что я услышал, наша… получается, государыня? — не из тех, кто увлекается благотворительностью. — Как раз нет, — удивляет Таната, — нет никакого целевого набора. Её рассчёт, наверное, в другом, что выпускники, лучшие из лучших чародеев обозримого космоса, встроятся в государственные аппараты по всей галактике и начнут по старой памяти Нашару подыгрывать, да и в целом продвигать его культуру, в которой и сами воспитаны. Но если у Нашара есть идеология, я её в упор не вижу. — А как же воля и совесть, о которых так много говорят? — Селена помогает Кальции разобрать середину стола, чтобы развернуть карту. — По сути, это то же самое, чему учишь и ты. — Не верится мне, что здесь без подвоха… — Таната показывает мне на долину в горах по центру материка, похожего на драконью голову с большим озером на месте глаза. — Аднирвана находится здесь, на Яргоре. Укромное место, отрезанное от основной цивилизации. И магически сильное. — А заодно великолепно защищённое… — протягиваю я, озирая карту. — Великолепно. Сюда непросто окажется добраться даже внутреннему врагу, не говоря уже о внешнем. Знаете, я, конечно, никогда не был государственным деятелем… Но, будь я на месте Инанны — я бы точно спрятал здесь что-нибудь ценное. Даже не казну имею в виду. А вот какие-нибудь могущественные артефакты, или тайные лаборатории, разрабатывающие чудо-оружие, или даже само оно… Мы же, получается, сейчас в самом сердце Нашара находимся. — Главный магический институт под это подходит, — предполагает Кин’Нара. — Ведь здесь тысячами пишутся выпускные работы на такие темы, как создание богов и контроль вселенной, а сколько артефактов на лабораторных собирается… Даже странно, что щуры согласились делиться этим всем, а не устроили собственный независимый полис. — Быть может, потому, что они получают от этого свою долю? — предполагаю я. — Скажем, имеется некий неофициальный договор между ними и Инанной… Можно только гадать, что они предложили друг другу, но, как я понимаю, ни щуров, ни её нельзя назвать глупцами. А силой принудить, насколько я знаю, не может ни та сторона эту, ни эта — ту. — Чтож, это не Магия Слова, это политика. Тут я не специалист, — Таната расстроено щёлкает зубами. — Будем надеяться, что это по крайней мере не помешает никому. То, что есть возможность преподавать науку, свободу и совесть всем, кто готов слушать — это уже большое счастье и большая проделанная работа сил Тьмы, к которым принадлежит и Инанна при всей своей простоватости, и тем более щуры. — Весьма рад это слышать, — вполне искренне соглашаюсь я. — А могу ли я поинтересоваться… о некоем Мирдале? — Делаю небольшую паузу. Возможно, кому-то здесь уже известно, где я бывал. — Мне ведомо, что это… скажем так, весьма необычный Светлый. Но мне ещё не доводилось узнать мнение Тёмных о нём. Кин’Нара почему-то едва сдерживает смешок, но молчит. Кальция смотрит на мать, сворачивая карту. Таната со вздохом сообщает мне: — Мирдал мог стать первым адекватным высшим Светлым в истории. Но его быстро убрали с поста, заменив образцовым инквизитором Семарглом. Сейчас в Асгарде, столице Антеи, даже стоит готовый костёр с чучелом Мирдала, привязанным к столбу — оно ему «занимает место». Но что бы ты думал? Мирдал не понял намёк и как хороший мальчик хочет «замолить грех» и «исправиться». Даже создал ужасную фанатическую секту «Детей света». — Но не так давно Мирдал превратился в человека, принял христианство и уехал в Атрадан, страну человеческих националистов, — добавляет Селена. — Не знаю, чтобы способствовать адекватному Свету там или просто потому что окончательно сдался. Я медленно провожу пальцем по носу, потом — всё дальше, через губы, через подбородок… А что? Как минимум, тот эльф знает. Вряд ли это может долго оставаться тайной. Если же я скажу об этом сейчас… возможно, такое признание оценят. — В таком случае я не удивлён, даже скажу — гораздо лучше понимаю… почему не пришёлся в этой секте ко двору. Пауза. Я продолжаю смотреть на карту, но мои чувства сейчас предельно обострены, впитывая всё, что можно. Периферическое зрение держит всех, кто находится в комнате, но даже зажмурься я — точно так же чувствовал бы каждого присутствующего в ментальном поле. Мышцы тоже напряжены, но не так, чтобы это было зримо заметно. — А что там? — первой искренне интересуется Кин’Нара. Я вздыхаю, небрежно пожимая плечами: — Ничего особенного. Во всяком случае, на том уровне, до которого я дошёл. Для начала был небольшой квест на сообразительность, который я проходил в команде… скажем так, разнотипных паладинистых типов, а потом нам предложили отречься от… как же там было? Ах да: отречься от всех пороков и безумств, чтобы взамен получить нечто несравненно лучшее. Я рассудил, что это звучит слишком неопределённо, чтобы связывать себя клятвой. А сначала клясться, чтобы потом отступать, показалось мне… бесчестным. Я повернулся и ушёл, предварительно объяснив свою позицию. Должен признаться, никто меня не держал. — Ещё бы, — презрительно бросает Таната, — они предпочитают, чтобы их предали заранее, чем в неподходящий момент. Безумство, как тебе бы потом объяснили, это любая собственная мысль. Селена же цитирует кого-то из местных проповедников, судя по ставшим елейным голоску: — Признание за собой добродетелей и достоинств есть пагубное самообольщение, называемое святыми отцами мнением. Мнение отчуждает человеков, зараженных им, от Искупителя. — Не считаю себя предателем, — я спокойно пожимаю плечами. — Собственно, я отказался клясться именно для того, чтобы потом им не становиться. Впрочем, не могу сказать, что речи Ярины — это драконица, которая, кажется, главная там в этой компании — так вот, не могу сказать, чтобы её речи звучали совсем уж неубедительно… но, если вдуматься, в противном случае они бы не смогли совсем никого собрать, верно? Опять же, впрочем… возможно, важную роль играет её внешность. Не могу не признать, Ярина — красотка. На завершающей фразе я как бы невзначай ловлю боковым зрением Кальцию, одновременно прислушиваясь к ней в ментальном поле. Донельзя интересно, как она на это отреагирует. — Да, и, говорят, до сих пор девственница, — та задумчиво гладит под пастью. — Или хорошо скрывается, — улыбается Кин’Нара. — В общем, удачно, что ты не позволил ей себя одурачить, — Таната расслабляет уголки губ. — Конфет принести? — Буду благодарен, — улыбаюсь я в ответ, чувствуя лёгкое разочарование. Признаться, было бы приятнее почувствовать возмущение Кальции при таком комплименте другой девушке. А впрочем, её замечание тоже интересно. Раз — ей Ярина известна, как минимум, понаслышке. Два — настолько, что ведомы даже личные детали. Три… м-м, а может, я поторопился разочаровываться? Не намёк ли это на то, что с Яриной мне ловить нечего — «в отличие от тут»? Ну или я выдаю сам себе желаемое за действительное. Видят небеса, не в первый раз. Впрочем… всё же Кальция явно проявляла интерес ко мне там, на собрании клуба. Пожалуй, нет нужды торопиться с выводами — любыми. За исключением одного. Мне явно имеет смысл потолковать, как минимум, с Киной, а лучше — с Яриной тоже. Что там, что тут объясняют всё весьма убедительно, но друг другу эти объяснения явно противоречат — как минимум, частично. Нужно внимательно сравнить аргументы, чтобы понять, где же всё-таки подана верная картина. Карту заменяют на конфетницу. Мне слегка непривычно, что сладости без обёртки и не из шоколада, а из сладкого твёрдого молока и гематогена, хотя это не менее вкусно. Надо будет почаще ходить по гостям… Хотя я и в «Девственном драконе» помогать не против, с другой стороны.